Sanguine

После этого поведение Чу Ваньнина резко изменилось. За прошедшие годы он ослабил свою бдительность, но Тасянь-Цзюнь заметил это лишь тогда, когда она вернулась, а Чу Ваньнин смотрел на него со смесью сожаления и опаски. Как будто он пытался разработать план или решить сложную дилемму. Пожалуй, именно поэтому Тасянь-Цзюнь был так встревожен всякий раз, как покидал его. Днем и ночью он расставлял по территории Павильона Алого Лотоса своих самых верных стражников. Если ему приходилось отлучаться более чем на сутки, то после он спешил вернуться и требовал отчета обо всем, что произошло. Чу Ваньнин не привык к такому вниманию. Тасянь-Цзюнь слишком часто притрагивался к его животу, и Чу Ваньнин с негодованием оттолкнулся от стола, взмахнув рукавами. — Никаких изменений пока нет, — сказал Чу Ваньнин. — Откуда ты знаешь? Ты проверял? Чу Ваньнин сверкнул глазами. Кроме того, Тасянь-Цзюнь был очарован, заметив, что Чу Ваньнин покраснел. Это было достаточно редкое зрелище, чтобы заставить Тасянь-Цзюня ликующе ухмыльнуться. Ему не нужно было искать объяснения этому восторгу. Ему нравилось унижать Чу Ваньнина. Именно по этой причине он изначально хотел, чтобы Чу Ваньнин родил ему ребенка: высшей формой унижения для Бессмертного Бэйдоу было забеременеть от семени его низменного, грязного, похожего на зверя ученика Мо Жаня. Он протянул руку и вновь бережно погладил Чу Ваньнина по животу. По большей части в эти дни он прикасался к Чу Ваньнину исключительно осторожно. Тасянь-Цзюню это нравилось. Было в этом что-то пьяняще-удовлетворительное. Возможно, причиной тому было осознание, что ненавистный ему человек окончательно разбит, и не нужно прилагать никаких усилий, чтобы прикоснуться. Во всяком случае, лекарь предупредил его, что не стоит подвергать тело Чу Ваньнина нагрузкам, кувыркаясь с ним в постели и оставляя синяки. — Может, ты и не замечаешь никаких изменений, но лекарь сообщил, что ребенок быстро развивается. Чу Ваньнин с опущенными ресницами наблюдал за рукой Тасянь-Цзюня. Его раздражало, что Тасянь-Цзюнь так настойчиво прикасался к нему. А может, за этим чувством скрывались страх и отвращение к тому, чему подвергнется его тело. Как бы то ни было, Тасянь-Цзюнь чувствовал, что плывет в облаках полного удовлетворения. Он полностью подчинил себе этого ненавистного человека. — Почему бы тебе не съесть побольше? Этот Достопочтенный сам все приготовил. Чу Ваньнин в изумлении бросил на него взгляд. Правда заключалась в том, что Тасянь-Цзюнь опасался попыток отравить маленького принца в теле Чу Ваньнина. Он также знал, насколько Чу Ваньнин привередлив в еде: он скорее заморит голодом себя и маленького принца, чем съест кусок говядины, который покажется ему слишком пахучим. Пришлось бы потратить немало времени, чтобы объяснить поварам, как приготовить блюда, чтобы Чу Ваньнин согласился их съесть. Поэтому... из практических соображений, а также ради здоровья и безопасности его маленького принца, Тасянь-Цзюнь готовил еду сам. В ожидании он лукаво следил за тем, как на лице Чу Ваньнина промелькнет хоть малейший намек на благодарность или удовлетворение. Конечно же, Чу Ваньнин нахмурился. Казалось, что единственной его реакцией на эту новость было замешательство. Тасянь-Цзюнь стиснул зубы от новой вспышки ненависти. — Для маленького принца, — подчеркнул он. — Принца? — спросил Чу Ваньнин. Тасянь-Цзюнь растерянно застыл, словно его поймали за хвост. Он не хотел говорить это вслух; это вырвалось у него, поскольку он спешил пояснить, что готовил не ради Чу Ваньнина. Он хотел второпях скрыть свой постыдный порыв сентиментальности. Очень опасно рассказывать врагу о том, чем дорожишь. Но в глазах Чу Ваньнина мелькнула какая-то искра. Такая, какую Тасянь-Цзюнь не видел за все восемь лет их брака. Он бы не заметил ее, если бы с тоской не подумывал о небольшой похвале за приготовленную им еду. Это была надежда. Чу Ваньнин смотрел на него с маленьким проблеском надежды в своих прекрасных, свирепых глазах феникса. Тасянь-Цзюнь почти с отчаянием напомнил себе: «От природы дурной характер не поддается исправлению». Какая надежда? Какая разница, надеялся ли сейчас Чу Ваньнин? И все же. — Этот достопочтенный - отец ребенка, — с гордостью заявил Тасянь-Цзюнь. — Разумеется, он будет принцем. Чу Ваньнин моргнул, его ресницы казались особенно мягкими на фоне этого неуверенного выражения. Тасянь-Цзюнь почувствовал, как его лицо пылает. Он молниеносно взял палочки, чтобы поднести кусочек еды ко рту Чу Ваньнина. — Ешь, — приказал он. — Маленькому принцу нужна пища. Чу Ваньнин колебался. Тасянь-Цзюнь знал, что тот отвергнет его предложение: он сделал это только для того, чтобы отвлечь Чу Ваньнина от позорного проявления слабости Тасянь-Цзюня. Действительно, Чу Ваньнин оттолкнул его руку. Но потом он безропотно доел остатки еды. Тасянь-Цзюнь сидел и молча наблюдал за ним все это время, однако сердце его нестерпимо сжалось и пылало.