I believe

Нежный

взгляд на первый ряд

Там вместо глаз нули.

В который раз готов на все

Всем дать своей любви.*

— Я пришел к тебе, чтобы узнать как ты. Тихий голос на грани отчаяния становился все тише и тише. Дилюк стоял на негнущихся ногах перед стойкой и до дыр тер пятно на столе. В мрачном освещении таверны волосы Дилюка казались почти каштановыми с ониксовыми прядками. Глаза блестели жженым янтарем. Они смотрели прямо в душу синей бездне напротив. Но в фениксовых глазах, в этих бескрайних горячих просторах застыло что-то живое — бабочка, угодившая в смолу, ставшая янтарем. Кэйа все смотрел на него и говорил то, о чем думал. Из-за количества выпитого вина в глазах двоилось, блики увеличивались, яркие искры и пронзающие огненные стрелы плясали в отражениях глаз Дилюка, на его волосах. Кэйа протянул тонущую в воздухе руку к его лицу, но как только кончик единственного пальца коснулся бледной кожи мужчины, как тот отвернулся. Рука, облаченная в перчатку, упала на стол. В этот момент рыцарю захотелось провалиться сквозь землю от стыда, безнадежности, осознания никчемности своих намерений. Кэйа усмехнулся, закрыл глаза ладонями и тяжело вздохнул с протяжным стоном. Дилюк стоял в стороне во власти тени, смотрел, слышал, как искренние слезы снова капают на стойку. — Поговори со мной, — шепот вышел настолько тихим, что его никак нельзя было расслышать, если не прочитать по губам. Кэйа тут же убрал руки с лица, от прежних слез не осталось и следа. Он улыбнулся одной стороной, медленно встал и направился к выходу из таверны. Дилюк ненавидел, когда тот останавливался у самого порога, замирал, не оборачивался, не прощался… Просто стоял минуту, затем уходил, так и не получая от холодного Дилюка ни слова. Шел дождь, Кэйа вышел из таверны и стало совсем тихо. Тьма на улице и паршивая погода только выводили мужчину. Он коротко вздохнул, оперевшись о барную стойку, гневно засопел и ударил кулаком с выступающими венами по столу так, что позади на полках затряслись бутылки. Секундный всплеск гнева был потушен упавшими на лицо прядями волос. Он стянул резинку, освобождая все волосы, бросил мимолетный взгляд на дверь, на вечное пятно стойки и скрылся на втором этаже. Он не помнил, когда все было действительно хорошо. Уже много лет назад? Когда он в последний раз засыпал, не думая о Кэйе? Мужчина открыл пустые глаза. В неудобной позе лежа затекла рука. Как только в комнате стало чуть светлее, чем ночью, он скинул руку на пустое место рядом с собой, поводил, словно ища кого-то (никто не спал рядом с ним), затем встал и понял: ему не нужна такая кровать. Потащил себя умываться, худо-бедно заплел волосы. В свой единственный выходной на неделе он впервые планировал не делать ничего, кроме самобичевания. Статный силуэт мужчины уже долгое время стоял у своего рабочего стола, не решаясь взять потрепанную временем книгу. Он уже давно хотел прочитать ее, но теперь от одного взгляда на нее ему становилось хуже. Дилюк нахмурился, взял ее, даже не рассмотрев, и бросил в ящик. С глухим стуком книга скрылась от его глаз. Дилюк прошелся по комнате, окинув беглым взглядом свой скудный холостяцкий интерьер, затем, подкатив рукава рубашки, подошел к окну и распахнул его. Химическая какофония слияния разнообразных запахов ударила в нос. Запах размокшей земли после вчерашнего дождя, сырости, табака — от этого всего уныние только сильнее нахлынуло на и без того истерзанную душу. Вчерашний вечер вполне отчетливой болью отпечатался в памяти. Кэйа заявился в вечернюю таверну как ни в чем ни бывало, окинул последних присутствующих беглым взглядом и неуклюже свалился на стул у стойки. Первое, что испытал Дилюк — недоумение — такие чувства, как гнев, разочарование, бессилие, бешенство чередом покинули разум. Дилюк после ночами проклинал его, презирал, со всем омерзением ожесточенно подбирая ругательства в его сторону, а Кэйа… Кэйа заваливается в таверну после признания так, словно ничего и не было. Признания в любви от сводного брата, которого Дилюк ненавидит. Для молодого мужчины это стало не только ударом, но и лишним поводом возненавидеть Кэйю за его наигранную влюбленность в него, за его горящие льдом глаза, полные надежды. Сам факт возможности этого был омерзителен для Дилюка, и ладно если бы это было сном, разыгравшимся воображением, да чем угодно, но только не правдой. Когда рыцарь появился в таверне, он привычно заказал выпить чего-то крепче. Не будь здесь посторонних людей, Дилюк выпроводил бы его силой, пинками, лишь бы не видеть его лицо. А Кэйа все выпивал и выпивал, и с каждой кружкой его взгляд становился более туманным, глупым, но таким чувственным, а щеки начинали причудливо пылать жаром. Когда все ушли из таверны и Дилюк повесил вывеску, он не собирался обращаться к рыцарю, надеясь молчанием передать, что ему пора бы свалить куда-то. Кэйа не понимал этого, или отказывался понимать, начинал бормотать всякую чушь, надеясь связать ее в предложения и наделить смыслом, но Дилюк пустым взглядом с едва читаемым гневом смотрел на его руки. — Я настолько противен тебе? — Да, — не задумываясь о последствиях, сказал Дилюк. — Прости меня. — Нет. Убирайся. Я иду спать. Тогда они замолчали оба. Шум дождя за дверью таверны прерывал потоки мыслей. Слабо мерцающий свет в канделябрах отражал острые тени на теплых стенах. — Убирайся, я сказал. Я не хочу тебя слушать. Дилюк нисколько не желал разговаривать с Кэйей, особенно вечером в конце трудной недели. Он сверлил рыцаря неприязненным взглядом, словно перед ним сидел не брат, а нищий клошар. — Я прошу тебя, я очень хочу сказать тебе… — Заткнись уже. Меня достали твои детские выходки, оправдания, ты выводишь меня из себя, чокнутый кретин, — Дилюк скалился, готовый вот-вот зарычать на него, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не врезать ему. Он вышел из-за стойки, широким шагом подскочил к двери, раскрыл ее навстречу ливню и приглашающим взмахом руки указал дорогу. — Пошел вон, — тон, с которым было это сказано, эхом пронесся по помещению. Дилюк посчитал, что это было весьма внушающе, но Кэйа даже не сдвинулся с места. Он водил пальцем по гравировке монеты на столе, буравя точку в столе пустыми глазами, полными разочарования. — Я пришел к тебе, чтобы узнать как ты.