Песни костяной свирели

Слышу шаг слишком ровный и чёткий, режет горло как острые камни страх. Ах, изменник, мы будем с тобой в расчёте, когда меч по весне вновь поднимет на брата брат. Над ордою в совином теле плыла от скуки, посуди, видит много ль бельмяный глаз? До крови́ раскроила свирелью руки, — время выткать из памяти славный тебе рассказ. Разолью по чертогам те песни, что нет древнее: колыбель, похоронный и свадебный горький плач. У невесты чужой под фатою лицо белеет, — возвратился нежданно на княжеский пир палач. Не тогда ли аспи́дною змейкой свилась обида? Буква первая вышита алым в словце «предать»? Я касаюсь того, что в легендах почти забыто. Мне ль, воровке, хулить или праведно осуждать? Про клинок можно баять паче хмеля и девок лю́бый, и про смерть, миновавшую в первый и сотый раз. Рифмы прошлого плавно идут на убыль, но в запасе у музыки много химерных фраз. Стану прясть про мечту и про жизнь иную. Говорят, души гонит по кругу на божеском колесе. Коль вернусь, непременно тебя поцелую, и не будет войны, и не будет голов, чтобы сеч. Обрету силу зреть: как хмуришь собольи брови, как румянится вишня в буйном майском саду; встречу нежный рассвет медовый, различу блеск алмазный, горящую в небе звезду. Близко в танце прижмусь под праздничный пьяный вечер, косы дли́нны, бесстыжая, распущу. Ну, ласкай же, ласкай мои белы плечики, и влюбись за лукавый лисий прищур. С огонёчком янтарным дари кольцо, когда воздух остынет, и яблоки скроют весь шар земной. Медь осыплет листья — встретимся под венцом, дам я клятву быть доброй и верной навек женой. Вот же морок, ведь складно брешу! Ещё немного и на веру приму сама. Чую в твёрдых доспехах трещину, о, как хочется их сломать… Мог бы сон мной навеянный сбыться? Что ты думаешь, а, Ярхó? За спиной Старояра темницы, но на сердце легко-легко!