Закулисье плачущих

На плечи Золо опускается неподъемный груз. Он ощущает это волнение, да что уж там, он чувствует, как ему на плечи подвешивают огромные булыжники, а позже заставляют ходить с ними всю оставшуюся жизнь. И убрать их никак невозможно, лишь спрятать глубоко внутри, и повесить на более слабый и ранимый орган, — сердце, ощущая, как оно перестает биться. Перестает существовать в таком слабом теле, что уже давно не ходит на стрельбу, а позже и вовсе останавливает чужую жизнь, обрывая на самом интересном. Но Иван даже не против. Лучше бы он провалился под землю, с такими дрожащими руками, а не отвечал на подобные вопросы. Лучше бы он не делал этого, видя самодовольную улыбку Николая, и понимая, что скорее всего, это — полный конец. Хотя чего мельтешить, это — полный пиздец. Пиздец для всего. И как бы глупо не звучало, Золо больно. Правда больно. Ему хочется что-то сказать, но открывая рот, он просто не находит нужных слов, подобных объяснить это чувство. И поэтому, решает промолчать. Решает подождать до последнего, когда Николай сам себе ответит, и забудет об этом. Вот только Иван никак не забудет. Ведь это был его первый поцелуй с парнем, да и не только с парнем, а впринципе. И он, как бы стыдно тому не было признавать, — был самым чудесным и впечатляющим. Был самым первым и волшебным, да настолько, что живот совсем разнылся, и невольная улыбка полезла на лицо. Даже если они будут вынуждены закончить общение, Золо будет счастлив. Он будет рад за то, что провел свое время с ним, что правда проявил к кому-то интерес и не закрылся окончательно. Произошло чудо. Определенно, чудо. И он готов пожертвовать собой, ради этого воспоминания, готов забить на собственную боль, и ответить так, как захочет Николай. Язык сам повернется и скажет то, что будет нужно. Без разницы на него и его чувства, без разницы на груз и обиды. Золо отдаст всего себя ради одноклассника, лишь бы ещё раз подержаться за руки, и ощутить чужие губы. И это убивает. Словно выныривая из собственных фантазий, Иван глупо перемаргивает, заостряя внимание на скулах Николая. Тот ведёт себя непринужденно, словно вопрос обыденный и каждодневный, по типу: «Сделал ли ты уроки?». Но он вовсе не обычный. Совсем не обычный. И они оба это знают, но только один держит это в себе, не показывая, а другой волнуется настолько сильно, что скоро окончательно закусает губы до крови. —Я не хотел бы это забывать. — честно признается Золо, опуская взгляд вниз, и слабо улыбаясь. А одноклассник лишь молчит, и непонятно, что крутится у него на уме. —Я тоже, Ваня. Впервые за такое долгое время, Золо слышит форму своего имени так обычно, — просто Ваня. Ничего потайного, ничего скрытного, свободное и лёгкое произношение, а позже улыбка до ушей, и выделяющиеся мурашки на коже. А в голове становится настолько свободно, настолько легко, что Золо будто получает новые крылья. Хватает с радостью чужую руку, и замечает слабое волнение Николая. Скорее всего, тот не был готов к таким действиям, и поэтому слегка усмехнулся, сжимая чужую ладонь все сильнее и сильнее. Но Ване, признать честно, сейчас было абсолютно все равно: даже если он до боли сожмет его запястье, или вовсе того задушит, то Золо будет с яркой и ослепительной улыбкой. Ему нравится происходящее. Нравится то, что делает это "происходящее", и сейчас ехидно поднимает уголки губ.

***

Спустя время парни забредают в незнакомый район, и встречают перед собой построенные в ряд серые пятиэтажки. Вокруг веет сплошными 90-ми, что вызывает у Золо хмурое лицо и чужие воспоминания, что эхом заели в голове: "...Зарплата тогда была продуктами, Ванюша, и везде существовала коррупция. 90-ые — не лучшие времена, это уж точно. Хорошо что тебя тогда не было, скажу даже так..." «90–ые страшны.» — думает юноша, сглатывая, и старается хоть как-то улыбаться. Закат ложится на грязные окна, а позже скатывается по подъездной двери, что оказывается слегка приоткрытой. Николай хитро щурит глаза, облизывая губы, и тянет Ивана за собой, вглубь пятиэтажного дома. Парень не сопротивляется, скорее негодует: «Зачем нам заходить в этот подъезд?». Но одноклассник на этот вопрос, конечно же, не отвечает. Лишь поднимается все выше и выше, оказываясь на предпоследнем четвертом этаже. А позже отпускает чужую руку, и опирается о перила, наблюдая за тем, как солнце заходит за высокие дома. И смотрит так глубоко, размышляя, будто бы сам является этим странствующим в собственных познаниях, — солнцем. Иван же на юношу заглядывается, невольно смотрит отражение заката в чужих темных глазах, а позже ловит себя на том, что слишком сильно задумался. Слишком сильно усложнил их поцелуй, и отношения в целом, а теперь страдает от собственных мыслей, что так и рвутся наружу. Но Золо их не выпустит. Ни–ко–гда. —Ты на закат этот похож, — вырывается из приоткрытых губ Николая, и Ваня невольно оглядывается, пытаясь найти хоть каплю похожего. Но, видимо, все же не найдя, недовольно закусывает губы, — Такой же жёлтый. И... Красивый, наверное? А теперь Золо понимает, к чему Николай подводил. Он красивый? Да ну, бред ведь. Среднестатистический человек. Внешность обычная, точнее сказать, — сверхобычная, и для некоторых даже мерзкая. Золо хмурится подобным словам, скрывая румяна, и махает головой из стороны в сторону, словно маленький ребенок. —Ты мне не веришь? — словно в воздух спрашивает одноклассник, подходя чуть ближе, и захватывая чужую голову между двух своих ладоней, — Прекрати крутиться. У меня голова из-за тебя, юлы, кружится. И Ваня улыбается. Зажмуривает глаза, пытаясь не засмеяться, и чувствует, как цветки распускаются вокруг. За окном невероятно-красивый закат, а перед ним стоит невероятно-красивый личностью человек. Он кажется ему очень смелым и добрым, кажется ему милым и даже приятным в общении. Он кажется ему полностью идеальным, и сбивая собственное дыхание, юноша порывисто поворачивается, целуя чужую ладонь. А Николай лишь странно осматривает юношу, стараясь не улыбаться, но все же проигрывает этот бой. Отпускает руки от чужого лица, целует ту ладонь, к какой совсем недавно прикасались чужие губы, и выдает слабую ухмылку. И Золо в этот же момент горит. Горит внутри, горит снаружи, ощущая как лицо подпаливается тысячами фейерверков, а позже окончательно краснеет. Прячась в собственной куртке, парень отворачивается, засматриваясь на небо, и замечает, как по стеклу слабо бьют капли дождя. «Кажется, уходить домой сегодня никто не собрался.» — думает Ваня, наконец расслабляясь от недавнего случая, и чувствуя свободный свежий воздух. —Посидим здесь ещё немного? — тихо спрашивает Николай, стараясь не сломать прекрасную атмосферу. —С радостью. — мило отвечает Ваня, поворачиваясь обратно, и приближаясь к однокласснику. Тот опускается на лестничную площадку, приглашая рукой сесть возле себя, и смело расстёгивает куртку, кажись, готовясь остаться здесь конкретно надолго. Золо лишь слабо отворачивается, считая это каким-то личным занятием, и сам снимает с себя груз, — верхнюю одежду. Присаживается рядом, аккуратно укладывая куртку под боком, и выдыхает, поворачиваясь на Николая. —Может быть расскажешь о своей семье? — совсем слабо начинает Ваня, теребя собственные пальцы от волнения. —Ам... Семья? Тебя это правда интересует? — совсем безэмоционально проговаривает Николай, ловя чужой заинтересованный взгляд, и продолжает: — Ладно. Мама умерла ещё в раннем детстве, а вот папа ближе к 9 годам. Воспитывал он меня никудышно, и сам являлся почти безработным с "зарплатой" в 4 тысячи рублей, — Золо удивлённо осмотрел чужие пальцы, что показывали ровно четверку, — Да, знаю, ужасно. Ужасно мало, блять, вот что я скажу. На эти деньги не то чтобы жить было недостаточно, на них даже нельзя было поесть. Пусть квартира и досталась от бабки, еда халявно не достанется. А работать он и не собирался почти. В большинстве просиживал часами дома, смотря старый телевизор, но иногда, — оставив особое внимание на последнем слове, Николай поднял взгляд вверх, вспоминая дальше, — Иногда выбирался из дома в какой-то странный райончик и подрабатывал. Не знаю кем точно, но может и вообще наркодиллером. Хотя, знаешь, мне кажется даже на таких "профессиях" получают достаточно много. А как ты понял, он получал ровно ни-ху-я, — разочарованно выдохнув, он плеснул рукой куда-то в воздух, стараясь забыть "папашу", — Ещё у меня был брат, что старше меня на 6 лет. Он также как и отец ничего не делал, и будучи совершеннолетним, — не работал. Мне уже было около 12, и организм должен был развиваться, в то время как он начинал рушиться. Я тогда начал курить. Не спрашивай как я к этому пришел, просто связался с не очень хорошей компанией. Сейчас я стараюсь одергивать себя при подобном желании, но когда чувствую себя максимально хуево, — то однозначно курю. Или когда слишком весело. Из крайности в крайность, в общем-то, — сглотнув, одноклассник пытался вспомнить на чем остановился, — А, да. Брат. Он умер совсем недавно, и то, его убили. Мой братишка любил играть в азартные игры, и задолжал казино достаточно огромную сумму. Как ты знаешь, они не любят долго ждать... И вот, "дождались", так сказать. Впринципе, не то чтобы я скорбил по нему. Конечно, один день траура я продержал, но дальше забил хуй и пошел бухать с друзьями, — улыбнувшись, он накинул руку на Золо, приобнимая того за плечо, — Вот такая вот история. Не очень интересная, я так думаю. —Она очень... Удивляет. Не понимаю, как ты пережил подобное. — сочувственно взглянув на Николая, Золо обнял парня в ответ. Одноклассник тихо промычал, из чего юноша смог разобрать лишь: «Спасибо...» —Может быть теперь ты расскажешь про свою? Мне тоже интересно, — отпрянув, Николай натянул прежнюю ухмылку, стараясь не останавливаться надолго на его семье. А вот Золо из-за этого даже запереживал. Как бы сказать юноше помягче то, что у него вполне себе хорошая семья, которая иногда может поссорится? Вдруг Николай начнет завидовать, и, небось, перестанет с ним общаться? Стараясь отвлечься от навязчивых мыслей, Золо отводит взгляд в сторону. —Моя семья обычна, как и я. Отец иногда позволяет себе выпить, мама — накричать, но это уже в норме вещей. Они часто ссорились и били посуду, а в том числе и меня, но и то, когда я попадал под руку. Так что, отчасти, я сам виноват, — слегка смущённо опустив взгляд, юноша помял рукав убранной куртки. Выглядело слегка наигранно, — Не переживай, если вдруг подумал что-то не то. Отец у меня хороший, мама заботливая, и они часто помогали мне. Довозили до разных секций, занятий. Так что все хорошо, — слабо улыбнувшись, Золо посмотрел на распустившиеся на окне искусство: капли дождя образовали форму машинки и, казалось, самая большая капля являлась грозным, ненасытным водителем. Парень усмехнулся собственному воображению, и без грусти взглянул на Николая. Вслед он встретил слегка натупленный взгляд, скорее непонятливый, — наверное, Золо, все таки заставил того переживать. «Не нужно было говорить так много лишнего. Идиот.» Но сейчас поздно было что-то исправлять и, положив свою ладонь на чужую, одноклассник практически прошептал: —Слушай, ссоры родителей – это пустяки. Лучше не вслушивайся во все это, и запирайся у себя в комнате. И посрать будет. Пускай сами разбираются в своих проблемах, — улыбнувшись, парень оглянулся, слыша лишь нарастающий за окнами дождь, — А ты лучше разбирайся в своих. Уроками занимайся, личной жизнью в конце концов, а не подслушивай. Тогда все будет точно в порядке. Бережно огладив ладонь Ивана, Николай натянул уголки губ, слегка щурясь. Выглядело это все настолько заботливо и мило, что Золо не сдержал порыва обнять собеседника, и прижать к себе. Пускай сердце и билось очень сильно, а руки слегка дрожали, заглушать чувства юноша не собирался. И просидев в объятиях ещё некоторое время, парни обсуждали все что только можно: начиная с назойливых учителей, что порой ставят несправедливые оценки, и заканчивая карьерой каких-то звёзд, что были известны лишь Николаю. Осенний вечер наедине был проведен не зря, и когда дождь наконец-то перестал бить по окнам, Золо выглянул в окно, прерываясь от монолога одноклассника о политике. —Кажись, можно идти домой, — негромко произносит Ваня, возвращаясь обратно, и напяливая на себя куртку, — Засиделись мы, конечно. Время уже 9 часов, — поглядывая в телефон, парень направляет взгляд на Николая, что слегка обиженно одевается, видимо, до сих пор не забыв прерванный монолог, — По дороге расскажешь до конца про план американцев? — слабо посмеиваясь, Золо уже проходит вниз, стараясь как можно быстрее спуститься. —Естественно расскажу, Ванек. Такое нельзя не знать. — улыбнувшись в ответ, Николай следом спускается по лестнице, хватаясь рукой за перила, и пытаясь даже один раз съехать прямо по ним, дабы скоротать время.

***

Заходя в собственную квартиру с улыбкой, и держа в кармане ещё нетронутый сникерс, юноша проходит на кухню. Свет оказывается выключенным, а на столе размещается около двух бутылок водки, и пустые тарелки, видимо, раньше наполненные закусками. Во всем доме стоит тишина, но следует парню пройти в комнату родителей, Золо замечает развалившуюся на кровати маму. Ее светлые волосы скатываются по подушке, а сама она громко храпит, порой передвигаясь по постели и ерзая. Удивлённо выходя из комнаты, парень проходит обратно на кухню, и наливает себе стакан свежей, прохладной воды. Он не может вспомнить когда мама последний раз так пила, оставляя все на столе, и припоминает лишь один случай, — на смерть его дедушки Вити. Напуганно оглядываясь по сторонам, он понимает, что не видел в комнате отца, и просто надеется, что тот сегодня на ночной смене. Ведь днём с ним все было в полном порядке.