Under The Mistletoe

***

Мои грёбанные конечности двигаются против воли, и словами не описать, как меня это выводит из себя. Движения выходят неаккуратные, резкие, в них нет красоты. Нет лёгкости. В них нет того чувства, которое я хочу передать через танец. Выглядит как карикатура на самого себя и своё ощущение, что я раздражённо выдыхаю сквозь зубы. Пробую ещё раз. Нравится ещё меньше. Внутри закипает от того, как хочется идеально, но выходит скомкано, словно я совсем не стараюсь, а лишь притворяюсь, что что-то умею. Я в студии уже четвёртый час, а всё без толку. Я внимательно слежу за своим отражением в зеркале, как слаженно, отточено длинные, натренированные ноги вырисовывают каждое движение, и просто не могу избавиться от одной мысли в голове – не верю. Техника есть, но в ней ни грамма искренности, в ней нет души, а это я не могу выдолбить из себя часами практики. Мне не хватает огонька, который я боюсь прорезать через танец. Это так интимно, так страшно показать всё через исполнение, как будто что-то всегда нужно оставлять для себя, не отдавать всего на показ. Но только так и можно добиться нужного результата. Только так я и буду доволен. Я подхожу поближе к зеркалу и рассматриваю себя с головы до ног. Божечки, да ты не спал сто лет. Волосы растрёпано торчат в разные стороны и лезут в глаза. Я не убираю их, это придаёт некой небрежности, чего мне так не хватает. Раскованности, игривости, что-то, чему нельзя выучиться «по книжкам». Поэтому приходится притворяться, пока это не войдёт в мою натуру. Но притворство срабатывает где угодно, кроме искусства. В танце сразу пронюхают лицемера. От меня им разит за версту. Капли пота стекают по шее, а в горле пересохло от изнурительной тренировки. Я готов выпить целую ванну залпом, но сначала нужно закончить элемент. Я скорее раздолблю свои носки в кровь, чем уступлю своё место в финале кому бы то ни было. Его назначили прямо перед новогодними праздниками. А это через четыре дня. — Может тебе сразу здесь постелить? Ночевать тоже тут собрался? — Мы на сегодня не договаривались, чего ты пришёл? Я вытираю полотенцем мокрое лицо и шею, как слышу за своей спиной тихие шаги Тозиера. Я был уверен, что закрыл дверь на замок. — Грубить необязательно. Я смотрю на его отражение в зеркале и абсолютно игнорирую тот факт, что моё сердцебиение поприветствовало его очень бурно. В отличие от моего каменного лица. С прошлого раза прошло всего три дня. Что-то он зачастил. Я даже не помню, как так вышло, что Ричи Тозиер, капитан команды по футболу, дважды в неделю, как часы, появлялся в моём доме. По нём уже можно было сверять дни недели. Ни одной встречи не пропустил. Он был на два года меня старше, и я даже не смел засматриваться на кого-то, вроде него. Он очень чётко давал понять, что ему нравится и на кого он обращает внимание. Я не подходил ни по одному из этих пунктов. Я тут же отбросил эту идею из головы. Его круг общения по всем параметрам отличался от моего, и на меня он смотрел даже без презрения. Скорее там всегда была скука. То, что я делал, было для него скучно. Даже когда мы начали спать, он никогда особо не интересовался, почему я так сумасшедше отдаю себя танцам. Почему каждую свободную минуту я трачу в танцевальном зале. И почему каждый проигрыш для меня обходится истерикой и нервным срывом. Ему это было как-то неинтересно. Он любил футбол, понимал, каково это - работать в команде и нести ответственность за кого-то, кроме себя. А танцы… Он ничего в этом не понимал и понять не стремился. Поэтому для меня всё ещё загадка - каким только чудом кого-то вроде Ричи, так тянет к кому-то, вроде меня. — Я немного подсмотрел, как ты тренировался. Надеюсь, ты не разозлишься. Знаю, как ты это терпеть не можешь. — Выходило откровенно хреново. Если на кого и злиться, то только на себя. — Думаешь? Мне показалось, было неплохо. «А ты-то что в этом понимаешь?» Но я прикусываю свой язык и присаживаюсь, чтобы поправить чешку на ноге. В отражении я вижу, как Ричи внимательно смотрит за каждым моим движением. Его глаза скользят по моей ноге, поднимаются чуть выше и тут же возвращаются обратно, к носку. Будто он тут же отбросил какую-то мысль, которая завертелась в его голове. «Неплохо». Он это серьёзно? Меня пронзает лёгкий укол раздражения. Мне нужно тренироваться. У меня нет времени на то, чтобы отвечать таким его взглядам. Что бы они ни значили. Он брал меня грубо, когда я просил его об этом. Но никогда ничего не делай с лицом, это я не уставал ему напоминать. Никаких засосов, ссадин или укусов. Остальное можно прикрыть костюмом, но лицо должно оставаться идеальным. Для выступлений. Секс и был в чём-то похож на танец. Иногда я позволял ему вести, полностью отдаваясь его власти, иногда ловил его восхищённые взгляды, когда хотел попробовать пустить всё на самотёк. Чтобы без этой хореографии. Такой секс выходил лучше всего. Когда я не старался превратить постель в сцену, а сам акт в исполнение. Когда я делал спонтанные, внезапные вещи, которые удивляли самого себя. Ричи всегда подстраивался идеально. Будь то моё желание отдаться, либо «прорепетировать» в своей голове весь тот ураган чувств, который придётся выплеснуть на сцене. Это был тот огонёк, которого мне не хватало в реальной жизни, но я слишком боялся себе в этом признаться. — Я не планирую сейчас домой. Тебе нужно было предупредить меня заранее. Ричи вскидывает брови кверху, засовывая руки поглубже в карманы. — Мне нужно записываться у твоего секретаря каждый раз, когда я хочу тебя увидеть? Ты не можешь уделить мне даже минутки? — Минуткой мы никогда не ограничивались. Он не мой друг, не мой парень, он это дал мне понять очень чётко. Он был тем, кто напоминал, что эти встречи – просто выпустить пар, потому что и мне, и ему это нужно по разным причинам. Он никогда бы не произнёс этого вслух, но ему нужен был человек в жизни, кто говорил бы ему нет. Кто давал бы отпор хотя бы на минимальном уровне. Кто не заглядывал бы ему в рот, принимая любую дичь, которая иногда извергалась из него. В его жизни не было фильтра. Кого-то, кому бы он мог доверять настолько, чтобы не побояться оплошать и не отыгрывать роль победителя, лидера ко всему, к чему прикасался. Я ему так некстати напоминал, что он неидеальный. Ему это не нравилось, но отказаться уже от этого он не мог. Я отлично понимал это чувство, как никто другой. Мы не ходили ни на одно свидание, наши родители не в курсе, что происходит за закрытыми дверями, а друзья даже не догадываются, что Ричи видел слишком много. Знает такие вещи, после которых и секс уже кажется не самой интимной вещью. Но ты мне не парень. Его слова. Так что же ты хочешь сейчас? — Слушай, мне нужно тренироваться. У меня никак не выходит это грёбанное движение в конце. Оно портит весь номер. А выступление уже через четыре дня. — Покажешь? Это движение. Уверен, не всё так плохо, как ты говоришь. Он знает про мой синдром самозванца, и пару раз даже намекал на то, что я принижаю свои достоинства. Но чаще всего он сменял тему, когда мы начинали заговаривать о чём-то таком.. личном. Что задевало нас и заставляло нервничать. Вещи, которые мы не показывали другим людям. Надолго его не хватало. Именно в такие вечера я просил грубее. Раз играть по твоим правилам, так до конца? — При тебе тем более не получится. — Почему это? — Ты пялишься. Совсем не в том смысле, в котором нужно. Глаза Ричи темнеют ещё сильнее, и он делает это как будто специально – его взгляд прилипает к моему лицу, как приторный леденец к губам. Я оборачиваюсь к нему и первый раз смотрю не через зеркало. Я чувствую, как капельки пота стекают по моей спине, вниз по футболке. И чувствую, как этот огонёк берёт надо мной верх. Выше всего остального. Я уже надеюсь, что он поцелует меня, но когда он подходит ближе, медленно, боясь спугнуть, его руки грубовато разворачивают меня за плечи. Я оказываюсь спиной к нему, что вызывает во мне странное чувство. Я никогда не боялся его, но угроза от этого жеста есть. Он уже мягче прижимается к моей спине и заставляет посмотреть в зеркало ещё разок. Уже внимательнее. На нас обоих. — Эдди, что ты видишь? Его шёпот раздаётся прямо над ухом, я делаю слабый рывок. Он сдавливает сильнее, удерживая на месте. Его тело так близко к моему, что кажется, будто они слились в одно целое, а он прижимается только сильнее. Оно такое горячее, боже, что испарина появляется на моём лбу. — Я вижу, что у тебя окончательно слетели тормоза. Вместо ответа его руки забираются под мою влажную футболку и приподнимают края наверх. Я вижу свою голую грудь, напряжённый пресс и то, как осторожно, жадно пальцы Ричи достигают сосков. Я не выдерживаю вздоха, когда он сжимает первый. — Ты прекрасный. Если ты этого не видишь, то ты последний идиот. Извини. — Спасибо. Кнут и пряник. Очень в твоём стиле. Рука Ричи опускается ниже, и мне и страшно, и волнительно – я сам прогонял его, но сейчас делай что угодно, только не туши это ощущение внутри. Тот самый ингредиент, которого мне недостаёт до совершенства. Чем бы он ни был, чёрт его побрал. Я не могу не ластиться к нему, когда большой палец давит на сосок сильнее, сжимает и выпускает через секунду. Губами у него выходит делать это ещё лучше. — Ты пялишься часами на себя в зеркало, но в упор не видишь то, что нужно. Ты идеал. Чёртов идеал. У меня сжимается всё внутри, когда ты отдаёшься своему танцу, а сам считаешь его чудовищным. Ты бы только видел себя… Ты будто отключаешься от всего мира, и ничего больше не существует. Ничего и никого. Ты будто трахаешься сам с собой, а мне приходится молча наблюдать за этим в сторонке. Я, конечно, тоже люблю спорт и отдаюсь ему со всей отдачей. Но ты.. Мне иногда кажется, что в твоём сердце просто не осталось место для чего-то ещё. Рука забирается под узкие лосины, заставляя меня сжать губы, чтобы не заскулить прямо перед ним. Я откидываю голову на его плечо, и его слова очень смутно проносятся в моём сознании. Нет места для чего-то ещё? О чём он? — Ричи… — Я могу уйти и оставить тебя в одиночестве, чтобы ты и дальше дрочил на свои и так совершенные движения. А могу остаться и попробовать дать тебе то, что ты не найдёшь ни в одном долбанном танце, даже самом идеальном. Его губы прижимаются к моему виску, и я забываю, о чём мы говорили. На одну долю секунды я забываю обо всех вещах, которые казались для меня важными. Самыми важными. Я разворачиваю голову в сторону Ричи, и мои губы прижимаются к его рту, чуть прикусывают, заставляя остаться. Когда он припечатывает меня спиной к зеркалу, на противоположной стене я вижу наши отражения. Я вижу, как он подхватывает мои ноги, чтобы я обернул их вокруг него. Я не могу не жульничать и не подсматривать, это зрелище слишком восхитительно, чтобы не поглотить меня целиком. Так приятно потеряться в моменте, в котором ты не чувствуешь, что должен действовать по максимуму. В котором тебе не ставят оценки и не раздают своих рекомендаций, где можно улучшить, а где можно подлатать. Всегда можно лучше, Эдди. Совершенству нет предела. В моменте, в котором ты всё сделаешь правильно и так, потому что здесь эти указатели просто отсутствуют. Ричи укладывает меня на маты, валяющиеся в углу зала, и дыхание перехватывает от того, что это совсем не то, что я планировал. Совсем не так хотел закончить этот вечер, и как будто вообще не готов столкнуться с этими эмоциями. Но он вторгается в моё пространство так внезапно, хаотично и каждый его жест, каждое движение именно то, что моё тело и желало. Его чёрная футболка отлетает в сторону, приземляясь где-то невдалеке от моей белой, и мне кажется, что наши тела смешиваются в одно, скручиваются как два проводка, так же накрепко. Так тесно, что вот-вот порвутся. Он производил впечатление человека, которого мало что может выбить из колеи. Но теперь я уже с умилением вспоминаю, каким растерянным он был в первый наш раз. Его паникующие глаза буквально безмолвно просили о помощи, когда приходилось запастись терпением. Мы еле что-то соображали тогда, выпив слишком много, чтобы хоть немного приглушить дикий страх неизвестности. Сейчас же, спустя время, спустя долгие, жаркие часы наедине, он уже знает, что делать. Когда я последний раз бросаю взгляд на зеркало, на то, как изящно изгибается спина Ричи надо мной, как напрягаются мышцы под моими руками с каждым новым толчком, меня охватывает восторг от осознания, что идеала нет. Но сейчас, именно в эту минуту, мне кажется, что я приблизился к нему максимально близко. Я думаю, этому чувству я точно выделю место в своём сердце.