Почтальон

Пара недель прошла с того момента, как Ангус с туманной пеленой в глазах полностью забил на всё. Мораль, чувства и крики Паркера, лай Рассел за запертой дверью. Грубые движения Ангуса доставляли мальчику только боль, словно выдалбливая из молодого тела жизнь. Вскоре даже голос покинул паренька, тот мог лишь хрипеть и всхлипывать, чувствуя, как боль постепенно становится не столь резкой и ноющей, скорее более тупой, обволакивала всё тело парня. Словно его сломали, разбили, разорвали на части, как тряпичную куклу, а после снова сшили, дабы продолжить мучения. Кровь в мальчишечьем и недавно девственном нутре постепенно начала засыхать, смазывания свежей. Ангусу это постепенно начало доставлять некий дискомфорт из-за трения отзасохшую кровь, но всё это заглушало чувство власти и триумфа. Вот он. Паркер Джей Клауд. Прямо под Ангусом, такой прекрасный и доступный. Правда, сломанный. На молодой шее и плечах "красовались" кровавые укусы и багровые засосы, которые позже старят уродливыми синяками на бледном теле, словно трупные пятна, образовавшиеся на выцвевшей, светлой, юношеской коже. Ещё недавно блестевшие, словно ясное небо, глаза потускнели, покраснели из-за слёз, стали похожи на стекляшки, изрисованные совсем блёклой детской акварелью. Парень перестал извиваться, как раненый уж, сил не осталось. Паркер мог лишь тихо хныкать под крепким телом мужчины, шёпотом прося того прекратить. Как только белая жидкость горячо ударила в самую глубь Паркера, парень поблагодарил тысячу богов. Это было сигналом, что всё закончилось. Словно жизнь вселилась в молодое искалеченное тело, давая парню возможность убежать. Убежать подальше и забыть пережитый кошмар. Рваная одежда плохо скрывала уродливые сине-жёлтые синяки на теле мальчишки, тело пробирало холодом. Однако этой самой "жизни" в теле Паркера хватило лишь чтобы завернуться в одеяло, словно панцирем, и вжаться в угол, слушая тихое рычащее крчхтение Ангуса. Кажется, тот только отходил от недавней волны безумия. Простыня была заляпана кровью и спермой. Грязно, липко и неприятно. Противоречивые чувства грызли юношу изнутри. Неужели лучший друг и практически отец для Паркера сотворил такую вещь с мальчишкой? Сделал ему так больно?... Разбил его? Постепенно с сознания Ангуса сошла белая пелена желания. Пришло осознание того, что совершил мужчина. Нет, это не был тот самый похотливый образ Паркера в развратных снах и фантазиях старика. Как Паркер, прижимаясь к Ангусу, скользит мягкими пальцами по крепким плечам, выгибается до хруста в позвоночника и со смутным похотливым взглядом просит ещё. Нет. Не тот Паркер, каким бы его хотел видеть Ангус. Испуганный, дрожащий, весь в синяках и кровавых укусах, полумёртвый Паркер жмётся к холодной стене, сидя на грязной от крови и спермы постели. Маленький комок угасающего счастья. Угасающей жизни, которая била ключом от Паркера каждый раз, когда малец кидался в объятия старика. Вряд ли это когда-нибудь снова случится. Вряд ли пацан снова засмеётся рядом с Ангусом. Или вообще засмеётся. Две минуты Ангус сидел, осознавая то, что он только что натворил. Старые часы с кукушкой давили своим тиканьем на мужчину, словно язвили, шептали на ухо моряку: "Не бойся, мы подождём, пока в твою старую тыкву придёт полное осознание того, что же ты натворил". Ангус впервые видел Паркера таким. Подавленным, до смерти испуганым, разбитым. Ни одна неприятность не могла заставить Паркера долго грустить. Его настроение менялось быстро, как из хмурой тучки в яркое солнышко. Стоило лишь подбодрить Облачко, как на лице парнишки снова засветится улыбка. Вот он. "Лучший друг. Сын. Уже не такой доступный, да, старый мудак?" — издевался голос совести. Глаза Ангуса словно остекленели. Неужели это он сделал? Ангус не мог в этот момент на себя ругаться, биться в истерике или приложить к подбородку ружьё, висящее в гостиной, словно экспонат музея. Кровать противно скрипнула, когда Ангус привстал с него и на пару шагов отошёл от Паркера. Паренёк жмурился, утыкался носом в окровавленное одеяло. А когда парень приоткрыл глаза, чтобы разведать обстановку, то с ужасом взглянул в глаза Ангуса, вскинул нахмуренные брови вверх. Вот он. Взгляд полный отчаянья, боли, сожаления и ненависти к самому себе. Самые гнусные и тяжёлые чувства читались в этих потусших карих глазах, которые с ужасом бегали по слабо мелькающим участкам искалеченного тела Облака. Каким же тяжёлым и страдающим был этот взгляд. Паркер передать не мог. Паренёк лишь тихо зарыдал, уткнувшись в колени. Паркер чувствовал дикую душевную боль, которая мешалась с противно скрипевшей во всём теле физической. Неужели его приёмный отец ни с того ни с сего надругался над Паркером, оставил эти уродливые синяки, ссадины и укусы на недавно совсем невинном и чистом теле? Из газетных статей с утренней прессы, которые Ангус любил зачитывать за завтраком, и которые часто стаскивал почитать Облако, Паркер иногда узнавал о детях — жертвах домашнего насилия. Он понимал, что пострадавшие, скорее всего, испытывали искреннюю ненависть к отцам-насильникам за многочисленные побои и изнасилования. Однако... Ангус никогда не бил Паркера. Даже не думал бить. Паркер жил и рос в любви и заботе со стороны моряка, а столь неожиданный и болезненный поворот не вызывает ни капли ненависти у Паркера. Лишь ужас и растерянность, от которых не обижать. Ангус тихо зовёт Паркера по имени, плача просит прощения, а когда тянет к юноше руки, то Облако тут же дёргается и вопит, хватаясь за голову. Старик дрожащим голосом говорит, что всё хорошо, извиняется, тысячи раз извиняется, но Паркер лишь жмётся к стене под тенью Ангуса, надеясь на чудо, что мальчишка просто исчезнет, сквозь землю провалится. Паркер со всхлипами и хрипами от сорванного голоса бросается к двери, пытается отпереть её. Всего-то, покрутить влево!.. Но руки не слушаются. Пальцы дрожат, не сгибаются. Ангус даже не думает приближаться к Паркеру. И вот произошло чудо: злополучный замок не помеха, дверь открыта. Облако бросается подальше из чёртовой комнаты, запирается в ванной. Вот здесь Ангус испугался. Если паренёк со пережитой травмы решит покончить жизнь самоубийством?.. Ангус, бросая всё, бросается к двери ванной под лай и рычание Рассел. Прижимается лбом к двери, плача, просит Паркера ничего не делать, снова извиняется. Но с каждым извинением моряк чувствует лишь ещё бо́льшую и тяжкую вину, которую не выдержат даже такие могучие плечи, как у Ангуса. Обоим сейчас больно. И оба готовы сдохнуть, лишь бы не страдать от всего дерьма, которое на них навалилось. Паркер лишь тихо всхлипывает. Пытаясь переварить всё произошедшее, Паркер намертво уткнулся в холодный кафель, сидя на влажном полу возле ванной. Что же теперь делать? Паркеру? Ангусу?