I believe

I cannot stop this sickness taking over

It takes control and drags me into nowher

I need you help I can't fight this forever.

I know you're watching,

I can feel you out there

Я не могу противостоять этой болезни,

Она захватывает разум и тащит меня в никуда,

Я нуждаюсь в тебе, я не могу бороться с этим вечно,

Я знаю, что ты смотришь,

Я чувствую, что ты рядом…*

Дни пролетали с невероятной скоростью. Праздник подходил к концу. Несмотря на то, что Кэйа становился все бледнее и бледнее, его отношения с Дилюком практически вернулись на тот этап, когда они были еще юношами. Последние дни праздника чувствовались весьма явно. Ветер приносил с собой легкую меланхолию и вместе с тем облегчение. Дилюк все чаще забывался мыслями в голове в ожидании конца праздника. Думал о Кэйе. С той привычной утонченностью в движениях мужчина помогал убираться в его доме, словно он был их общий. В последние дни к ним зачастила Лиза; только иногда с ней приходила, на удивление, Барбара. Казалось — чего тут странного, девушка ведь иногда лечила раненых и осматривала солдат, в ее духе было просто проверить состояние здоровья того или иного. А в один вечер Кэйа проболтался, что они давали ему таблетки. Дилюка это хоть и напрягло, но внешне он оставался невозмутим. Он доверял их действиям — в конце концов девушки бы рассказали, что делают. Значит, в этом было что-то, что ему знать и не обязательно. Когда Кэйа скучал сидеть дома и ничего не делать, вечером, как только садилось солнце, они выходили на улицу и бродили вокруг дома. Пару раз устраивали бой, чтобы размяться. В те моменты Кэйа создавал впечатление мужчины эскортника, избавляясь от верхних элементов одежды, вызывая на обозрение грудь и пресс. Дилюк закатывал глаза от его напыщенного пафоса, но молчал. — Знаешь, — признался однажды после боя Кэйа, — я бы хотел оказаться среди звезд. Их там миллионы, миллиарды, и они такие далекие, что дух захватывает. Никогда не думал, может, там живут другие существа? Дилюк тогда посмотрел на небо, усеянное тысячами точками, среди которых возглавлялась тяжелая Луна. В эту секунду он почувствовал себя таким маленьким, все его дела, проблемы, волнения — все это было таким мелочным на фоне целой Вселенной, смотрящей на своих детей. Она только глядела на них, присматривала, но не вмешивалась в их жизнь. — Я помню, — забывшись, сказал приятным бархатным голосом Дилюк, — как в детстве я хотел отвести тебя к звездам. Воспоминания больно резанули душу, вскрывая забытые раны. Сердце в груди так отчаянно разрывалось, но Дилюк не делал из этого проблему мирового масштаба. Игнорируя себя, свои чувства, он забывался. Больше в тот вечер они с Кэйей не разговаривали — молча легли спать. А затем Кли сама вернулась к ним и что-то заиграло новыми красками. — Слушай, — Кэйа посмотрел на брата, — я подумал, может, возьмем Кли и сходим на площадь? Конец праздника все-таки. Там сейчас очень красиво. Рыцарь улыбнулся и кивнул. Когда девочка услышала эту новость, она оценила предложение. На улице уже стемнело, и только яркие праздничные фонари освещали Монд, словно тысячи светлячков в небе. Наслаждаться красотой города можно было бесконечно долго, слушая уличных музыкантов, бардов. Ее детская радость утешала мужчин. Множество продавцов на ярмарке зазывали к своим товарам. Обилие ярких сладостей привлекало девочку, поэтому вскоре она, довольная, бегала с карамельным яблоком на палочке. Маленькая подрывница любила смотреть на людей. Она смотрела на их лица, выражающие радость и счастье. Но не любила безучастное лицо Дилюка, хоть детское чутье и подсказывало, что у него случилось что-то плохое. Она смотрела на торговцев, на других окружающих, на маленьких детей, которых родители вели за руки, а потом резко поднимали. Девочка ощутила странный укол внутри. — Кли хочет, чтобы мы взялись за руки! Как они. Она встала между Кэйей и Дилюком и взяла их за руки. Рыцарь и Рангвиндр переглянулись. Она указала на семью с мальчиком, маму и папу, которые, задорно смеясь, поднимали его за руки. Глаза Кли заметно заискрились. Кэйа присел рядом ней. — Что такое, принцесса? — Гэгэ, почему у меня нет мамы? Где мой настоящий папа? Рыцарь вздохнул и с невысказанностью посмотрел на Дилюка снизу вверх. Они ожидали, были готовы, что ребенок начнет интересоваться своими родителями, но не сейчас, не в таком возрасте. Нужно было выкручиваться. — Потому что у тебя есть Дилюк и я. А еще братец Альбедо и много других близких, кто тебя очень любит. — Кли, мы никогда не дадим тебя в обиду. Ты дорога нам, — сказал Дилюк и нежно ей улыбнулся, игнорируя внутренние терзания. Кли долго смотрела на него глазами, полными печали, а затем по ее щекам потекли слезы, глаза покраснели и заискрились. Мужчины смотрели на нее и ни одна мысль не приходила в голову. При свете вечерних фонарей ее волосы сияли почти также, как и волосы Дилюка, а глаза горели горячим янтарем. — Давайте пойдем как они, пожалуйста. — Конечно, принцесса, — Кэйа встал и подал ей руку, кланяясь, — давайте свою ладонь, миледи. Дилюк? Рагнвиндр кашлянул и также подал ей руку с другой стороны. На лице девочки отобразилась улыбка. Почти тут же они испытали облегчение. — Побежим! Скорее! — крикнула она и рванула с места. Дилюк едва успевал за ними. Эта ситуация заставляла его краснеть. Он — Полночный герой — носился с девочкой и с рыцарем Ордо Фавониус, держа ее за руку. Когда они зашли в толпу, на мгновение их руки разъеденились, но Дилюк тут же ухватился за ее ладонь, чтобы она не потерялась. Они шли так, впитывая чудесную атмосферу праздника. Музыка не умолкала ни на минуту. Дилюк смотрел на людей, торговцев, танцующих пар, не стесняющихся ничего, и думал, сколько он упускал. Из-за своей слабости, из-за своих принципов и чести отца он отказывался от всего. Наверняка Крепус не хотел бы такой жизни сыну. Он любил его и желал только самого лучшего. Нет, точно не хотел. Дилюк нахмурился, вспоминая отца. Как будто он тревожил только зажившую рану. С каждым днем. Нет, однозначно Крепус бы не погладил его по голове за то, как он подавляет в себе все чувства и желания. — Люк, ты в порядке? Спокойный голос рыцаря, на удивление, казался громче, чем шум праздника и музыка. Он посмотрел на Кэйю, словно только что вспомнил, что он здесь. Отчего-то в груди зародилось такое явное чувство, как будто перед ним стоял его отец. Родной, близкий. Дилюк двинул бровями. — Ты держишь меня за руку. — Уже давно. Ты не заметил? Дилюк посмотрел по сторонам. Никто из людей не обращал на них внимание. Он ненавязчиво вытянул ладонь из его руки, почти щекотно скользнули пальцы, но Кэйа не настаивал. В животе Дилюка разлилось болезненное тепло, как после вина. Кли шла со стороны Кэйи и, держа его за руку, загадочно улыбалась и смотрела по сторонам. — Я немного устал. Уже довольно поздно, так что… — Да, я тоже думаю. Кли, пора домой, принцесса. Девочка молча кивнула, пританцовывая под музыку. — А можно Кли сегодня будет с вами спать? — С какой стати, принцесса? — Кэйа, казалось, вздрогнул. — Кли снятся страшные сны. Мужчины снова не остались равнодушными перед ее щенячьими глазами. Она знала, что это умение исполнит все ее желания, и умело пользовалась этим. Когда они выбрались из шума и суеты праздника, Кли уже уснула, лежа на руках Кэйи, облокотившись о его плечо. Они, не торопясь, направлялись домой. Ночь была настолько чиста и красива, что вдали от людей она казалась даже волшебной. Где-то на площади запустили салюты. Дилюк коротко глянул на них; в его глазах отобразились тысячи искр. Дымка тумана встала перед глазами. Невысказанные вопросы остались внутри с чувством, похожим на толноту, пульсирующим огнивом царапая изнутри. — Кэйа, — спокойно позвал он, — я бы хотел выпить сегодня. Вернувшись домой, Дилюк остался в гостиной, сидя на большом диване вразвалку, пока Кэйа в спальне укладывал Кли. Тихий звук шагов исчез наверху. В груди было так пусто, а на душе одиноко, что, казалось, ничего не могло усмирить эти два чувства, рвущиеся наружу, как дикие звери. Воспоминания об отце задели за живое. Больно. Глубоко. А неизвестно откуда взявшееся, но поразительное сходство Кэйи с Крепусом добили окончательно. Кэйа спустился со второго этажа, потряхивая волосами. Дилюк лениво наливал в бокал вино из полупустой бутылки. Затем повернулся и достал небольшую коробочку, небрежно протянув ее Кэйе. Мужчина удивился. — Что это, Дилюк? — Открой и узнаешь, — бросил он. Рыцарь принял из его рук коробочку и аккуратно открыл. Она была полна конфет в форме бутылок. — С кагором? — усмехнулся. — Когда успел? — Когда вы с Кли носились перед торговцем сладостей, — мужчина неловко подлил себе вина, — я вспомнил, как много лет назад ты съел конфеты отца со стола. Они оказались с алкоголем, но ты слишком поздно это понял. Кэйа улыбался с каждой секундой все шире, вспоминая тот день. — А потом мне пришлось тебя прикрывать, спрятав в оставшиеся фантики кусочки воска. И ты думал, что умрешь. Рыцарь красиво улыбнулся, больше принимая вид строгой матери, недобро глядя ляпнувшего глупость сына. — И когда я увидел эти конфеты на ярмарке, я понял, что не могу пройти мимо них. — Спасибо. Кэйа прищурился, странно глядя на Дилюка, и присел рядом. Он спросил осторожно, зная, что от его слов зависела реакция мужчины. Он мог запросто задеть его, и частенько делал это, чтобы вывести на эмоции и подразнить, но сейчас был другой случай. Кэйа впервые почувствовал себя в роли отца. Наверняка это тоже было проклятие возраста. — Ты же так много никогда не пил. Даже когда проспал три дня. Что с тобой произошло? — Отстаньте, сэр Кэйа, я не делаю ничего противозаконного, — отмахнулся мужчина, на что рыцарь только усмехнулся, сложив руки на груди. Харизма в его движениях, изучающий взгляд, смотрящий на него так, будто мужчина был без одежды — все это смущало Дилюка, но чем больше он пил, тем дальше ускользало это ощущение, — я чувствую, что умру, если вы не позволите мне выпить, офицер. К тому же вы вливаете в себя алкоголя гораздо больше. Поэтому, будьте добры, оставьти свои душевные терзания при себе. — Я не пью, а выпиваю. Но все же хочу сказать тебе, чтобы ты был поосторожнее с этим. — Увы, душевные терзание, порой, скрывались в тысячах писем. Лишившись дара, выгнал меня долой, когда тот понял, что зависим. — процитировал Дилюк вспомнившегося поэта, а затем, подвернув рукава рубашки на тяжелых руках, бросил страстный взгляд на Кэйю, — Скажите, офицер, смерть ведь иногда тоже облегчение? Кэйа пересел в кресло напротив дивана, на котором расположился Дилюк, и стал наблюдать, как мужчина почти залпом выпил целый бокал. В этой тишине, взглядах, больших глотках полусухого все было до безобразия интимным. Дилюк тут же дернулся, как при конвульсии, и закашлялся. — Мерзость, — прошипел он и посмотрел на Кэйю вороным взглядом, — ты… Налей мне еще. Кэйа нахмурился, от улыбки на его лице не осталось и тени. Недобро прикусил губы. — Нет, Дилюк. Это плохая идея. — Это отличная идея, а ты ничего не понимающий идиот. Рангвиндр потянулся за бутылкой, но Кэйа перехватил ее и сурово посмотрел на него, схватив его руку своей. Пронзительные глаза сжигали душу. — Я сказал нет. Я спрячу это. И мы идем спать. А завтра ты расскажешь, что с тобой творится. — И не собирался, — прыснул он. Алкоголь подействовал практически сразу. Дилюк прикрыл глаза, игнорируя пульсацию в голове и горящий огонь в горле. Он возненавидел себя еще больше. С трудом уложив мужчину спать, Кэйа вздохнул. Несколько минут он смотрел на Дилюка, уснувшего на его кровати, и на Кли, даже не подозревающую, что мужчина выпил. Затем Кэйа переоделся и лег на краю кровати. В доме было тихо. Живя вдали от центра города, Кэйа не испытывал проблем с поздними зеваками. Даже стрекотание сверчков было таким далеким, что больше походило на галлюцинацию. Темнота в комнате казалась настолько уютной, что тепло от нее обнимало тело. Сквозь сонную пелену Кэйа почувствовал, как с другой стороны кровати кто-то настойчиво трогал его за плечи, пытаясь разбудить. Рыцарь резко подскочил, сердце в груди от неожиданности зачастило. — Архонты, Дилюк! Какого дъявола? Оглянувшись на Кли с опаской (та сморщила носик), он вскочил и схватил мужчину за плечи, выведя его из комнаты. Закрыл двери, прислушался к спящей девочке. Затем, проигнорировав Дилюка, быстро зажег свечи на канделябрах. — Ты… где твоя одежда? Тебе плохо? Мужчина стоял перед ним в одном нижнем белье. Его тело с множеством шрамов, причиненными Кэйей, вопреки всему приковывало взгляд — он все равно был самым красивым, даже с этими шрамами. Шрамы, которые были намного глубже, чем казалось. Каждый из них оставил следы в душе, делая ее похожим на решето. Кэйа запустил пятерню в волосы. Дилюк прямо посмотрел на него, и вдруг затараторил. — Я хочу, чтобы ты знал, понимаешь, есть много вещей. Да ты ничего не понимаешь, ну ничего, сейчас объясню… Ты понимаешь, что ты, что понимаешь… — Подожди-подожди, — Кэйа взял его за плечи, — давай нормально. Я слушаю тебя. Дилюк осоловело посмотрел на него, вздохнул и начал заново. Губы Кэйи слились в полоску. — Когда Кли спала у тебя на плече, когда Альбедо снимал с тебя рубашку, когда Лиза трогала тебя за плечи и лицо… Когда даже этот вшивый Архонт сидел у тебя на коленях… Почему не я? — Что? — Я настолько низок, что могу только мечтать об этом? Использовал все свои шансы? Я смотрел на них и понимал, что хочу быть на их месте. Говорил себе сто раз, что меня не привлекают мужчины, а в итоге грезил об этом уже… Мне так сложно самому себе в этом признаться, особенно будучи трезвым. Просто хочу трогать тебя, не заморачиваясь о чувствах, вот и все. И прекратить врать самому себе… Кэйа, иди ко мне. Я хочу обнять тебя. Рыцарь не успел ответить, как Дилюк резко сжал его в своих руках. Кое-как сомкнул их. Сначала он гладил ладонями спину, чуть царапая ногтями, затем перемещал руки на его талию, ниже по бедрам, пока Кэйа что-то неловко мурчал, и тогда мужчина понял, что Дилюк не просто его трогает. Он его исследует. — Люк! Ты в своем уме? — Кэйа резко перехватил его руки и отодвинул от себя. Тогда-то он и почувствовал исходящий от него запах алкоголя. — Ты что, выпил? Снова? — Ну выпил, да, всего один бокал. Какая разница? Кэйа, ну же… Рыцарь настойчиво оттянул его от себя и спустился на первый этаж, а Рангвиндр, подобно капризному ребенку, последовал за ним, пока не свалился на диван, споткнувшись о его спинку. — Не-ет, не иди на кухню! Когда Кэйа посмотрел на стол, он заметил целых две пустые бутылки вина. Его впервые охватила паника. Такая паника, словно он не уберег своего ребенка от чего-то ужасного. Он подошел к Дилюку, разочарованно глядя на него сверху вниз. — Здравствуй, Кэйа. — он потянул к нему руки. — Ну привет, Дилюк. — Иди ко мне. Ты красивый. — Ты пьян. Давай я уложу тебя спать. — Давай ты… Заткнешься и уложишь меня, но не спать. У тебя такие большие плечи, я хочу царапать их ногтями, пока ты будешь драть меня, как… — Замолчи! Дилюк, ты меня пугаешь. Ты никогда не был таким. С меня хватит. Кэйа вернулся на кухню, достал из ящика припрятанную бутылку рома и практически одним движением открыл ее. Дрожащими руками взял крупный стакан и налил в него алкоголь с приятным запахом. Неужели так чувствовал себя Дилюк, каждый раз, когда Кэйа пьяный заваливался к нему в таверну, грязный после миссии, приставал и клялся в любви? Альберих почувствовал, что потерял всякое самоуважение. Ему стало мерзко. Он трясущимися руками поднял стакан, освещаемый слабым светом канделябра. Тогда Дилюк впечатался в его спину, схватив его так крепко, как еще никогда. Кэйа от неожиданности дернулся и пошатнулся, расплескав алкоголь на стол. — Пожалуйста, не надо! Нет, Кэйа, не убивай себя! Это я ничего не стою, ты важнее! Прошу, поставь! Умоляю, поставь, Кэйа! Кэйа отстранился от стакана рома, как будто в его руках он превратился в уродливого монстра. Он повернулся к Дилюку, который тут же вцепился в него и прижался грудью к его груди. Он ошеломленно смотрел на его макушку и думал, послышалось ему или нет. Неужели он — ничтожество из самой бездны, не уважающий даже себя, важнее Дилюка — самого яркого солнца в его жизни? Важнее солнца, который сейчас рыдал, давясь слезами? — Ну, Люк… Что ты такое говоришь? Дорогой, нет, нет. Не говори эти глупости, нет. Это не правда, я не верю. Ну, не беспокойся, я не выпью. Я здесь, все хорошо. Кэйа прекратил бормотать и расслабился, думая, что Дилюк успокоился. Но новая попытка снова соблазнить его заставила Альбериха дернуться. Рыцарь едва отцепил его руки от своего тела и зарычал, как будто давал собаке команду «фу». Ему не нравилось кричать на Дилюка, нет — это последнее, что он сделал бы ради него. — Хватит! Нет! Что ты делаешь?! Прекрати меня трогать! Неужели ты… Ах, Дилюк… Это помогло. Дилюк осознанно посмотрел на него. Глаза преобрели тон серьезности; на мгновение рыцарю стало страшно. По щеке Кэйи скользнула слеза, но он тут же стер ее тыльной стороной ладони. — Прости… Почему ты плачешь, Кэйа? Мой большой медвежонок, иди ко мне. На удивление рыцаря Дилюк больше не пытался домогаться его. Он крепко обнял мужчину, прижимаясь своим телом к его. Стирал большим пальцем слезы с его щек. Кэйа жалел, что раньше сквозь одежду не чувствовал, какой он теплый. Дилюк гладил его по волосам, по спине, отстранялся, чтобы по-детски чмокнуть его в щеку, уголки губ, что заставляло Кэйю краснеть до цвета вареного рака. Затем он бережно взял Кэйю за шею обеими руками и приблизился своими покусанными губами к его. Он целовал его до тошнотворного вкуса алкоголя, до последних секунд кислорода в легких, ощущая, как Кэйа медленно тянет к нему руки и гладит его плечи. От кислородного голодания Дилюк не сдержал стона, и когда Кэйа отстранился, с его губ слетел вздох облегчения. — Нет, Дилюк. Я не собираюсь трогать тебя, пока ты настолько пьян. Давай обсудим все, когда ты будешь вменяем. Тебе есть, что рассказать, я уверен. Рангвиндр разочарованно заскулил, сжимая губы и теснясь к нему. Тогда Кэйа взял его на руки и отнес на диван, накрыл с головой одеялом и сел в кресло. — Кэйа! Ублюдок!.. — Спокойной ночи, Люк. Поговорим утром. «Если будешь в состоянии» — продолжил голос в голове. Некоторое время Дилюк капризничал, посылал его, но вскоре бездумно опустил руки и уснул. Кэйа тяжело вздохнул. — Какой кошмар… Рыцарь смотрел, как он спит, и занимался самобичеванием. Дилюку снился чудный сон. Он не помнил, когда в последний раз ему снилось что-то помимо кошмаров, нечто прекрасное, далекое, такое печальное, но приятное. Он держал Кэйю за руку, а затем тогда еще юноша вырвался и побежал вперед, цепляя репейники на одежду в высокой траве. Его яркая макушка виднелась впереди, как точка финиша, и Дилюк сорвался с места следом. Мальчишка бежал вперед за ним так быстро, что в груди не хватало воздуха. Кэйа бежал вперед, дальше, задорно смеясь и сгребая попадавшиеся на пути цветы. Дилюк оказался так далеко. Он смотрел на себя и Кэйю, как они вместе падают в высокую траву, скатываются в овраг, а затем начинают в шутку драться. Кэйа поддавался ему, потому что все же был несколько больше Дилюка. Мужчина смотрел на них, а по его щекам катились слезы. Ему так хотелось подойти к себе, крепко обнять и сказать, что все будет хорошо, но сильнее хотелось еще крепче обнять синеволосого мальчишку, так старательно пытающегося сплести для него венок из полевых цветов. Тогда Дилюк понял, чем еще, помимо алкоголя, солнечной пыли и холодом пах Кэйа. У него был запах полевых цветов. Мужчина едва проснулся, на грани сна ощущая этот запах. Спина нещадно болела — наверняка последствия неудобной позы, — а голова трещала так, что Дилюку казалось, будто он слышал шаги каждого человека в Мондштадте. Рядом с ним замельтешила тень. С губ сорвался страдальческий стон — во рту пересохло, словно он наглотался песка. — Как спалось? — безэмоционально отозвался Кэйа на его мучения, — знаю, штука отвратительная. Но я пытался предостеречь тебя. — Кэйа, иди в бездну!.. Почему так рано… — Уже вечер, Дилюк, ты проспал почти сутки, — спокойно ответил Кэйа и тронул его за плечо, но мужчина грубо отпихнул его и отвернулся. Кэйа снова настойчиво повторил движение крепкой рукой, — повернись. Тебе надо выпить это. — Архонты, меня сейчас стошнит… Кэйа едва успел схватить его за волосы и соорудить хвост, прежде чем мужчину вырвало с весьма характерными звуками. — Скоро станет лучше, — вздохнул Кэйа, ободряюще постучав по его плечу, — зато тебе было весело. А уж как мне будет весело отмывать полы… — Пошел к черту! Альберих усмехнулся со словами "Пойду, не сомневайся", и протянул ему стакан с водой, на дне которого шипел порошок. Дилюк, прищурившись, посмотрел на воду. — Что это? — Розария зарекомендовала как лучшее средство от похмелья, — Дилюк почти залпом выпил воду, потому что невыносимая жажда мучила горло, — всего-то костная мука и вода. — Гадость. Моя голова сейчас развалится. — Тут я, увы, никак не помогу. В моем доме уже давно не водится чего-то соленого. — Если бы я знал, что такое будет, я бы на твоем месте бросил пить. — У всего есть последствия, — Кэйа поставил стакан на стол, — запретный плод сладок, притягателен. К тому же ты выпил целых две бутылки, Люк! Две! Архонты, это даже мне было бы трудно осилить. — Заткнись, иначе следующим, на что меня стошнит, будешь ты. — Ты не проспал неделю, что-ж, это хорошо. Но ты же помнишь, что… Сегодня последний день. Я просто напоминаю. Дилюк протер глаза. Тонкий намек оказался не тоньше листа бумаги. Он скинул одеяло и оглядел себя. Вопрос почему он почти голый остался в голове, поэтому мужчина посчитал лучшим решением не задаваться им; снова закутался в одеяло и спустил ноги. — Да. Кто-нибудь приходил? — Барбара заглянула. Снова таблетками меня поила. — Дилюк кивнул. — Вздрогнула, увидев на диване храпящего тебя. — Ты доигрался, щенок! Вечер приближался неумолимо быстро. И как бы сильно Дилюку не хотелось закрыться у себя в комнате и проспать до окончания века, он заставлял привести себя в порядок, мотивируя тем, что совсем скоро все это закончится. Кэйа вернется в норму и ему снова можно будет выходить на улицу. А Дилюк вернется к работе в таверне. Несмотря на то, что голова все еще трещала, а в животе образовалась дыра, мужчина держался стойко. Противоречивые чувства не давали покоя. Отчего-то руки Дилюка дрожали в нехорошем предчувствии, а ладони потели. Они бродили по центру Мондштадта до полуночи, общаясь на посторонние темы. Но к его удивлению Кэйа коснулся тонкого разговора. — Давай сыграем в пять вопросов. Я задаю пять вопросов, а ты честно на них отвечаешь. Если же я угадываю, что ты отвечаешь неверно, то ты задаешь пять вопросов мне. Дилюк хмыкнул, но согласился. Кэйа странно улыбнулся. Он красиво выгнулся и сделал шаг, развернулся к нему лицом и медленно пошел задом наперед. — Скажи, Люк, — хитро прищурившись, начал он, — если бы ты жил, как все простые люди, какой интерес ты бы себе выбрал? Дилюк подумал. Он ожидал разных вопросов, но этот в последнюю очередь. Кэйа мог бы спросить что-то более интересное. — Хм. Наверное, я бы ходил в театр. — Вот оно как? — Кэйа вскинул брови в удивлении, словно расспрашивал маленького мальчика. — Да. Люди играют роли в жизни каждого, в той или иной степени затрагивают ее. В театре все иначе — забавно наблюдать, как типичные лизоблюды натягивают маски, чтобы притвориться кем-то. — Я думаю, ты ответил правду. У тебя глубокое чувство восприятие метафор, мастер Дилюк, — прыснул Кэйа. — Не могу сказать о вас, офицер, того же самого, — на мгновение он улыбнулся, и рыцарь успел поймать эту улыбку и наверняка запечатлеть в памяти, — кхм, следующий вопрос. Кэйа театрально вздохнул. — Что думаешь о любви? Дилюк нелепо посмотрел на него. Из-за своего замешательства чуть не столкнулся с прохожим. — Это общий вопрос. Конкретнее не придумал? — Что ты думаешь о любви? Семья, дети, личная жизнь? Как бы ты это устроил? Дилюк долго не отвечал. Они шли по дорожкам из брусчатки, наслаждаясь вечером. Прошли главный памятник Архонта, задержались у него, поглядывая на небо и проходящих мимо людей. Кэйа не торопил его, давая мужчине насладится тишиной. А возможно он думал, и если бы Кэйа спросил его, он бы не услышал. Глядя на мужчину, который поправлял края сюртука, рыцарь вздыхал так тихо, что невольно задумывался о чем-то далеком и непостижимом. Рангвиндр смотрел в его глаза и видел в них ответы, скрытые мотивы и все, что только мог увидеть. — Я думаю, — начал Дилюк, но замешкался, — только теоритически… у меня была бы небольшая, но дружная семья. Напоминала бы наши дни, проведенные с Кли. Я бы вставал с любимым человеком на рассвете, целовал его, а затем, попрощавшись с ребенком, отправился на работу. Как по мне все размеренно. Кэйа прямо смотрел на него. Взгляд раскаленной иглой забирался под одежду. — Дилюк, — почти строго позвал рыцарь, — ты сказал его. Мужчина ощутил, как горит тело. Горит живот, грудь, глотка, подбираясь выше и выше к щекам, к лицу. Страх сковал тело, во рту пересохло. — Я сказал то, что сказал. Но в мужчинах я… Не заинтересован. Судя по небольшой паузе, он сам так не считал. Или запутался. — Следующий. — Люк, — Кэйа посмотрел на него печальными глазами с нотками иронии, — ненавидишь ли ты меня до сих пор? Дилюк бросил беглый, пугливый, обреченный взгляд почти мгновенно. Снова долго молчал, обводя пяткой на проложенной дороге камень. Оперся о каменную преграду и усмехнулся. — У тебя все еще три вопроса. Кэйа усмехнулся следом, выдавив облегченный смешок из груди, затем встал рядом. Дышать от осознания стало легче. — Действительно ли жизнь скитальца, который ничего не добился, и только глушит боль выпивкой, дороже жизни честного человека, который незаслуженно потерял все? Взгляд Дилюка стал еще тверже. Плечи выглядели каменными — Кэйа был уверен, что если бы положил на них руку, они оказались бы очень напряженными. — Глупый вопрос. Пять мои. — Дилюк, на этот вопрос не действуют правила. Я хочу, искренне хочу, чтобы ты сказал мне правду. Считаешь ли ты мою жизнь дороже своей? Почему? Дилюк посмотрел на него так, словно сейчас сорвется с места и убежит. Но ступор охватил ноги — он бы не смог сдвинуться, даже если бы захотел. Мужчина убрал с лица волосы и стойко выпрямился. — Полуправда считается? Если да, тогда скажу, что смогу. — он повернулся и облокотился о перегородку. — Потому что только ты знаешь, сколько боли я причинил людям вокруг себя. Я лишился последнего дорогого человека из-за принципов. Кэйа, знай, что если ты перейдешь мне дорогу, я убью тебя без колебаний. Для меня это будет честью. Иначе я не могу. И ненавижу себя за это. В конце концов… Что бы ты выбрал — весь мир или одного человека? Жертвовать столькими людьми, Кэйа, подумай. Рыцарь дернул кончиками губ, хрустнул пальцами. — Ты для меня и есть весь мир. — Дилюк тяжело выдохнул себе в грудь, прикрыв глаза. — Но ты прав. Как рыцарь Ордо Фавониус я не потерплю позора, который не смыть вовек. Для меня также будет честью убить тебя своим оружием. Дилюк улыбнулся, и улыбка не вышла фальшивой. Кэйа улыбнулся следом. Его поняли, его действительно поняли. — Полагаю, мы можем гордиться друг другом. И да… Я ответил на сразу два твоих вопроса. Остался последний. Кэйа подошел ближе к нему, принял его позу и задрал голову назад, глядя в небо. — Я могу рассчитывать на конфеты с кагором в следующий раз? Дилюк прыснул и они рассмеялись. — Конечно. Я куплю тебе конфеты. Праздник должен был закончиться с минуты на минуту. Рыцарь и Дилюк устроились у фонтана, и мужчина смотрел на его непривычно ссутуленный из-за роста силуэт, бледную кожу. Иногда его потряхивало, тогда Кэйа хмурился, на мгновение забывая о Дилюке. Во взгляде рыцаря таились такие глубокие печаль и боль, что это разрывало сердце Дилюка. Ему хотелось вернуться в прошлое, чтобы вернуть все на место, взять Кэйю за плечи и сказать, что он его брат, его семья. Но он смотрел в небо в тихом ожидании салюта. «Скоро все закончится. Я точно все исправлю». Решительность в своем внутреннем голосе придала ему сил. Если он не решится сейчас, то будет жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Он должен все вернуть ради Кэйи, ради Крепуса. — Кэйа, — позвал он и чуть наклонился, — посмотри на меня. Рыцарь улыбнулся и перевел глаза на него. О, этот взгляд! В нем сияли, казалось, тысячи — нет, миллионы вспышек салютов, взлетевших в небо и озаривших его. Они были так глубоки, эти глаза, само ледяное зеркало души, глаза, смотрящие на Дилюка с непривычной нежностью, далекой и дикой. Дилюк помнил лиловое небо рассвета. Такое необычайно раннее утро засело в его памяти, отзываясь особыми чувствами. Если бы кто-то спросил, какое воспоминание с Кэйей он ценит больше всего, он бы, даже не задумываясь, сначала вообразил тот самый пейзаж — летящие по небу розовые облака, свободных птиц, колышущиеся бутоны спящих цветов в поле. А любимым это воспоминание было, потому что Крепус разбудил его и Кэйю ни свет ни заря, чтобы показать рассвет из окна своего кабинета. Дилюк, сонный, невероятно сонный, едва сдерживался, чтобы не зевать, не пожаловаться, после того, как всю ночь смеялся с Кэйей, а когда отец, осторожно коснувшись их спин, подвел к окну и указал на небо, он замер. Оно было таким чудесным, словно Архонты сами окрасили небосвод. — Знали ли вы, — тихим голосом начал он, наклонившись к ним, — что когда художник умирает, Архонты разрешают ему раскрасить небо напоследок. Поэтому иногда мы видим такие чудесные рассветы и закаты. Погладив и взьерошив волосы Кэйи, Крепус улыбнулся. — Смотрите в оба, мои любимые дети, смотрите, и видите. Не позвольте ситуации взять вверх над вами, замечайте потрясающие вещи во всем. Тьмы много, но света больше. Крепус говорил это с такой осторожностью, будто преподносил им хрустальные цветы, а затем трепетно целовал во взъерошенные макушки. Тогда для Дилюка его слова были не более, чем бессмыслицей. Но сейчас он понимал, что смотреть и видеть — не одно и то же. Он смотрел на брата и действительно видел. Он понял, что отец имел ввиду. — Кэйа, прости меня за все. Мое отношение к тебе было ужасным. Я не подумал, как больно тебе было тогда, когда умер мой… Наш отец. Я предал тебя. Я ранил тебя. Не только физически ранил — сейчас на твоем теле остались шрамы в напоминание того дня — но и душевно. Каждый день ты испытывал боль. А я бежал от тебя и игнорировал. Игнорировал проблемы единственного человека, который действительно дорог мне. Вернись ко мне, прошу, и мы с тобой исправим все. Я исправлю, обещаю. Ты нужен мне. Кэйа смотрел на него, отключившись от реального мира. Время как будто замерло. Салюты, брызги фонтана, очарованные восклики людей — все это было таким пустым, мелким. Рыцарь усмехнулся и почти совсем как отец погладил его по голове. — Дилюк, — прошептал, а затем наклонился к нему и быстро чмокнул в губы. Мужчина не отскочил, не дернулся и даже не пошевелился. Не почувствовал отвращения или неприязни. Лишь прерывисто вздохнул и коснулся руками своих губ. Хлопки в небе, сопровождаемые воодушевленным криком людей, исчезли на фоне. Свет постепенно угасал. Салюты закончились. Минуты бесконечного ожидания плавно перетекали в панику Дилюка и недоумение Кэйи. Они переглядывались в непонимании, оглядывались на людей. — Дилюк, почему ничего не происходит… Полночь прошла. Изменений не произошло.