Влюблённый волк уже не хищник

      День, в общем и целом, начинается так же, как и любой другой.       Антон выходит из душа, облегчённо вдыхая свежий прохладный воздух — рано или поздно любовь к горячему душу его погубит, и тут уже никакая хвалёная регенерация не спасёт его волчью задницу, — вытирает волосы огромным махровым полотенцем, привычно закидывает то сушиться на ближайший дверной косяк и топает в сторону кухни, оставляя на полу после себя мокрые следы. Там он ставит чайник, берёт из холодильника яблоко и, недолго думая, хватает в руки телефон. Заученным движением человека, который сначала бездумно оставляет свою почту на каждом втором сайте, а потом забывает отписаться от кучи рекламных рассылок, он смахивает одно уведомление за другим и вдруг удивлённо замирает, увидев новые сообщения в чате с лаконичным названием «псарня».       Это единственный общий чат, в котором Антон никогда не отключает уведомления, потому что, несмотря на идиотское название, которое Эд выдумал пару месяцев назад на пьяную голову, именно там всегда обсуждаются самые важные и срочные вопросы, касающиеся всей стаи разом. Поэтому он как можно скорее вводит пароль и заходит в мессенджер, надеясь, что ничего страшного не случилось. Как будто им и так проблем не хватает.       Егорка Булаткин 10:34       Арсений, ты ведь вернёшься к полнолунию?       Арс 10:37       Да       Егорка Булаткин 10:38       класс       Интересно, думает Антон, вгрызаясь в яблоко, куда это их Арсений уже успел умотать? Первый вариант, пришедший на ум, откровенно говоря, не сулит им ничего хорошего, поэтому Антон открывает Инстаграм, заранее нахмурившись. Это вроде закона вселенной или закона Ома (что там постояннее, Антон не шарит): хочешь узнать, где носит Арсения Сергеевича — открывай Инстаграм, потому что тот выкладывает в него что-то с завидной периодичностью.       И точно. Стоит приложению открыться, Антона тут же встречает очередная публикация arseniyspopov. Геолокации нет, но Антон и без неё моментально узнаёт город за спиной довольного Арсения.       Блядский, будь он трижды проклят, Питер.       Не то чтобы у Антона были какие-то скверные чувства конкретно к северной столице, нет, все вопросы и претензии были к её обитателям — и то далеко не ко всем, лишь к отдельно взятым личностям. Впрочем, у них с этими отдельно взятыми всё было взаимно.       Остаток яблока он дожёвывает с особой злостью, думая, как же лучше поступить. Для начала он лайкает фотографию Арсения (тоже с особой злостью, искренне надеясь, что Попов это как-нибудь почувствует сквозь разделяющие их километры и социальную сеть), выкидывает огрызок и, с тоской взглянув на только вскипевший чайник, начинает собираться.       «Собираться», конечно, громко сказано. Он накидывает первую попавшуюся чистую толстовку, натягивает джинсы и, наспех обувшись, вылетает из квартиры, надеясь, что ему повезёт и он приедет вовремя.       Вселенная, по всей видимости, сжаливается над ним или решает как-то загладить свою вину за Арсения в его жизни, потому что в суши-баре у барной стойки его встречает удивлённое лицо Эда. Иногда у Антона закрадываются подозрения, что тот устроился именно сюда только, чтобы всеми возможными силами избегать их с Поповым (если так, то Эда ждут плохие новости: они с Арсом уже который год делят пальму первенства в соревновании упрямых баранов). Чудом не запнувшись о порожек, он усаживает свою задницу на высоченный стул и, взяв для приличия в руки меню, заходит с козырей:       — Какого хуя Арсений в Питере?       Приличие у него, очевидно, заканчивается на меню.       — Ля, приплыли, — тянет в ответ Эд и продолжает протирать бокалы, не обращая никакого внимания на помеху его чудесному дню, которая удобно расположилась прямо по курсу. — Я ему кто, нянька, что ли?       — Ну, Э-эд…       — Да я реально не ебу, что Арс там забыл, Тох, — Выграновский, безразличный к показательному нытью, пожимает плечами. — Не пробовал, ну, я даже не знаю, — он выдерживает театральную паузу, и в очередной раз становится очевидно, почему они с Арсением так хорошо спелись, — спросить у него самого?       Антон тяжело и, может быть, чересчур драматично — тут, как говорится, с кем поведешься — вздыхает.       — Подумал, вдруг ты знаешь, зачем его туда понесло, — он неопределённо машет рукой, — и решил сначала спросить у тебя.       Во взгляде Эда проскальзывает что-то среднее между умилением и жалостью — так смотрят на неуклюжих оленят, которые только-только учатся вставать на ноги. Его, очевидно, так и подмывает спросить, зачем Шастун ради этого притащился в бар, но он сдерживается, и за это Антон ему благодарен. Потому что и сам не уверен, что знает ответ на этот вопрос.       Мысль об Арсении, который в одиночку ломанулся в Санкт-Петербург без каких-либо видимых на то причин, заставляет Антона испытывать почти бесконтрольную тревогу. Чувство отвратительное, от него что-то внутри сжимается, не давая спокойно сидеть на месте.       Может быть, к Эду Антона притащило не столько здравым смыслом и сознательным решением, сколько чем-то инстинктивным. Волчья натура Антона, как ни крути, всегда нуждается в постоянном контакте с другими волками, тем более с собственной стаей, а уж в стрессовой ситуации он и вовсе готов превратиться в лабрадора, лезущего ко всем и каждому за порцией обнимашек.       А, может, всё куда менее прозаично, и Антон просто пытается избегать прямого контакта с Арсением, пока им руководят тревога и злость.       Выграновский понятливо хмыкает — Антон ему даже завидует, потому что сам он ни черта не понимает — и ставит на барную стойку чашку ароматного зелёного чая.       — Чай? — спрашивает Шастун, вопросительно косясь на чашку.       — Ну, не алкашку же на тебя переводить, — смеётся Эд.       Логично, конечно, думает Антон. Без настойки аконита любой алкоголь на них действует так же, как какой-нибудь кефир, а чай, в отличие от откровенно крепких напитков, которые они обычно и разводят аконитом, хотя бы приятный на вкус.       Антон принюхивается, пытаясь определить, что именно ему заварил Эд, но идея оказывается провальной: в нос ударяет такое количество резких фруктовых и цветочных ароматов, что разобрать в этом что-то конкретное не представляется возможным. Шастун не сдерживает горестного вздоха: он-то любит жасминовый.       — И Арсу всё-таки напиши, — добавляет Эд, умело игнорируя чужие вздохи, и возвращается к своим недотёртым бокалам.       Антон послушно утыкается в телефон и предпочитает делать вид, что, несмотря на великолепный слух, не слышит брошенное следом: «Бля, ну как дети малые».       Антон 12:01       я же просил пока не ездить в питер       Это не очень похоже на вопрос, который изначально намеревался задать Антон. Это, стоит признать, больше похоже на претензию — и это одна из причин, почему он не хотел связываться с Арсом сегодня, — но исправлять что-то уже поздно, потому что буквально через минуту Арсений появляется в сети и читает сообщение. Глядя на щекочущее нервы «Арс печатает…», Антон нетерпеливо тарабанит пальцами по барной стойке, пытаясь заранее угадать настроение Попова.       Арс 12:02       У меня всё под контролем, я завтра уже вернусь.       Стоит только прочитать ответ, зелёный кружок рядом с фоткой Арсения пропадает, и Антон раздражённо откидывает телефон на стойку. Что у него под контролем? Что у него, блять, может быть под контролем в чужом городе, полном волков, которые спят и видят, как бы им выпотрошить Шастуна и всю его стаю?       — Да блять, — шипит он сквозь зубы, не обращаясь ни к кому конкретному и с силой сдавливая пальцами переносицу.       В голосе у него проскакивает чуть больше рычащих ноток, чем положено, особенно учитывая тот факт, что в сказанных им словах в принципе отсутствует буква «Р», и Эд моментально подскакивает ближе.       — Эй-эй, не кипишуй, — он суетится, пытаясь перехватить взгляд Антона, — во-первых, смотри не поцарапай мне стойку, а то как я потом это начальству объяснять буду? Простите, Виктор Сергеич, мой мохнатый друг дал ебу? Во-вторых, никто не осмелится тронуть эмиссара, вернётся твой Арс.       Антон сдерживает желание недовольно закатить глаза — должен произойти конец света, чтобы он позволил себе так потерять контроль.       — Да дело даже не в этом, просто не хочу лишний раз провоцировать Белого, — начинает отвечать Антон, заворожённо глядя, как чаинки в кружке плавают по кругу, и подпрыгивает на месте, только сейчас до конца осознав фразу Выграновского. — В смысле «мой»? С чего бы ему вдруг быть…       — Ой, Тох, — перебивает его Эд, отмахиваясь от него полотенцем, как от мухи, — пей уже свой чай.       Антон, до сих пор сидящий с открытым на полуслове ртом, неожиданно тушуется под тяжёлым взглядом Выграновского, в котором, кажется, яркой неоновой надписью транслируется «мой друг долбоящер кто-нибудь сэнд пожалуйста хелп».       Поэтому он послушно делает глоток чая и пытается понять, из-за чего вообще так завёлся.       Конечно, будь Арсений полным идиотом, то, так опрометчиво сунувшись в Питер, мог бы подвергнуть опасности не только свою бедовую голову, но и всю стаю. Но Арсений, во-первых, совершенно точно не идиот, и Антон уверен, что тот действительно сначала десять раз обдумал свои действия. Во-вторых, он, по неизвестным и непонятным самому Шастуну причинам, влюблён в Санкт-Петербург всей своей колдовской душой, и запретить ему кататься туда было бы форменным кощунством — да и разве можно запретить что-то человеку, которого вся стая дружно окрестила вольной птицей. И наконец, в-третьих, Антон, несмотря ни на что, доверяет Арсению как самому себе.       По-другому попросту нельзя.       Будучи альфой и эмиссаром, они буквально являются сердцем и душой своей стаи, и зачастую именно от их умения слаженно работать друг с другом, понимать друг друга с полуслова и полувзгляда зависят жизни всех остальных. И в тех вопросах, которые касаются стаи, они действительно всегда безоговорочно понимают друг друга (сказываются годы, проведённые под не очень гордым девизом, когда-то высказанным Димкой Позовым: «Эта стая держится только на Антоне, Арсении и добром слове»), а вот в остальных — не всегда. Но они стараются, честно, и за столько лет научились приходить к компромиссам, предварительно не выбешивая друг друга до белого каления.       Антон допивает чай, чувствуя, как душившее до этого напряжение наконец-то отступает, и засматривается на фотографию эклера в меню, но вездесущий Эд тут же оказывается рядом и заговорщическим тоном заявляет, что эклеры вчерашние, и лучше их не брать. День, так обыкновенно начавшийся, по скромному мнению Антона, с каждой минутой становится всё хуже и хуже: он не удивится, если к вечеру по телевизору скажут, что на Землю летит метеорит.       — Тох, — неожиданно серьёзно начинает, наконец, справившийся с бокалами Эд, и Шастун заинтересованно поднимает на него взгляд.       — Что такое?       Эд вдруг мнётся, пытаясь сформулировать мысль, и Антон понимающе ухмыляется: в этом мире осталось не так много тем для разговоров, способных хоть немного смутить Выграновского. Вообще-то, всего одна.       — Не ссы, всё с Егором нормально будет, — уверенно заявляет он, нисколько не сомневаясь в собственных словах. — Он не первый и не последний, у кого проблемы с контролем, справимся постепенно.       — Да я понимаю, — отмахивается Выграновский, который и сам когда-то через это прошёл. — Но он сам загоняется так, шо пиздец, я уже не знаю, что ему говорить.       Антон задумчиво чешет подбородок, отстраненно замечая, что зря сегодня не побрился, и мысленно прикидывает их состав на ближайшее полнолуние. Картина выходит несколько удручающей: молодняка, у которых до сих пор плохо получается контролировать обращение, выходит чуть больше, чем хотелось бы.       — Ща, — красноречиво отвечает Шастун и снова хватается за телефон, открывая «псарню». Эд, краем глаза следящий за его действиями, подло (и гордо) хихикает.       Антон 12:10       отпишитесь, кто в субботу будет у Паши       Он надеется на то, что на этой неделе среди них будет достаточно взрослых и опытных волков, чтобы в случае чего помочь другим.       Дело в том, что первые несколько месяцев после обращения всегда самые сложные: внезапно при любом эмоциональном всплеске — положительном или отрицательном, неважно — наружу начинает рваться зверь, жаждущий крови, и научиться его сдерживать — это колоссальная работа над собой, к которой не все оказываются готовы. А первые полнолуния это вообще отдельная тема, потому что многие банально теряют контроль, отдаваясь животным инстинктам, которые затуманивают разум похлеще любого наркотика.       Сам Антон, будучи рождённым оборотнем, никогда с таким не сталкивался. Он всю жизнь существует с ощущением дикого зверя под кожей, готового вот-вот вырваться на волю, и единственным действительно трудным периодом для него стал подростковый возраст, когда гормоны шалили так, что сносило крышу. Но даже тогда у него, всегда отличавшегося прекрасным контролем, за который, по всей видимости, пришлось расплатиться несвойственной оборотню неуклюжестью, не было по-настоящему серьёзных проблем. Во всяком случае, он ни разу не просыпался у дверей дома совершенно голый и ничего не помнящий о прошлой ночи, в отличие от некоторых своих товарищей.       Частично это было заслугой его стаи, тогда ещё маленькой и воронежской, в которой Антон родился и вырос. Она состояла всего из пары-тройки семей, потому была особенно дружной и сплочённой, что и было главным секретом в достижении гармонии со своим волком. Шастун, к счастью, до сих пор поддерживает с ними самые тёплые отношения, пусть, став альфой, и не может навещать их так часто, как раньше.       Телефон вибрирует, оповещая о новых сообщениях, и Антон переводит на него взгляд, мысленно составляя список отписавшихся, и облегчённо выдыхает, замечая сообщение от Кати Варнавы.       Четыре года назад, когда Антон в двадцать с хвостиком лет внезапно стал альфой одной из самых больших стай в стране (он ещё несколько месяцев тогда заявлял, что это вышло случайно, за что неизменно получал подзатыльники от некоторых личностей), именно поддержка Варнавы и Воли, семьи которых всегда пользовались уважением в их сообществе, стали для него решающими. Первое время он продержался лишь благодаря им и Арсу, который уверенно стоял за его правым плечом и обещал проклясть каждого недовольного нынешним раскладом (это сейчас Антон знает, на что на самом деле способен Попов, а тогда он не знал даже, может ли тот наслать пресловутую порчу на понос, но жест всё равно оценил). Недовольных было не то чтобы очень много, но всё же далеко не все были готовы смириться со столь неопытным парнем во главе стаи. К их несчастью, предыдущий альфа, положивший на Антона глаз ещё в ту ночь, когда тот неожиданно даже для самого себя полностью перекинулся в волка, с их мнением считаться не собирался, потому назначил Шастуна своим преемником.       Некоторые не могут смириться с этим до сих пор. Собственно, так они и пришли к тому, что дорога в Питер им теперь заказана.       Несмотря на то, что все знакомые Антону люди, связанные со сверхъестественным, стараются поддерживать дружеские отношения и не лезть в конфликты — о том, что лет десять назад творилось в Бейкон Хиллс, не слышал только глухой, и повторения такого цирка не хочется никому, — встречаются исключения. В частности, одно конкретное исключение в лице Руслана Белого, альфы стаи из Питера, который когда-то Шастуна невзлюбил по одному ему известным причинам.       Всё было бы не так критично, ограничься Руслан недовольным бухтением где-то в Питере, но тому ведь позарез хочется оттяпать себе ещё и Москву. Зачем — Антон без понятия. Он сам, несмотря на то, что является далеко не единственным альфой в Москве (помимо их стаи, в столице на постоянной основе проживают ещё несколько небольших, чаще всего состоящих из одной семьи; с ними они живут в мире и понимании, периодически даже собираясь вместе на полнолуния), иногда зашивается, пытаясь уследить за всеми сразу, поэтому искренне не понимает, нахуя Белому, безвылазно сидящему в Санкт-Петербурге, такая морока на голову. Спросить того напрямую, впрочем, не пытается — хватает и того факта, что каким-то образом под властью Руслана оказался небольшой кусок Московской области, где всем заправляют несколько его волков, денно и нощно охраняя свою территорию.       Это, кстати, вообще нонсенс, от которого в осадок когда-то выпали все.       Конечно, у каждой стаи есть подвластная только им территория, но никто никогда не запрещает пересекать чужие границы — у всех как-то хватает ума для осознания того факта, что они живут в социуме, и иногда им приходится путешествовать по миру и стране. Все альфы, которых знает Антон, относятся к этому с пониманием — та же Кузнецова, недавно ставшая альфой в Воронеже, радушно принимает гостей, когда они приезжают в родной город.       И, например, вчера Антон звонил по поводу своих ребят, у которых отпуск в Краснодарском крае выпал как раз на полнолуние, и договаривался, чтобы местные волки приютили тех на одну ночь.       В общем, что творится в голове у Руслана, не понимал и до сих пор не понимает никто. Что с этим делать — тоже. Банальная идея переждать, пока он смирится с тем, что Шастун стал альфой, перестала казаться подходящим вариантом ещё пару лет назад. Да и в политике «неконфликтности» стали намечаться значительные минусы.       Видимо, думает Антон, они в Питере там все слегка прибабахнутые.       И неважно, что Арсений вообще из Омска — он влажным запахом улочек Санкт-Петербурга каждый раз в своих поездках пропитывается так, что первые пару дней после его возвращения Антона рядом с ним неумолимо тянет чихать.       Хотя, конечно, сравнивать Арсения с Белым в каком угодно ключе — это преступление. У Арса, решает Шастун, своя собственная разновидность «прибабахнутости». Вольная же, мать его, птица.

*

      К полнолунию все, кто смог, собираются в громадном загородном доме у Паши. У них двор выходит прямо в лес, где они могут не бояться наткнуться на незадачливого спортсмена-бегуна или заплутавшего грибника: сюда, как когда-то сказал сам Паша, суются либо кто-то из их волчьей братии, либо полные придурки, которых и сожрать не жалко.       Пока луна только восходит, они все обычно сидят у костра, обмениваясь историями или просто обсуждая всё, что придёт в голову. Антон такие вечера обожает всей своей душой: что волчьей, что человеческой. По телу, стоит взглянуть на счастливую стаю, разливается чувство умиротворения, которое, как ему кажется, способно согреть даже в самое холодное время года.       Он, проведя всю свою жизнь в волчьей стае, в принципе и не представляет, как может быть по-другому. Для него стая всегда была неистощимым источником любви и поддержки, поэтому одна только мысль об омегах, где-то скитающихся в полном одиночестве, его приводит в ужас.       В конце концов, ведь один воин не в поле. Или как там говорится.       Сегодня здесь не все: кто-то в других городах, кому-то рано утром на работу, кто-то не смог по личным причинам. Такое бывает, это в порядке вещей, и каждому, кто отпросился у Антона (он мысленно хихикает с того, что взрослые дяди и тёти вынуждены, как школьники, отпрашиваться у него), он доверяет — они достаточно владеют собой, чтобы не рвануть охотиться на кроликов, стоит луне показаться над верхушками деревьев. Самое главное, что здесь собрались те, у кого до сих пор существенные проблемы с контролем, и те, кто сможет им помочь.       Антон переводит взгляд на Егора, который жмётся поближе к Эду, и прячет собственную улыбку, откусывая огромный кусок пиццы. На пицце они, к слову, скоро разорятся, но зато их уже знают в ближайшей пиццерии — правда, Антон пока так и не решил, является это поводом для гордости или нет. Егор, которого они недавно вытащили хуй знает откуда, вроде держится пока хорошо, но и луна встала только недавно.       Напротив него сидит ещё один субъект, за которого Шастун переживает больше остальных — Никитос. Пацану едва стукнуло семнадцать, а его укусил какой-то мудак в подворотне, после чего скрылся из виду. Кто это был, выяснить не удалось, а вот приютить несчастного растерянного подростка пришлось. Тот сейчас заворожённо смотрит на Эда, а потом поворачивается к Серёже Матвиенко.       — Разве оборотни могут делать татуировки?       Антону, сидящему в нескольких метрах, даже не нужно напрягать слух, чтобы их услышать, и он заинтересованно поворачивается в ту сторону, пытаясь угадать реакцию Матвиенко: тот либо сходу скажет правду-матку, либо наплетёт с три короба.       — Конечно, — скалится Серёга, и Антон замечает ещё несколько взглядов, направленных в ту же сторону. — Только она пропадёт через пару часов, регенерация же и всё такое.       — А как же?.. — спрашивает Никита, не договаривая и лишь кивая в сторону довольного Выграновского.       — А, ну, — невозмутимо продолжает Серёжа, — она проявится обратно, если её прижечь огнём.       — Прижечь?       — Ага, хорошенько так поджарить горелкой, — Матвиенко откусывает свой кусок пиццы и пожимает плечами, будто это обычное дело. Антон едва слышно хмыкает: он-то помнит, как тот сам чуть не грохнулся в обморок, когда Эд заявился со свежесделанной татуировкой прямо на лице.       Эд подмигивает стремительно бледнеющему Никитосу и, не выдержав, начинает смеяться, когда подошедшая Варнава даёт Серёже подзатыльник.       — Хватит ребёнка пугать, — грозно говорит она, опускаясь рядом и протягивая всё ещё впечатлённому парню тарелку с фруктами. — Но это, к сожалению, правда, так что если захочешь что-то набить, то подумай перед этим примерно пятьсот тысяч раз.       Антон тоже посмеивается и про себя думает, что Эд всё-таки псих. В Питере бы, наверное, как родной прижился.       Следом за Катей к ним потихоньку подтягиваются и остальные, до этого сидевшие в доме. Ляйсан выносит кучу пледов, парочкой из которых моментально укутывает своих детей — пусть те и потомственные оборотни, которые точно не заболеют. Позовы дружно тащат оставшиеся коробки с пиццей и другой едой, от которой скоро не останется и следа — аппетит у оборотней в любое время хоть куда, а уж в полнолуние они и вовсе готовы съесть всё, что не приколочено.       За ними, тоже закутавшись в огромный плед, выходит Арсений, который привычно тащит с собой два термоса с каким-то своим успокаивающим травяным сбором. Плед за ним тянется, как мантия профессора Снейпа, и Антона тянет хихикнуть из-за глупой шутки про колдунов, которая сама собой возникает у него в голове.       Арсений, к счастью, не подозревающий о мыслях Шастуна (есть вероятность, что в таком случае Антону бы грозила лекция об отличии волшебников из «Гарри Поттера» от ведунов, плавно перетекающая в подробное описание всех грехов Снейпа), подтаскивает один из пуфиков ближе к Серёже с Никитой, которые всё ещё что-то обсуждают, и протягивает один из термосов парню, с улыбкой начиная объяснять свои колдовские штуки.       Рядом с Антоном внезапно падает на соседний пуфик Макар, притащивший с собой пару бутылок пива, и довольно посмеивается, поймав на себе откровенно завистливые взгляды.       — Это ваши волчьи задницы не мёрзнут, а нормальным людям нужно чем-то греться, — говорит он, с наслаждением открывая бутылку.       Антон понятия не имеет, как тот собрался греться пивом, но говорит лишь:       — Нормальные люди взяли пледы, — и обиженно хватает из коробки ещё один кусок пиццы.       Чем выше поднимается луна, тем беспокойнее становятся все вокруг: у некоторых то и дело в глазах проскакивает волчья желтизна, и в свете постепенно затухающего костра это видно особенно хорошо. Антон и сам чувствует, как что-то внутри него рвётся ответить на зов луны и рвануть на четырёх лапах в лес в окружении остальных, поэтому то и дело посматривает вокруг. У Никиты глаза беспрерывно светятся последние минут десять, и пару раз Антон видел, как тот нервно дёргался, пытаясь вернуть человеческий облик трансформирующимся клыкам, но в окружении большой и по большей части спокойной стаи тот всё ещё держит себя в руках.       Антон, откровенно говоря, впечатлён. Он не фанат радикальных мер, когда новообращённых приходится приковывать цепями, чтобы те не навредили себе и остальным, но у них бывали и такие случаи.       Арсений, по всей видимости, впечатлён тоже. Какое-то время он просто заинтересованно наблюдает за пацаном, и, когда тот в очередной раз подпрыгивает на месте — кажется, в этот раз случайно распарывает штанину когтями, — встаёт со своего места и, поправив сползший с одного плеча плед, подходит к Никите.       Сам того не замечая, Антон прикипает к нему взглядом, жадно следя за каждым движением. Обычно в Арсении неиссякаемым ключом бьёт энергия, которой он способен зарядить каждого вокруг, но в моменты, когда тот обращается к своей магии, что-то в нём словно переключается. Взгляд становится более цепким и сосредоточенным, движения плавными и тягучими, и иногда Шастуну кажется, что, присмотревшись, можно действительно увидеть магию, текущую по его рукам, запястьям, пальцам.       Вот и сейчас Арсений, встав за Никитой, пару раз проводит тому по плечам, потом перекладывает одну руку на шею и замирает так. На секунду его и без того ярко-голубые глаза будто вспыхивают ещё ярче — не привычным неоново-волчьим, а каким-то особенным, живым и почти не заметным светом, идущим будто изнутри, — и сразу после Никитос вдруг весь расслабляется и успокаивается. Желтизна из его глаз не пропадает, но становится чуть бледнее.       Следом Арсений проворачивает ту же процедуру с Егором, который и так на удивление хорошо справляется (Антон подозревает, что здесь всё дело в Эде, и скоро ему придётся объяснять Булаткину, что делать своим якорем человека очень и очень плохая идея), и Шастун снова залипает, словно заворожённый. И вдруг ловит себя на мысли о том, что ему хочется ощутить магию Арса на себе.       Как следует обдумать эту чрезвычайно опасную мысль он не успевает, потому что напоследок Арсений подходит к детям и присаживается перед теми на корточки. Лет до десяти дети не умеют обращаться, лишь иногда и совсем частично (чаще всего просто сверкают глазищами в полнолуние), но полная луна действует на них, как и на остальных волков. Другими словами, те ведут себя так, будто весь день до этого ели один только шоколад. Арсений рассказывает им какую-то шутку, смеётся над их историями, каждому даёт «пять» и успокаивает одним лишь прикосновением.       Антон вспоминает о том, что надо хотя бы иногда моргать, только тогда, когда Макар пихает его локтём в рёбра.       Когда луна начинает проглядываться за верхушками деревьев, все начинают собираться, обрадованные возможностью наконец-то как следует размять конечности и выпустить нерастраченную энергию. Антон поднимается и уходит в дом, чтобы там раздеться — по своей натуре оборотни совершенно бесстыдные существа, которые не видят ничего запретного в наготе, но сегодня среди них дети, и Шастун уж точно не намерен травмировать их психику — и перекинуться. Сняв одежду (он же не в «Сумерках», чтобы эффектно разрывать её на себе, не заботясь о её стоимости) и аккуратно разложив на столике украшения, он делает глубокий вдох, позволяя зверю чуть ближе подобраться к собственному разуму: действие привычное настолько, что даже сам процесс обращения не кажется таким болезненным, как раньше.       Стоит открыть глаза, как мир внезапно теряет привычные человеческому глазу краски, и Антон отряхивается, заново привыкая к массивному волчьему телу: он пару раз переступает с лапы на лапу, ведёт носом, с удовольствием отмечая, как усилились запахи, и радостно семенит к выходу.       На улице его встречает картина, от которой у обычного человека случился бы инфаркт: маленькая Савина на всех парах несётся навстречу огромной волчице, чтобы попытаться повалить ту на землю. Катя Варнава — единственная в их стае, кроме самого Антона, у кого получается полный оборот, — шутливо рычит, припадая к земле и покачивая хвостом, но всё же послушно валится набок, позволяя Савине с победным кличем забраться сверху.       Антон даёт ей какое-то время насладиться триумфом, после чего коротко воет, подзывая остальных. Арсений моментально оказывается рядом с Савиной, подхватывая её на руки и давая Кате возможность подняться и отряхнуться. Антон ему благодарно кивает, дожидается ответного кивка от Арса и первым стартует в лес.       Как бы сильно он ни любил их общие посиделки за особую тёплую семейную атмосферу, даже они не сравнятся с бегом по лесу в полнолуние. Антон несётся вперёд, ловко огибая деревья и кусты, каждой клеточкой тела ощущая присутствие своей стаи. Здесь дело даже не в том, что чуткие уши улавливают каждый чужой вдох, не в том, что слева то и дело мелькает коричневатая шерсть Варнавы, не в том, что все они периодически издают какие-то звуки, продвигаясь дальше в лес, а в невероятном чувстве единения, которое у Антона ни за что не получится описать словами.       Но это то самое чувство, благодаря которому он без тени сомнения называет стаю своей семьей, благодаря которому он знает, что порвёт любого за каждого из своих волков — как и они за него.       Антон останавливается на небольшой полянке, довольно переступает с лапы на лапу, чувствуя, как под ними мягко пружинит ковёр из сосновых игл, и глубоко вдыхает лесной воздух. И позволяет себе сделать фатальную ошибку, прикрыв на секунду глаза, потому что сбоку в него тут же прилетает нечто, сбивая от неожиданности с лап. Нечто оказывается Варнавой, которой вздумалось поиграть в догонялки — она радостно взвизгивает, кусает Шастуна за плечо и уносится прочь. Тот в ответ, не сдержавшись, сверкает глазами и, довольно оскалившись, бросается следом.       Возвращаются они, когда над лесом уже занимается рассвет. Антон выходит к дому самым последним, отряхивается от прилипших к шерсти листьев и травинок — в какой-то момент они с Катей кубарем скатились в овраг, собрав по пути все возможные кусты — и мягко ступает в сторону крыльца. Там его вдруг встречает удивительный вид: Арсений, высунув от усердия кончик языка, пытается сфотографировать рассвет.       Антон недоуменно фыркает — он думал, «не-мохнатая» часть стаи давно спит — и устраивается рядом с Арсом на одной из широких ступеней. Тот убирает телефон в карман джинсов, пока Шастун неодобрительно косится на дырявые коленки, и вдруг, улыбнувшись, протягивает к нему руку. На секунду Антону кажется, что его сейчас почешут за ухом, и от этой мысли что-то сладко сжимается внутри, но Арсений лишь выпутывает из его светлой шерсти какую-то палочку.       — Хорошо побегал? — спрашивает Арсений почему-то шёпотом.       Антон согласно наклоняет голову и ведёт ушами. Арсений в ответ хихикает.       У Антона едва выходит подавить вздох. Арсений красивый — всегда. Но сейчас, когда их окружает только рассветная дымка, мягко освещающая искреннюю, предназначенную лишь для него улыбку и горящие глаза (Антон мысленно проклинает волчье зрение за то, что не может по-настоящему оценить, как те выделяются на фоне нежно-голубого неба), в уголках которых собираются лучики-морщинки — сейчас особенно.       — У меня есть теория, — продолжает он всё так же шёпотом, и Антон укладывается, привалившись боком к чужому бедру, чтобы хоть как-то согреть наверняка замерзшего, но упрямого ведуна. — Я думаю, ты был рождён, чтобы быть волком.       Антон пару секунд не реагирует, пытаясь понять, правильно ли он всё услышал — конечно, он был рождён, чтобы быть волком, он же рождённый оборотень, — и потом вопросительно фыркает. Арсений снова тихо смеётся в ответ и всё-таки запускает пальцы в его шерсть, начиная почесывать шею. Прекрасно зная, какие страшные колдовские штуки тот умеет делать своими руками, Антон всё равно доверчиво льнёт ближе и расслабляется, прикрывая глаза и готовясь слушать.       — Ты же сам прекрасно знаешь, как редко кому-то удаётся полный оборот, но у тебя он просто получился, — Арсений усмехается, передразнивая то, как оправдывался сам Шастун когда-то. — И при этом в человеческом облике ты передвигаешься с неуклюжестью новорожденного жирафа.       Очень хочется оскорбиться, но Антона учили, что на правду не обижаются.       — Но ты бы только видел себя в волчьем обличье со стороны, — в голосе Арсения слышится что-то, чему сам Шастун не может дать названия.       Ему очень ещё хочется послушать, что же там Арсений думает про его волчью форму, ему в принципе хочется слушать Арсения, потому так редко случаются такие тихие моменты, но у него так приятно гудят лапы после нескольких часов непрерывного бега, его так убаюкивают смешавшиеся в одно целое запахи стаи и звуки просыпающегося леса: то тут, то там начинают петь птицы, а чуткие волчьи уши улавливают шорохи мелких зверюшек неподалеку. Антон обещает себе, что всего на пару минут прикроет глаза, чтобы подремать, и бессознательно крепче прижимается к Арсению. От того пахнет самим Арсением, чем-то травяным и ещё чем-то совсем неуловимым и свежим, что хочется вдыхать как можно глубже. Так, наверное, пахнет магия.       Сонному сознанию Антона кажется, что Арс пахнет домом. Антон, наслаждаясь ощущением чужой тёплой руки на загривке, решает с ним не спорить.