Поцелуй со вкусом цитруса

Птица ненавидел мандарины. При виде них, хотелось как минимум скинуть этот цитрус со стола и раздавить, а как максимум самому уйти в другую комнату. Так даже Разумовский его не раздражал своими шутками, что были даже двусмысленными. Но ворон решил для себя-на провокации не поддаваться. Мало ли, может у этих людей такой период в жизни пошел, когда надо приставать к первому попавшемуся человеку с вопросами и непонятными предложениями. Тем более к существу, что слишком злое и может придушить. Птица просто отходил от парня подальше, язвил и исчезал, точнее пропадал с человеческого зрения и оставался в одном из слоев реальности. А если Сергей ещё и нес эти неуклюжие неровные шарики с слишком оранжевым оттенком, то ворон, вообще, вылетал в окно, дабы развеяться и убрать из своей памяти упоминания об этом цитрусе. Как люди их едят? Птице не нравился оранжевый. Цвет волос у Разумовского был рыжий. Как и у него. Пернатый ненавидел рыжих, кажется, больше, чем брюнетов. А есть за что. Черный покрывал полностью его тело, даже если вырвать все перья. А очень хотелось. Слишком чувствительный он из-за них. Тронь его Сергей за руку, не важно где, сразу ток по коже и нестерпимый зуд. Жуткая чуть ли не чесотка при прикосновениях. Он вообще не особо тактильный. А этот Разумовский ещё и спрашивает, да так невинно, что эти голубые глазки выколоть хочется. Иногда, Птице чудится, что он вовсе не ненавидит парня. Просто, все эти любопытство и интерес какого-то прям ребенка бесит. Такого чувства не было, когда Сережа был маленьким. Тогда обнимать самим хотелось, да и парнишка его слушал. А сейчас говоришь своё последнее слово-тебе десять в ответ. Что за несправедливость? Её кстати он тоже ненавидел. Но мандарины больше всего на свете. Их бы раздавить, да Разумовский ругаться будет. Не всё ли равно? Ворон же лучше знает. А его слушать не будут. Ещё выгонят, как тогда со случаем про оранжевую кружку. Но он не виноват, что почти случайно уронил её на пол, пока бизнесмен отвернулся. Тогда его ещё и с котом сравнили. Это животное тоже было занесено в черный список. И опять черный. Кошмар, как говорил Сергей, и он повторится. Птица кутается в своих крыльях от зимнего ветра и берет в когтистую лапу снежок. А что же он любит? Нет, любить то он не может. Вопрос с точки зрения пернатого некорректный. Что он не ненавидит? Так лучше. Ну, это сложно. Кровь вроде не бесит. Для проверки, ворон подхватывает темное пёрышко на руке и резко отрывает. Прострел дискомфорта от локтя до ладони. Алая капля стекает на снег. Клякса впитывается в него, очерчивая по краям снежинки. Завораживающе. Сочетание белого и красного приятно зрению. А у ворона оно тоже необычное. Янтарное, как золото, по сравнению у Сергея. Птица не стал возражать, пусть так. Но воронье зрение тоже приносит отнюдь не плюсы. Поэтому наверное оранжевый, черный пернатый не переносит. В глазах пестрит. А красный вовсе нет, только слишком заметен. Птица присматривается ближе к впитанной каплей. Красный, с желтыми нотками, а ещё…оранжевый? Ворон зло фыркает и кидает снег куда-то назад. И здесь этот цвет. Может и оттенок глаз пернатого совсем не янтарный? Тогда Птица точно выколет себе глаза. Ворон хохлится, замечая, что его перья дыбом встали. Сергей возвращается. Такая странная реакция приобретена у Птицы недавно. Сколько не разбирался, с чем это связано, всё напрасно. Сути не меняет. Надо возвращаться в теплое гнёздышко, так сказать, своего хозяина. От сумбура шутки ворон ядовито усмехается. Как не старайся выйти в лидеры, Разумовский впереди тебя. Птица же его вторая личность. А это проигрыш, хоть он и каким-то чудом вылез из сознания. Никому ничего не доказывал, лишь желал стать кем-то. В офис ворон залетает через полуоткрытое окно, одним взмахом крыльев захлопывая его настежь. В помещении свежо и холодновато. Отсутствие хозяина замечается серыми тонами стен и не включённым освещением. И как по щелчку пальцев, когда ворон лапками зацепляется за обивку спинки дивана, двери офиса открываются. Рыжая макушка Разумовского виднеется в стеклянных дверях, а затем и сам он с увесистым пакетом заходит в помещение. Ворон царапает когтями ткань, оставляя царапки, и делает вид, что не замечает недовольного и колкого взгляда в свою сторону. Птице этого мало, мало только взгляда. Он ненавидит игнорирование. Пусть Сергей ругается, кидается в него предметами или же просто разговаривает, но не молчит. Когти зацепляют материал и продирают почти до наполнителя. — Так, а ну ка брысь!— Сергей ставит пакет на стол и постукивает по столу рукой, подзывая ворона таким образом здесь устроиться. Птица наклоняет голову на бок и любопытно смотрит на действия. Его зовут? Зачем? Для чего? Ворон взлетает и долетает до стола, приземляясь рядом с рукой Сергея на стол и складывая крылья. Пернатый пощипывает из вредности белую кожу клювом, горя желанием укусить до крови. Серёже будет больно. И с какого момента Птица печется о состоянии его? Разумовский усмехается, освобождает ладонь от «пыток» и приглаживает еле-еле видный хохолок у ворона. Тот каркает, будто бурчит, и отворачивает обидчиво голову, всё же давая дозволения на поглаживания.— Ведёшь себя, как кот. Я вроде не заводил такое животное.— Шипение вместе с руганью распространяются по офису. Разумовский прикладывает кровоточащую рану к губам и болезненно мычит. Ворон зло хлопает крыльями и начинает над Разумовским кружить. Лапки зацепляют пряди и дёргают грубо. Сергей ойкает и рукой заряжает по ворону, что тот от неожиданности теряет координацию и почти шлепается на пол. Птица преображается в более человечный образ и потирает макушку. — Не называй меня котом.— Твердит сердито ворон, поднимаясь с пола и отряхивая взмахом крыльев себя от мелкой пыли. Он невозмутимо подходит к столу, достаёт коробку со всем необходимым для первой помощи. Уж такому растяпе и неуклюже, как Разумовский, нужен целый ассортимент аптеки скупать. Бинт, перекись и ватные диски. Разумовский ещё сжимает рану во рту и жмурится от дискомфорта. Птица фыркает, подходит и бесцеремонно дёргает руку ближе к себе, не спрашивая разрешения. Если Сергею нужна помощь, так пусть принимает, а не вредничает. Разумовский к тихой радости только всхлипывает и ничего не говорит. Да, укус конкретный. Пересекает ладонь кровавыми линиями. Хорошо, что ворон не с нажимом проехался. А то и до мяса недалеко. Птица на заметку берет, что в следующий раз надо быть поаккуратнее. Всё же Разумовский ещё тот неженка. Но кто не пробует дрессировать, тот не делает выводов. Птица запутался давно, кто с кого берет и за кем повторяет. Это как играться со своим отражением, криви-не криви рожи, всё равно обратно прилетит. А в доказательство, он укусил Серёжу, тот инстинктивно ударил. Получилось за дело. Ворон заученно обеззараживает рану и промывает, игнорируя чужое кряхтение и всхлипы. Ладонь обматывают бинтом, оборачивая осторожно вокруг пальцев. И пусть у Сергея не перелом, и не вывих, Птице будет напоминать забинтованная рука об укусе, и надо подумать прежде, чем делать. Слишком плачевно выходит их тактильный контакт. Один наносит увечье, страдает каждый. Взаимозависимые. Птица за размышлением не сразу замечает, что Разумовский как-то притих и с интересом наблюдает за процессом. — Не смотри так. Виноваты оба. И за это..— Птица неаккуратно берет в свою когтистую руку забинтованную ладонь, на что Сережа шипит скорее от увиденного, чем от ощущений. Ворон сжимает кожу и прямо глядит на парня.—…я уже получил.— Бинт на концах рвут и закрепляют узлом, чтобы ткань не развязалась. Птица хмыкает, убирая препараты в аптечку и кладя её на прежнее место. — А уколы делать не надо? — Нет, конечно. Я же не беш…— Ворон хмурится, тихо рычит и равнодушно косится на довольного Разумовского, что прикрывает лицо забинтованной рукой. Вот зараза. Когда лучше всего подловить, тем и пользуется парень. — Ладно. Больше не буду. Птица игнорирует его слова и рассматривает закатное солнце, что освещает Петербург. Сережа вздыхает, принимается шуршать в пакете и разбирать покупки, чем и привлекает пернатого. Ничего из продуктов не вызывало интереса. Да и особо ворон не интересовался о них. Довольно немного вышло, только вот последняя покупка обескуражила Птица. Пакет мандаринов. Этих, по мнению ворона, противных неровных оранжевых шариков целый чуть ли не килограмм. Пернатый взглянул на Серёжу, что притаился и настороженно поглядывает на него и на мандарины. — Нет, ты не будешь давить их. — Тогда сожгу. Выкинь эту дрянь. Ей здесь не место!— Запричитал зло ворон, опасливо пятясь к дивану. Цитрусы своими черными шапочками, словно глазами, пялились на Птица. Возможно, это галлюцинации. — Это всего лишь мандарины и тем более очень вкусные. — Не ешь эту мерзость. Хотя бы при мне. — Брезгливо сморщив нос, прошипел ворон и посмотрел на Разумовского. — Да чем они тебе не нравятся? Ты даже не пробовал.— Вскинув возмущённо руки, воскликнул парень и взял в руки один из увесистых цитрусов. Пальцы заученно и умело очищали шкурку, оставляя лишь ниточки от неё на мандарине. Сергей перед этим не остановился и стал кропотливо аккуратно очищать верх долек полностью, так как его величество брезгливость придерётся ко всему. Самому Серёже нравились мандарины и они ассоциировались у него с новогодней атмосферой. Да вот только в этот раз Разумовский взял лучший сорт цитрусов для пернатого, чтобы убедить в безвредности плода. Ну что такого в этом оранжевом шарике могло задеть его? — И не собираюсь. Себе чистишь? Выйди из офиса, бесишь.— Эмоции сменялись одна за другой. Испуг перешёл в раздражение, а затем в злость, что до сих пор кипела внутри. Наглость этого парня удивляла. Хоть пернатый и сам довольно упертый. Да, правильно люди говорят, яблоко от яблони недалеко падает. И опять эти фрукты, что заранее занесены в черный список. Пернатый садится на подлокотник дивана, как на жердочку, и поджимая крылья , наблюдает за действиями Сергея. Всё же тот до упора очищает этот злосчастный мандарин. За такую смелость наградили бы. Только Птица не понимает, к чему он причастен и почему выбрали его для пыток. Сережа радостно вздыхает, закончив с мандарином и подходит с ним к дивану, разъединяя цитрус на две части. Птица с каждым шагом отодвигается на край и голову в плечи вжимает, распушив перья. Опасно. — Смотри, совсем не страшно. — Разумовский протягивает одну часть мандарина в руке к Птице, какой выглядит весьма в побитом состоянии. Чистая пытка. Этот оранжевый. Он яркий, пестрый. Его много. Слишком, да и наверное в каждой дольке по этой противной жидкости, кислой. А может там и кости. Ворон как-то услышал, что от цитруса с косточками умереть можно. Цитрус слишком близко. Обостренный нюх улавливает острые нотки, как иголки, что бьют больно по рецепторам. Аромат залетает в нос. Птица замирает, прислушиваясь к ощущениям. Внутри, где переносица, забивается всё запахом. Трудно дышать. Голова кружится и виски пульсируют. Что-то не так. Словно нос чешется и этот зуд не утолить. Птица закрывает нос, испуганно и рассеянно глядит на Разумовского. Тот закатывает глаза и усмехается. — Ой, да ладно тебе. Концерт мне не нужен. — Я…я…что.. происходит…— Задыхаясь, спрашивает ворон. Глаза слезятся, пальцы массируют кожу, пытаясь избавиться от зуда. Птица не может терпеть. Ему страшно, ведь такое с ним впервые. Больно, мокро и жуть как чешется. И он чихает, сжимая зубы на коже ладони. Несколько перьев летят и опускаются кто куда. Сережа вздрагивает, меняя своё деланное равнодушие, на беспокойство. Он убирает цитрус подальше и придвигается ближе, задумчиво смотря на реакцию. Хоть мандарин и далеко, но кажется, будто совсем близко. Ворон чихает вновь и остановиться не может. Свербит при каждом чихе сильнее. Слабость накатывает и разум как-то пьянеет. Всё кажется таким нераздражающим и даже приятным. В глазах чуть мутнеет, расплывается мягкими ненавязчивыми волнами. Сил чихать уже нет, да и зуд перешёл в потребный внутри. Чего-то не хватает, а что именно, Птица понять не может. Аромат так не пестрит, краски плавные. Ворон чувствует, что остроты не хватает в ощущениях, чтобы оглушить, засветить, чтоб на максимум. Становится жарко и слабость действует на тело спазмом. Пернатый сползает на диван и откидывает голову на спинку мебели, руки также на неё закидывая. Грудная клетка лихорадочно поднимается и опускается. Мутным взглядом Птица осматривает пьяно местность перед собой, ни на чём не останавливаясь. Становится хорошо, слишком. — Что чувствуешь?— Кажется, ворон улавливает нежные нотки рядом. Не различить. Ах, да. Как же он забыл. Сережа рядом. Сил нет удивляться такому ласковому имени в мыслях. Но, на душе тепло расползается, словно Сергей не чужой. Свой, родной. Странно. — Знаешь…меня ты всегда…бесил…и я только…сейчас увидел…что…это наверное бред…но ты однако симпатичен…—Язык заплетался, слова выходили с придыхом. Сознание кричало, что эта бессмыслица реально бред. Птица бы возмутился сам себе и дал хорошую затрещину. Тогда. А сейчас, когда комната мягко протекает волнами и ненормально хорошо везде, то и парень привлекателен. Дурная мысль, что уберется сразу же, после трезвого ума. Но сейчас ворон, еле соображая, думает о правильном решении рассказать об этом. Тень нависает над Птицей, и он поднимает медленно взгляд искрящихся янтарем глаз наверх. Сергей опирается рукой о спинку дивана, а другой несильно сжимает колено ворона. Его взгляд через мутное зрение непонятен. Вроде и игрив, а может и рассержен. Одно и другое привлекательно. Мысли не здравые роются. Приходит на ум, что Сергей выглядит как хозяин, властно и снисходительно. Бред, сущий бред. Но пернатому и эта бредятина приятна. Хоть сейчас на колени вставать. — Ты серьёзно? — Нет…конечно да…птенчик…—Добавляет Птица и нервно фыркает. Последний раз так он называл Сергея давно, до института. Переломный момент произошел резко, когда у Разумовского гормоны заиграли. И хоть парень хотел скрыть от ворона главное, но пернатый сразу заметил и понял всё. Что-то в восприятии Сергея поменялось, бумкнуло внутри. Он давно не ребенок и такие ласковые сравнения производят далеко не ту реакцию. Они отдалились с того времени. Точнее Птица. А сейчас не чувствуется этого временного разрыва. Словно так и было до этого. Птица не соображает, выдаёт первое, что хотелось. Он даже не знает почему отдалился, не помнит. Наверное, всё было ново и в данный момент приемлемо. Такое ощущение, что ворон сейчас похож более на подростка и не вышел из этого возраста. Бред. Пернатого за подбородок берут, тянут вперёд и он слепо поддаётся. Сил никаких нет. Как не наученный котенок. Губы упираются о что-то прохладное и ярко издающее аромат цитруса. Долька мандарина. Зрение улавливает расплывающийся оранжевый, а затем и голубые глаза напротив, что застилаются почти расширенными зрачками. Птица прихватывает губами дольку, удерживая, как по наитию. Сергей откусывает половинку дольки, отправляя в рот. Сок брызгает, стекает по губам и попадает внутрь. Остро, слишком. Ярко, пятна пестрят. Простреливающее наслаждение. Другую половинку Сергей прихватывает устами, сжимая, чтобы сок обильно тек, и забирает, проглатывая сразу же. Птица мимолётно смотрит из под полуопущенных ресниц на губы. Реагирует быстро, вперёд тянется к Серёже и дёргает его на диван, припечатывая моментально к спинке дивана. Ворон впечатывается в чужие уста своими и сходит с ума от новой остроты. Губы Сергея полностью пропитаны соком мандарина. Сладко так, что липко. Отлипать не хочется. Сережа проводит языком между губ, смачивая. Вкусовые рецепторы зашкаливают. Птицу пьянит ещё больше от поцелуя. Он зажмуривает глаза, видя оранжевые круги. Птица сидит на бедрах Разумовского, одной рукой перебирает рыжие пряди, что так лживо раздражали, другой сжимает чужую ладонь от дальнейших действий. Нельзя, слишком рискованно. Ворон не должен слушать своё тело. Перья вздымаются. Распушились везде, по их кончикам проходится ток. Только прикоснись, он перейдет долгожданно по коже. Связь мыслей ощущается отчётливо. Птица знает, что хочет сделать Сергей, поэтому он отрицательно мычит, протестуя. Ворон хоть и пьян, но понимает. И тело словно на протест отвечает дрожанием и зудом. Разумовский чувствует чужую дрожь и слабость перед соблазном. Руку освобождая от хватки, он кладет ладони на пушистую перьевую талию, не останавливаясь, а постепенно двигаясь выше. Разряд один за другим идёт по коже. Птица отстраняет, проклиная Сергея, прогибается навстречу касаниям и стонет. Ловкие пальцы царапают каждый позвонок и доходят до шеи. Перышки вздрагивают, поднимаются незаметно и открывают доступ к чувствительной коже. От новой волны тока Птица успевает прикоснутся к чужим губам. Мандариновый вкус действует незамедлительно, что каждое прикосновение становится ужасно приятным до боли. До сжимающихся пальчиков на стопах. Тело дрожит, словно кричит глухо, чтобы не пропустили ни одного участка кожи. Ворон не может этого терпеть. Он отрывается от зацелованных губ, обессиленно обнимает Разумовского безнадежно и просто терпит, иногда постанывая и выгибаясь. Теперь ворон — кукла в чужих руках. Сергей наслаждается чужими податливостью, голосом и телом. Разумовский хозяин этого тела, чем он ликует и эгоистично гордится. И теперь Птица выполнит то, что попросят и уже беспрекословно. Даже если придеться полюбить такого, как Разумовский. И жертва тут Птица, что попал в клетку. А ворон уяснил, что на цитрус у него особая реакция. Как и на оранжевый. Так и на Серёжу. Острая, яркая и безнадежно покорная. Теперь...