Потрошитель

Какузу открывает глаза, стоит сказать, с немалым трудом. Веки будто каждое весит по килограмму, а свет тусклой лампочки, приглушенной самодельным абажуром, бьет по глазам, как тысячи солнц. Он тут же жмурится и вздрагивает от острой головной боли, пронизавшей висок, как игла. Давненько ему не было так погано. Пожалуй, с университетских времен, когда он и Кисаме считали своим долгом не пропустить ни одной вечеринки в кампусе, даже если на следующий день предстояли какие-нибудь экзамены. Попытавшись восстановить в памяти вчерашний вечер, Какузу потерпел неудачу. Довольно мерзкое ощущение, когда не можешь вспомнить ближайшие события, но он понимал, что может быть причиной. Хотелось бы только понять, как же это вышло. Не разлепляя глаз, он попытался встать, однако вдруг осознал, что у него это не особо-то получается. Подняв руки и слепо пошарив ими над собой, он натыкается пальцами на что-то. Или кого-то. Кого-то, кто недовольно мычит от случайного прикосновения и начинает ворочаться. Паззл в голове сходится настолько быстро и просто, будто это что-то предсказуемое. Будто это что-то, что уже приходило в голову и от осознания этого становится как-то неловко. Какузу все же находит силы приподняться на локтях и открывает глаза, лицезря перед собой белобрысую макушку, торчащую из-под одеяла. Хидан сполз на уровень его живота, но изначально, судя по всему, удобно устроился у Какузу на груди и как ни в чем не бывало продрых всю ночь. Или половину ночи, пока ситуация со временем не совсем ясна ввиду потери некоторых фрагментов памяти. Какузу осторожно поднимает край одеяла и облегченно выдыхает – по крайней мере, они оба в одежде. Это успокаивает, пожалуй. И все же ситуация донельзя идиотская. Но насколько же не хочется в ней разбираться! Какузу убирает руки, словно обессилев, и голова падает на подушку, снова пронизываемая этой унылой, колючей болью. Теперь-то сомнений не остается – его мучает банальное похмелье, что, вообще-то, не должно быть для него сюрпризом. Коньяк, вино, виноградная водка – все, что создано из винограда обычно вызывает у Какузу приступы головной боли и тошноты на утро. Исторически сложилось, что он ненавидел вино и коньяк. Но вчера было настолько паршиво, да и выбора не было… Тем не менее, задумавшись, он понимает, что не чувствовал бы себя так гадко после той единственной бутылки. И, учитывая, что часть вечера выпала из его памяти, было что-то еще. И то, что Хидан являлся основной причиной всей этой хрени, не стоило и сомневаться. От резкого движения упавшего на подушку Какузу, Хидан все-таки просыпается. Он открывает глаза, взглядом упираясь в стену. Осознание ситуации, очевидно, приходит к нему не сразу. Нервно дернувшись, он резко выпрямляет руки и, опираясь на них, зависает над Какузу, уставившись на него растерянным взглядом. В этом взгляде Какузу видит знакомое замешательство и, не зная, что тут сказать, пожимает плечами. Хидан, словно не до конца веря, переводит взгляд ниже, Какузу думает, что он тоже решил удостовериться, что их одежда все-таки на месте. Похоже, Хидану это приносит такое же облегчение, как и Какузу. Чувствуя усталость в руках, Хидан нелепо перебирается через Какузу и сползает на пол. Вставать не спешит – одеяло он утащил с собой, замотавшись в него, так что он просто уселся у кровати, уперевшись в нее спиной. Судя по тому, как он морщился и прижимал ко лбу руку, головная боль и его не обошла стороной. Какузу опускает с кровати руку и начинает тихонько постукивать пальцами по полу. Он знает, что это может раздражать, но ничего не может с собой поделать. Даже такое мельчайшее движение помогает ему держать себя в руках хоть немного, хотя, по-хорошему, надо бы встать, принять душ и пожрать как следует. Интересно, сколько времени. Надо полагать, завтрак безбожно проёбан. - Прекрати, - бубнит Хидан в одеяло и в одно резкое движение хватает Какузу за запястье. Стучать пальцами Какузу прекращает, и его рука безвольно повисает, удерживаемая Хиданом. Тот, похоже, забывает об этом, так и замирает, закрыв глаза. Какузу тоже впадает в какую-то дрему, понимая, насколько пуста его голова. Ну, если не считать боль за содержимое, конечно. Вчера его безбожно душило от безысходности, его бесила собственная несостоятельность в ситуации, в которую его угораздило попасть. Он ненавидел себя за то, что допустил подобное и даже не сопротивляется. Зато сейчас он ощущал блаженную пустоту и не возникало даже мысли корить себя за что-то. Это что, уже стадия принятия? Так быстро? Или все-таки просто похмелье… Думать не хотелось, и все же он думал – пытался вспомнить, что же вчера было. Ему казалось, что спрашивать у Хидана глупо, потому что тот, похоже, тоже нихрена не помнит. Если бы помнил, уже зубоскалил бы и издевался, да и вообще вряд ли бы загнал себя в такое положение. Можно попробовать восстановить произошедшее общими усилиями, но Хидан, видимо, не был настроен на разговор. Какузу приходит к выводу, что нельзя просто валяться тут, пока рак на горе не свистнет, и решает встать. Первое движение дается ему легко, хоть и отдается в висок колкой болью. Выдернуть руку из цепкой Хидановой хватки удается не сразу, но тот наконец расцепляет пальцы, выглядя заспанным и недовольным. Он, похоже, тоже решает встать, но все, на что его хватает, это выпрямиться и тут же завалиться назад, усевшись на кровать. Ноги решительно отказывались его держать. - Че ж так хуево-то, боже милостивый, - ворчит Хидан, закрывая рукой глаза и пытаясь скучковаться в одеяле. - Ты помнишь что-нибудь? – тут же отзывается Какузу, пытаясь схватиться за эту тему. - Я помню, что я кретин полный, - Хидан позволил одеялу себя поглотить и вещал приглушенно, - Я же собирался уйти. Почему мне везде нужно сунуть свой нос. - О чем ты? - Это я виноват. Мы замерзли, как собаки, а твоя морда была все такой же унылой, я просто не мог это терпеть и мне пришла в голову чудесная мысль выпить еще, типа чтоб согреться. Я же знаю, где Конан держит выпивку. - Ииии…? - Иии дальше я ничего не помню! – Хидан, видимо, раздраженно взмахивает рукой, но Какузу видит только какое-то шевеление в комке одеяла, - Ну, по крайней мере, меня очень радует, что мои штаны все еще на мне. - Так говоришь, будто это исключительно твоя заслуга, - ворчит в ответ Какузу, садясь рядом на край кровати. - Это заслуга моего аварийного тормоза. - А мне кажется, мы просто уснули в процессе. - Так, - Хидан резко выпрямляется, показывая из-под одеяла голову, и впивается в Какузу суровым взглядом, - Я абсолютно уверен, что не собирался с тобой ничего вот этого вот делать! Я, типа, тебя просто поддержал, потому что смотреть на твое скучное ебало было невыносимо. Все, конец истории. - Как скажешь, - пожимает плечами Какузу и, отвернувшись, улыбается. На Хидановом бледном лице трудно не заметить румянец. Потянувшись, Какузу наконец предпринимает попытку встать. Получается неплохо. Он чувствует ноющую боль в плечах, словно от долгой тренировки, но не придает этому значения. - Кстати, - Какузу оборачивается, улыбаясь, и сразу ловит на себе недовольный взгляд, будто Хидана бесит факт, что Какузу что-то веселит в этой ситуации, - У тебя же искусственная печень, почему тебя тоже мучает похмелье? - Потому что она работает как обычная, черт возьми. С чего ты взял, что она дает какое-то преимущество? - Ну она могла бы фильтровать кровь быстрее или, типа, выводить быстрее алкоголь… - Тогда какой смысл пить? - Хидан встает с кровати, пошатнувшись, и бросает скомканное одеяло, ворчливо бубня под нос, - Дурной потрошитель. Даже не знает, с чем дело имеет. Хидан в таком скверном расположении духа откровенно веселит Какузу. Это забавно выглядит, как он сурово сводит брови и трет лицо, словно это способно ему помочь. Все так же ворча, он проверяет карманы, отряхивает куртку и ненадолго подвисает, будто раздумывает о чем-то. Он кривит припухшие, обкусанные губы и вздыхает, снова хватаясь рукой за голову. Какузу, засмотревшись, касается кончиками пальцев своих губ, понимая, что они тоже какие-то покусанные, сухие и даже побаливают, если провести по ним языком. Это наводит его на определенные мысли, но озвучивать он это сейчас не решается – не стоит усугублять Хидану состояние. Хотя это тоже заставляет непроизвольно улыбаться. Решая, что времени уже потрачено достаточно, Какузу все-таки выходит из комнаты. Его встречает тихий холл, а сквозь прозрачные двери видно, что на улице сегодня погода отвратная. Дождь, бьющий прямо в стекла, громко шумит, сильный ветер то и дело меняет его направление. Пейзаж серый и мутный, понять, сколько сейчас времени, просто нереально. Какузу ненадолго залипает у окна. Хидан выходит из комнаты вслед за ним. Скептически взглянув на Какузу, он решительно направляется к лестнице. В данный момент перед ним стоит единственная цель – развести Конан на приготовление чего-нибудь жирного и, желательно, побольше. Даже мысль о горячем душе так не греет. С каким бы удовольствием он сейчас съел какой-нибудь наваристый суп, или стейк, или тунца, ей-богу, сожрал бы всю тушу целиком! Но выбор, наверняка, не велик. Стараясь особо не светиться, Хидан пробегает мимо второго этажа. Там довольно шумно, похоже, тут собрались вообще все, ведь на улице сейчас ловить нечего. Но на третьем этаже Хидан все же напарывается на Итачи. Тот сидит за столиком у окна, как обычно погруженный в чтение, и мешает маленькой ложкой чай. За тем же столиком сидит Конан, греет руки о чашку. Стоит Хидану ступить за порог, как две пары глаз тут же цепляются за него, и как же разнятся эти взгляды! Конан смотрит с укором, очевидно, она очень недовольна. А взгляд Итачи кажется каким-то хитрым, особенно из-за едва заметной улыбки, которую он тут же прикрывает ладонью. - Явился! – восклицает Конан, откидываясь на спинку стула, и скрещивает руки на груди, - А второй где? - Понятия не имею, - горделиво вздернув подбородок, отвечает Хидан, и подходит к стойке. Еды в пределах видимости не наблюдается и просить Конан что-нибудь сделать уже не кажется хорошей идеей, учитывая, как сурово она выглядит. Итачи поднимает бровь и бросает коварный взгляд на Конан, но молчит. В проеме столовой появляется Какузу, пытающийся на ходу собрать волосы в хвост. Он кивает присутствующим и останавливается у стола. Со стороны может показаться, что выглядит он бодрее Хидана, но головная боль его еще не отпустила. Держится он исключительно на глупом, нерациональном веселье, которое провоцирует Хидан, сам того не понимая. Даже сейчас, глядя на него, взглядом рыскающего по кухне, Какузу не может сдержать абсолютно идиотскую улыбку. Что ж, похмельный тупняк – не самый плохой симптом после перебора с алкоголем. - Как самочувствие? – обращается Итачи к Какузу, отпивая чай. - Приемлимо, - отвечает тот и переводит взгляд на Конан, - А сколько времени? - До обеда два часа, если ты на это намекаешь, - нервно качая ногой, говорит она. Впрочем, ее взгляд смягчается и, вздохнув, она продолжает: - Я вам, пьяницы, ничего готовить не буду, но разрешаю тебе самому сделать что-нибудь. - Только ему?! – тут же возмущается Хидан, повиснув на кухонной стойке, - Какого черта? - Ты не умеешь готовить, дурачок, - отзывается Конан с издевательским смешком. - С чего ты взяла, что он умеет?! - Я не обязана тебе что-то объяснять! - Пф, женщины… Какузу бросает на Хидана понимающий взгляд, а тот, фыркнув, отворачивается. Он не уходит далеко, но смещается к окну, чтобы сесть на подоконник. Выглядит он до жути недовольным, но сам искоса поглядывает за Какузу. Похоже, перспектива самостоятельной готовки Какузу совсем не огорчает, он деловито заглядывает в холодильник, шкафчики, достает сковороду и даже, черт возьми, что-то насвистывает. У Хидана в голове с трудом укладывается такая перемена, еще вчера от уныния, которое Какузу источал, мухи дохли, а теперь он так беззаботно что-то мутит на кухне, словно и не было ничего. Можно заметить, как он изредка морщится от резкого движения или громкого звука, но, судя по всему, даже головная боль его не особо-то беспокоит. Не в пример Хидану, которого даже яркий свет бесит, а от мелькающего перед глазами Какузу начинает мутить. Убедившись, что кухня в достойных руках, Конан уходит на второй этаж. Итачи остается наблюдать, неспешно попивая чай. Он уже отложил книгу в сторону и изучающим взглядом сверлил Хидана, ничуть не скрываясь. Вид этого несчастного, страдающего от похмелья, забавлял его, конечно, но гораздо забавнее было то, что он знал, но чего не помнили эти двое. Честно говоря, он был благодарен им. Он был благодарен Какузу. В основном за то, что они вдвоем теперь здорово отвлекают самого Итачи от дурных мыслей, которые неизбежно забивали его голову с тех пор, как его брат ушел из убежища. Ну и за то, как Какузу влияет на Хидана. В целом, Итачи не мог бы сказать, что очень уж с Хиданом близок, но они могут назвать друг друга товарищами. А пытливый ум Итачи все же подмечал детали и умел считывать образ. Хидан с первого дня был скрытным и хмурым, энтузиазмом отличался только когда требовалось применить физические способности, например, прирезать кого-нибудь ради новой партии органов. Но случалось это не так уж часто, в это убежище не наведывались потрошители, а значит и тяжелых ранений у беженцев не случалось. Несколько раз приходилось латать тех, кто выбирался на вылазки, но в основном ничего серьезного. И все же Хидан несколько раз уходил в город без спросу, а потом так же молча возвращался назад, не испытывая необходимости что-то объяснять. Он ни с кем не разговаривал, его не интересовали другие беженцы, он словно был тенью самого себя, однако Итачи смог найти к нему подход. Теперь же Хидан казался живым. Он постоянно пребывал в каком-то определенном настроении, и это были яркие эмоции. Наблюдая за Какузу, он проявлял интерес, он больше не выглядел равнодушным и скупым на чувства. Конечно, он тщательно это скрывал, но от зоркого взгляда Итачи такое не спрятать. И сейчас, наблюдая за этими двумя, Итачи замечает, что у Какузу Хидан вызывает подобные эмоции - он усмехается, украдкой на Хидана поглядывая, пока нарезает кубиками колбасу. Такой же угрюмый и нелюдимый поначалу, Какузу явно видит в Хидане что-то забавное, но это, опять же, не так забавно, как то, что видел Итачи. По столовой начинает расползаться приятный запах еды, Хидан заинтересованно вытягивает шею, чтобы заглянуть за стойку и увидеть, что там Какузу химичит. Желудок сводит голодной судорогой, но Хидан продолжает делать вид что, в общем-то, не особо заинтересован чужой стряпней. - У меня есть просьба, - вдруг произносит Итачи, не выдерживая тишины. Он понимает, что не стоит заводить этот разговор сейчас, но все же чувствует, что это нужно сделать. В его голове зреет мысль, идея или план, как угодно назови, и эти двое нужны ему. Хоть он и говорил иначе, мысль о возвращении брата его не отпустила. Как бы Итачи не пытался смириться, не получалось. Шестое чувство, интуиция ли, кто знает, но в его голове постоянно зудело ощущение, что Саске там плохо. Что ж, это было бы ожидаемо. Тревога, постоянно сжимающая сердце, словно рукой, заставила Итачи сказать то, что он сказал, просто чтобы перестать думать о брате прямо сейчас. И теперь, когда две пары глаз уставились на него выжидающе, он, вздохнув, продолжил: - Я хочу вызволить Саске. - Бля, Итачи… - безысходно выдохнул Хидан и опустил голову, - Ты сам говорил, это невозможно. - Да, это почти невозможно, - подчеркивает Итачи и встает из-за стола, - Но если все продумать, как следует… Если… заручиться помощью, подгадать нужный момент… - Ты уверен? – Хидан внимательно заглядывает Итачи в глаза, словно ищет в них признак безумия, - Может, это просто навязчивая идея? Это пройдет, Итачи, со временем. - Хидан, я знаю, о чем говорю, - отмахнувшись, говорит Итачи и поворачивается к Какузу, - Я слышал, у тебя есть друзья в городе? Даже полномочий обычного потрошителя мне хватит, я смогу придумать, как все устроить. Никто ничем не рискует. - Ну, возможно, Кисаме мог бы помочь… - неуверенно отвечает Какузу, занятый взбалтыванием омлета, - Но я не представляю, что он может сделать. Где он, а где семейство Учих, это совсем другой уровень доступа. - И все же, - настаивает Итачи, уперевшись в стойку руками, - Мне нужно только знать расписание моего отца. И донести до него кое-какую информацию, чтобы спровоцировать. Он, конечно, очень умный человек, но эмоции контролировать никогда не умел. И если удачно подобрать момент… - Вряд ли его друг согласится, это риск. Он же потрошитель, за примером, что делают с бывшими потрошителями, далеко ходить не надо, - скептично заявляет Хидан, коротко взглянув на Какузу. Тот покачивает головой, ставя на плиту чайник. - Он может согласиться, если для него не будет рисков потерять работу, - говорит Какузу, - Но я не пойду к нему без плана. А в идеале, чтобы ты объяснил ему все сам, так что… - Пригласи его сюда. Хидан и Какузу замирают, во все глаза глядя на Итачи. Его строгий голос удивил их обоих, как и необычайно решительный настрой. Итачи еще не продумал толком свой план, а уже источает уверенность, подкрепляя ею свои слова. Похоже, он не собирался отступаться от своей идеи, какой бы безумной она не казалась. - Еще один потрошитель в убежище?! Итачи, ты решил меня добить? – недовольно тянет Хидан. - Ну знаешь, мне казалось, что с этим потрошителем ты уже нашел общий… язык, - шутит в ответ Итачи, позволяя себе издевательски улыбнуться. - Что? Не понял, - Хидан округляет глаза и подается вперед, в очередной раз сомневаясь в адекватности своего товарища. Его сбивает с толку и лающий смешок, который не удерживает Какузу. Уж Какузу-то смог сложить два плюс два, и у него были некоторые догадки, чем закончился их вчерашний стихийный кутеж. Ну, по крайней мере часть, отвечающую за обкусанные губы, он смог разгадать. Хидан же находился в напряженном неведении и не был уверен, что хочет это исправлять. - Погоди, ты нас видел? – на Хидана снизошло озарение, и он, не успев задуматься, тут же задал вопрос, - Вчера, я имею в виду. - Видел, слышал… Вы довольно громко себя вели для тех, кто пытался проявить все свои навыки скрытности и утащить бутылку рома из запасов Конан, - продолжая улыбаться, отвечает Итачи, - Впрочем, вам это удалось, шумели вы не настолько громко, чтобы кого-то разбудить. Но я не спал. - Ох блядь, я не уверен, что хочу знать… - хватаясь за голову, говорит Хидан. Он мельком кидает на Какузу взгляд, но тот выглядит довольно-таки безмятежно. Разложив по тарелкам нажористый омлет из всего, что под руку попалось, и налив себе кофе, он уселся, наконец, за стол. Похмельный голод показался Хидану все же важнее его переживаний, и он последовал его примеру, хватая свою тарелку и усаживаясь за стол напротив. Он ненавидел моменты, когда кто-то знал о нем больше, чем он сам, но желание, наконец, знатно обожраться, побеждало. Впрочем, Итачи не собирался отпускать эту ситуацию, раз уж разговор зашел в это русло. Судя по выражению лица Какузу, тот тоже был не против. Деловито устроившись за тем же столом, Итачи сложил на нем руки и уставился на Хидана. Что ж, он даст ему доесть, прежде чем поведать кое-что новое о его натуре, а пока Итачи наливает себе еще чаю и задумывается о своем. В воздухе виснет какое-то напряжение, источаемое, в основном, Хиданом. Во-первых, он приятно удивлен кулинарными навыками Какузу, но тут, все-таки, играет роль факт, что он голодный, как собака, а в таком состоянии все кажется невероятно вкусным. Во-вторых, ему кажется, что эти двое что-то знают, но он не понимает, почему Какузу ухмыляется так загадочно. Он же тоже не помнит ни черта. И в-третьих, наконец, Хидана пугает, что он неосознанно уделяет Какузу слишком много внимания, подмечая его выражение лица, движения и мелкие детали, что ему не свойственно в целом. Где-то глубоко в его сознании у него закрадывается подозрение, некоторые догадки, что именно произошло. Но он прикладывал все свои усилия, чтобы не даже не думать об этом. Это глупые догадки. Невозможные совершенно. - В общем, если вам интересно… - начинает Итачи, поглядывая на них поочередно - на лице Хидана читается отчаяние, Какузу выглядит заинтригованным, - Вы торчали пол ночи во дворе. Сначала ковырялись в тойоте, в процессе распивая украденный ром, а потом, как я понял, вы поспорили, точнее ты, Хидан, спорил, что искусственные коленные суставы – это бесполезная хрень и наебалово. Хидан вздрагивает от ругательства, вылетевшего изо рта Итачи, хоть это и, грубо говоря, цитата. Итачи вообще-то не ругался, так что звучало непривычно. - Я, честно говоря, не ожидал, что вы будете настолько целеустремленно спорить, что начнете выяснять, кто больше наприседает. Могу только посочувствовать, - Итачи понимающе смотрит на Хидана, - Наверняка у тебя все болит, но ты не сдавался до последнего. Не удержавшись, Какузу начинает смеяться. Боже, ну и глупость! Достойное занятие для двух пьяных идиотов. - А потом приседать начал ты, - Итачи поворачивается к Какузу, - Посадив Хидана себе на плечи. - Ебать, что!? – восклицает Хидан, во все глаза глядя на начавшего еще громче ржать Какузу. - Это, наконец, тебя убедило, что импланты коленей – стоящая штука, - смеется Итачи, похлопав Хидана по плечу, - Ты орал какую-то песню, но я ни слова не разобрал, похоже, тебе очень понравился аттракцион. - Ну и дичь, - Хидан склоняет голову и прикрывает лицо рукой, осознавая, что краснеет. - Я боялся, что своим ржанием вы перебудите половину убежища, но все, видимо, закрыли на ночь окна. Если бы вы разбудили Конан, сегодня она бы даже куска хлеба вам не выделила, можете мне поверить, - Итачи допивает чай, встает и, постучав пальцами по столу, будто в нерешительности, тихо говорит, - А потом вы замерзли и начался дождь. И… Прекратив смеяться, Какузу выжидающе смотрит на Итачи. В принципе, он знает, что Итачи скажет, догадался уже. Ему интересно, какие слова он подберет, интересно, как отреагирует Хидан, замеревший сейчас, словно от страха. Вцепившись в край стола, Хидан неотрывно смотрит на Итачи, переживая мысленно настоящую бурю. Почему-то ему кажется, что он тоже знает, что было дальше. То, что эти его подсознательные догадки окажутся правдой, ввело его в ступор. Он хочет остановить Итачи, но не может выйти из оцепенения. - Да не смотри на меня так! – замечая ужас в глазах Хидана, Итачи смеется, пытаясь разрядить обстановку, - Короче, скажу одно – выглядело все, как в лучших драмах, Хидан, ты, оказывается, такой романтик! Едва договорив, Итачи срывается с места и убегает к лестнице. Он знает, что пара секунд точно уйдет на осознание и Хидан не успеет среагировать вовремя. И все же стоит забежать за стену, как в нее прилетает блюдце, именно туда, где секунду назад была его голова. Осколки разлетаются вокруг, на стене остается след треснувшей краски. Не оборачиваясь, Итачи спускается вниз и, тут же приняв крайней беззаботный вид, заходит в холл второго этажа, стараясь не привлекать внимание. И все же ловит на себе хмурый взгляд Конан, от которой уж наверняка не ускользнул звук разбившейся посуды. В повисшей тишине Какузу слышит, как Хидан скребет ногтями стол. Не испытывая по поводу новой информации никакого негодования, он смотрит на Хидана, округлив глаза и поджав губы, будто замер в ожидании чего-то интересного. Хидан же, предпочитая на Какузу не смотреть, слепо смотрит куда-то на пол, наверно, пересчитывая осколки блюдца, чтобы держать себя в руках. - Не так страшно, как могло быть, - констатирует спокойно Какузу, подаваясь вперед и упираясь локтями в стол. Его правда не особо парит то, что случилось. Он совершенно не против, если уж быть честным. На самом деле это даже странно, но его правда умиляет эта ситуация. Жаль только, что он совсем не помнит, как это было на самом деле. Повернувшись резко и смерив Какузу неверящим взглядом, Хидан поднимается из-за стола. Он собирает посуду и сваливает в раковину абы как. Во всех его движениях чувствуется нервозность и пренебрежение, и Какузу вдруг проникается к нему сочувствием. Этот глупый дурак наверняка примет позицию отрицания и будет упрямо убеждать самого себя, что не ведал, что творил. Пусть он и нажрался, пусть еле держался на ногах, но он же был искренним в тот момент, разве нет? Какузу, не желая упускать момент, встает следом и отрезает Хидану пути к отступлению. Он встает перед ним, руками упираясь в раковину по бокам и сверлит его озадаченным взглядом. В его голове рождается сомнение, что это хорошая идея, потому что все может закончиться очередным мордобоем, но Какузу все-таки надеется на иное взаимодействие. Понимая свое положение, Хидан скрещивает на груди руки и отворачивается, отклоняясь назад. Он удивительно долго выдерживает свое молчаливое возмущение, но, откровенно говоря, он понятия не имеет, что сказать. В груди застыл стыд, смешавшись со смущением, но все это потихоньку меркло, потому что начинала разгораться злость. Он злился, в первую очередь, на самого себя – он допустил подобное сам, он был слаб и показал свою слабость. Испытывать что-то подобное было крайне непривычно, а Хидан терпеть не мог неожиданные перемены. И этот чертов Какузу, растерявший вдруг все познания о личном пространстве, заставлял волноваться и бояться неизвестно чего. - Это правда для тебя такая трагедия? – тихо спрашивает Какузу, наклонив вперед голову. Вообще, будь он на месте Хидана, едва ли он позволил такое в свой адрес, но сейчас это почему-то жутко будоражит воображение. Четкое осознание того, что он поступает не слишком тактично, заставляет держать себя в руках, но все же… сопротивляться слишком тяжело. - Это не трагедия, это ошибка, - не поворачиваясь, отвечает Хидан, чувствуя на шее чужое дыхание. Он упрямится, и знает это, но ничего не может с этим поделать. Трудно противиться собственным привычкам и принципам. - Если ты действительно так думаешь, - Какузу наклоняется еще чуть ниже, чтобы, произнося слова, касаться губами бледной кожи на шее, - Скажи это еще раз. И мы об этом забудем. Судорогой сводит горло и Хидан, не веря собственным ощущениям, понимает, что не может и слова выдавить. Его глупое тело не поддается ему, дурацкое, искусственное сердце заходится частым пульсом, как живое. Он закрывает глаза, выдыхает, пытается взять себя в руки, но весь здравый смысл исчезает, словно смытый приливной волной. Волной мурашек, пробегающих по спине, когда Какузу, не дожидаясь ответа, проводит по шее языком, совсем чуть-чуть. - Отвратительно, - шепотом говорит Хидан, подрагивая. Он неуверенно протягивает вперед руки. Мелькает мысль - незаметно, введя Какузу в заблуждение, выхватить из его кобуры шокер и сделать что-нибудь радикальное, но Хидан уже неспособен адекватно соображать и признает свое поражение. Он кладет руки Какузу на спину и поворачивает голову, чтобы взглянуть на него. Видеть в глазах Какузу триумф досадно, так и тянет вырваться, показать ему, что он не в праве так себя вести, но вместо этого Хидан в одно мгновение подается вперед и больно кусает Какузу за нижнюю губу. Тот от неожиданности издает какой-то неопределенный звук, жмурится и пытается сделать шаг назад, но Хидан крепко держит его руками. - Гадина, - сквозь зубы шепчет Хидан, отстранившись, и наблюдает, как Какузу прижимает к лицу ладонь, - Только потом не смей жаловаться.