Пока смерть не разлучит

Идея написать о Битве на мусорной свалке приходила Куроо в голову еще в университете — он даже понемногу собирал фотографии, искал старые газеты времен молодости Некоматы и его давнего соперника, Укая Иккея, — но всегда находилось что-то более актуальное, нужное, горячее. Однако история эта не отпускала: в ней были азарт, стремление к победе и восторг от настоящей игры с сильным, достойным соперником, пронесенные через десятилетия дружбы. И вот вчера, едва услышав задание, которое ему дали в журнале, Куроо снова вспомнил эту задумку. На том конце долго не брали трубку, но наконец послышался знакомый, хрипловатый голос. — Теккун, сколько лет, сколько… — слова прервал приступ кашля, и Куроо нахмурился. — Добрый день, Некомата-сенсей. Извините за беспокойство. Вы сейчас можете говорить? Некомата прочистил горло и сипло ответил: — Никакого беспокойства, я рад тебя слышать. Тем более, что времени у меня полно. — Что-то случилось? — озабоченно спросил Куроо. — Ничего нового. Подхватил простуду в сезон дождей, а тут заходила Аличан, ну и не понравился ей мой кашель, видите ли, уговорила пройти обследование. Вот, лежу теперь здесь, бездельничаю. — Мне ваш кашель, откровенно говоря, тоже не нравится, сенсей. — Теккун, ну хотя бы ты не списывай меня в утиль. Рассказывай, что у тебя нового. Куроо откинул голову и, посмотрев на лампы, освещающие станцию, вздохнул. — У меня к вам куча вопросов и долгий разговор. Думал нагрянуть с парой баночек пива… Цукишима от удивления вскинул брови так высоко, что Куроо невольно фыркнул. — Ну-у, если разговор долгий, то пары баночек будет маловато, не находишь? — сипло засмеялся Некомата. — Сейчас меня к вам и с двумя не допустят, так что пиво придется отложить до выписки. — Куроо широко улыбнулся, глядя, как Цукишима закатывает глаза. — Тогда, боюсь, на этой неделе не получится. А тебе срочно? — Да не то чтобы… — замялся Куроо. — Ясно. Заинтриговал! Тогда давай завтра — вот прямо с утра и приезжай. — А куда? — В больницу Маэда, ту самую, где работает Аличан. — Ну вот, — довольно заключил Куроо, попрощавшись с Некоматой и нажав отбой. — Завтра утром навестим старика и узнаем всю подноготную нашего с тобой знакомства. — Это вы сейчас с кем разговариваете? — насмешливо повел бровями Цукишима и кивнул на телефон, который Куроо больше не держал возле уха. — Ой. — Тот сделал испуганные глаза, но тут же засмеялся и уже собирался снова поднести трубку к голове, как заметил значок сообщения. — Стой, тут что-то от Бокуто… О, отлично! Можно прямо сегодня прийти на тренировку и поболтать с игроками. — Тогда какие у вас сейчас планы? — Снова этот настороженный вид. — О, — Куроо расслабленно потянулся, нахально окидывая Цукишиму оценивающим взглядом, — у меня очень большие планы, на тебя в том числе, — и решил, что пара секунд полной растерянности на его лице, бесценны. — Пойдем смотреть, как тренируются будущие звезды национального волейбола! Давно ты был на матче? Ехать надо было в Кото, но до начала тренировки оставалось еще около двух часов, так что Куроо решил, что из метро можно выйти раньше, немного позаниматься в ближайшем парке, а потом и перекусить. Телефон сослужил неплохую службу, пока Куроо рассказывал Цукишиме, как складывалась спортивная карьера Бокуто и других общих знакомых. Бокуто в этом году закончил Университет спортивных наук, однако в вузовской команде он играл недолго — его быстро заметили скауты челлендж-, а потом и премьер-лиги. Сейчас тот играл за ФК Токио — конечно, не Осака или Пантеры, но кто знает, что будет через год? По реакции Цукишимы сложно было сказать, следил ли он за волейбольными чемпионатами, играл ли сам. Поэтому Куроо спросил напрямую: — Тебе интересно? Цукишима неуверенно пожал плечами. — Если честно, только когда вы произносите названия и упоминаете результаты, мне начинает казаться, что я все это слышал и знаю, но сам вряд ли смогу сказать, кто за последние пару лет завоевывал национальный кубок. — То есть для тебя волейбол закончился вместе со школой? — не скрывая легкого разочарования, уточнил Куроо. — Это вполне вероятно. В моих воспоминаниях еще немало пробелов, но кажется, в них нет места спортивным устремлениям… — Цукишима в задумчивости провел пальцами по светлым волосам. — Не думаю, что при обычной загруженности студентов в медуниверситете у меня было много свободного времени. В парке Куроо присел на скамейку и похлопал ладонью рядом. — Посидишь со мной? Надо сделать несколько упражнений… Цукишима с любопытством склонил голову набок. — Расскажете, как вас угораздило? — Нечего рассказывать, — отмахнулся Куроо. Почему-то именно перед Цукишимой было особенно стыдно за свои упрямство и глупость. Смешно сказать — по статистике чуть ли не половина волейболистов получают аналогичную травму, успешно проходят лечение и через пару месяцев возвращаются в спорт. Куроо же словно бы пытался ехать на велосипеде по песку — медленно, утомительно, глупо и бесперспективно. Тогда, при подготовке к универсиаде, тренер оговорился, что им интересовались скауты какой-то серьезной команды, и это, наверное, стало тем самым толчком за грань разумного. Куроо представил, как снова будет играть против Бокуто или, может, Ушиваки, который давно уже перерос любительский волейбол. Что-то в голове заклинило, и другие варианты развития событий вдруг перестали интересовать. «Все или ничего» — на несколько месяцев стало его девизом и главной движущей силой, заставляя забыть, что будет в случае, если все же выпадет «ничего». Подавив тяжелый вздох, Куроо вернулся мыслями к упражнениям. Здесь, в парке на скамье, удобнее всего было заняться разминкой четырехглавой мышцы, к чему Куроо и приступил, наскоро отыскав нужную точку над наружным углом колена. Надавил большим пальцем, поморщившись от боли, и принялся разминать. — Что вы делаете? — ровно спросил Цукишима, искоса следя за ним. — А разве не понятно? — Полагаю, пытаетесь размять прямую головку квадрицепса, но движения больше походят на… — Цукишима скривил уголок губ, медленно поднял взгляд от колена к лицу Куроо, усмехнулся, качая головой. — Будто клопов давите. Куроо выдохнул, рука безвольно опустилась. Вот же… Цукишима. Тот сделал непонятное движение, будто собирался прикоснуться к колену Куроо, но передумал. — Я бы показал, как правильно, но, — Цукишима пожал плечами, дескать, рад бы, да не могу. Потом все же протянул руку, размещая прямо над ладонью Куроо. От мысли, что Цукишима мог бы к нему прикоснуться, в горле неожиданно пересохло, а по позвоночнику сошла горячая лавина. Куроо лишь каким-то чудом, совершенно машинально, смог повторить указания. — ...чуть сильнее и смещайте палец из стороны в сторону, — деловито инструктировал Цукишима, а когда у Куроо все получалось хорошо, то есть лицо начинало кривиться от боли, довольно кивал. — Не надо избегать болезненных мест — ваша задача проработать именно эти точки. А теперь вот по этой линии, над коленом… Простые действия не требовали много внимания, гораздо сильнее Куроо занимало удивление и попытки успокоиться. Иногда с ним случались минутные слабости, даже секундные, но такая острая реакция на близкое присутствие Цукишимы была чем-то совсем неожиданным. Он ведь давний знакомый, приятель, младший товарищ, призрак, наконец… Куроо не знал, как еще убедить подсознание в том, что Цукишима Кей — абсолютно неподходящий объект для подобных штучек. Подсознание упорно требовало более внятного ответа. — Ну же, разогните, — Цукишима внимательно смотрел в глаза Куроо: видимо, тот совсем задумался. Торопливо выполняя указание и не до конца понимая, что делает, Куроо выпрямил ногу и подскочил от резкого щелчка. — Аккуратнее, — шикнул Цукишима, смерив его укоризненным взглядом. Куроо выдохнул и подвигал голенью, приводя в движение сустав — боль в колене, ставшая привычным ощущением, вдруг стала почти неощутимой. Куроо с наслаждением выдохнул, повращал ступней. — Господи, как хорошо, — пробормотал он. — Просто коленная чашечка встала на место, — Цукишима пожал плечами, делая вид, будто ничего значительного не произошло, но Куроо заметил довольный блеск в его глазах. — О, да, ничего такого, — кивнул Куроо. — Признаться, у меня самого никогда не получалось настолько хорошо. Спасибо. Цукишима поднял взгляд, тепло улыбнулся — сердце у Куроо сжалось на миг. — Рад, что смог помочь. Секунды текли в затянувшемся молчании. Куроо откашлялся, поднялся со скамьи, проведя рукой по волосам. Цукишима и раньше был таким: отзывчивым, но не в прямом смысле. Если подкалывать — колол в ответ, отвечал шуткой на шутку, всегда возвращал назад язвительные комментарии и претензии, никогда не оставлял последнее слово за оппонентом. И, как Куроо выяснил со временем, на искреннюю доброту отвечал тем же. — Куда дальше? — Цукишима спокойно поднялся следом, оглядываясь по сторонам. Куроо мысленно одернул себя, возвращая к реальности. Бокуто встретил их — точнее, его, Куроо ведь формально был один, — у входа в тренировочный комплекс. С раскрасневшимися щеками и испариной на лбу, сияя широкой улыбкой, он постоянно пребывал в движении: жесты и мимика сопровождали каждое слово Бокуто, будто двигаться и выражать эмоции для него было так же естественно, как и дышать. Куроо не смог сдержать ответной ухмылки. Цукишима за спиной в какой-то момент даже рассмеялся, хоть и очень тихо, будто зажимая себе рот. — Эта прическа идет ему больше, — отметил он. Бокуто уже пару лет как сменил свою сумасшедшую укладку на более простую: зачесывал волосы назад, позволяя им небрежно рассыпаться по затылку. Так и вправду было лучше, более пижонисто, что ли. Пока шли до зала, Бокуто успел вывалить на Куроо кучу сумбурных подробностей о разных игроках, торопливо перескакивая с одной мысли на другую, — видно было, что он практически захлебывается от нетерпения. Судя по всему, команды как раз закончили разминаться и присматриваться друг к другу, начиналась самая «жара». — В общем, ты давай, пока туда, а потом пообщаешься с кем-нибудь из ребят, — Бокуто хлопнул его по спине, направляя в сторону трибун, и потрусил к своим. — Да смотри, не болей за других! — погрозил он пальцем. Цукишима фыркнул и закатил глаза. — Никогда не мог взять в толк, почему вы дружите. — С чего это? — удивился Куроо. — Вы же абсолютно разные, — пожал плечами Цукишима, не сводя глаз со сновавших по площадке игроков. — Странно, обычно все говорят, будто мы «два сапога — пара». — И с чего они делают такой вывод? — протянул Цукишима и наклонился вперед, подпирая щеку ладонью и с интересом следя за происходящим на площадке. У Куроо стало неожиданно тепло на душе — приятно было, что Цукишима присматривался к нему внимательнее, чем другие. А может, просто замечал больше. В конце концов, тот всегда был умным парнем, вот и тут предпочел полагаться на собственные наблюдения. Тем временем команды построились для начала игры, и Куроо, последовав примеру Цукишимы, переключил все внимание на площадку. В игроке, который вышел на подачу у Санбёрдз, было что-то знакомое — даже не столько во внешности, сколько в манере держать себя с другими игроками — и неожиданно для себя Куроо узнал в нем Ойкаву Тоору. Стрельнув глазами в Цукишиму, Куроо понял, что не ошибся: у того взгляд из просто заинтересованного превратился в придирчивый и цепкий. — Интересно, — пробормотал Цукишима едва слышно. Куроо усмехнулся, прикусив губу. В первой партии соперники явно примеривались друг к другу, осторожничали, и за исключением нескольких ярких вспышек, взрывных розыгрышей, каждый из которых трибуны приветствовали с энтузиазмом, чувствовалось, что команды пока играют не в полную силу. К очевидной досаде Бокуто, Санбердз не пытались прыгнуть выше головы и, не цепляясь за каждое очко, как-то тихо и незаметно отдали партию. Куроо отлично понимал негодование друга: зная, какая слава ходила об Ойкаве, нетрудно было догадаться, чего он добивался. — Несладко им придется дальше, — вздохнул Цукишима перед началом второго сета. И, конечно, оказался прав. Прощупав слабые места Токио, во второй партии Ойкава развернулся во всю мощь своего таланта. Впрочем, без команды он бы мало что смог, а команда была отличная: мощные диагональные играючи забивали «гвозди» в площадку, а блокирующие отлично чувствовали момент для прыжка и знали, как поставить руки. Зато и токийцы, пусть и просели немного в начале, вошли в раж от того, что соперник наконец показал свое истинное лицо. Партия затянулась до тридцати двух в пользу Осаки, и третья обещала перерасти в настоящую войну. С перерыва игроки Осаки вернулись все еще на кураже. Куроо с восхищением наблюдал, как мастерски Ойкава разводил своих нападающих с блоком противника, как защита прыгала на обманки и, уже опускаясь на пол, видела в сантиметрах от своих рук посланный кем-то другим мяч. А вот Бокуто раз за разом бил в блок, и трибуны откровенно недоумевали по поводу действий связующего, который, казалось, не видел других вариантов. Когда разрыв в счете стал совсем опасным, тренер Токио сделал пару замен, но у новой связки уже не осталось времени, чтобы что-то исправить. Казалось, токийцы сдались; Куроо взволнованно тянул шею, пытаясь разглядеть Бокуто, стоящего рядом с тренером. Нельзя было давать команде опускать руки, и тренер это, конечно, прекрасно понимал. Запасной связующий на сей раз вышел в стартовом составе, и игра… просто изменилась. Теперь уже на половине Осаки была не то чтобы паника, но явная растерянность. Блок перестал успевать, мячи летели откуда их не ожидали… Ойкава окриками и короткими советами в паузах пытался успокоить своих, но тренеру все равно пришлось брать тайм-аут, тем более, что Бокуто, тоже распушивший перья вместе с остальной командой, вколотил два эйса подряд и явно намеревался сделать третий. И сделал-таки — уловка не сработала, игра шла точно так же, как и до перерыва. Не в характере Ойкавы было сдаваться, но и его слегка сбил с толку азарт, которым буквально зажглись игроки Токио. К концу партии преимущество хозяев площадки стало настолько очевидным, что Куроо позволил себе немного отвлечься. Отметив для себя наиболее интересных персонажей, он обдумывал, как построить разговор с ними, чтобы материал получился не банальным. Из мыслей его выдернул свисток судьи к началу последней, пятой партии. Цукишима рядом едва не ерзал на краешке кресла, предвидя горячую игру. Куроо улыбнулся и снова сосредоточился на площадке, где Бокуто как раз провел отличный кросс мимо блока. Но и Ойкава пошептался в перерыве с тренером; можно было предположить, что раз обе команды настроились серьезно, все решат скорее собственные ошибки, чем общая линия игры. Так и получилось: слишком рискованные подачи, не убранные вовремя руки – и вот уже Бокуто скакал по площадке, обнимаясь со своими, а Ойкава сердито сдувал челку со лба, выговаривая одному из блокирующих и некстати подвернувшемуся тренеру заодно. Куроо вскочил с места, поддерживая победителей громким свистом и аплодисментами, а когда зрители начали покидать трибуны, пошел прямо на площадку. — Ну что, пойдем поздороваемся? — бросил он Цукишиме на ходу. Тот, похоже, не горел желанием «здороваться», но один оставаться тоже не хотел — все же поднялся следом. Энергетика игры, борьбы, чистый дух соперничества, как и всегда, заставили кровь вскипеть, и адреналин теперь бродил по телу пьяной волной. Хотелось сразиться, схлестнуться точно так же, проверить себя. Да только… Ступая с трибун на паркет, Куроо вдруг споткнулся об отошедшую на второй план мысль: сейчас он был для всех них не соперником, а только зрителем. — Ну, как мы их, круто, а? — Бокуто налетел на него, разгоряченный и счастливый, обхватил за плечи, встряхивая и подтаскивая ближе к своим. — Эй, народ, знакомьтесь, это Куроо, из Васэда, я вам рассказывал! Куроо почувствовал себя неуютно. Сейчас был момент, чтобы улыбаться, делиться впечатлением об игре, делать комплименты и замечаниями выводить на нужные темы. Но все, чего ему хотелось на самом деле: остаться одному, чтобы справиться с накатившей горечью. Вдруг он поймал взгляд Цукишимы, стоявшего поодаль со сложенными на груди руками. Тот заметно хмурился, будто был обеспокоен и недоволен поведением Куроо. Это помогло взять себя в руки. — Парни, это было мегакруто, — ухмыльнулся он, отбивая «пять» сразу нескольким ребятам; какие-то лица вблизи оказались ему знакомы, кого-то он видел впервые. После недолгого обмена комментариями об игре Куроо заметил идущего в их сторону Ойкаву: тот не выглядел особо уставшим, походка была расслабленной и уверенной. — Какая неожиданная встреча, — протянул он, прикладываясь к бутылке. Ойкава для Куроо остался кем-то вроде несостоявшегося соперника. В школе Аоба Джосай были одними из тех, о ком они с ребятами собирали информацию, изучали стиль и техники, связки, следили за продвижением в турнирных таблицах и всегда хотели сойтись на площадке. Но — так распорядился случай — не вышло. Так что заочно Куроо неплохо знал Ойкаву, восхищался его способностью незаметно, без очевидного давления контролировать команду, а с ней и ситуацию на площадке. Впрочем, за последние четыре года в университете все это потеряло свою актуальность, и Куроо даже не знал, что Ойкава играет за Санбёрдз. А теперь мысленно отвесил себе затрещину за упущенную информацию. Куроо, чуть прищурившись, встретил оценивающий взгляд Ойкавы и подал руку, которую тот крепко пожал. — Прямо какое-то поколение чудес, не иначе, — усмехнулся он. — Ушивака, Бокуто, а теперь и ты, Ойкава-кун. — Удивлен, что ты на трибунах, Куро-чан. Боккун упоминал, что ты можешь тоже уйти в про. Куроо скрипнул зубами: чертов Бокуто, и когда только успел похвастаться? — Куда мне, — как можно легкомысленнее сказал он, улыбаясь и чувствуя, какой фальшивой выглядит эта улыбка. — Разница в таланте очевидна. Бокуто выдает желаемое за действительное. По красивому лицу Ойкавы скользнула тень разочарования. — Похоже на то. Хотя по твоей игре я бы сказал, что ты из тех, кто никогда не отступает даже перед сильным соперником. — Всякое бывает, — пожал плечами Куроо. Разговор упорно не хотел уходить от неприятной темы, нужно было просто свернуть ее. — Сегодня я здесь в качестве корреспондента. А ты давно перебрался в Осаку? — Пару месяцев назад. — Что говорят? До сезона переведут в основной состав? Пришла очередь Ойкавы прикрываться лицемерно-легкомысленными улыбочками. — Не забегай вперед, Куро-чан. Время покажет. — Ладно, согласен. А что скажешь о других? Кто, по-твоему, будет играть в сезоне? В этот момент Ойкаву окликнул тренер, недвусмысленно показывая, что пора приступать к растяжке. Тот кивнул и, уже делая шаг прочь, предложил: — Если есть время, можем вернуться к теме позже. А пока расспроси наших сенсеев, думаю, они будут не против интервью столичному изданию. — Окей, спасибо. — Куроо махнул рукой и, оглянувшись на трибуну, где оставил Цукишиму, сделал знак, что отойдет к гостям. Тот отвел взгляд, словно ему это было неинтересно: мол, делайте, что хотите. Закончив интервью с тренерами Санбёрдз и получив разрешение пообщаться с игроками, Куроо подошел к Ойкаве, который завершал растяжку на полу. Присел рядом на скамейку и осторожно выпрямил травмированную ногу. — Ну как, доволен? — поинтересовался Ойкава, садясь и глядя на Куроо снизу вверх. — Вполне. Ваши сенсеи явно готовились к встрече с журналистами, — усмехнулся тот. — Они всегда готовы, — фыркнул Ойкава. — Команда сильная, но основное внимание достается первому составу, так что ты здорово погладил их самолюбие своим интервью. Что еще хочешь знать? Спрашивай! — и он развел руками, демонстрируя полную открытость. — Да, пожалуй, я выяснил все, что хотел. Разве что… Когда у вас по плану игра с Эрроуз? Я бы посмотрел. — Не то чтобы Куроо рассчитывал, что школьное соперничество Сейджо с Шираторизавой переживет годы, но было любопытно. Ойкава на секунду замер и сощурился, но потом рассмеялся, качая головой. — Мне кажется или у тебя проблемы с коленом? Ты поэтому ушел в журналистику? Сжав кулак, так что ногти впились в ладонь, Куроо затаил дыхание и посмотрел на слепящий свет ламп под потолком. — Равноценный обмен? — наконец выдавил он. — Да и да. И да — сам дурак. Пронзительный — защитный, как с запозданием догадался Куроо, — взгляд Ойкавы смягчился. — Так, как играл ты, сейчас уже никто не играет, — сказал он в сторону и поднялся. Куроо встал следом. — Блокирующие не прыгают на каждый первый темп. Так, чтобы системно прыгать, мне кажется, уже нет таких центральных… Помню, как бесился, просматривая записи ваших матчей. Не знаю, почему тренеры тебя упустили, я бы не позволил. — Ойкава протянул руку и, пожимая ладонь Куроо, который в ответ на такой открытый комплимент смог только оглушенно кивнуть, вдруг тряхнул вихрастой головой. — Насколько я знаю, у нас запланировано несколько тренировочных игр с Эрроуз, первая — через пару недель в Шизуоке. Будет возможность, приезжай, постараюсь, чтобы поездка того стоила. В раздевалке ФК Токио все еще ощущался подъем после удачно сыгранного матча: кто-то уже вышел из душа и, стоя в одном полотенце, подпевал музыкальному клипу на экране телевизора, кто-то не мог остановиться и продолжал разбор игры, едва стащив мокрую майку и бросив ее рядом на скамейку. Идеальная обстановка для разговора о будущем. Но что-то в настроении уже изменилось: чем больше радовался победе Бокуто, чем чаще в разговорах упоминали тактику, сильные и слабые стороны соперников, тем сильнее Куроо чувствовал себя здесь чужим. Не то чтобы на него никто не обращал внимания, будто его здесь нет, совсем наоборот — легко и с удовольствием отвечали на его вопросы, задавали свои, комментировали шутки и поддразнивали, но от всего этого хотелось скрыться, стать прозрачным, невидимым, как Цукишима. Ощущение, что его больше нет в волейболе, навалилось всей удушающей тяжестью, вызывая острое желание превратить этот факт в физический — исчезнуть. Получив наконец ответы на все вопросы и записав несколько номеров, чтобы можно было в дальнейшем уточнить информацию, Куроо вывалился из раздевалки совершенно обессиленным. Взгляд тут же зашарил по трибунам в поисках Цукишимы, но того нигде не было. Куроо забеспокоился, снова поднялся туда, где они сидели вместе во время матча, — никого, обошел площадку вдоль бортика — все зря. У раздевалки наткнулся на Бокуто. — Эй, ты чего сник? — тот внимательно заглянул в глаза. — Колено разболелось? Ты на терапию ходишь? Что врачи говорят? — Котаччи, отстань, все нормально, — увернулся от легшей на плечо тяжелой руки Куроо. — Просто устал. Выразительные брови Бокуто изумленно взлетели вверх — и то верно: разве можно было устать, сидя на трибуне? Но он ничего не сказал, и Куроо был благодарен уже за это. Он снова оглянулся на зал, все еще надеясь увидеть высокую фигуру в светло-серых брюках и синей поло. На душе было неспокойно. — Кого потерял? — тут же спросил Бокуто. — Блокнот где-то посеял, — легко соврал Куроо. — Вроде, пока смотрел игру, был при мне, а сейчас не нахожу. — Не переживай, здесь ничего не пропадет. Я предупрежу наших, чтобы отдали мне, если найдут. Ты сегодня как, свободен? Не хочешь немножко побросать мяч? Сто лет с тобой этого не делали. Съедим по паре бургеров — и в парк. Где ты поселился? Заодно и похвастаешься. — На лице Бокуто появилось хорошо знакомая смесь нетерпения и мольбы, совсем как у ребенка, увидевшего в магазине игрушку мечты. Куроо невольно улыбнулся. — Котаччи, ты неисправим! — Он легко толкнул Бокуто в плечо. — Я бы с радостью, но сегодня не получится: хочу по горячим следам набросать рыбу для статьи. — Раньше тебя даже подготовка к тестам не останавливала, — надулся Бокуто. — Ночью, что ли, не набросаешь? — Извини, — у Куроо уже был готов железный аргумент, — врачи строго-настрого велели соблюдать режим. — А, ну раз врачи… — обиженно протянул Бокуто, но больше не настаивал. Глядя на его поникшие плечи, Куроо расстроился еще сильнее: все-таки совсем забросил друзей в последнее время, но момент все равно был неподходящий. Пообещав друг другу созвониться, они расстались. Торопливо покинув спортивный комплекс, Куроо замер на выходе, снова оглядываясь по сторонам и надеясь отыскать Цукишиму: может, надоело без дела сидеть в зале, и он вышел наружу? Но и здесь никого не оказалось. Оставалось только искать в квартире; Куроо понятия не имел, куда тот еще мог бы отправиться. Расстояние до ближайшей станции метро Куроо преодолел в рекордные сроки. Пять станций по линии Собу, еще пять — по Маруноучи в начинающийся час пик. Казалось, поезд движется сквозь воду, отчаянно пробуксовывая на каждой остановке. Люди выглядели замедленными и сонными: с трудом покидали вагон, еле-еле заполняли его по новой. Пересаживаясь на Отемачи, Куроо выпустил из руки поручень, и сведенные напряжением пальцы и плечи отозвались болью. Следовало отвлечься, подумать о статье, не поддаваться эмоциям, но исчезновение Цукишимы стало последней каплей за этот и без того непростой вечер. Всего несколько дней назад, снимая новую квартиру, Куроо радовался, что сможет остаться один и ни перед кем не отчитываться. Потом мечтал, чтобы призрак Цукишимы бесследно исчез, оказался миражом, пьяным бредом. А сейчас перспектива вернуться в студию, где никого не будет, пугала Куроо до дрожи в пальцах. Он не сразу смог попасть ключом в замочную скважину, провернул его и замер, не решаясь открыть дверь. На цепочке, поблескивая, покачивалось яблоко-брелок. Что если Цукишима — это плод его воображения? Если последние несколько дней он и правда разговаривал сам с собой, придумывал какие-то легенды, спорил с пустотой о телевизионном шоу, ездил просто так в медуниверситет, навоображал массаж и посиделки в парке? Ладони стали влажными, и Куроо вытер их о джинсы, устало провел тыльной стороной по покрытому испариной лбу. Толкнул дверь. Цукишиму он нашел на балконе — тот обернулся на звук шагов и удивленно воззрился на кроссовки, которые Куроо даже не подумал снять. Куроо почувствовал, как горло сжимает спазм и, прошептав «Да чтоб тебя…», пулей вылетел из квартиры. Прошагав полчаса по дорожкам парка, он понял, что успокоиться не выходит. Нужно было возвращаться и садиться за работу. Нужно было дать отдых натруженному колену. Наконец, нужно было поесть и сделать массаж. Вместо этого Куроо по дороге домой свернул к автомату с напитками, купил две банки пива, подумал и одну выпил сразу же. Потом купил еще одну и зашагал домой. От пива в голове поднялся легкий водоворот, смешав все мысли в кучу и не давая ни на чем сосредоточиться. Как ни странно, это оказалось именно тем, чего хотелось Куроо: перестать загоняться по тысяче поводов сразу. Напряжение в плечах и в горле постепенно начало отпускать. Сейчас, убедившись, что Цукишима никуда не делся, он почувствовал облегчение и вдруг задумался: почему так испугался? Только ли потому, что происходящее слишком напоминало психическое расстройство? И что беспокоило больше — опасение, что ничего не было на самом деле, или что больше ничего не будет? Разделить эти страхи пока не получалось, и Куроо отодвинул дилемму на задний план. Другим тревожным открытием стало то, насколько реальным он стал воспринимать Цукишиму. Да, тот был невидим для других и неосязаем, но в его присутствии было что-то успокаивающее или, скорее, отвлекающее, что позволяло действовать, не погружаясь в проблемы и самокопание. Наверное, поэтому Куроо так требовалось его присутствие после тренировочной игры — чтобы не захлебнуться в охватившей его тоске. Что ж, Цукишима рассудил по-своему. Куроо замедлил шаг и открыл вторую банку. К тому времени, как он вернулся в квартиру, содержимое успело уменьшиться на треть, а разбушевавшиеся эмоции немного улеглись. Цукишима показался из комнаты, напряженный и как будто встревоженный, но увидев Куроо, тут же изменился в лице. — И тебе добрый вечер, — скривился Куроо, стаскивая обувь. — И спасибо, кстати, что не бросил. Бровь Цукишимы взлетела вверх, губы сжались в плотную линию. — Всегда пожалуйста, — кивнул он и отступил назад. Куроо прошел следом, забросил непочатую банку пива в холодильник, постоял у открытой дверцы, рассматривая ничем не заполненное пространство и отчетливо чувствуя чужое присутствие за спиной. Ждала работа, но написать хоть что-то в таком состоянии не представлялось возможным. Вернулось ощущение, что ему здесь не рады, и отчужденный вид Цукишимы, затаившегося на диване со скрещенными руками на груди, никак не способствовал душевному равновесию. Спасением снова стал балкон. Куроо выскользнул наружу, в последний момент вспомнив, что надо пригнуться. На воздухе ему нравилось куда больше, чем в четырех стенах. Не обнаружив ничего, чтобы присесть, он устроился на полу. От алкоголя мышцы наливались тяжестью, мысли становились тягучими, как патока, и Куроо увязал в них все больше. Последние месяцы, казалось, слились в один монотонный забег, а конечная цель только отдалялась. Куроо не считал себя слабаком, всегда выкладывался на полную во всем, за что брался, чтобы не было стыдно перед самим собой, а сейчас испытывал лишь недовольство. — Ну и что вы делаете? — тяжелый вздох и тихие слова вырвали из размышлений. Куроо искоса глянул на вышедшего на балкон Цукишиму и отсалютовал ему банкой, делая очередной глоток. — Это я и так вижу. Цукишима прислонился к стене, глядя куда-то вдаль, но Куроо чувствовал укоризну в самом его присутствии. И все-таки он пришел поговорить, а это, зная Цукишиму, что-то да значило. — Я тебя обыскался, — признался Куроо, скребя ногтем металлический бок банки. — Пока добирался домой, почти поверил, что это все-таки у меня крыша поехала. — Не думал, что это станет проблемой. — А о чем ты думал? — с вызовом спросил Куроо. В голове шумело, алкоголь развязывал язык, выталкивая наружу глупую, по сути, обиду. Цукишима сощурился, искоса глядя на Куроо. — О многом. Например, о том, как сильно вы изменились за то время, что мы не виделись. А еще о том, что Куроо Тецуро, которого я помню, сейчас взял бы вас за шкирку и хорошенько встряхнул. Куроо невесело рассмеялся в ответ, отставляя так и недопитое пиво. — Ты меня с кем-то путаешь. — Да что с вами такое? — Цукишима развернулся к нему всем телом, впился в лицо пронзительным, почти рассерженным взглядом. — Никогда бы не подумал, что вы так расклеитесь из-за дурацкой травмы. От этих слов алкогольное отупение будто рукой сняло. Куроо почувствовал, как все внутри наливается огнем. Зацепившись рукой за ограждение, он резко поднялся на ноги, чтобы смотреть на Цукишиму прямо. — Очень правильное слово — дурацкая. Ты никогда не смягчал выражения, — Куроо криво усмехнулся. — И если бы мне год назад сказали, что я попаду в такую ситуацию, сам бы не поверил: всегда считал себя умнее таких вот зарвавшихся героев... Рассказывать о себе Куроо никогда не любил, и сейчас с трудом подбирал слова, чтобы история не звучала как оправдательная речь или объявление в газете. Но постепенно стало легче. Цукишима не перебивал, не вставлял глубокомысленных замечаний, просто слушал, и в какой-то момент Куроо поразила мысль, что лучшего слушателя и представить было нельзя — будто пришел на кладбище пожаловаться предкам. Поэтому он выложил все: о том, как они с Бокуто когда-то выбирали, каким путем идти в про — через челлендж-лигу или хороший университет с сильной командой, как нарисованные в воображении перспективы постепенно обретали реальные черты, как здорово было чувствовать, что все идет по плану и до намеченной цели остается всего ничего. И как потом — не в одночасье, но как-то очень быстро, гораздо быстрее, чем длился путь наверх, — все покатилось под откос. — А сейчас я и сам не понимаю, зачем все это было, — Куроо сделал неопределенный жест рукой. — Будто гнался за призраком. Цукишима молчал, плотно сжав губы и сцепив перед собой руки, в глазах качался свет, источника которого на балконе не было, и Куроо хотелось подойти поближе, чтобы понять, что это. Но Цукишима шагнул назад, снова прислоняясь спиной к стене, и опустил веки. — Какая ирония, — тихо и насмешливо сказал он. Куроо привалился бедром к ограждению балкона. Не то чтобы на душе стало легче от того, что наконец выговорился, но, рассказанная, история словно бы получила свое завершение и номер в картотеке. Теперь ее можно было отправить в архив. — То есть вы отгородились от друзей и родных, поставили крест на волейбольной карьере и даже с полученным образованием считаете себя неудачником, который все потерял? — вдруг с вызовом спросил Цукишима. Куроо не нашелся с ответом — ворох мыслей взметнулся в голове и осел. В очередной раз он позабыл, с кем на самом деле разговаривает. Смерть обыгрывала любую из его проблем всухую. — Глупо, да? — усмехнулся Куроо, отводя взгляд. — Глупее не бывает, — хмыкнул Цукишима и вдруг добавил: — Ну разве что свалиться вот с этого балкона или попасть под машину, так и не успев понять, зачем жил. Так что потом и вспомнить нечего. — Цукишима говорил легко, почти насмешливо, только заложенные за спину ладони были сжаты в кулаки. — Я бы мог сказать, что бороться надо до последнего и все в таком духе, — он оглянулся на Куроо, и от открытого выражения его лица кожу окатило мурашками, — но вы же были капитаном, сами все наизусть знаете. — Цукки… — говорить почему-то было больно. — Нет, я не хочу сказать, что ваши чувства ничего не стоят, нужно перешагнуть через себя и начать с начала — ничего такого. Просто, — Цукишима запнулся, посмотрел себе под ноги, — мне бы ваши проблемы, — выдохнул он, прикрывая глаза. — Как ни избито, но верно: ничего не кончено, пока ты жив. В словах Цукишимы и правда не было ничего, о чем Куроо не думал бы раньше, никаких инсайтов, никаких озарений. Да и самого Цукишимы, со всей остротой безвозвратной потери вдруг осознал Куроо, уже не было. До него нельзя было дотронуться, приобнять за плечи, сказать: «Эй, Цукки, а из тебя вышел бы отличный капитан!». И от этого было так обидно, что даже чувство презрения к себе отступило на задний план. — Не надо на меня так смотреть, — нахмурился Цукишима. — И заниматься самоедством тоже ни к чему, — вздохнул он, опускаясь на пол. — Пустая трата времени. — Чувствую себя как на сеансе у психотерапевта, — усмехнулся Куроо, пытаясь скрыть нахлынувшие эмоции. — Так что же мне делать, Цукишима-сенсей? — Займитесь делом, — протянул Цукишима. — Хватит уже прохлаждаться. Гордость — чем вам не причина выбраться из этого дерьма? — Уел, — цыкнул языком Куроо. Прислонился затылком к прохладной стене, прикрыл глаза. — Отличные слова. — Не мои, — качнул головой Цукишима. Куроо подождал продолжения, но, похоже было, что тот выдохся: разговор получился слишком уж откровенным. Сам Куроо тоже молчал, переваривая сказанное и услышанное, лишь наблюдал из-под ресниц за Цукишимой, который, казалось, все больше погружался в себя, глядя сквозь ограждение на сияющий в темноте город. Молчание затягивалось, и Куроо вдруг стало страшно, что Цукишима совсем растворится, исчезнет в этой тишине. — А почему ты все-таки бросил волейбол? — спросил он первое, что пришло в голову. — Ведь был же хорош. Цукишима перевел на него удивленный взгляд, подумал, пожал плечами. — Просто понял, что люблю волейбол, но могу прожить и без него. Пропала необходимость что-то доказывать. — Себе? Цукишима улыбнулся, задержав взгляд на Куроо. — И другим. А вот в вас она еще крепко сидит. — Это не… — О, — закатив глаза, перебил Цукишима, — вот только не надо. Кто вбил вам в голову эту чушь про неудачника, если не вы сами? — Просто я знаю, что мог бы достичь большего. — Так вперед, — сказал Цукишима. Впитав свет ночного Токио, его глаза казались золотисто-желтыми, будто сияние светлячков. Куроо вспыхнул изнутри: простые и ясные слова прозвучали неожиданно мягко, так… будто Цукишиму всерьез заботило, что будет делать Куроо со своей жизнью. Он сглотнул вспухший в горле ком и широко улыбнулся. — Спасибо, Цукки. — За что? — Цукишима рассмеялся, и этот искренний смех окончательно выбил у Куроо почву из-под ног. — Считайте, что получаете дивиденды за дополнительные тренировки в школе. — Отличное вышло вложение, — кивнул Куроо. Цукишима легко поднялся, машинально отряхнул безупречно чистые брюки. — Инвестор из вас тоже ничего, — поддержал он и скрылся в комнате. Куроо не знал, какое из чувств Цукишиме удалось разбередить сильнее: энтузиазм, благодарность или симпатию. Но сейчас он готов был горы свернуть, и верилось, что все по плечу: лечение колена, написание статей, решение парадокса Цукишимы. Хотя лично для Куроо последнее означало расстаться с Цукишимой навсегда. Почему-то эта мысль не радовала абсолютно: да, Цукишима обретет душевный покой, а вот Куроо, скорее всего, утратит. Значит, не стоило терять время, которое у них еще было. — Эй, Цукки, — выпалил Куроо, едва переступив порог, — можешь помочь еще кое с чем? — С чем же? — настороженно обернулся тот. — Смотри, — Куроо прошел к раковине, слил остатки уже выдохшегося пива, отправил банку в мусорку, — мне требуется помощь физиотерапевта, но сейчас я не могу позволить себе квалифицированного специалиста. Как насчет того, чтобы ты оттачивал на мне свои навыки, м? Цукишима некоторое время смотрел на него, как на слабоумного. — Даже не могу сходу сказать, какое место в вашем плане наиболее уязвимо. — Да ладно, — продолжал Куроо с, как сам считал, обезоруживающей улыбкой. — Тебе всего-то и нужно — проследить, чтобы я все делал правильно. Похоже, улыбка сработала: Цукишима задумчиво посмотрел на многострадальное колено Куроо и кивнул. — Хорошо. Только обещайте не отлынивать и не ныть. Покажите мне рекомендации вашего терапевта. Куроо сходил за папкой с медицинскими заключениями и разложил бумаги на столе перед Цукишимой. Тот углубился в чтение, потом попросил показать снимки УЗИ. Время от времени Куроо по его просьбе переворачивал листы, где информация содержалась на обеих сторонах, и невольно улыбался, глядя, как тот сосредоточенно хмурит светлые брови и покусывает нижнюю губу. По тому, как он несколько раз пробегал глазами по одним и тем же страницам, было понятно, что Цукишима не уверен в себе — и неудивительно, только перешел на третий курс, — но собирается отнестись к просьбе Куроо со всей ответственностью. — Ладно, — Цукишима наконец разогнулся и нервно вздохнул. Приподнял очки, потер переносицу под ними. Куроо почти готов был засмеяться от того, каким серьезным он выглядел. — Я попробую составить план реабилитации, исходя из того, что рекомендовали вам другие врачи. А пока вам нужно сделать себе массаж и повторять его каждый день. — Цукишима окинул взглядом комнату и сделал жест в сторону дивана. — Раздевайтесь, я покажу, что надо делать. К такому повороту Куроо оказался не готов: он застыл на полушаге к дивану и оглянулся. — Что, вот так, сразу? — было не по себе, но в то же время смешно. Цукишима сперва нахмурился, потом откинул голову и надменно улыбнулся. — Обойдемся без долгих прелюдий, — и заливисто рассмеялся. С этим смехом, казалось, уходит все напряжение и драматизм прошедшего дня. Куроо расслабленно положил руку на бедро, дожидаясь, пока Цукишима закончит веселиться, потом обронил короткое «Очень жаль!» и пошел в спальню переодеваться в спортивные шорты. Если его слова и произвели на Цукишиму впечатление, на что Куроо в душе надеялся, к его возвращению тот уже снова принял независимый вид и сразу начал отдавать распоряжения. Велел сесть на диван, нанести на колено мазь и растереть. Куроо безропотно подчинился, хотя никак не мог убрать с лица ухмылку. Цукишима сел рядом и начал объяснять, показывая на колено Куроо, как на картинку, на какие точки надо обращать внимание. — Это будет неприятно, даже больно, — предупредил он, — особенно учитывая, что у вас уже запущенное воспаление. Придется потерпеть. Растирать связку надколенника — вот здесь — надо с нажимом, чтобы усилить кровообращение и лимфоотток. — Так? — попробовал выполнить указания Куроо. — Сильнее. — Больно же. — Вы обещали не ныть. Цукишима внимательно следил за его движениями, порой, забываясь, протягивал руку, чтобы показать, как и с каким усилием надо разминать связки, и Куроо временами почти вздрагивал, предчувствуя прикосновение, которого не происходило. В целом ничего сложного в этом массаже не было, тем более, что Куроо видел и примерно помнил его схему из первого курса физиотерапии, но все же самомассаж по ощущениям заметно отличался от того, что делали специалисты. В какой-то момент Цукишима стал настаивать, что Куроо разминает совершенно не ту связку, что надо нащупать конкретный узел, а не распределять давление на ближайшие ткани. — Слабо самому снять штаны и показать на себе? — хмуро бросил Куроо и вскинул голову, почти нос к носу столкнувшись с точно так же согнувшимся рядом Цукишимой. Тот спокойно встретил его взгляд, прищурился и дрогнул уголками губ. — Обойдетесь. Снова стало смешно и неловко, но мысль о том, чтобы посмотреть на Цукишиму без брюк, никуда не делась, и взгляд Куроо теперь нет-нет, да и соскальзывал с собственного колена на ноги сидящего рядом Цукишимы. — Хорошо, вот теперь правильно, — кивнул тот, — но вы слишком себя жалеете. Растирайте сильнее, нужно, чтобы кожа заметно покраснела… Нет, Куроо-сан, кожа должна покраснеть на колене, а не на шее, не напрягайтесь так, а то заработаете мышечный спазм. Чувствуя, как горит лицо, Куроо побоялся поднять глаза на Цукишиму, так что оставалось только гадать, почудилась ли ему насмешка в его голосе. Вскоре Куроо пожалел, что вообще обратился к нему с этим предложением. Цукишима, как он и предполагал, оказался требовательным и неуступчивым: придирался к каждому движению, пресекал любые возражения и при этом держался так спокойно, будто ничего необычного не происходило. Под конец Куроо был уверен, что тот согласился помогать, только чтобы вволю поиздеваться над ним. Он уже весь извелся от несильной, но неотступной боли, нотаций и смущения. Когда Цукишима все же сжалился, сказав, что они закончили, Куроо со стоном облегчения откинулся на спинку дивана. — Цукки, с чего ты решил стать врачом? В тебе же ни капли милосердия! — Челка липла к покрытому испариной лбу, и он подхватил ее пятерней, старательно зачесывая назад — как всегда, без толку. — Зато в вас его с лихвой, — задумчиво пробормотал Цукишима, не сводя с Куроо глаз. Пока тот пытался понять причину такого пристального внимания, Цукишима уже поднялся, потягиваясь. — Не забывайте про режим питания и сна. Куроо бросил взгляд на часы, прикинул, сколько осталось до «отбоя» и что есть в холодильнике. Мысленно отругал себя за то, что так и не купил нормальных продуктов. Тяжело вздохнул и поплелся доставать из морозилки готовый обед. — Ничего не говори, — взмахнул он рукой, пресекая возражения уже набравшего воздуха в грудь Цукишимы. — Завтра же отправлюсь за покупками. Разместив ноутбук на барной стойке, Куроо занялся статьей о новичках премьер-лиги. — Никакой культуры еды: то разговариваете с набитым ртом, то вообще занимаетесь прямо за столом, — Цукишима покачал головой. — Привык есть на бегу, — пожал плечами Куроо, не отрываясь от набора текста. Предложения легко выстраивались одно за другом, история сама лилась из-под пальцев. — А ты наоборот, любитель семейных посиделок в точно отведенное время? Цукишима молчал, и Куроо перевел на него взгляд: тот казался удивленным. — Как будто это что-то плохое. — Да нет, — усмехнулся Куроо, — это классно. Просто у нас так очень редко выходило. Когда Куроо жил с родными, те почти всегда были на работе. Дни он проводил у соседей, так и познакомился с Кенмой, а вечера — с дедушкой и бабушкой: отец всегда задерживался допоздна. За столом семья собиралась изредка, разве что в выходные, и Куроо рано научился готовить себе сам. Ничего особо выдающегося, всегда что-то простое, но полезное и достаточно питательное. А потом он и сам начал задерживаться допоздна в школе и волейбольном клубе, и жизнь на бегу стала настолько привычной, будто другой никогда и не было. Расправившись с едой, Куроо с головой ушел в работу: введение и абзацы, посвященные Бокуто, заняли не больше часа, с Ойкавой дело пошло тяжелее. Задумавшись над очередным предложением, Куроо вдруг заметил, как Цукишима сидит на диване, уставившись в одну точку, будто в трансе. — Эй, ты как? — позвал Куроо. Тот медленно хлопнул ресницами и перевел на него взгляд. — М? — Заскучал? — Просто коротаю время за размышлениями, — Цукишима выглядел сейчас каким-то особенно… потусторонним. — Ясно. Ты всегда так вечера проводишь? — Обычно занимаюсь, читаю или что-нибудь смотрю. Точнее, все то же самое, но в прошедшем времени. — Ах да, — подскочил Куроо, — я, кажется, находил здесь кое-какие твои вещи. Отыскав тот самый зип-пакет, Куроо высыпал мелочи на стол. Цукишима подошел ближе, с интересом разглядывая их. — Как насчет книги? — предложил Куроо, радуясь тому, как Цукишима «ожил», стоило лишь привлечь его внимание. — Как вы себе это представляете? — спросил тот, с интересом глядя на Куроо. — Пф, — взяв одну из книг, Куроо раскрыл ее и положил перед Цукишимой, начав листать страницы. — Вспомнишь, где остановился? Тот прищурился, вчитываясь. Пришлось пролистать еще несколько глав, прежде чем Цукишима остановил: — Где-то здесь, — кивнул он. Куроо придвинул книгу ближе. Вернувшись к статье, он теперь время от времени отвлекался, переворачивая страницы. Потом попросил Цукишиму помочь с формулировкой, потом захотелось посоветоваться насчет своих догадок и прогнозов. Цукишима отрывался от чтения, не выказывая недовольства, с интересом слушал, с чем-то соглашался, с чем-то нет, настаивал на фактах и доказательствах; Куроо и не заметил, как пришло время ложиться спать. Он выключил ноутбук, с удовольствием потянулся. — Во сколько вы планируете завтра навестить Некомату-сана? — спросил Цукишима, следуя взглядом за его движениями. — Часов в десять… Или в девять, что скажешь? Не нарушим больничное расписание в Маэда? — Обычно первую половину дня отводят для медицинских процедур, посетителей приглашают после обеда. Думаю, надо проверить сайт клиники. — Ну хорошо, после обеда так после обеда. Тогда займусь статьями. И раз теперь я должен больше внимания уделять своему здоровью, с самого утра отправлюсь в бассейн. — Надеюсь, вы не рассчитываете, что я пойду с вами? — откинулся на своем стуле Цукишима. — А ты хочешь? — с намеком приподнял брови Куроо. — О нет, спасибо, мне кажется, я и так злоупотребляю вашим временем и личным пространством, — фраза прозвучала вежливо, но по интонации было понятно, что особого желания тащиться в бассейн Цукишима не испытывает. — Как знаешь, — Куроо снова потянулся и на этот раз широко зевнул. — Подумал, что раз тебе так понравилось причинять мне боль, ты захочешь продолжить... — Спасибо, но вы явно преувеличиваете мои заслуги, — сладко улыбнулся Цукишима, и Куроо почувствовал, как под ребрами вздувается щекотный шарик смеха. — В плане причинения себе боли вы прекрасно справляетесь и без меня. Думаю, мое присутствие в качестве наблюдателя не понадобится, развлекайтесь в свое удовольствие. Куроо все-таки не выдержал и расхохотался. — Цукки, ты нечто! — Потом подумал и добавил: — Не знаю, как и почему, но спасибо, что ты здесь. — И, уже направляясь к спальне, махнул рукой: — Спокойной ночи! Проснулся он самостоятельно, без будильника. На часах не было и семи, но Куроо чувствовал себя вполне отдохнувшим и готов был начать день. На границе сознания клубилось воспоминание о каком-то хорошем сне — больше ощущение, чем конкретный образ, — и это тоже бередило внутри что-то приятное и заставляло улыбаться неизвестно чему. Сев на кровати, Куроо выполнил несколько упражнений, потом размял мышцы и связки. После вчерашнего издевательства кожа отозвалась тупой болью; Куроо сперва сморщился, но представив, что было бы, займись им Цукишима снова, решил все-таки не отлынивать. Когда Куроо появился в комнате, Цукишимы там не оказалось. На миг им снова овладела тревога, но Куроо приказал себе успокоиться: нельзя же каждый раз, когда не находит Цукишиму рядом, кидаться на поиски. Вместо бесполезной суматохи Куроо занялся завтраком. Вспомнил инструкции к кофемашине, сунул пару кусков хлеба в тостер. — Вам не кажется, что кофе и тосты — не самый питательный завтрак? — с упреком заметил Цукишима, появляясь с балкона. — Доброе утро, — улыбнулся Куроо и заметил, как дрогнули в ответ, разглаживаясь, брови Цукишимы. Солнце вызолотило его силуэт, добавляя прозрачности и подчеркивая нереальность. Что-то тоскливое, уязвимое всколыхнулось в душе от этой картины; Куроо отвел взгляд и впился зубами в тост. Подсохший хлеб разломился, кусок оказался слишком большим, и следующую фразу пришлось проталкивать через набитый рот: — Не кажется. На полный желудок не поплаваешь. — Доброе утро, — кивнул в ответ Цукишима и тут же скривился, пытаясь понять неразборчивое бормотание Куроо. — Однажды вы подавитесь, а я не смогу даже реанимацию провести. — Тогда у тебя появится компания, — фыркнул Куроо, стараясь не встречаться взглядом с Цукишимой и прихлебывая кофе. — Я и так не страдаю от ее отсутствия. Сколько вас не будет? — Часа три, учитывая дорогу и то, что надо все же зайти в магазин, а то ты мне не простишь эти перекусы. — При чем тут я? Ваш организм не простит. — Ну, или так, — Куроо разделался с остатками завтрака и, наскоро наведя порядок, скрылся в спальне, чтобы собрать необходимое. Ехать пришлось в тот самый Метрополитан, спортивный комплекс, где проходили школьные Национальные по волейболу. При взгляде на знакомый холл, лестницы и коридоры, сейчас не так густо заполненные, как во время турнира, Куроо охватила ностальгия. Показалось: сама судьба распорядилась так, чтобы день, когда ему расскажут историю Битвы на свалке, начался там, где она состоялась. В пятидесятиметровом бассейне тоже оказалось не так людно, как он ожидал. Спустившись с лесенки, Куроо оттолкнулся от последней ступеньки и поплыл, разрезая воду ладонями. Тело само вспомнило привычные движения, подстраивая их под слабую, но все-таки ощутимую боль в колене. Куроо и не заметил, как достиг противоположного бортика. Преодолев в неспешном темпе триста метров, он вылез из воды, чтобы передохнуть на скамейке, растянуть связки и мышцы. И увлекшись, не сразу заметил, как кто-то сел рядом. — Не могу на это смотреть, — мрачно протянул Цукишима. Куроо дернулся, едва не соскользнув со скамейки, а тот выглядел таким довольным, будто именно на это и рассчитывал. — Господи, ты точно меня в могилу сведешь, — покачал головой Куроо. — Что ты вообще тут делаешь? — Да так, решил прогуляться. — А уверял, что ни за что не пойдешь, — пожурил Куроо. — Недооценил степень скуки, — признался Цукишима. Смотреть на полностью одетого человека в бассейне было странновато, хотя сам Цукишима чувствовал себя, похоже, абсолютно комфортно: оперся руками о скамейку и вытянул длинные ноги в сторону бассейна, словно собрался загорать на солнышке. — Узнаешь место? Столько воспоминаний… — Куроо перевел взгляд на лицо Цукишимы. — Да, немало, — тихо согласился тот. — Это какой-то умысел, почему вы выбрали именно этот комплекс? Уверен, ближе к дому тоже нашлись бы школы с бассейнами… — Они есть, но в будние дни открываются для сторонних посетителей только вечером. К тому же, пятидесятиметровый мне привычнее, — Куроо машинально продолжал растирать кожу под коленом. — И снова вы не нашли бугристость большеберцовой кости, я же вчера показывал… Куроо мысленно застонал. — Только не здесь, — пробормотал он, поднимаясь на ноги. — Помучаешь меня дома, идет? Цукишима не ответил, только когда Куроо отошел на шаг, бросил в спину: — А вы в хорошей форме. Куроо окатило жаром; от этих слов каждый сантиметр обнаженной кожи будто сделался чувствительнее в несколько раз. — Потерял несколько килограммов за последнее время, — Куроо обернулся через плечо; взгляд Цукишимы медленно поднялся от стоп к лицу, не упустив ни одной детали. — В целом это картины не портит, — спокойно ответил он. Куроо сглотнул, подбирая слова для ответа, гадая, что имел в виду Цукишима, не почудился ли интерес в его глазах, не надумал ли себе Куроо эти одобрительные нотки в голосе? Затянувшийся момент прервал один из инструкторов, спросивший, все ли у Куроо в порядке. — Прошу прощения, задумался, — Куроо выдавил улыбку, — дурная привычка говорить с самим собой. Мужчина безразлично кивнул и отошел в сторону. Куроо, не оборачиваясь больше, дошел до кромки бассейна и нырнул с бортика — требовалось срочно отвлечься. Мысли о разглядывающем его Цукишиме ничего хорошего Куроо не сулили, по крайней мере, посреди бассейна у всех на виду. Отбросив заботы о правильных движениях и лечебном эффекте, он в полную силу рванул вольным стилем к противоположному бортику. Следующие полчаса Куроо плавал, не останавливаясь, забыв считать бассейны и метры. Прохладная вода отрезвила, а через несколько минут необходимость следить за дыханием вымыла из головы все лишнее. Остановился он, лишь когда усталость взяла свое и дышать пришлось на каждый второй взмах. Куроо повис на металлической ручке тумбочки, чувствуя приятное опустошение и тяжесть в мышцах. Оглянулся — Цукишима по-прежнему сидел на скамейке, и Куроо был уверен, что этот его отчаянный бросок не оценил. Но сам он ни о чем не жалел: очень давно уже не удавалось почувствовать, как отзывчиво тело реагирует на серьезную нагрузку, заставляя мышцы работать в полную силу. Немного отдышавшись, он осторожно согнул и разогнул ногу: боли не было, разогретые плаванием связки вели себя идеально. Куроо с улыбкой откинулся на спину и расслабленно поплыл на другую сторону, решив, что для первого раза все очень неплохо. — Как ты вычислил, куда я пошел? Или следил за мной? — спросил он, пока они с Цукишимой бродили по магазину, делая покупки. — Следил, — честно ответил тот. — Вы же не сказали, куда именно собираетесь, да и перемещаться по городу без вашей помощи я, боюсь, не способен. — Но ты же как-то добрался домой вчера из «Фукагавы». — Я просто представил свою квартиру — и вдруг оказался прямо там. А вот вернуться обратно не смог. — Какая экономия времени. — Жаль только, что мне не на что его потратить. Не забудьте про фрукты, тогда не придется за завтраком есть одни тосты. Разобрав покупки, Куроо решил, что самое время заняться наконец режимом питания, на который так долго закрывал глаза. По дороге из магазина он уже успел уничтожить пару бананов, пока Цукишима не остановил его, но после хорошей тренировки в бассейне аппетит был зверским, так что легкий перекус не повредил. Выбор пал на карри, самое простое и едва ли не первое, что он научился готовить еще в детстве. Погрузившись в мысли о предстоящей встрече с Некоматой, до которой оставалось не так уж много времени, Куроо орудовал возле плиты, делая все на автопилоте. Цукишима тихо сидел за стойкой, не привлекая к себе внимания, пока не решил вдруг пройтись на счет кулинарных способностей Куроо. — Знаете, никогда в жизни не видел, чтобы карри готовили вот так, — заметил он, с явным неодобрением поглядывая в сторону плиты. Куроо вздохнул. — Осталось ли во мне хоть что-нибудь, что ты не успел раскритиковать? — Не помню, говорил ли про прическу… — Это запретная тема, — предупредил Куроо, наставляя на Цукишиму нож. — И явно покрытая тайной, — серьезно кивнул Цукишима. — Вы добавляете слишком много воды. — Вот с чего ты это взял? — взвился Куроо. — Ты даже не пробовал, но тебе уже не нравится. — Я и по процессу все вижу. Мама все делает по-другому. — Так ты у нас совсем домашний мальчик, да? — усмехнулся Куроо. — Готов поспорить, сам ты готовишь не очень хорошо. — Я просто не замахиваюсь на то, что не смогу осилить, — парировал Цукишима. — Хотя карри как-то раз пытался. Вышло ужасно, если честно, — Цукишима тихо рассмеялся. — Ты, похоже, очень близок с семьей, — заметил Куроо. — И как они отпустили тебя в Токио? — Вообще-то я взрослый человек, способный самостоятельно принимать решения, — обиделся Цукишима. — Я совсем не то имел в виду. — Строго говоря, они не то чтобы отпустили, — нехотя признался Цукишима. — Поступление в столичный вуз сыграло в этом немалую роль. Но мама все равно была не очень счастлива. Когда съезжал Акитеру, нервотрепки было на порядок меньше. — Твой старший брат, да? Готов поспорить, он тебе как вторая мамочка, — Куроо лишь шутил, но глянув на Цукишиму, понял, что попал в точку. — Ясно. Младшенький, в котором вся семья души не чает. Сочувствую. — Да идите вы, — скривился Цукишима и с гордым видом скрылся на балконе. В итоге обедал Куроо в одиночестве: с аппетитом умял приличную порцию, хотя и здорово обжегся второпях первым куском. Все равно времени на разговоры не было — лишь вымыть посуду и наскоро собраться. Клиника Маэда располагалась на удивление близко от дома — практически тот же район, не больше двадцати минут быстрым шагом. И действительно, Цукишима угадал, вокруг раскинулся зеленый парк. В просторном светлом лобби Куроо попросили подождать, проверили, не занят ли пациент на процедурах и готов ли он принять посетителя, — лишь после этого разрешили пройти на четвертый этаж. Цукишима все это время молчаливо держался поодаль и лишь внимательно рассматривал холл и ресепшн, словно собирался потом подойти к администрации, чтобы узнать имя дизайнера. Получив разрешение на посещение, Куроо пришлось сделать дугу по залу ожидания, незаметно давая Цукишиме понять, что пора идти дальше. Когда они пробирались к лифту для посетителей, лавируя между пациентами и пришедшими их навестить родственниками, Куроо услышал знакомый голос: — Тецу-кун! — Алиса шла по коридору следом, толкая перед собой плотно заставленную тележку. — Какими судьбами? — Хайба-сан? — удивленно воскликнул Цукишима, и Куроо на миг затормозил, вскидывая на того удивленный взгляд: никогда не слышал от Алисы, чтобы они были знакомы. — Привет! Я и забыл, что ты здесь работаешь. Помочь? — Куроо протянул руку к тележке, но Алиса отмахнулась, перебрасывая тяжелую косу с одного плеча на другое. — Пришел кого-то навестить? А-а! — Алиса хлопнула в ладоши, широко улыбаясь. — Дай угадаю: Некомату-сана? — Точно, — кивнул Куроо, искоса поглядывая на Цукишиму. Тот следил за разговором с таким вниманием, что не терпелось спросить у него, в чем же дело. — Пишу кое-какую статью, требуется его помощь. — Как интересно, обязательно расскажи мне, в чем там дело! Я ужасно спешу, нужно все это разнести по палатам. Созвонимся, ладно? — Алиса заканчивала разговор уже на бегу. — Конечно, — Куроо махнул рукой на прощание, — и передай привет тому оболтусу! Надеюсь, он не стал еще выше. Алиса помахала в ответ, прежде чем скрыться в лифте для персонала. — Вы знакомы? — выпалил Куроо, едва они с Цукишимой остались одни. Тот стоял, широко раскрыв глаза, и по-прежнему озирался по сторонам. — Цукки, не молчи, — прошептал Куроо, подходя к нему вплотную. — Мне сразу показалось, что место мне знакомо, — пробормотал тот, — но теперь я убедился: я отлично его знаю… Куроо затаил дыхание, ожидая продолжение. — И Хайбу-сан: мы работали вместе, — Цукишима нахмурился, прикрыл глаза. — Ты не мог здесь работать, — заметил Куроо, — разве что… — Практика! — выпалили они одновременно. Лицо Цукишимы вспыхнуло. — После второго курса найти место для практики все еще трудно, но меня взяли по рекомендации Моритаки-сенсея. — Потому-то он тебе и запомнился, — кивнул Куроо. — Невероятно, — выдохнул Цукишима. — Да уж, совпадений предостаточно. Оглушенный неожиданным открытием, Цукишима был так рассеян, что Куроо снова и снова одергивал себя от попыток взять его за руку — приходилось то и дело замедлять шаг и останавливаться на поворотах, дожидаясь, пока Цукишима заметит, что его ждут. Когда Куроо постучал и открыл дверь нужной палаты, Некомата обернулся от окна и тут же широко улыбнулся — Теккун, ты все-таки пришел! Очень рад тебя видеть. — Конечно, Некомата-сенсей, я же обещал. Как ваше самочувствие? Что говорят врачи? — Как всегда, очень умные вещи, — отшутился Некомата. — Не переживай, Аличан не выпустит меня отсюда, пока не убедится, что я здоров. — Это очень хорошо, я рад, что есть кому за вами присмотреть. А на прогулку она вас выпустит? — О, да без проблем! Не нравится в больничной палате? — усмехнулся Некомата. — Прекрасно тебя понимаю! Пойдем, как раз разомну ноги, — и накинув кофту на плечи, он первым пошел к двери. Куроо с тревогой отмечал, как изменился старый тренер с их последней встречи: годы брали свое. Некомата будто сжался, стал ниже ростом; крепкая когда-то рука все чаще искала опоры. Куроо взял старика под локоть, помогая преодолеть лестницу — хоть тот и говорил, что прекрасно справится без чужой поддержки. — Совсем ты взрослым стал, Теккун, — вздохнул Некомата, когда Куроо машинально потянулся к сползающей с чужого плеча кофте. — Я, пожалуй, оставлю вас, — подал голос Цукишима. — Осмотрюсь в больнице. — Да уж, — мимолетно кивнув Цукишиме, ответил Куроо, — за ухо уже не оттаскаете. — Погоди, на табуретку встану — вот тогда дотянусь! — рассмеялся Некомата. В парке они немного походили по тенистым дорожкам, привычно обмениваясь новостями о знакомых. — Так о чем ты хотел поговорить? — сам перешел к делу Некомата. — Хочу выведать у вас одну старую историю, чтобы написать статью в Number. — Ого! — восхитился Некомата. — Предложили работу? — Пока нет, все зависит от того, что смогу предложить им я. Подумал, что все те истории преодолений и побед, которые они публикуют, ничуть не более достойны быть рассказанными, чем та, которую мы когда-то узнали от вас… — Ты про Иккея, что ли? Битва на свалке? — глаза Некоматы зажглись хитрым огнем. — Неужто хочешь тратить время на россказни двух стариков? — Да, — ничуть не смутившись ответил Куроо. — Хочу написать о том, что иногда на то, чтобы мечта исполнилась, требуется целая жизнь. Но менее прекрасной эта мечта со временем не становится. Некомата вздохнул, взгляд будто обратился внутрь. Куроо выудил из рюкзака диктофон и блокнот с карандашом. — Ну так в этом нет ничего нового, Теккун, — ласково сказал Некомата. — Любая мечта требует времени и усилий. А насколько она прекрасна, покажут именно эти усилия. — Некомата немного помолчал, будто обдумывая, стоит ли? — Ты уверен, что им понравится твоя история? — Я очень постараюсь, чтобы понравилась. Для этого мне и нужна ваша помощь. Когда Куроо заканчивал делать последние пометки в блокноте, на парк уже опускались сумерки. Он и не заметил, как они с Некоматой проболтали несколько часов подряд. Сейчас, когда он был не ребенком и даже не подростком, рассказ о Битве на свалке звучал немного иначе: то ли Некомата стал разговаривать с ним как со взрослым человеком, то ли сам Куроо стал воспринимать некоторые вещи по-другому. К тому времени, как беседа закончилась, Цукишима успел вернуться и, судя по виду, сумел вспомнить еще много интересного. Проводив Некомату в здание, они направились к станции. Молчали до самого выхода из метро: вокруг было слишком много людей, чтобы перемолвиться хотя бы словечком, а Цукишиму хотелось расспросить как следует. Но не пришлось: едва они дошли до парка перед домом, тот заговорил сам. — Я встретил множество знакомых людей, с которыми работал в больнице. Столько воспоминаний вернулось разом, будто фотоальбом раскрыл. — Это же здорово, правда? — неуверенно спросил Куроо. Сейчас Цукишима уже не казался ему таким воодушевленным. — За все время, что я наблюдал за ними, никто… — Цукишима замялся. — Не вспомнил о тебе? — осторожно подсказал Куроо. Тот кивнул. — Но это еще ничего не значит, не могут же люди ни с того ни с сего вспоминать кого-то. — В том-то и дело, был один разговор между медсестрами, как раз о новичках и практикантах. — И это тоже ни о чем не говорит, — упорствовал Куроо. — Знаешь, если ты не западаешь в душу каждому встречному, это в общем-то и не твоя проблема. Лично меня ты устраиваешь таким, какой есть, а если кто-то не дает себе труда узнать другого человека получше, то ничего хорошего о нем это не говорит. — С чего вы решили, что меня это беспокоит? — удивился Цукишима. — Я лишь пытался думать о том, сколько времени прошло, после того как… все случилось. Куроо запоздало понял, что со своими замечаниями был совсем не к месту. Цукишима смотрел на него со смесью непонимания и интереса. — Ладно, проехали, — отмахнулся Куроо. — Значит, таким, какой есть? — склонив голову набок, протянул Цукишима. — А то ты этого не знал, — буркнул Куроо. Цукишима тихо рассмеялся. — Приму за комплимент. Куроо протяжно выдохнул — вот ведь поставил себя в глупое положение с этими неожиданными признаниями. — Ты говорил что-то о времени, — напомнил он. — О времени, — повторил Цукишима. — Как ни стараюсь, не могу сложить в голове, как долго я уже мертв. Последнее слово сорвалось с губ легко, задумчивый голос Цукишимы даже не дрогнул. Куроо же внутри будто подсекли острым крючком и потянули. Все в нем протестовало против этой мысли. Гораздо проще было отмахнуться от нее, выбросить из головы. — Я думал еще кое о чем, — нарушил молчание Цукишима. — С самого первого дня, как встретил вас. Собственно, это и занимало меня тогда всю ночь. Куроо поежился, хотя вечер был теплым. Ему не хотелось слышать слов Цукишимы. — Не помню, как это произошло. Абсолютно ничего. Воспоминания постепенно возвращаются, будто отрывками. Трудно понять, какие из них ближе к концу. Хотелось прервать Цукишиму, запретить ему говорить. Но Куроо был не вправе. Более того, стоило признать, что попытки игнорировать действительность отдавали эгоизмом и трусостью. Куроо понимал это, но ничего не мог с собой поделать: думать о смерти Цукишимы было слишком тяжело, внутри становилось тревожно и беспокойно, будто времени у них оставалось все меньше. Напоминало муторные, туманные сны, когда тебе предстоит сдать какой-то очень важный экзамен, но никто не говорит, по какому предмету и когда, известно лишь одно — скоро. И это превращает обычный сон в кошмар. Куроо и представить не мог, каким будет момент, когда им придется попрощаться. Украденные у смерти, последние дни въелись в душу Куроо, срослись с ним самим. Расстаться с Цукишимой сейчас казалось все равно что отрезать часть себя. — ...Куроо-сан? — М? — Куроо встрепенулся. — Впереди светофор, будьте внимательней, — предупредил Цукишима. — А то составлю тебе компанию, — вспомнил Куроо его слова. Тот кивнул. — Именно. — Знаешь, это не такая уж плохая идея, — вздохнул Куроо и, едва зажегся синий свет, поспешил перейти улицу. До квартиры они шли в молчании. Погруженный в себя, Цукишима не замечал, что происходит с Куроо, и это было к лучшему. Не хотелось взваливать на него еще и это. Если чувства Куроо вообще имели для него значение. Поужинал Куроо без особого аппетита. После удачного дня, начавшегося так бодро и правильно, как ему казалось, откуда ни возьмись навалились усталость и уныние. Цукишима расположился на диване, снова тихий и будто нездешний. Но когда Куроо включил ноутбук и достал свои записи, тот подобрался ближе, занял уже привычное место с другой стороны стойки. — Книга? Цукишима кивнул. Кончики пальцев зудели, когда Куроо листал до нужной страницы. Простые прикосновения к бумаге обретали значение и важность, словно позволяли дотянуться до самого Цукишимы, создавали иллюзию тактильного контакта. Куроо казалось, что тепло, которое он чувствует, проникает в него через страницы книги. Отчего-то именно этот настрой помог Куроо начать работу над статьей о Некомате. Он писал неторопливо, тщательно взвешивая слова, не пытаясь быть объективным, а наоборот — сильнее проникнуться тем неискоренимым стремлением к мечте, какое всегда видел в Некомате, какое двигало старым Укаем, который, даже потеряв здоровье, не отказался от старого соперничества. Куроо самому хотелось стать частью этой почти легенды, а не только ее финала. Он вслушивался в рассказ тренера на диктофоне, открывал страницу за страницей в браузере, и перед ним проходила пятидесятилетняя история волейбола — лица, поколения, команды. Лишь изредка Куроо отвлекался, чтобы перевернуть очередную страницу. Кажется, в какой-то миг он замешкался, потому что, вскинув голову, наткнулся на мягкий, внимательный взгляд Цукишимы. — Что? — удивился Куроо. — Ничего, — пожал плечами тот. — Раз попался, то говори. — Просто вам, похоже, нравится этим заниматься. Выглядите так, будто нашли свое место. Куроо улыбнулся — это тоже звучало, словно самая большая, самая нужная мечта: найти свое место. И от важности момента и страха спугнуть его, по коже побежали мурашки. Он глубоко вздохнул и с силой потер лицо ладонями, скрывая смущение. — Может, ты и прав. — Будет забавно, если за время, потраченное на восстановление формы, вы решите полностью посвятить себя журналистике. — Скорее уж буду разрываться между тем и другим. — Достанется ли всем хотя бы по маленькому кусочку? — протянул Цукишима. — Интересно было бы узнать. — Намекаешь, что совместить две карьеры мне будет не под силу? — прищурился Куроо. — Ни в коем случае, — серьезно возразил Цукишима. — Напротив, надеюсь что вы и о карьере в качестве экстрасенса не забудете. Разговор напомнил Куроо о теме, которую, он знал, придется поднять, но пока не представлял, как подойти к вопросу. Когда-то давно, только предполагая написать статью о Битве на мусорной свалке, он понимал, что нужно будет съездить в Мияги, встретиться там с Укаем Иккеем и узнать его часть истории. И вот теперь время для поездки пришло. Некомата снабдил Куроо телефонами обоих Укаев и Такеды-сенсея, чтобы можно было заранее оговорить встречу. Осталось сообщить Цукишиме о том, что предстоит поездка к нему на родину. Пока он раздумывал, с чего начать, работа над статьей встала. — Муза упорхнула? — спросил Цукишима, когда Куроо, задумчиво ероша волосы, откинулся на спинку стула. — Если бы, — хмыкнул он, — поет мне в оба уха и боюсь, отделаться от нее не удастся, пока все не будет так, как ей нравится. — Интересные у вас отношения, — состроив гримасу, протянул Цукишима. — С отношениями у меня вообще все интересно, — рассмеялся Куроо, соскальзывая со стула, чтобы размяться и налить воды. — Меня ждет какой-то увлекательный рассказ? Куроо приложился к стакану, делая большие глотки и из-под ресниц глядя на не сводящего с него любопытного взгляда Цукишиму в попытке предугадать его реакцию на новость о том, что Куроо предпочитает парней. Мысль была заманчивой и пугающей одновременно. Куроо ужасно хотелось проверить, переменится ли что-то в отношении Цукишимы к нему, но идти на такой риск он был не готов. Куроо проглотил воду и прочистил горло. — Скажи мне лучше другое, — сменил он тему, отставляя стакан в сторону. Цукишима устроил подбородок на сцепленных ладонях и широко улыбнулся, блестя лукавым взглядом: естественно, этот маленький маневр от его внимания не ускользнул. Куроо и не надеялся. — Я тут подумал, что брать интервью только у одной стороны — как-то неправильно, не находишь? Я ведь пишу статью не просто о Некомате, а именно о Битве на мусорной свалке. Наигранное выражение слетело с лица Цукишимы. Куроо замер, прочитав испуг в чужом взгляде, но постарался сделать вид, что атмосфера между ними нисколько не изменилась. — Как насчет поездки в Мияги со мной? — спокойно продолжил Куроо. — Тебе, конечно, не обязательно. Разве что составить мне компанию. — И вы даже не намекаете на то, чтобы посетить мою семью? — Только если ты сам захочешь, — улыбнулся Куроо. Цукишима задумался. Видно было, что он разрывается между желанием все узнать и страхом перед тем же. Но бережность, с какой Цукишима говорил о маме и семье, подсказывала, что ему хотелось бы увидеть своих. Куроо понимал его и искренне сочувствовал: в первое время после ухода матери он места себе не находил от тоски, целыми днями напролет ждал, когда же она вернется. Встречи выходили редкими и совсем не такими длинным, как хотелось бы Куроо. Со временем, после переезда в Токио, он почти отвык ее ждать, но поначалу было невыносимо тяжело. — Послушай, я не настаиваю и ни в коем случае не тороплю тебя. Пусть все идет своим чередом. Не стоит заглядывать в конец книги, чтобы узнать, чем все кончилось… — Тем более, если книга хорошая, — тихо сказал Цукишима. — Тем более… — Сердце с удвоенной силой стукнуло в ребра, сбив дыхание. — Можем просто пройтись по знакомым тебе местам, вдруг что-то вспомнишь. Или найти кого-то из друзей. — Ямагучи, — вздохнул Цукишима. Линия бровей стала ломкой, будто думать об этом ему было тяжело. — Я хотел бы, но он уехал учиться в Акиту. Не думаю, что пускаться в такой дальний путь — хорошая идея. — Может, кто-то из команды? — наугад предложил Куроо. Цукишима резко помотал головой. — Если бы я и решился побеспокоить кого-то в этой ситуации, то только его, — решительно возразил он. Куроо было знакомо это чувство, когда приятелей много, а по-настоящему близких людей, которым можно довериться в чем угодно, раз-два, и обчелся. У самого Куроо были только Кенма и Бокуто. — Я думаю, вы правы. Стоит поехать в Мияги, — Цукишима решительно сдвинул брови и кивнул. На секунду Куроо представил, что он должен был чувствовать. До боли хотелось подойти, взять за руку, утешить и пообещать, что все будет хорошо, чтобы Цукишима больше не казался растерянным и одиноким. От бессилия хотелось взвыть. — Эй, Цукки, — позвал Куроо тихо. Тот поднял глаза, на дне которых снова что-то светилось. Куроо оперся на стойку локтями, приблизившись к лицу Цукишимы. «Не будь таким грустным. Ты разрываешь мне сердце». Слова не шли на язык. О том, что Куроо чувствовал, говорить не стоило, а любые ободрения были бы фальшивы настолько, что Цукишима не стал бы их слушать. — Я не знаю, что мне сделать для тебя, и это ужасно меня огорчает, — признался наконец Куроо. — Вы и так много делаете, — легкая улыбка смягчила лицо Цукишимы. — Всегда делали. Цукишима сейчас казался уязвимым, открытым и очень искренним, таким, каким бывал редко и, Куроо знал наверняка, очень мало с кем. — А ведь я вами почти восхищался, — Цукишима качнул головой, прищурившись, будто признавался в чем-то против своей воли. Куроо нагнулся ниже, точно приманенный смыслом слов. — Ну где-то на треть. — Треть? — воскликнул Куроо возмущенно. — А как же… Телефон зазвонил, заставив Куроо подпрыгнуть на месте. Цукишима звонко рассмеялся. — Мы еще к этому вернемся, — строго пообещал Куроо.