I believe

That night I put my youth in a casket

And buried it inside of me

That night I saw through all the magic

Now I'm a witness to the death of a hero

Той ночью я положил свою наивную юность в гроб

И похоронил ее в глубине своей души.

В ту ночь для меня волшебство развеялось без следа,

И теперь я свидетель смерти героя*

Холод забирался под одежду подобно скользким щупальцам непредсказуемого страха. По спине бежали мурашки, паника нарастала с каждой секундой, а живот скручивала тошнота. Они смотрели друг на друга и молчали. Сначала рыцарь долго оглядывался по сторонам, смотрел на свое тело. Он не понимал порядком ничего. Неужели все их усилия были зря? Старания Дилюка, его забота? Резкая, как тысячи копий, боль пронзила тело. Он завопил, тем самым заставив мужчину дернуться, схватив себя руками за плечи, и дернулся, и обязательно упал бы в фонтан, если бы Дилюк не схватил его за одежду. — Что с тобой? Кэйа! Кэйа сжимался, как тонкое дерево при снежной пурге, кричал, срывая голос, кусал язык и губы до крови, дрожал, метался, и все это было нестерпимым зрелищем для мужчины. Дилюк не знал, что делать, глаза метались по сторонам, ища людей, помощь. Всего несколько секунд, проведенных в адской агонии, и Кэйа опустился наземь почти плашмя, царапая ногтями землю. Нечеловеческий крик вырвался из груди так резко, что мужчина замер на месте. Ноги приковались к земле, ужас окутал тело. — Нет, постой… Кэйа. Рыцарь старался, держался из последних сил, отгоняя навязчивую мысль о том, что если бы он ударился и потерял сознание, то боль бы поутихла. Одежда на его спине стремительно разорвалась. Брызнула почти черная, как ночь, кровь. Появились два небольших бардовых отростка, окрашенные в его крови. Они раскрылись как еще не сформировавшиеся крылья бабочки. Альберих задрожал в конвульсии и приземлился на землю коленями. Он больше не кричал. Только тихо постанывал. Открывшаяся картина приводила в ужас. Восклики небезразличных людей, лежащий в луже собственной крови Кэйа, дрожь - все это не было реальностью. Дилюк заблудился в коридорах животного ужаса столь внезапно проснувшихся инстинктов. Сейчас он откроет глаза и Кэйа будет стоять перед ним, продолжая травить глупые шутки, освещаемый светом луны и ночных фонарей. Колени подкосились. Почувствовав возможность двигаться, Дилюк сорвался с места и упал рядом с ним. Крови натекло столько, что, казалось, Дилюк утопает в ней. — «Снова?» Воспоминания передернули тело. Подобное Дилюк видел лишь во сне, поэтому ни на секунду не поверил, что это реальность. Это не могло быть правдой, никак. Одежда стремительно пропитывалась кровью, и теперь ее можно было лишь сжечь вместе с собой. Кэйа дрожал и сжимался, глядя пустыми глазами в пустоту. Дилюк трясущимися руками коснулся его окровавленного плеча, взял за голову и переложил себе на колени. — Нет. Возьми мою руку, возьми, вот. Он протянул ладонь и сжал его руку в своей. Пальцы Кэйи безвольно опустились вниз, все еще дрожащие от внезапной конвульсии. — Моя рука! Ну же, возьми ее, просто сожми! Кэйа, ты не… Ты не умрешь. Скоро придет помощь. Обещаю, скоро. Мир вокруг рушился на осколки. Тысячи лиц мельтешили вокруг, и все они были такими серыми, такими блеклыми и пустыми, что разрывали душу, сердце. Дилюк смотрел на его лицо, в самые глаза, и ощутил, как по щекам, как тогда, протянулись дорожки горячих слез. Кричал, игрорируя сводящие скулы и разрывающую изнутри боль. Губы Кэйи зашевелились и Рангвиндр тут же наклонился, чтобы расслышать шепот среди шума людей. — Отв…ди ме… к звездам, — он задыхался, кашляя кровью, слова выходили рваными и неровными. — Нет. Нет-нет-нет-нет. Потерпи еще совсем немного, скоро будет помощь, скоро, Архонты, черт возьми, скоро! Дилюк хватал его за руку, сжимая в своих дрожащих ладонях, а слезы капали на его лицо. Кэйа смотрел на него, но не видел. *** — Ты соврала мне про крылья. — Про крылья не соврала, — огорченно возразила Лиза, — я соврала про объятия. — Но они у него все равно появились! Эти чертовы крылья выросли! Вместо того, чтобы действительно помогать ему, ты заставляла меня заниматься ерундой! — Моральной поддержкой! Восклик, отражаясь от высоких стен, исчез где-то в потолке. Библиотекарь кивнула, недовольно хмурясь. Джинн отвела взгляд, прикусив губы. Она перевела разговор на себя, видя, как девушка замялась, собираясь с силами. — Но ведь нам еще ничего не сообщили… — на ее тихий голос никто не обратил внимания. Она подошла к Лизе и утешающим движением погладила ее по плечу. Жест остался игнорированным, хотя она знала, что девушка нуждалась в этом. — Мы с Барбарой давали ему предотвращающие лекарства. Мужчине стоило огромных усилий не закричать. Вместо этого он вздохнул и сжал губы, борясь с подступающими к горлу слезами. Голос дрожал, срывался, а горячая агония в груди препятствовала дыханию. Он сглотнул и поднял на них красные глаза. — Помогли ему ваши лекарства? — Не помогли, — подтвердила она, а в ее голосе проскочило разочарование, — но Дилюк. Я никогда не хотела вреда для Кэйи. — Вера умерла не в Кэйе, — он встал и стеклянными глазами уставился сквозь девушку, — во мне. — Поверить не могу, что ты правда в это веришь. Ты слаб! — выкрикнула Лиза. Она тут же замолчала, явно не ожидая от себя такого. Дилюк посмотрел на нее одним из тех своих взглядов, какие доводили до дрожи. Джинн твердо взяла ее за плечо, попыталась подойти к мужчине и коснуться его руки, но он грубо развернулся и ушел. Он не помнил окончание того дня. Полный провал в памяти. Чужие руки, много людей, кровь, очень много крови. Липкая одежда. Горькое покалывание в носу от слез, разрывающее грудь чувство обиды, несправедливости, вины и еще тысячи других таких же отвратных ощущений. Мужчина всю ночь метался по комнате, с диким животным рычанием сметая вещи своей комнаты. Все сразу потеряло краски, абсолютно любой смысл. Даже та идиотская ваза в таверне, которая значила слишком много, и убрать он ее не смог. Боже, Дилюк хотел домой. Домой к Кэйе. Острое осознание своих пустых намерений больно засело в груди тугим комом. Он рыдал действительно долго, пока глаза не покраснели, пока голова не начала трещать, пока слезы не закончились и он не онемел. Думать о том, что могло произойти дальше, ему не удавалось — эта мысль приводила в ужас. У него остался последний план. Мужчина не помнил, как оказался на своей холодной постели, окруженный такой же холодной тьмой комнаты. — Неужели вы правда покинете нас? Дилюк мрачно посмотрел за горизонт. Поросшая пахучей травой земля подрагивала от ветра, появившегося на рассвете. Нещадное чувство сонливости готово было повалить мужчину. — У меня есть важное дело в одном месте. — Мастер Дилюк, я могу отправиться с вами куда угодно, — Чарльз серьезно кивнул. Дилюк выдавил бесстрастную улыбку и двумя пальцами потер потемневшие впалые глаза. — В этом нет необходимости. Ты здесь нужен. На кого мне оставить таверну прикажешь? Он неловко опустил голову. — Мы будем ждать вас. Берегите себя и свое здоровье. — они немного помолчали. — Куда вы направитесь? Дилюк вспомнил порт с криком чаек и запахом рыбы, соленой воды. — Когда-то я оказал услугу одной своей знакомой. Наверняка мне найдется место на ее скромном корабле. Отправлюсь по Тэйвату, - соврал он. Отчасти соврал, потому что не хотел, не мог сказать о своих истинных намерениях. — Ясно… Что же, удачи вам в вашем путешествии. Дилюк кивнул. Он не планировал прощаться с кем-то по-особенному. Уведомил только Джинн о том, что покидает дом на неопределенное время. Внутри Дилюка быстро рушилось все. Оставалась последняя надежда. Бэй Доу чихнула. *** Когда Кэйа открыл глаза, все тело мигом заболело. Каждая часть, каждый сантиметр собственного тела доводил его до агонии. Его способности и глаз Бога словно исчезли, нисколько не спасая от этой боли. Лежа на животе, он вжимал кулаки в подушку, сжимая их до тряски и царапин на ладонях. Он делал над собой огромные усилия, стараясь подняться. Собственное тело было для него не достоинством, а бременем, которое не удавалось поднять и только тяготило его. Отдаленные голоса и яркий свет звучал извне. Комната, полная людей, но в то же время такая пустая. Комната, такая светлая, но пугающая до дрожи. — Люк… Где мой Люк? — приглушенно шептал беззвучно высохшими губами, а шепот исчезал в подушке. — Мне так страшно… Обними меня. Пожалуйста. Где ты? Препараты, проникающие в организм, чувствовались весьма явно. Слышались тихие, как у мышки, неразборчивые слова. Кэйа слушал, но не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза. Тоненький силуэт белокурой девочки, робко сидящей на стуле в молитвенной позе, рыцарь видел даже сквозь закрытые глаза. — Простите, сэр Кэйа. Я не смогла помочь вам своим лекарством, — надрываясь, шептал голос. Кэйа никогда не слышал столько «простите» за этот период времени… Сутки? Пару дней? Месяцев? Сколько? Сколько он лежал так, не в силах открыть глаза, но слыша абсолютно все? — Ангел… — хриплый, неестественный, чужой голос вырвался из груди, — ты не виновата. Девушка вскочила со стула, склонилась над ним, моргая быстро своими большими глубокими глазами ангела. Кэйа никогда не был так рад, что может видеть. — …И магистр Джинн здесь, и госпожа Лиза осталась, они все с вами рядом, мы вас поддержим. Кэйа повернул голову. Отчаянно хотелось встать, но адская боль на спине сдавила ребра. — Нет-нет, пожалуйста, лежите, прошу вас. Я сейчас позову кого-нибудь! — Барбара, — пробормотал Кэйа сбивчиво, настолько тихо, что ужасно испугался, что она уйдет и так и не дослушает. Он никогда не донесет до нее просьбу, — мой Люк… Она снова залепетала что-то, быстро мельтеша руками. Ее расплывчатый силуэт все угасал и угасал, исчезая с каждой секундой дальше от Кэйи. Несмотря на боль, он тянул к ней руки, но она растворялась в стенах комнаты. Только огонь горел на столе. Танцующее пламя и тьма остались верными друзьями Кэйи. Он опять провалился в пустоту, приятную и теплую, обволакивающую. И снова открыл глаза. Всем сущим рыцарь ощущал на себе взгляды. Наверняка он выглядел просто отвратительно. Неизвестно, сколько он так лежал. Может, прошло уже очень много времени? — Он проснулся, — приятный женский голос прозвучал совсем рядом. Ароматный шлейф духов прованса и ночных цветов чуть коснулся молодого человека. Он дышал и не мог надышаться этим сладким ароматом, чуть дразнящим легкие. Кэйа открыл глаза. Мир перед собой уже не был настолько размытым и он вполне осознавал, что не спит. Он видел склонившуюся сбоку над собой девушку. Невероятно красивую девушку, приятно пахнущую, что так трепетно гладила его по голове. — Лиза… Волшебная. По переносице на подушку скатилась слеза. В носу закололо. Лиза наклонилась еще ближе, медленно поцеловала его в лоб, убрав пряди волос в сторону. Касание теплой ладони было таким родным, таким нежным и материнским. Она ответила тихо на вопрос, который все время интересовал Кэйю, пока он был в небытие. — Не волнуйся, милый, пожалуйста. Ты проспал пять дней. — Барбара?.. — Она была пару дней назад. Ты только не делай резких движений. Мы с тобой восстановимся. Обязательно. Лиза медленно гладила его по щеке, а по переносице Кэйи скатывались слезы. — Где он?.. Девушка вздохнула. Впервые она хотела, чтобы он снова уснул. Она отвернулась к стоящей позади Джинн с печалью в глазах. — Где он? — повторил вопрос рыцарь чуть громче, но не узнал собственный голос. — Давай я отвечу тебе позже. Просто поверь, что все хорошо. Сейчас я принесу тебе целебный настой. Постарайся не пропасть. Хорошо, милый? Лиза медленно встала с кровати, поманив Джинн за собой к выходу из комнаты. Они вышли в немой тишине, даже не переглядываясь. Их шаги исчезали в бесконечных коридорах. Оказавшись подальше от комнаты и убедившись, что Кэйа ничего не услышит, Лиза всплеснула руками. — Что мы ему скажем? Что Дилюк сбежал неизвестно куда на Алькоре с сомнительной персоной? Джинн задумчиво погладила подбородок. — Он написал мне перед тем, как покинуть нас. — Как мило с его стороны! Эгоист… — Перестань, это не наши проблемы. Я не верю, что Дилюк просто сбежал. У него по-любому был план или, по крайней мере, веская причина. Сейчас я вернусь обратно, найду это письмо. В нем он писал, куда направляется. Если мои теории верны, то он на пути к Ли Юэ. — Хорошо. Что нам это даст? — Лиза, глупая, — Джинн вздохнула и покачала головой, — надо написать Дилюку, что Кэйа пришел в себя. Чем быстрее он узнает, тем лучше. Девушка нервно заправила прядь за ухо. — Ладно. Не забудь свою накидку, на улице прохладно. — Я оставила ее в комнате. Вернемся за ней, и я уйду. Побудь с ним. Ему сейчас нелегко. — Ага, самое сложное на меня спихнула. — Лиза! — недовольно отозвалась Джинн и сложила руки. — Твое поведение сейчас крайне неуместно. В последнее время ты стала легко раздражимой. Я понимаю, но надо очень постараться. Та вздохнула. — Я знаю, знаю. Просто мне тоже нелегко, Джинн. Все эти события… Ладно, иди, я справлюсь. Лиза взяла настой для Кэйи, а Джинн коротко поцеловала ее в плечо и они тихо отправились в комнату. Переживания Лизы не были безосновательны, и Джинн знала это, поддерживала ее морально, как могла. Уже у двери они почти синхронно подскочили, когда внезапно столкнулись с высоким силуэтом Кэйи, едва держущегося на ногах. Лиза чуть не выронила из рук чашку с лекарством, только ахнула, а Джинн подскочила к рыцарю и перехватила его прежде, чем он сорвался на пол. — Проси после этого… — Где он? Где мой Дилюк? Позовите Дилюка… Неестественно охрипший голос рвался из груди невероятно больно. Глаза взмокли, по щекам тут же потекли слезы, обжигающие кожу. Джинн держала его на ногах, обнимая Кэйю. Она впервые не знала, что ей сказать, только гладила по плечу, стараясь не задевать раны, и подавляла свои слезы. Рыдания Кэйи, прерывистые, полные боли и страданий, оказывали влияние на девушек. Он давился слезами, промакивая ими ее одежду. — Он вернется. Не сейчас, но вернется. Лиза сжала губы в одну полоску, когда они с Джинн встретились глазами. На поднявшийся шум и суету прибежала Барбара. Когда Кэйа потерял сознание, девушки снова уложили его на постель и покинули комнату. Молча, не переговариваясь. — Какой кошмар, — тихо прошептала Барбара, — ему так больно, бедненький… — Смотря о какой боли ты говоришь, — невесело фыркнула Лиза, — Дилюка нет. Никто не знает, когда он вернется. И вернется ли… Последнее предложение она сказала очень тихо, но суровый взгляд Джинн дал весьма красноречиво понять, чтобы она замолчала. — Сегодня же ночью я буду заниматься этим. Подниму все, если потребуется. Дилюк должен вернуться в Мондштадт в ближайшее время. Если только... Мысли о том, что он мог сбежать, Джинн старательно гнала из головы. — Я помогу присматривать за сэром Кэйей. — Вместе с сестрой Розарией. — Ох… — она покраснела, — будет сложно, но я постараюсь уговорить ее. — А я с Альбедо и его девочкой поищем в другом месте. Так не дело, — Лиза погладила растрепанные волосы. Синяки под ее глазами придавали ей усталость. Джинн бегло оглядела ее. — Покинешь Монд? — Придется. В одном месте у меня есть хорошие знакомые. Джинн неловко кашлянула. Ей не хотелось отпускать девушку, зная, что это может быть опасно. Но от ее риска зависела жизнь Кэйи, они обе это понимали. Лиза бы все равно настаивала на том, чтобы Джинн отпустила ее. — Ладно, но отправься тогда, когда точно будешь полна сил. При Барбаре они не решились поцеловаться, поэтому ограничились весьма теплыми объятиями. Белокурая девушка смущенно потупила взгляд. — Сколько людей старается, — фыркнула весело Розария, сложив ногу на ногу, — на его стороне все его знакомые. А он все со своим Дилюком носится. — Сестра Розария, так нельзя, — Барбара пригрозила ей. Это скорее выглядело так, словно глупая девочка пытается обуздать дикого зверя. Розария редко грубила ей, но позволяла ругать себя, когда рядом никого не было. Когда они оставались наедине, Розария готова была терпеть многое, просто напросто игнорируя восклицания девушки. — Он его очень сильно любит. Я думаю, что если бы и меня также сильно любили, искренне, то я бы тоже была очень… Опечалена уходом этого человека. — Барбара, — Розария сделала быстрый глоток из бокала и скинула ногу с колена. Облизала темные губы цвета черешни, — за тобой знаешь, сколько поклонников бегает? Вернее, только ты и знаешь. Как мартовские коты под окнами. Выбирай! — Что ты, какая глупость! — отмахнулась девушка и печально опустила глаза. — Это не любовь вовсе, а вожделение. И грех. Никто меня не любит также чисто, как сэр Кэйа любит мастера Дилюка. Розария прикусила внутреннюю сторону щеки. Глаза ее то прищуривались, хищно и опасно, то теряли цвет, а искры становились тусклее. Затем она нахмурилась, как будто собиралась с силами, и встала. Розария успела досчитать до десяти, пятнадцати и двадцати, пока смотрела на девушку сверху вниз. — Любовь каждого видит, — прошипела она, — а мою нет. — Барбатос! Ч-что? — девушка встряхнула головой и округлила голубые глаза. Сейчас она была похожа на робкую птичку, над которой склонился коршун. Ее большие яркие глаза смотрели на молодую монахиню, а в них бушевало столько эмоций, что, казалось, они вот-вот бы выплеснули наружу. — Я тебя люблю. И ничего мне не надо. Дурочка. Не такая это любовь, о которой ты мечтала, когда напевала сказки в своей комнате. Делай с этой информацией, что хочешь. Розария обошла ее и направилась к выходу из помещения широкими шагами. Стыда, как ни странно, уже не было. Стыдно было не сказать этого сейчас. Она шла быстрыми шагами, стремясь ускорить темп, пока не сорвалась на легкий бег. Розария не бегала, но сейчас как будто бежала от всех проблем, преследующих ее, она не отрицала. Она в ладах с собой, признает себя. Почему-то вспомнился Кэйа, которому ну очень сильно нравилась эта ее черта. Следом за собой она слышала быстрый бег на приглушенных каблучках, а затем девушка впечаталась в ее спину так, что Розария едва не свалилась на кафельный пол. Громкий плач и подрагивающие плечи, крепкие обьятия, все это сбило молодую женщину с толку. Она недолго крутилась на месте, пока не успокоилась. Несколько грустно хмыкнула, осторожно извернулась и погладила Барбару по светлой макушке и ровным хвостикам. Впервые за долгое время улыбнулась чисто и открыто. — Значит, тоже было не пусто внутри. Проходили дни. Как пушечные ядра по крыше лазарета бил дождь. Кэйа перестал проводить все время во сне, все больше слушая. Когда он бодорствовал, то был похож на ходячего мертвеца, пугающего навещающих его друзей по вечерам. Оставаясь наедине с собой, он смотрел в окно, за которым ничего не видел, смотрел на пошатывающийся стол, на тарелку с вечно недоеденной и всегда холодной едой, и много думал. Позволял себе отдыхать после целого дня с силой натянутых на лицо улыбок для друзей. Он продолжал травить глупые шутки, чтобы не давать лишних поводов для волнения. Он значительно похудел. Не вернулся в свое прежнее тело, скорее, возраст, но и не сильно горевал об этом. Несколько раз за день рыцарь подходил к зеркалу, раздеваясь по пояс, и смотрел на выпирающие ребра, на впалые щеки, потемневшие скулы. Сначала сам боялся смотреть на растущие сзади крылья, но вскоре привык к их существованию и все больше интересовался ими. Иногда появлялась Джинн с небольшим стаканом красного содержимого, и заставляла выпивать полностью. Потом Кэйа долго пытался вызвать рвоту. Кэйа не сидел на одном месте — несмотря на боль в спине, он ходил по комнате, чтобы окончательно не потерять форму, делал зарядку и просился на улицу, куда его, естественно, не пускали. Часто читал книжки, которые выпросил у Лизы. Она явно не была в восторге от того, что книги покидали пределы библиотеки, и сама часто оставалась и следила за тем, как рыцарь читает их. Книги про проклятия, крылья и душевную боль. Когда оставался в ванной, смотрел в зеркало, искривив спину. Внимательно оглядывал два темных отростка, растущие из лопаток, которые постепенно становились крыльями, и ужасные шрамы, которые они оставили, учился шевелить ими. С каждым днем крылья становились больше и больше. Кэйа перестал говорить о Дилюке. И совсем не потому, что Розария, когда навещала ему, сказала, что он уже всех достал, нет. Не говорил, потому что в этом не было смысла, потому что он сам себе надоел, не узнавал себя. Эта зависимость, желание видеть Дилюка впервые доводила его до истерик и ненависти к себе. Дилюк был у него на первом месте, и это, мягко говоря, не нравилось рыцарю. А что злило еще больше - никто из друзей и товарищей так и не дал ему вразумительного ответа, куда делся его брат. Первое время Кэйа проклинал все, сильно злился. Но не ненавидел. Чувства в груди были сильнее ненависти. Он лишь ждал, глядя в пустое окно. Когда Розария пришла к нему второй раз, отчего-то он был безумно рад видеть ее. Веселые тени эмоций на ее лице не оставили рыцаря без внимания. Вместе с ее появлением возник приятный запах ладана, кагора и черешни. Она криво ухмыльнулась, за что наверняка бы ее отчитали в храме. — Ну что, покойник, — она подвинула его ноги в сторону и завалилась к нему в кровать с другой стороны. Кэйа улыбнулся, — Ромео где твой? Язвительные, но беззлобные комментарии Розарии, как ни странно, поднимали ему настроение. Девушка в запале кусала темные губы и мрачно смотрела на него. Когда молодая женщина не удерживалась в присутствии Барбары от необычной поддержки, тут же получала кучу упреков от нее. — Понятия не имею. Пропал с концами. А что еще хуже — меня держат в неведении целую вечность. Розария вздохнула, а затем взяла нетронутое яблоко и щедро надкусила. — Умеешь ты привлечь внимание, Альберих. Вокруг тебя такая суматоха поднялась. Магистр до сих пор разбирается с проблемами, которые вы со своим братцем создали. — Спасибо, да, — рыцарь закатил глаза, затем, переведя тему, лукаво улыбнулся, — вы с Барбарой теперь вместе, это нечто. Что она нашла в такой противной язве, как ты? Он улыбнулся, а Розария прекратила жевать яблоко и округлила глаза. Ее взгляд обещал отвратительную войну, и ее бы не остановил даже факт того, что Кэйа болен. Она подскочила, бросив взгляд на его недоеденную еду. — Ел бы лучше, чем языком трепал! И так до ужаса худой. Идиот. — добавила тихо Розария и под смех Кэйи взяла тарелку со стола и подсела чуть выше, — ешь, иначе мне выговор сделают, что, видите ли, обижаю их мальчика. Ты капитан, рыцарь Ордо Фавониус, а ведешь себя, как избалованный ребенок. — Не хочу, оно холодное, — Кэйа отвернулся, — что ты вообще себе позволяешь? Ты мне сестра, чтобы так со мной разговаривать? — Конечно, внебрачная дочь. А тему не переводи. Яблоко не отдам, но, как говорится, жуй-жуй, глотай. Кэйа закинул голову назад и ударился об угол изголовья кровати. Девушка опустила брови и сложила руки. — Бедненький! Бо-бо? Подуть? — Ты хуже черта! — потирая ушибленный затылок, шикнул Кэйа. Затем улыбнулся, — спасибо, что ты со мной. Девушка опустила глаза, неловко кашлянула. — Да. Кому же я тебя оставлю. Не чужие ведь давно. Ты единственный сказал мне, что я не принадлежу себе, и я разобралась с этим. Они осторожно обнялись и вскоре она ушла. А ночью Кэйа выл от боли в спине. Крылья росли, стремительно росли, поглощая его силы и энергию, и никакой глаз Бога не спасал. *** Вода беспокойно билась о борт Алькора. Небо было таким темным, что даже облака, закрывающие звезды, были светлее, как проплывающие мимо киты. Они плыли по небу гораздо медленнее и спокойнее, чем метровые волны, на облака было приятнее смотреть. Морские ветра чуть морозили кожу. Над парусами нетерпеливо кружила крупная птица. Дилюк, крайне раздраженный тем, что из-за штормового ветра волосы лезли в глаза, с недовольством крутил головой. Кажется, на палубе он остался один со своей морской болезнью и волнами, иногда поднимающимися на такую высоту, что соленые плески моря попадали на лицо. — Мастер Дилюк, мне надоело видеть ваше зеленое лицо каждый раз, когда я появляюсь здесь, — раздался позади властный, но приятный женский голос. Женственный силуэт прошелся по палубе и остановился рядом с Дилюком. Она ничуть не выглядела уставшей, хотя путешествие заняло куда больше времени. — Прошу прощения, что заставляю волноваться. — Как раз таки нет. Уже вторую неделю хочу сбросить тебя за борт из-за твоей кислой мины. Он знал, что она несерьезно, но новая интонация, проскользнувшая в ее голосе, не оставила его равнодушным. Молодая женщина прошлась вдоль палубы. — От кого и зачем ты бежал? — Волосы Бэйдоу были значительно длиннее, но они практически не мешали ей, словно ветер повиновался ей. Царица морей - первое сравнение, пришедшее в голову мужчины, плотно засело там. — Так ничего и не рассказал, с тех пор, как оказался на борту Алькора. Дилюк не любил отвечать на такие личные вопросы, а Бэйдоу не умела сдерживать их. Они соскальзывали с губ прежде, чем она успевала подумать, но явно не убивалась по этому поводу. — Я проделал столь длинный путь за лекарством для одного дорогого мне человека. Женщина вздохнула (возникло чувство, что она его правда понимает) и достала откуда-то бутылку с ромом. Сейчас она невероятно походила на Кэйю. Запах алкоголя напомнил то, чего Дилюк не помнил, отчаянно пытался вспомнить, но с чем так свирепо боролся. Она наклонила бутылку в его сторону, тем самым предлагая выпить, но он покачал головой. — Тогда почему не торопишься домой? Мужчина выпрямился и его внезапно затошнило, но он только встряхнул головой. В темноте ночи все казалось невероятно сказочным. Ему казалось, что, прорезая водную гладь, на него с любопытством смотрели сирены — едва ли не самые любимые его сказочные персонажи детства. — Я думаю, когда Алькор доберется до ближайшего к Монду порта, тогда и покину вас. — Я бы помогла, чем смогла, но, думаю, развернуться и отправить вас обратно сейчас было бы очень самонадеянно и глупо. — Шторм мешает. Женщина весело прыснула так, словно Дилюк сказал глупость, и отхлебнула из бутылки. — По-вашему, Мастер Дилюк, это шторм? Так, легкий ветерок. Мой Алькор потерпит и не такие приключения! — Тогда о чем вы? — Я потрачу драгоценное время, если разверну корабль. В конце концов я не транспортное судно, а боевой корабль! Ее "Я", подразумевающее под собой " Корабль" заставило мужчину задуматься. Она жила морем, жила водой, она буквально была кораблем, бороздящим бескрайние просторы. Дилюк кивнул, колющее чувство беспокойства в животе скрутило органы. Бэйдоу тоже неопределенно кивнула, покрутив рукой. — Что-ж, передумаешь — невероятный капитан что-то обязательно придумает. Женщина отошла назад, а Дилюка тут же вырвало за борт. Он согнулся, взявшись за живот. — Я думаю, передумаешь ты скоро. Давай помогу, до каюты доведу. Там хоть не видно качки и волн. — она ловко взяла его под руку и улыбнулась. — А я думала, блевать при девушках — не сексуально. — Я могу сам. Все в норме. — Если бы ты отправлялся в плавание чаще, то врядли тебя мучало что-то вроде морской болезни. — Денег не хватает путешествовать, — бросил он, затем коснулся головы, — ужасно хочу есть… — Сейчас найдем, может, что-то с ужина осталось. Парящая над парусами птица не давала Дилюку покоя. Она была крупной и шустрой, и как будто не знала, как ей приземлиться. Она смотрелась на фоне черного неба почти величественно. Мужчина смотрел на нее, прищурившись, пытаясь вспомнить, видел ли эту птицу. Бэйдоу проследила за его взглядом и удивленно всхохотнула. — Вот уж правда, всю последнюю неделю чихала. Вспоминает кто-то. — Почтовая птица? — предположил он, а молодая женщина свистнула и выставила руку вперед. — Ага, орел. — она нахмурилась. Голубей заменяли на орлов в крайнем случае, только чтобы птица по крупнее не напала. Послание было не простым. Орел расправил большие крылья и тут же сложил их, как только оказался на руке женщины, цепляясь когтями за перчатку. Дилюк осторожно сорвал с его лапы крупную записку, а Бэйдоу пальцем чуть встряхнула грудку птицы. — Это… Мне? Или… — Ты в замешательстве. — Мг… Имя точно мое. Из Мондштадта. — Интересно. Мужчина принялся читать, с тредом разбирая текст в темноте, и тут же узнал аккуратный почерк Джинн. Тут он выглядел так, как будто она писала его в нетерпении, будучи либо раздраженной, либо уставшей. — Кэйа. Глаза раскрылись, зацепившись за одно единственное слово, и он принялся читать еще внимательнее. — Кэйа пришел в себя. Я возвращаюсь домой. *** Дожди сменялись ветром, а ветра дождями. Постоянная сырость и хмурость неба наводила тоску. В лазарете это чувствовалось как нигде явно. Кэйа смотрел в окно, на хмурое вечернее небо, сидя на скрипящей кровати. Жутко хотелось оказаться дома и отчаянно согреться. Он снял повязку, на глаз тут же скатились жесткие пряди грязных волос. Кэйа понимал, что надо бы уже принять душ, но как только в последний раз вода коснулась разорванных ран на спине, ему тут же стало больно до нестерпимой дрожи. Он убрал повязку в сторону, взял маленькое зеркало и посмотрел на свой глаз. Любоваться долго ему не пришлось — в дверь вскоре бодро постучали. Кэйа тут же натянул повязку и пригласил незваного гостя в такой час и паршивую погоду. Единственный, кто мог придти в это время, так это Джинн. Его ожидания подтвердились. Силуэт девушки, отчего-то робкий, остановился в дверях. Ее глаза выражали явное довольство ситуацией, смотрела она на Кэйю с плохо сдерживаемой улыбкой. — Что случилось такого веселого, что ты едва ли не сияешь, магистр Джинн? — спросил Кэйа, растягивая слова. Она только шире улыбнулась и вошла в комнату. В руках она держала тот же надоедливый серый поднос с едой и ее ароматным чаем. — Давай приведем тебя в порядок. Выглядишь неважно. Кэйа невесело прыснул, словно вспомнил старую, ничуть не смешную шутку. — Эти чертовы куринные отростки высасывают из меня энергию, еще бы я неважно выглядел. Но станцевать, конечно, еще выйдет. Весьма саркастичным тоном пошутить не удалось, поэтому Кэйа глупо вздохнул. Сарказм Джинн скептически пропустила мимо себя, только немного сдвинула брови, все же не осознавая даже сама, что ее это задело. — Я не хочу есть. — Но ты должен. Не верю, что ты перестал бороться. — упрямо, как старшая сестра, заявила Джинн и поставила еду на стол. — Здесь весьма скверно кормят, но благодаря моим усилиям у тебя и так много привилегий, пожалуйста, сделай, что я прошу. — Будете кормить меня, как ребенка, магистр, если я откажусь? — Кэйа несколько надоедливо отбросил одеяло в сторону, чуть запутавшись в нем ногами. С вызовом колким взглядом ощетинился на Джинн. — Посмотрите на меня, как я жалок! Давайте все вместе будем плясать вокруг Кэйи и жалеть его! — Зачем ты так? — пустым тоном спросила она, а ее глаза наполнились какими-то искрами. Нет, не слезами, Джинн была сильной женщиной, и никогда не плакала в присутствии кого-то. Более того — она держала независимое положение, готовая защищаться от словесных атак. — Я умру, Джинн, и вытру об все ваши старания ноги. — Да что с тобой? — она, наконец, воспылала. — Мы все поддерживаем тебя, чтобы помочь восстановиться, а ты так бездумно пропускаешь все мимо себя! Кэйа встал, чтобы быть одного роста с ней, но оказался выше, и заглянул ей в глаза. — Мне противно, меня тошнит, что вы все делаете для меня. Вместо меня. — Так вот в чем дело, — она шумно шмыгнула носом, — ты просто не хочешь принять эту помощь. — Не хочу! Я не хочу, чтобы вы тратили свои силы ради того, что не стоит этого. У вас своя жизнь, свои проблемы, а вы распыляете все свои усилия и ресурсы ради… Чего? Альтруисты из вас такие себе. — Я бы тебя ударила, — честно призналась молодая женщина, не теряя самообладания, — но не хочу. Мы для тебя не чужие люди. Прими нашу помощь, искреннюю помощь. Я делаю это из добрых побуждений, потому что ты мне нравишься. Очень нравишься, ты хороший человек, Кэйа, и при всем желании ты гораздо умнее, чем сейчас. Мужчина сдвинул брови к переносице. Из-за слов Джинн ему стало противно от самого себя. Она только мягко улыбнулась, чуть дыша, и расставила руки, приглашая обнять. Он неловко, почти безвольно наклонился. — Прости. Я не знаю, что на меня нашло. — Ты разбит. Твои нервы пошатаны, поэтому, конечно, мог сказать все, что угодно. Я с тобой, Кэйа. — Я знаю. — Ты очень умный и харизматичный, ты должен понимать, что мы сделаем все, чтобы помочь тебе. — Я знаю. Он вздохнул, ощущая, как Джинн мягко водит рукой по его спине, не разу не причинив ему боли. Он чуть отстранился, но этого хватило, чтобы дать ей понять, чтобы отстранилась и она. — Когда Лиза вернется, — начал он, — передай ей, что я хорошо отблагодарю ее. Девушка улыбнулась, и глаза ее снова засияли. Ее улыбка чуть придала ему настроения, в отличие от хмурых туч за окном. — Конечно. Но все же я хочу, чтобы ты поел. Сделаешь? — Мгм. — Завтра тебя ждет приятная новость. Ну, я пойду. Не скучай, я принесу еще книг. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — чуть тоскливо ответил Кэйа в легком замешательстве. Честно, он не мог понять, что такое должно было произойти, чтобы это подняло ему дух. Немного перекусив, он все же решил отправиться в душ, предоставленный в этой же комнате. Как Джинн и сказала, у него было множество привилегий, одной из которых и являлась душевая. Подумал, стерпит боль, а сам сделал воду чуть холоднее. Оставшийся вечер он провел при свете свечи на столе в компании книг и шумящего за окном дождя. Все это разморило его и усыпило. О, Кэйа устал, действительно устал здесь находиться. Пару раз, не сдерживаясь, он позволял себе выпустить чувства, но кроме злости в такие моменты, рыцарь не чувствовал ничего. Засыпая, он представлял, как снова обнимает Дилюка.