Элизиум для благоверных

Олег раздосадованно пнул подвернувшийся под ногу камень и тихо выругался себе под нос. Несносный говнюк сосед сверху заливал его уже второй раз, а когда Олег яростно названивал ему в дверь, пугая других соседей свирепым видом, попросту не открывал. Волков всерьёз думал вызвать полицию, но вызывал только Игоря и лупил его чем попало, потому что ржал тот просто немилосердно. Шутил, что сверху явно живёт какая-нибудь глупая блондинка или – ещё круче! – рыженькая, которая даже гаечный ключ в руках держать не умеет, на что Волков, не склонный поддерживать его секстские шуточки, только глаза закатывал. Впрочем, пока Игорёша помогал с уборкой и бегал в магазин покупать пиво на двоих, Олег милостиво позволял ему жить. ...Гимли натянул поводок, дёргаясь в сторону, и упал на передние лапы, увидев что-то интересное. Олег осторожно заглянул поверх лохматой собачьей головы и тоскливо вздохнул, увидев ежа. – Ну уж нет, придурок, никаких тебе больше ежей! Он скомандовал «рядом», легонько дёрнул за поводок, и понятливый боксёр, посмотрев на хозяина грустными глазами, поплёлся следом. Уже через минуту он забыл о своей мимолётной собачьей обиде, легко взрывая носом кучи жёлтых листьев, аккуратно собранные дворником. Олег мысленно извинился перед тем, но позволил собаке порезвиться, прежде, чем увести в сторону дома. Солнце начало медленно выползать из-за горизонта, сонными лучами шарясь по голым ветвям клёнов. Олег с наслаждением втянул в себя воздух, выходя на асфальтовую дорожку, и поднял особо красивый резной лист. Ему казалось, что такие искусные изделия никак не могло создать что-то абстрактно-неодушевлённое, вроде Природы. Очень хотелось верить, что каждый листочек любовно выковывался гномами Одинокой горы под мерный басовитый аккомпанемент песни кузнеца, что золото растекалось под умелыми руками художников подземелий, а плавильные печи горели ярким огнём день и... – Ой, – Олег чуть пошатнулся, выныривая из грёз, и сфокусировал взгляд на врезавшемся в него бегуне. Бегун тем временем потёр ушибленное плечо, виновато глядя исподлобья синющими глазами. Парень был одного роста с Олегом (хотя и явно стройнее и тоньше), но сейчас смотрел будто бы снизу вверх. – Простите, пожалуйста, я Вас не заметил, – пробормотал парень, смущённо забирая за ухо выбившиеся из высокого хвоста огненные прядки. – Ничего страшного, я сам виноват, – Олег ухмыльнулся уголком губ, и напряжённые плечи парня расслабленно опустились. Между ними повисло неловкое молчание. Гимли, фыркнув, улёгся на землю, зевнул и положил морду на лапы, явно не отягощённый человеческими разборками. Опуская на него взгляд, Олег заметил, как гармонично сочетаются рыжие волосы с такой да рыжей мордой. – Какой красивый, а можно погладить? – снова подал голос бегун, почему-то смущённо отводя взгляд. Олег, не задумываясь кивнул, отметив про себя, что к такому грозному мужику и грозной собаке крайне редко подходили с подобным просьбами. То, что произошло дальше, Волков мог бы назвать типичной сценой из «Как я встретил вашу маму», и ни капли не преувеличил бы. Тонкая кисть, будто высеченная из мрамора древним мастером, взметнулась вверх и нагло вплелась в коротко стриженные тёмные волосы. Олег замер с открытым ртом, войдя в глубочайший в его жизни ступор. Пальцы по-собственнически приятно порхали в жёстких прядках, а челюсть Волкова никак не желала возвращаться с земли на место. Рыжий парень наконец выпутал ладонь, улыбнулся смущённо, не поднимая глаз, и тихо пробормотав «спасибо», убежал лёгкой рысцой. Гимли звонко вопросительно тявкнул высоким фальцетом, глядя вслед убегающему парню. – Без понятия, сам в ахуе, – ошарашенно брякнул Олег. Он достал мобильник, ткнул на кнопку быстрого набора. Через полминуты гудков на той стороне провода раздалось приветствие. – Бутылку самогона и живо ко мне, – бесцеремонно бросил Олег и положил трубку, не слушая возмущений Громова. * * * – Так, ладно, дружище, – прокричал Игорь вглубь квартиры. – Если не предполагается конец света или ты не встретил любовь всей своей жизни, то эта бутылка окажется у тебя в очке. Он привычно скинул ботинки у входа, нахлобучил куртец на вешалку и протопал на кухню, откуда доносился приятный аромат еды. Принюхавшись, он замер на пороге. – Паста...? Олег, что случилось? – обеспокоенно спросил Игорь, падая на кухонный диванчик. Он посмотрел на молчаливую спину друга пронизывающим взглядом, но спина осталась равнодушна. Громов был прекрасно осведомлён, что пасту Олег не любил готовить и делал это только в периоды сильного стресса. Это помогало мужчине заглушить тревогу или злость ненавистью к противной итальянской кухне. Игорь не понимал, как это работает в его голове, но, разумеется, не спорил. – Игорь... я даже, блять, не знаю, но пребываю в состоянии, близком к обмороку. Громов молча выставил на стол бутылку самогона, Олег выключил газ под пастой. Оба помолчали. Выпили. Ещё помолчали. Олег выпил залпом три рюмки и посмотрел на Игоря страдальчески. Спину более трезвого Игоря пробрали мурашки. Только не это... – В-в'лосы рыж'е, Иг'рь... – неразборчиво пропыхтел Олег, пока громов морально готовился к длинному рассказу. Рассказ действительно вышел длинным, но лишь по двум причинам: во-первых, язык у Волкова заплетался немилосердно, а во-вторых, Игорь ржал слишком громко. По трубе постучали соседи. * * * Второй раз они столкнулись через пару дней, когда Олег по совету Громова намерено ждал бегуна, сидя на лавочке у асфальтовой дорожки. Дождевая пыль мелко сыпала с неба, словно посыпая землю странной приправой. Мужчина ждал уже полчаса – во время их первой встречи он краем глаза глянул на часы. Бегун опаздывал на полчаса. Руки у Волкова начали замерзать. – С чего я вообще взял, что он будет сегодня бегать? Мало ли, что Игорь там наболтал, – неслышно пробормотал Олег себе под нос. – Вон погода какая, да и не бегает же он по расписанию, да ещё одним и тем же маршрутом. Я идиот. Гимли фыркнул согласно и просительно посмотрел в сторону кучи листьев. Для Олега куча выглядела мокрой, слипшейся и совершенно непривлекательной. Но пёс смотрел на неё с таким гипнотическим обожанием, что Олег только мысленно извинился снова перед дворником и щёлкнул карабином поводка. Гимли стрелой слетел с лавки, взял нехилый разгон, проложил курс на кучу и, обогнув по дуге показавшегося наконец-то на дорожке бегуна, на всём ходу влетел в аккуратно собранные листья, издав щенячий визг. Олег усмехнулся его веселью, а потом вдруг замер, поняв _кого_ заметил краем глаза. Сердце непривычно рухнуло в пятки, Волков облизнул губы и принялся рассматривать легконогую фигурку вдалеке. Фигурка приближалась, и с её приближением Волков начал замечать медленно проступающий на щеках рыжего румянец – как же красиво он сочетался с цветом огненно-ярких волос! Бегун был так смущён, что, кажется, намеревался пробежать мимо, не останавливаясь. – Привет, – с ухмылкой бросил Волков, наблюдая, как его слова остановили бегуна – тот будто врезался в невидимую стену, затормозил и обречённо выдохнул, отводя глаза: – Э... привет. Слушай, я не... – Не хочешь по-человечески познакомиться? – перебил его невнятный поток слов Волков, похлопав по сидению рядом. – Я Олег, – он протянул руку. Парень удивлённо на него посмотрел, но всё же плюхнулся рядом и пожал протянутую руку. – Серёжа, – тихо ответил он. Пальцы у него были тонкие, ледяные и чуть дрожащие. – Прости за тот раз, ладно? – он снова смотрел виновато, словно снизу. Олег хихикнул, совсем не подходяще его образу, и Серёжа вскинул на него удивлённые глаза. – Я, вообще-то, не злюсь, – миролюбиво бросил он. – Это было даже... миленько, что ли. – А я думал, что после этого всего... – рыжий неопределённо помахал рукой в воздухе. – ...вообще не захочешь со мной знакомиться. У меня с этим проблемы. Олег мягко улыбнулся в ответ. – Успокойся уже, Серёж, всё в порядке. Давай я заведу собаку домой, и мы сходим в кафе погреться, ты не против? Я вернусь буквально через пять минут. Серёжа напряжённо улыбнулся, заставив Олега прокрутить в голове последние слова – что он сказал не так? Впрочем, Серёжа ответил: – Окей, я подожду. Олег только кивнул и, подозвав Гимли, поспешил в сторону дома. За спиной раздался смешок и тихое «гном гномом, так что...». * * * Прошло два месяца. Олег был взрослым мальчиком, и совершенно точно не собирался отрицать чувства, постепенно возникавшие в нём по отношению к рыжему Серёже со звонким смехом и огнём в волосах. Тому было совершенно плевать, как он выгдядит со стороны и что о нём думают другие – и это делало его невозможно живым, настоящим и реальным. Олегу нравилось, как Серёжа громко смеялся над его дурацкими шутками, как фырчал, отплёвываясь от попавших в рот волос, как шумно дышал, быстро ходил, будто спеша жить и чувствовать: Олегу казалось, всё в нём бьёт через край, фонтаном звонкого голоса взмывая в чернильное небо над их головами. Олегу нравилось наблюдать за тонко очерченными губами, потрескавшимися от прихватившего холода; за аристократичными руками, горстями сметающими с полок универмага яблочное детское пюре; за юношески выступающими коленками, удивительно сочетающимися с крепкими тренированными ногами. Нравилось, как Серёжа парой ловких движений собирает свою рыжую гриву в хвост, или как трясёт головой, сбрасывая резинку и позволяя огненному водопаду опалить покатые сильные плечи. И не объяснить было Олегу даже самому себе, почему именно Серёжа – он выбивался из «его типа», насколько это вообще возможно. Волков был убеждён раньше, что, если ему и понравится парень, то обязательно феминный, увлекающийся косметикой и фонящий пассивностью за версту. Но, вот они здесь, – а Серёжа кидает его через бедро на их импровизированном ринге на пустыре, смеётся низко и чарующе-бархатно, может колоть дрова и по-доброму завидует более объёмной мускулатуре Олега. И самое приятное во всех этих новшествах было то, что Волков совершенно точно видел в глазах Разумовского отражение собственных чувств. Это льстило и радовало, заставляя порхать, словно кружевной кленовый листочек, несомый лёгким ноябрьским ветром. Игорь говорил, что они идиоты – давно бы уже начали встречаться, – но Волкову не хотелось спешить, и он точно знал почему-то, что Серёже тоже. Олегу хотелось, чтобы хоть раз в жизни всё было «как надо», с цветами, ресторанами и сопливым признаниями. Только вот цветы Серёжа не любил, да и Олег тоже. – Мне на них смотреть не нравится, на букеты, – однажды объяснял Разумовский. – Какая радость жить в квартире с десятком трупов? А живые у меня дохнут, как мухи. Но, если что, у меня друг флорист, он обожает всякие штуки – все свои шесть комнат заставил горшками! Олег в ответ смеялся, с облегчением вычёркивая из списка покупок дорогие букеты. – Повезло тебе, есть кому сбагрить... А что насчёт _твоей_ квартиры? – ненавязчиво добавил Олег. – Я ещё не был у тебя никогда. Это было ещё одним парадоксом. Ненавидящий приторную роскошь Разумовский предпочитал ресторанам уютные пледы на старом олеговом диване и его же рукодельную пиццу. Олег однажды со смешком заметил, что это хорошо – не придётся водить Серёжу по ресторанам, это же пиздец как дорого. Разумовский тогда приподнял бровь и со смешком ответил, что «Олеж, при всём моём к тебе... я раз в десять больше зарабатываю, кто бы ещё кого водил». Так вот, этот самый Разумовский никогда – никогда! – не приглашал Олега к себе, а на все вопросы только отвечал, что не любит, когда к нему приходят и косвенно обрисовывал очертания своего убежища Монрепо. Так, Волкову удалось вызнать, что у него две комнаты, кухня и ванная – ну ничего себе, раздражённо думал Олег, у него, и правда, квартира, блять! Вот это новость! И, если и было что-то ещё более нелепое в Серёже, так это его нелюбовь к признаниям в любви. Один раз, когда они втроём с Игорем по приколу после трёх бутылок смотрели «Сумерки», Разумовский заплетающимся языком проговорил: – Н'навижу туп'е мелодр'мы... если бы мн' в л'бви так пр'зн'вались... я бы... я б по еб'лу... Игорь тогда очень странно на него покосился и буркнул что-то вроде «пизди больше», но замолк, стоило Серёже зарядить ему подзатыльник. Пьяный Олег засмотрелся на руки Разумовского, трезвый Олег не вспомнил ничего из того пьяного марева на троих. Олега это откровение Серёжи чуть-чуть расстроило – цветов с ресторанами он, конечно, не выносил, но вот шептать в рыжую макушку (скрывая свой дурацкий румянец) ласковые слова любви хотелось неимоверно. На трезвую голову всё оказалось лучше – ну не любит, так не любит. Серёжа не идеальный манекен, в конце концов, у всех свои предпочтения. Вот Серёжа и получался этаким идеальным для Олега, но неидеальным для всех остальных. То, как другие видели Разумовского было для Волкова откровением – каждое их слово, будто взрослый рассудительный мужчина забыл, что никто не совершенен. Вот, Игорь обмолвился, что веснушки у Разумовского разбросаны неравномерно – и Олег с новым упоением принялся их разглядывать, будто впервые, следя за мягким румянцем, проступающим от его пристального взгляда. Вот Юля, девушка Громова, заявила, что лодыжки и запястья у Серёжи слишком тонкие, несоразмерно его сильному телу – и Олега тут же пробрало фантазией о том, как он сжимает эти самые запястья одной своей лапищей, пока второй... Дальше Волков пока фантазировать не решался, пока, к его стыду, и этого хватало. Вот Лера, подруга Серёжи, с которой он познакомил почти сразу же, бросила вскользь, что розовеет её друг пятнами – а Олег уже сыпал нелепыми шуточными комплиментами, следя упорно за самыми очаровательными пятнышками румянца, сползающими на шею. Друзья Серёжи стали для Олега вообще невероятным откровением – как-то так вышло, что та самая девушка, пару раз попадавшая к Грому на пару суток за радужный движ, оказалась той самой подругой Серёжи, о которой Олег слышал столько прекрасного. А Алтан оказался тем вредным цветочником, который месяц назад отказался продавать «детей природы» ребёнку «триады козла, мента и бомжа»; а бывший сослуживец Олега Вадим оказался парнем этого самого цветочника... * * * А потом в их жизнях появился Димочка-«я поддержу тебя»-Дубин. И ведь поддержал, всех и каждого: никто не понимал, откуда в нём эта безграничная любовь и уверенность в том, что плохих людей не бывает, но в его жилетку по очереди поплакался каждый, и не по одному разу. Сам же Дима был в совершенстве преисполнен красотой и эстетикой этого мира, и любые возникшие проблемы лечил сказками Беатрисы Поттер и литрами ромашкового отвара. Дима был задумчивым, с огромными грустными глазами, которые подчёркивались линзами перевязанных скотчем очков. Дубин отказывался говорить, когда его день рождения («Не люблю сюрпризы, даже хорошие, простите»), заваривал потрясающие чаи, состав которых выглядел как «из говна и палок, но талантище Димочки волшебен, и лучший в твоей жизни чай готов» и обожал эстетику в любом её проявлении. Когда Игорь и Юля съехались, то обставлять новую квартиру, пусть и съёмную, времени не было вовсе: Юля была занята поддержкой угнетённых групп населения, а Игорь тем, что её и подобных ей отлавливал. Но уже через неделю Дубину был торжественно вручён ключ от квартиры со словами «умоляем, Димочка, пожалуйста» и приложенной к ключу пятитысячной купюрой. Дима уложился в один день, полторы тысячи и крепкие объятия: вернувшиеся домой Юля и Игорь обнаружили не старую квартирёнку, а помещение, по которому рыдал принтерест. Дима удивительно находил подход к кому угодно, видел все больные точки и с изяществом профессионального хирурга сшивал раны крепкими объятиями, долгими разговорами по душам и чаем – индивидуальный рецепт для каждого. Если же компания собиралась вместе – чаще всего у Дубина, – то Дима делал каждому отдельный маленький чайничек, коих у него было три десятка, с отдельным наполнением. Все ароматы душисто смешавались в один пряный запах, отдающий теплом, расслаблением и эстетичной медитативностью. Только дома у Димы Олег брал в руки гитару, не стыдясь своего голоса, и тихонько напевал что-то уютное. Только здесь Серёжа переставал эпатажничать и успокаивался, полуприкрытые глаза оглаживали фигуру Волкова с ног до головы, безмолвно шепча самые сокровенные вещи. Алтан спокойно попивал свой каркаде, легко смеялся и откидывал голову на грудь Дракона, позволяя ему пропускать свои волосы сквозь пальцы. Вадим же вытаскивал изо рта извечную зубочистку, не скалился и не отвечал «пизда» на каждое «да». Игорь с Юлей становились вообще одним целым – обособленные сами по себе, среди кучи разбросанных по тёплому полу подушек они переплетались руками, ногами, словами, заканчивали друг за подругой предложения, смеялись в унисон. Лера же выделялась среди них. У Димы она, наконец, расслаблялась, замедлялась и переставала тащить на себе столько обязанностей, которые заставляли её плечи и уголки рта понуро опускаться. Она разваливалась в груде подушек, охваченная ореолом мягкого света свечей, и Дима обязательно делал ей массаж, на что девушка расслабленно улыбалась и закрывала глаза. Она всегда засыпала самая первая – и разговоры дальше велись тише и медленней. Эти разговоры были неспешными, как караван верблюдов в неторопливо текучем жаре пустыни, и лились долгой спокойноводной рекой. Когда зима прихватила крепче, Дима даже в почти жарком тепле дома начал мёрзло кутаться в свитера, обязательно рыже-коричневые, мягкие и очень уютные. К свитерам у него была особая любовь – такая же сильная, как к ароматическим свечам, суккулентам в крохотных горшочках, детским добрым сказкам и старым потрёпанным шарфам. Зимой Дима предпочитал носить линзы, чтобы не путаться с вечно потеющими очками, и выглядел намного моложе, совсем подростком, но с таким мудрым блеском вечно грустных глаз, что никто бы не назвал его мелким. Но как-то так вышло, что Дима был намного лу́чшим слушателем, чем рассказчиком. Никто особо не задумывался о том, почему Дима мало о себе говорит. Олегу это казалось несправедливым, и он однажды даже думал завести с Дубиным этот разговор, но понял, что тупо не знает – как. Дима был убедительным утешателем, успокаивающим выслушивателем, но вот Олег таким не был. Ему и о себе-то говорить было трудно, но вот о других, если это не касалось Серёжи... О, тут Волков просто в ступор впадал. Естественно, не поделиться своими переживаниями с Серёжей Олег не мог. Это вообще стало их константой: делиться всеми своими проблемами и радостями. «Женатики», фырчала Лера, а у Серёжи алый румянец бросался на высокие скулы – он так легко краснел, что Олег, не переставая, заваливал его милыми глупыми подкатами. – Алтан бы Вадику за такое кое-что отрезал, – хихикнул однажды Серёжа, а Олег ответил совершенно без задней мысли: – Остался бы только Ва. Они пару секунд смотрели друг на друга, а потом разразились таким хохотом, что на глазах выступили слёзы. Отсмеявшись через полчаса Серёжа переименовал контакт «бешеный» на «ВаDick», и они снова упали в бездну дичайшего ржача. Это было ещё одним качеством, которое Олег безраздельно обожал в Серёже – то, как тот хихикал или откровенно ржал со _всех_ его шуток, господи, да Волков готов был стать стендапером – лишь бы на любимом лице снова и снова сияла улыбка. Игорь верно подметил однажды – «если вы в отношениях сходитесь по теме юмора, то, считай, полдела сделано». * * * Олег раздосадованно пнул подвернувшийся под ногу камень. Дежавю хлопнуло подзатыльником по голове, а Олег и понять не мог, с чего вообще решил, что это больше не повторится. Раздражённо выдернул из кармана мобильник и набрал Серёжу. Голос на том конце провода был встревоженным и отчего-то виноватым. Олег не придал этому значения и со скоростью пулемёта выпалил: – Этот... этот... сосед этот ебучий сверху, чтоб его черти драли три дня и три ночи, уебан, блять, сыкливый! Чё блять так сложно дверь сука открыть! Я б ему подкрутил его вонючие гайки, чтоб ничё у него там не текло, а потом бы в очко этот гаечный ключ засунул! Мудила блять, как же я заебался! Олег громко бешено выдохнул, по-детски показал язык ошарашенному мужчине профессорского вида и, наконец, прислушался к тишине на том конце провода. Тишина была такой, как если бы кота тянули за яйца, но только очень тихо и неспешно. Не противно, но определённо неприятно. – Извини, Серёж, – Олег провёл рукой по лицу, стирая гнев. – Не стоило мне так срываться, да ещё перед тоб... – Да плевать! – вдруг завёлся Разумовский. Олег почти наяву увидел, как гневно качнулись волны медовых волос. – Ты не думаешь, что он боится?! Олег опешил от такого заявления. Остановился, будто примёрзнув к земле, и выдохнул в трубку: – Серый, ты чё... защищаешь его что ли? – ошарашенно спросил он. – Нет, – отрезал Сергей с другого конца. – Но он, может, взрослый мужик, который к примеру... комплексует, что не может сам управиться. Может, ты его пугаешь, когда названиваешь, а потом ещё и орёшь стоишь под дверью басом?! – Ты-то откуда знаешь, что я ору? И остальное...? – Умоляю, Волче, это же ты, – фыркнул Разумовский. – Может, ты попробуешь, ну типа... поговорить? Словами через рот? – Серёж... – устало начал Олег, но его перебили: – Просто пообещай не рубить с плеча, не все разделяют твою горячую любовь к справедливости. У людей... – голос Серёжи стал совсем тихим. – ...бывают страхи, понимаешь? – Э... не понимаю, – честно признался Волков. Он пнул ногой кучу листьев – Гимли болел дома, так что гулять стало в разы скучнее. Он бы выбирался с удовольствием на пробежку вместе с Серёжей, но больное сердце не позволило бы вытворять таких пируэтов. – Ладно, – страдальчески вздохнул Разумовский. «Потёр пальцами переносицу», подумал Олег. – Просто пообещай не орать и не трезвонить, а попытаться поговорить, хорошо? – намного мягче добавил он, тут же добив обезоруживающим: – Ради меня, Волчек, окей? – Ладно уж, попробую, – проворчал Олег, польщённый просьбой. – Люди искусства такие странные, пиздец, и как меня только угораздило... Он, кажется, успокоился и почти расслабился, как вдруг на том конце что-то с грохотом то ли раскололось, то ли утонуло, то ли земля разверзлась и поглотила Разумовского, связь забарахлила. Олег обеспокоенно позвал Серёжу. – Олег... – очень мягко и щемяще-виновато прошептал Разумовский. Олег вообразил щенячьи уши, в страхе прижавшиеся к лохматой огненной гриве. – Тебе лучше вернуться домой и подняться к этому соседу, потому что иначе он нахуй утонет в луже ледяной воды, и больше не будет с тобой таскаться за хитровыебанными макаронами в три ночи. * * * Пока Олег нёсся к дому, перелетая бордюры и лавочки, из его глотки беспрерывно рвался клокочущий околоистеричный смех. Господи, ну как же он сразу не догадался, вот кретин! Ещё и Игорь... Игорь. Припомнился тот вечер, когда Олег вытащил Громова из дома с бутылкой самогона и жаловался на странную первую встречу с Серёжей. Вспомнилось, как Игорь угарал, что сверху живёт криворукая рыженькая... Ну сволочь. Олег гнусно усмехнулся. «Ну тебе пизда, Громов», подумал он злорадно. Но сейчас его больше интересовал Серёжа и его непонятные манипуляции по скрыванию места жительства. И как он вообще сумел такое провернуть? – подумал Олег с восхищением. Ведь ни разу, засранец, не попался, хотя жил этажом выше. Волков ускорил шаг, продолжая размышлять. Что значило это его «у некоторых людей могут быть страхи»? – Господи блять. Олег застыл слово вкопанный от осознания того, что сам себе яму выкопал – Серёжа же наверняка травмирован чем-то, о чём ещё не готов рассказывать, а Волков каждый раз орал и пищал мелодией звонка, безжалостно вдавливая кнопку в стену. Вот идиот. Сердце у Волкова виновато ёкнуло и забилось в гло́тке. Он сорвался с места, желая оказаться дома вот в эту самую секунду, чтобы быть рядом с Серёжей и только с ним, чтобы успокоить и извиниться. * * * Олег отдышался, закрыл глаза на пару секунд, прокручивая в голове подготовленные извинения и мягко, со всей нежностью, нажал на звонок. Парадоксально, но ему показалось, что эта мягкость действительно отразилась на мелодии звонка. В квартире молчали. Только слышалось журчание воды и тихие всхлипы, вроде бы прямо под дверью. Олег глубоко вздохнул. – Серёж, это я. Всхлип. – Открой, пожалуйста. Всхлип. – Господи, Серёж... – мягко проговорил Олег. – Ну я виноват, и мне очень надо извиниться... и кран твой починить, а то ты весь подъезд зальёшь. С той стороны двери завозились, но как-то неуверенно. Серёжа тихонько открыл дверь, отскакивая тут же в сторону. Олег присвистнул – воды даже в прихожей было почти по щиколотку. Он мимолётно глянул на Разумовского, бледного как смерть, и, не останавливаясь, протопал в ванную – старый кран сорвало, и из трубы радостно хлестала ледяная вода. Олег велел Серёже притащить пылесос, и нахлобучив кое-как один конец шланга на кран, другой сбросил в ванную. Второй рукой он уже вызывал аварийку. Через десять минут Олег держал Серёжу в объятиях, стоя на табуретке, пока сурового вида мужчины и не менее сурового вида женщина приводили в порядок это безобразие. – Кран заменили, с вас пять тыщ, – бросил один из них, подплывая к табуреточному островку и равнодушно глядя на сжавшихся в объятиях мужчин. Олег сунул руку в карман и протянул ему мятую купюру. Рабочий в ответ кивнул и поспешил убраться. – Пиздец, – тихо выговорил Серёжа. – Блять, не то слово, – согласился Олег и поцеловал его в макушку. Он спохватился и полез в карман за телефоном. – Игорёш, привет, – подозрительно доброжелательно начал он. – У меня к тебе сделка, родной. Ты сейчас приезжаешь ко мне и убираешься в двух квартирах – моей и серёжиной. Игорь помолчал. – Если это сделка, то что я получаю? – Лучше спроси, чего ты _не_ получаешь. – Чего? – Пизды от меня, – отрезал Волков. – А мы с Серёжей пока посидим у вас. Будем скоро. * * * Олег забрал ключи, почти не глядя на Игоря – обида и раздражение всё ещё клубились под рёбрами густой мерзкой массой, Игорь тоже молчал, только смотрел виновато. Юля не понимала ровным счётом ничего, но тащилась вслед за Громовым, «Юль, просто посидишь со мной, я сам там всё сделаю». Дверь заперлась с тихим щелчком, и Серёжа расслабился, обвис, обхватив шею Волкова руками, и тот потащил его на диван. – Так, ну а теперь рассказывай. Разумовский укутался в одеяло, почти забрался на Олега, устроившись на нём сверху и чуть-чуть дрожа. Мышцы его плеч, наконец, расслабились под чуткими руками Волкова. – Да что тут рассказывать... я когда в детдоме был, меня постоянно ругали, если я что не так делал, – почти шёпотом тоскливо рассказывал Разумовский. – Пиздили, почём зря, и другие ребята подхватили – вот, так и вышло, что меня лупили часто. Олег прижал его крепче к себе, широким ладонями успокаивающе поглаживая по спине. Выдохнул тепло в макушку. – А с квартирой что? И почему дверь не открывал? – Ну... началось всё когда у меня впервые прорвало, – тихо сказал Серёжа. – Ты так орал там, за дверью, что я... ну, у меня паническая атака началась, в общем. Олег, я правда, правда хотел каждый раз открыть и извиниться! – мужчина поднял голову и жалобно посмотрел Волкову в глаза. – Просто, ну... каждый раз ты там кричал, а у меня просто сил не было открыть, вот. Они помолчали в общем тихом покое. На стене мягко шуршали стрелки часов, отмеряя секунды, за окном люто выл ветер, швыряя по тротуарам обломанные ветки лип. – Прости, – прошептал Олег в рыжие волосы. – Ты не виноват, Олеж, – мягко ответил Серёжа, поглаживая его шею прохладными ладонями. – К тому же, когда Игорь нас в первый раз познакомил, ну, в парке, то я... Мне было стыдно, в общем, что я взрослый мужик, а кран починить не могу. Так что я только Юле рассказал. Олег тихонько рассмеялся. – Да ладно тебе, Серёж, это же просто кран, не каждый обязан уметь... Подожди-ка, что значит «Игорь познакомил»? – Олег требовательно уставился на него прищуром карих глаз. Серёжа с улыбкой помотал головой. – Тут уж сами разбирайтесь, потому что я тоже его мотивацию не понимаю от слова совсем. Они снова помолчали. Волков натянул плед на зябко дрогнувшие плечи, и Разумовский благодарно хмыкнул в его шею, руками пробежался по щеке и глубоко вздохнул, стряхивая с себя волнения сегодняшнего дня. – Серёж, – тихо-тихо позвал Олег. – А почему ты Юле рассказал, а мне нет? Я имею в виду... ни один из нас не стал бы считать тебя слабаком или что-то такое. Серёжа посмотрел на него, как на дурачка. Васильковые глаза чуть прищурились, брови взлетели вверх. – Потому что Юля моя подруга, Олег, – сказал он тоном уставшего воспитателя яслей. – Когда человек тебе просто друг, ты обычно спокойнее говоришь о таких вещах. – А я тебе не друг? – чуть нахмурился Олег. Разумовский закатил глаза. – Господи, серьёзно, блять? Олег, ты, конечно, мой друг, но в первую очередь ты мой возлюбленный. – Охуеть. Стрелки часов мягко замерли, не желая портить момент. Серёжа хмыкнул тихо и снова устроил рыжую голову на широкой волковской груди. Олег понял, что ответного признания он и не ждал, но ему тоже хотелось теперь сказать это. – Серёж, я люблю тебя. Разумовский резко вскинул голову. Глаза у него сияли ярче самых прекрасных звёзд. Он несмело улыбнулся и на щеках его расцвёл самый прекрасный румянец, маленькими пятнышками расползся по щекам и даже шее, почти перекрыл цветом очаровательно несимметричные веснушки. Тонкие запястья сомкнулись вокруг шеи мужчины, и Серёжа оставил на щеке Олега длинный мягкий поцелуй. Волков тихо счастливо рассмеялся, выпуская свою плещущую через край радость в мягкий, ласкающий смех. Они молчали долго, очень долго, но им было так спокойно и тепло рядом друг с другом, что они боялись даже дышать, боялись спугнуть своё счастье. Они ещё не осознали, что оно уже давно так укрепилось, что его теперь ничем не разрушишь. * * * – Серёж, – тихо позвал Олег притихшего Разума. – Хочешь, домой отвезу? – Плевать, – ответил Серёжа неожиданно сонно. – Плевать, куда ты меня повезёшь, с тобой я везде дома. Олег глубоко вздохнул и притянул Серёжу поближе – куда уж ещё-то. Разумовский фыркнул, огненная грива мазнула Олега по щеке, тело заворочалось, кажется, собираясь ввинтиться в Волкова и остаться там навсегда.