Монета падает на ребро

red raven: пятый

calm queen: что именно ‘пятый’?

red raven: пятый раз когда мне стало плохо из-за нервов сегодня red raven: первый был дома утром red raven: второй в школе на обеденном перерыве red raven: третий в автобусе red raven: четвертый на подходе в школу red raven: пятый сейчас после того как зашли в зал

yokai shoujo: где твои чертовы таблетки для желудка, хаа?

red raven: … red raven: наверное в сумке с учебниками которую я оставил в клубе

fuck math: Подожди, ты там все оставил? fuck math: В смысле, прямо _все_?

red raven: я уже предчувствую армагедон red raven: но да все

yokai: (°ロ°)! yokai: что ты тогда вообще с собой взял, это другая школа ведь? 

red raven: да red raven: но мы вернемся обратно после тренировки, так сказал сенсей red raven: так что я просто оставил там  red raven: типа все кроме спортивной сумки, где смена одежды и вода и-и все?..

fuck math: Это вопрос?

red raven: это моя попытка избежать понимания моей глупости red raven: боооооже я облажался, да?

yokai shoujo: о, Ками [ ± _ ± ] calm queen: ты говорил о вашей менеджерице, Киеко-сан, верно? я знаю, что ты не пойдешь к команде, но к ней?.. fuck math: И это абсолютно глупо - не идти к своей команде, кстати, она на то и команда. yokai: ооо я тебя умоляю моя команда устраивала мне яичный коктейль в сумке каждую тренировку, ты помнишь это, юки (￣～￣　)ノ

red raven: они не такие!

yokai shoujo: но ты к ним не пойдешь?

red raven: эм нет red raven: но Киеко-сан звучит хорошо

Но не факт, что она поможет, потому что медицинская помощь бете и медицинская помощь омеге в данном случае могут весьма различаться. Эта мысль остается в голове Шоё. Он не может просто отправить ее в чат, потому что Асами и Рэй не знают о его вторичной сущности — не то чтобы он скрывал это от них в обязательном порядке, но… Чего вы от него хотите? Он рассказал Кодзи и Изуми спустя девять месяцев их знакомства. Здесь они еще не прошли! Восемь — да, но восемь — не девять, он плох в математике, но не настолько! Восемь — не девять, а страх открыть рот и сказать вслух “я омега” въелся под кожу в последнее время сильнее, чем он хочет признавать. Восемь — не девять, а Шоё, кажется временами, свит из лоз тревоги, и каждый раз, когда хочет рассказать все тем, кого уже стал так сильно ценить и в кого так сильно влюблены его лучшие друзья, он просто… не может. Шипы вцепляются в нёбо, перекрывают горло и привязывают язык, смыкают зубы клеем из страха. Он рассказал когда-то Изуми и Кодзи, да, но сейчас? О, сейчас он бы никогда этого не сделал, два года назад смелость в нем еще тлела, а потом… А потом он начал искать информацию о старших школах; но интернет — такое место, которое помимо того, что ты ищешь, выдает еще океан того, чего ты видеть никогда не хотел. Шоё увидел статистику, ее кусочки, о том, как живут омеги в нынешнее время. И почему-то именно после этих цифр страх громко и самодовольно распахнул дверь в комфортабельную квартиру в сознании Шоё, прекратив вежливо в нее стучаться, как делал до того.  Сухая статистика давностью меньше чем в три года встала стеной перед его детской верой в светлое и хорошее, окончательно оформила суть того, что он и так видел в предыдущие годы своей жизни, но отказывался признавать, отчаянно пытаясь убедить себя, что то были единичные несчастные случаи, что все изменилось с бывших времен, что- Сухая статистика затыкает его каждый раз, как он хочет говорить об этой части себя. Неважно кому — цифры беспощадны для всех. Респондентами опроса в количестве 398 человек стали открытые омеги, рожденные позже 1990 г., родом из более чем десятка стран, включая (но не ограничиваясь ими) европейские страны, страны африканского континента, Соединенные Штаты Америки, Россию, Китай, Японию.  97% опрашиваемых подтвердили, что мнение окружающих о них изменилось после раскрытия их вторичной сущности, 3% определили реакцию как нейтральную. 44% из тех, кто выбрал изменение мнения, описали его как “ухудшившееся или негативное”, 33% как “угнетающее или жалостливое”, 16% как “поддерживающее в их ситуации”, 7% как “дегуманизирующее”. Шоё хочет верить, что знает, как отреагируют Асами и Рэй, но когда ты омега с детских лет — осторожность опутывает твои внутренности сильнее, чем кажется возможным для всего лишь ребенка, и теперь? Теперь осторожность Шоё переплетается со страхом и он ощущает себя слишком слабым, чтобы сделать этот шаг в темноту доверия. — Однажды — обязательно, — бормочет он себе под нос, с легким усилием отталкивая тяжелую дверь уборной школы Аобаджосай. — Совсем скоро. Ну, а пока ему стоило найти Киеко-сан. Рэй была права, в конце концов он мог хотя бы попробовать использовать простые таблетки от тошноты. Или успокоительное, раз уж он такой от нервов? Может быть, он мог бы смешать то и другое, если в инструкции не будет сказано иного. Абсолютно все ради нормального состояния на матче. Вместо коридора он вышел на тропинку в сосновый лес. О да, конечно же, эти двое обязательно должны быть здесь, верно? Хината развернулся, сморщив нос, с неудовольствием обнаруживая, что да, сосновый игрок был здесь, буквально в трех метрах, и за спиной его — все тот же остро-шоколадный, с удивительно индифферентным выражением лица. Это ненормально для старшеклассника, окей?  — Ты первогодка Карасуно? — сосновый уточнил это в беззлобной манере, и Хината заставил себя мысленно выдохнуть: несмотря на любые комментарии, набрасываться на кого-либо он не собирался. Разве что в матче. В матче он точно размажет всю Аободжосай, это без вопросов.  — Ага, — он сделал шаг ближе, аккуратно закрывая за собой дверь. Сосновый уже заискрился какой-то странной формой возбужденных эмоций, но тихий, несмотря на вкрапления остроты, шоколадный аромат позади него сейчас был скорее успокаивающим, и Хината уже с любопытством взглянул на этих двоих. И, эй, он ведь помнит эту прическу — еще с матча с Кагеямой! Они были в одной команде. Ах, тогда его отношение к Кагеяме имеет немножко больше смысла. Чуть-чуть. Хината все равно на стороне Кагеямы. — О-о, и как же там Кагеяма? Все такой же напыщенный Король как и раньше? — Несмотря на очередную форму оскорбления, Хината уловил любопытство. Видимо, он все же решил воспользоваться шансом узнать ситуацию в настоящем, несмотря на очевидно пылающие негативные эмоции в сторону Кагеямы; и это Хината может уважать без вопросов. — Придурок тот еще, — Хината закатил глаза, взъерошивая волосы на затылке. Если убрать подколки в сторону травмы, поругать Кагеяму с кем-нибудь у него энтузиазма было достаточно. — Особенно в начале: задавался тогда до невозможности, с ним невозможно было разговаривать, — он заворчал недовольно, вспоминая первые пару-тройку тренировок с Кагеямой. — Каждый раз в начале, как он рот открывал, хотелось в него мячом запустить. Взгляд соснового наполнился пониманием: — Ками, знакомое описание. Хотя, — он недовольно фыркнул, — уверен, что он при этом все равно отлично принимает подачи, блокирует и подает… — Да, это так раздражает! — Хината закивал в ответ. — Его уровень способностей — это просто нечестно. Но его пасы — это нечто потрясающее. — Но его пасы — это нечто ужасное, — раздалось в унисон с ним от соснового рядом. Хината удивленно моргнул. — Чего? — он развернулся к нему, столкнувшись с таким же непонимающим взглядом. — Пасы?.. — протянул игрок. — Потрясающие, — Хината кивнул пару раз, утверждая свою мысль окончательно. И, видимо, заставив соснового усомниться в его здравомыслии. Через секунду тот, впрочем, будто вернул себе часть уверенности, отвернувшись от искорок в глазах Хинаты: — Но ты ведь никогда не проводил атаку его пасами раньше, верно? Они ужасны, ими нереально провести атаку в принципе! Он же эгоистичный Король, — в глазах соснового мелькнуло дискомфортно-острое презрение, запах вокруг обострился, выпуская иголки. — Связующий, а не может даже нормально выполнить свою работу и сделать пас нападающему... Кагеяме нужны лишь пешки, которыми он может спокойно управлять. А тех, кто не приносит ему победы, он выбрасывает. Хината наклонил голову, с любопытством смотря на последствия поведения Кагеямы в человеческом облике. Он был настолько угнетающим раньше? Дело в том, как он изменился? Или в Карасуно? Может быть, это было потому, что Хината правда научился использовать его пасы, и если бы было иначе, Хината бы тоже стал таким, как сосновый? На первом с их Кагеямой мачте не все его сокомандники из Китагавы Дайити удачно проводили атаки с его пасами, Хината может это вспомнить сейчас. Но у Хинаты ведь тоже сначала не получалось! Он мазал столько раз, что в какой-то момент перестал считать, и падал так много, что на одном из уроков физкультуры его одноклассник уточнил с опаской, что такое страшное с ним случилось, что его ноги превратились в узор из разноцветных синяков. И, может быть, не настолько жестко — Хината знал, что он помешанный на волейболе чересчур, — но в этом ведь и суть, верно? В том, что иногда ничего не получается, но ты продолжаешь стараться. И даже когда он промазывал мимо мяча, падал, проводил неудачные атаки в принципе — он знал, что Кагеяма просто продолжит. Может быть, рявкнет пару раз, может быть, воздух вокруг них заискрится на пару минут, когда они попытаются выпустить свои эмоции в споре, но после — они вернутся к тренировке и будут пытаться снова и снова.  Он боялся реакции команды на то, что он будет ошибаться сегодня. Но боялся ли он реакции Кагеямы после всех тех раз, когда он лажал до сих пор? Хината не был уверен. Возможно, из всех людей в команде, реакции Кагеямы он боялся меньше всего, потому что тот уже успел показать, что они были похожи — похожи в деталях, в которых Хината никогда себе раньше партнера не находил. Похожи в упрямстве, в непрерывной работе над собой, в умении прорываться сквозь неудачи и провалы. Прошло так мало времени, но Хината успел узнать, что Кагеяма из тех людей, которые готовы работать с ошибками и не разочаровываются во всем и всех из-за них. Сосновый правда говорил о Кагеяме? Его, Хинаты, Кагеяме?.. — Мы просто дождемся игры, Репа-кун, — голос Танаки раздался на грани сознания, выдергивая Хинату из размышлений. На лице семпая играла привычная улыбка, когда он прислонился к стене рядом с поворотом. — И посмотрим, каков Кагеяма на самом деле. Верно, Хината? Шоё прикусил губу. Он переживал из-за реакции Ямагучи и Цукишимы, Танаки и Сугавары, Дайчи и Энношиты, Киношиты и Нариты, даже реакции Киеко-сан и Такеды-сенсея, отдававших себя клубу не меньше самих игроков. Но Кагеяма?.. До этого момента единственный раз, когда Кагеяма сам по себе надавил на него, была та фраза у автобуса меньше получаса назад, и тогда Хината отреагировал не столько на фразу, сколько на аромат и эмоции Кагеямы, нервничающего на удивление сильно. Он не переживал за реакцию Кагеямы. Не переживал ведь, верно?.. Абсолютно нет.  И все эти картинки, вспыхивающие в его голове, показывающие, как Кагеяма, после неправильно проведенной атаки, выпинывает его с поля с поддержкой всей команды — абсолютная ерунда, не заслуживающая никакого внимания. Просто он немного нервничает, но он ведь знает, что его команда так не сделает! И вообще, он хорошо сыграет, он столько тренировался! Он отлично сыграет. Отлично. Все пройдет хорошо. Верно?.. Но, возможно, ему все же стоит вернуться в туалет — Хината сглотнул отвратительный комок в горле и круто повернулся спиной к остальным, снова распахивая недавно закрытую дверь. Похоже, Киеко-сан он найти перед построением не успеет.

 ***

В тот самый момент, когда он сразу после возвращения в зал коснулся рукава Киеко-сан и попытался произнести связно — что довольно сложно, если Шоё будет честен — хотя бы что-то, прозвучал свисток для построения. Да. Удача Шоё, судя по всему, напивается где-то от тоски наблюдения за ним. — Хе-ей, — Киеко удержала его за плечо осторожно, наблюдая настороженно за выражением его лица. Остальные уже направлялись к площадке. — Тебе все еще плохо? — Э-э… — Отличный ответ, Шоё, просто отличный. — Если тебе плохо, тебе лучше отсидеться. — Энношита остановился рядом с ними. Во взгляде у него была безнадежная забота, и Хината поспешил оправдать его… ну, не надежды. Безнадежды? Как это вообще сказать? Ожидания, в общем. И да, ему же еще задание по литературе сдавать во вторник, интересно, как у Ячи-чан с- — Хината? — Киеко осторожно коснулась его плеча вновь. Команда Аободжосай уже была на площадке. Ох, Ками. — У тебя есть таблетки от тошноты? — он усилием воли вернул течение мыслей в нужное русло. Глядя на ее выражение лица, он уже понял ответ. — Окей. Ничего страшного. Не в первый раз. Идем, Энношита-сан, я могу играть. Команда рассчитывает на нас! Шоё улыбнулся, позволяя эмоциям просочиться вовне и позволяя всему вокруг наполнить его, перебивая тошнотворный комок в горле. Не в первый раз. Запахи вокруг уже давно смешались беспорядочно, как цвета на палитре превращаясь в сплошное месиво, и Шоё, дав “пять” растерянному Энношите, развернулся к площадке, будто ныряя глубже в море.  Глинтвейн сдержанным покровом оставался вокруг Цукишимы, мята цвела защитным плащом за плечами Кагеямы, вихрь горного ветра у ног Танаки-семпая переплетался с совсем близким ему ароматом грозы и брусники от Дайчи-сана. Шоё сосредоточился на каждой детали в каждом из этих запахов, шагая к его месту в построении, отодвинул как мог запахи незнакомцев, волнение, пустоту и страхи и просто дышал.  Позволял веточкам брусники прорастать сквозь кожу, позволял всей мощи ветра уютно сворачиваться в полостях его костей, позволял мятному полю выстилать дорогу под его ногами, обвивая лодыжки, и голени, и вверх до колена и выше, позволял глинтвейновой остроте обжигать кровь в каждой из запястных вен и артерий. И что ж, даже если это не убрало тумана эмоций перед его глазами, он хотя бы знал, что он старался как мог… — Хорошей игры! …и если бы это только, блять, помогало! Казалось, что тело двигалось само по себе, переполненное душным воздухом зала, смесью запахов, остатками страха и тошнотворным вкусом под языком. За первые несколько минут игры Хината успел налажать ужасающе много, настолько много и настолько ужасающе, что хотелось извиниться перед всеми, выйти на секундочку и вечность побиться головой об стену. За неимением такой возможности Хината взамен успел прикусить щеку раз десять и побывать на грани эмоционального взрыва раз двадцать. Единственное — обещание он все-таки выполнял. То, которое “принять все мячи, отбить все удары” и все такое. То, как именно он его выполнял — другой совершенно вопрос, ответ на который не нравился ни Хинате, ни Дайчи, никому вообще. И даже несмотря на то, что раздраженное выражение их лиц быстро сменилось на что-то близкое ошеломленно-переживающему, Хинате хотелось разучиться думать, потому что из мыслей у него сейчас было только всеобъемлющее “пиздец”, а это мало чем помогало. Совсем не помогало. Только хуже делало, если быть откровенным. Ну и чтобы завершить круговорот кошмара по-своему очередной первой игры в жизни Хинаты — вдобавок к личному страху, посылающему мурашки вниз по спине, эмоциональной реакции команды и состоянию после не одноразового приступа рвоты — его самоконтроль падал. Он мог медленно удержать себя на матчах, когда был в качестве зрителя, но сейчас? Сейчас это было гораздо хуже. Он привык к запахам команды за последнюю неделю, привык к их резкости, к тому, как каждый аромат по-своему проявляется вместе с эмоциональностью своих хозяев. Шоё почти приветливо вступал в мятные поля, растущие под его кроссовками вместо волейбольной площадки, стоял устойчиво, не позволяя предгрозовому ветру и горным порывам сбивать себя с ног, не вздрагивал, когда острота смеси глинтвейна проходилась по оголенной коже рук. Он мог даже играть со всем этим вокруг — сцепив зубы, не совсем еще ощущая себя частью потока, но определенно мог, сосредотачиваясь на мяче как на самом главном в его жизни — потому что в некотором смысле именно так это и было. Но, Ками, запахи противников? Шоё чувствовал то и дело, что, учитывая количество сил, которое он вкладывал в старания справиться с ними, скоро его тело решит просто… полежать. Устроит бунт и заставит его свалиться прямо на месте. Потому что это было настолько ошеломляюще много и сильно, что сложно было даже описать словами. И если с “много” он привык справляться, то с таким “сильно”... Эмоции ужасно мешали. Не только чужие, но и его собственные. А еще мешал его идиотизм, потому что примерно на пятой минуте игры, когда он снова почти бездумно дернулся в ненужное время в попытке и справиться с запахами, и сосредоточиться на мяче, до него дошло, что было бы гораздо легче, если бы он принял таблетки от тошноты с утра. Может быть, даже каждый раз, когда чувствовал себя нервным. И еще успокоительным сверху бы присыпал. Потому что тогда был бы шанс, что его бы столько сегодня не тошнило, и это бы значило — Шоё сцепил зубы, не позволяя выдоху злости на самого себя вырваться в мир, — что его таблетки работали бы нормально. Опять же — не факт, что другие таблетки им бы не помешали, но очевидно, что в его желудке мало что осталось, и он в курсе о некоторой корреляции между рвотой и усвоением лекарственных веществ, так что вероятность того, что он меньше контролирует восприятие запахов именно из-за постоянной рвоты… больше, чем он может игнорировать. Но — что ж. Он ничего не может сделать с этим. Кроме как тревожиться, но он уже столько раз тревожился за сегодня, что успел от этого устать. Сегодня просто не его день, ладно? Именно с такой мыслью Хината уныло встал у линии с мячом в руках, не готовый к подаче. Особенно после очередного крика Кагеямы, благодаря которому он теперь хотел только лечь и тупо смотреть в потолок. Ладно, у него было два желания — лечь и забить это чертово очко противникам, потому что лежать это, конечно, невероятно круто, но еще круче — перестать совершать столько промахов и действительно начать играть, потому что у него такой невероятный шанс, и он ни за что его не упустит. Это его команда. Его игра. Его подача!  …которая только что влетела в затылок Кагеямы.  Ах. Вот и настал его конец. Интересно, Кагеяма передаст его последние слова матери и Кодзи с Изуми?.. О Ками, он же еще даже не выиграл ни одного настоящего матча в своей жизни! И не побывал на Национальных! И не завел кошку! И не приготовил дайфуку для Рэй и Асами! И не подружился с Ячи-чан! И не целовался! И не- — Чего ты боишься? — в глазах у Кагеямы были такие пустые бесконечные небесные просторы, что Шоё наконец вернуло в реальность. Парадокс, но правда. — Что такого страшного может быть, что будет страшнее удара мне мячом в голову? — Ничего?.. — с легкой заминкой предположил Шоё. Плечи внезапно расслабились, когда мята вокруг опустила листья, успокоенная чем-то из мыслей Кагеямы. Кагеяма был близко, настолько близко, что Шоё ощутил, как мята перекрыла все запахи вокруг, убрала их так далеко, что осталась единственной рядом, укутала нежным покрывалом и разрешила дышать. Кагеяма, склонившись над ним с ужасающим выражением лица, внезапно ощутился как щит. — Верно. Ты уже сделал самое страшное, — на лицо тому скользнула хищная улыбка. — Так что прекрати нервничать и вернись на землю. Кагеяма развернулся, не дожидаясь ответа. Мята утекала вслед за ним, но принесенное ей и ее защитой спокойствие — осталось. Сделав еще пару вдохов поспешно, набираясь сил, прежде чем весь его мир вернется к прежнему состоянию, Шоё уже смиренно принял появление Танаки-сана. Он уже завалил первый сет и сделал подачу прямо в затылок Кагеяме. Хуже он уже не провалится, это очевидно. Речь Танаки-семпая даже в начале не была такой страшной, как могла быть — горный воздух вокруг нежно окружил его, непроницаемой пленкой отделяя запахи противников, и в конце концов, слушая его слова — ошеломляющая смесь из “ты провалился почти везде, где мог, и вообще почти что символ неудачи в реальности” и “мы твоя команда и не оставим тебя” — улыбка медленно проскользнула обратно на его лицо. Он провалился, но он может попробовать снова. Хотя бы попытаться. Может быть, даже провалиться еще раз. Но — как и сказал Танака, он еще на площадке, и пока следует думать именно и только об этом. Он на чертовой площадке и все еще готов выкладываться полностью.

***

Вторая партия осталась за ними. Хината плюхнулся на пол, скрещивая ноги и потягивая воду из бутылки маленькими глоточками — тошнить стало гораздо меньше, но он все еще чувствовал, будто балансировал на лезвии в попытке удержаться в этом относительно нормальном состоянии. Тем больше он гордился своей игрой — каждым прыжком, каждой подачей, каждым приемом. И даже если где-то он продолжал очевидным образом совершать промахи, то, во-первых, его команда была там, чтобы прикрыть ему спину, а во-вторых… Страх перестал настолько туго сжимать его сердце в тисках. Для этого потребовалось две партии и несколько подтверждений, вслух и на грани ощущений, но, в конце концов, практика оказалась лучшим учителем и медленно-медленно в глубине его сознания начинало отпечатываться убеждение о том, что теперь у него есть команда, и это хорошо, и ждать подвоха и проблем за каждым углом не нужно, потому что этого не случится. Он мог быть собой, мог ошибаться, учиться и добиваться невероятного, и его команда будет на его стороне с не меньшей отдачей, чем он отдает себя им. — Ты в порядке? — мягкий аромат ромашкового стирального порошка вплелся в его сознание: Киеко-сан присела рядом на корточки, удерживая пару бутылок с водой и полотенце, перекинутое через локоть. Хината повернул голову и моргнул по-совиному пару раз, осознавая… просто осознавая. — Ага, — наконец кивнул он. Киеко взглянула скептически в ответ и через секунду устроилась на полу рядом с ним. Отсюда все выглядели в два раза выше — и это не было чем-то, что могло Хинату в самом деле обрадовать, но также запахи здесь, ближе к земле, были гораздо нежней и спокойней. Интересно, для Киеко-сан это так же ощущается? Хината задумчиво повертел бутылку в руках и позволил вопросу соскользнуть с кончика языка: — Тебе не тяжело в окружении стольких альф? — М-м? — Киеко повернулась к нему с легким любопытством, чуть откидываясь и опираясь на ладони. На заднем фоне Кагеяма и Цукишима что-то язвительно обсуждали, видимо, не насытившись цапаньем во время второго сета, и она то и дело косилась в их сторону, явно вместе с Дайчи и Сугаварой отслеживая, чтобы дело не переросло во что-то более громкое. — В каком смысле тяжело? — Все эти… запахи, — Хината поставил наконец бутылку на пол рядом и повертел ладонью в воздухе расплывчато. Он знал, что вопрос был на грани, но после утренних бесконечных размышлений обо всей его ситуации, он не чувствовал в себе сил выстраивать все стены защиты вокруг его вторичной сущности, как сделал бы в ином случае. — Их так много… очень, очень много. И все так сосредоточены, так вовлечены в происходящее, что все запахи становятся еще ярче, еще громче, еще… сложней. Тебе это не мешает? — Много запахов, — медленно повторила Киеко, наконец поворачиваясь к нему полностью и наклоняя голову к плечу с нечитаемым выражением взгляда. Она прикусила нижнюю губу, раздумывая над чем-то, наблюдая за его пальцами, когда он снова нервно подхватил бутылку и начал вращать ее в странном подобии успокаивающего ритма. — Я не обращаю на них много внимания, честно говоря, — наконец произнесла она. — Ты отвлекаешься на них? Они плохо на тебя влияют? — Не знаю, — Шоё перекинул рассеянно бутылку из ладони в ладонь. — Это просто… много. — Он взглянул на мгновение на Киеко, но та лишь улыбнулась уголками губ и переместилась слегка, заслоняя остальных еще сильнее. — Мне сложно справляться в местах, где много людей. Где много альф, — он поправился, — они совсем не контролируют свои запахи. Я имею в виду, совсем, — он надавил на последнее слово, горько и насмешливо одновременно. — С бетами настолько проще… — Тебе поэтому стало плохо перед матчем? — тихо уточнила Киеко-сан. Команда Аободжосай в нескольких метрах от них вспыхнула эмоциями, переплетаясь нитями громких запахов, и Шоё еле заметно вздрогнул от неожиданности перепада. Киеко прищурилась, склонив голову вновь. — Тебе все еще плохо сейчас?.. — Немного, — Шоё прикусил губу на мгновение рассеянно. — Но уже легче. Это просто… — он беспомощно замолчал, не зная, как выразить словами. — Я обращаю внимание на слишком много мелочей. И это так просто: довериться Кагеяме и его пасам, прыгнуть, ударить… — он повернул ладони к Киеко, показывая еще не сошедший красный след от последней хорошо проведенной атаки. — Я люблю это чувство, когда ты справляешься с чем-то и все вокруг поддерживают тебя, и я знаю, что Кагеяма полагается на меня тоже в каком-то смысле, и это то, где я чувствую себя правильно, — Шоё попытался объяснить. Он не был уверен, что получается хорошо. — Это вообще имеет смысл? — он нахмурился, уставившись взглядом в собственные ладони. — Да, — Киеко мягко протянула ладонь в ответ. Она не взяла его руку, просто предложила возможность, и Шоё покачал головой со слабым извинением в не менее слабой улыбке, и она так же просто вернула ладонь обратно, внимательно наблюдая, как он откидывается, опираясь на руки, вдавливая их в пол, будто пытаясь себя заземлить сильнее, остаться здесь и сейчас. — Но?.. — Но это только одна вещь, — тихо продолжил Шоё. — И я бы хотел раствориться только в ней, потому что это так легко, и так хорошо, и так завораживающе… но вокруг слишком много всего, и я не могу справиться с этим, не могу не смотреть, не слушать, не чувствовать, — в голос проскользнула горечь, не подавляющая, но не позволяющая отвернуться.  — Расскажи, — предложила Киеко, не отводя взгляда. — У нас есть еще минуты три перед следующей партией. — Я бы не смог уложиться даже в вечность, — Шоё нервно хихикнул. — Я просто… всегда был слишком чувствительным к запахам, и сейчас это снова мешает, очень. Мое личное проклятие. — Ты ведь не чувствуешь это так ярко, верно? — он ожидаемо уловил мягкое покачивание головой. — Мне стало плохо из-за нервов и из-за запахов. Сначала из-за нервов, конечно, но сейчас? Сейчас как минимум половина ошибок была из-за моей неспособности сконцентрироваться, — он горько фыркнул.  Шоё успел врезаться, кажется, примерно в каждого члена команды за две партии, плюс дополнительные очки за судью и сетку, раза три промазать по мячу, принять подачу лицом, животом, плечом — и, боже, ни разу не руками, он упал при своих маневрах столько, что перестал считать… А моменты, которые не стали причиной ошибки, но могли стать — их было больше, чем людей сейчас в зале. — Мята Кагеямы острая, — сорвалось с его языка раньше, чем он себя успел остановить, — она острая, и когда он слышит что-то о своей прошлой команде, мне хочется отскочить, потому что кажется, что она царапает руки. Когда мята смешивается с глинтвейном, в носу перехватывает от перенасыщенности этой смеси, так что каждый раз, когда Цукишима и Кагеяма начинают ругаться, мне сложно дышать. И каждый раз, когда Танака-сан прыгает, мне нужна дополнительная опора, потому что кажется, что меня сейчас унесет ветром. Киеко наклонилась чуть ближе, мягко кладя ладони рядом с его коленями. Он сглотнул, чувствуя нежный ромашковый запах от ее толстовки. — От Репы-куна пахнет сосной, и это приятно, но это тяжело и забивает голову вместо мыслей, будто занимая место, которое было им отведено. Тот светлый парень рядом с ним — он может быть успокаивающим, я знаю это, но сейчас мне хочется непрерывно чихать от остроты его запаха, и сложно сконцентрироваться на чем-то в этот момент. Парень с номером один… — Шоё внезапно фыркнул со смехом, когда мысли сбились в противоположную сторону, даря ощущение пустой легкости в голове, — он благоухает, Киеко-сан, клянусь. Киеко обернулась на команду противника с любопытством: — Который из них?  — Вон тот, — Шоё наклонился поближе, кивком указав на высокого — чем их кормят, действительно? Шоё бы не помешало узнать — парня с взъерошенной, будто остроконечной прической и темным взглядом. — Номер один на футболке, он доигровщик. Выглядит угрожающе, да? Но, Киеко-сан, — Шоё понизил голос до драматично тихого, — он пахнет… сиренью. Шоё улыбнулся удовлетворенно, когда Киеко не сдержала сорвавшийся с губ смешок. — И черемуха! — он продолжил. — Это нечестно, ладно? Сирень и черемуха, и, я клянусь, сирень еще и мокрая, только-только после дождя, и кто вообще идет с таким запахом играть доигровщиком? Это должно быть противозаконным, как я могу сосредоточиться на игре, когда кто-то рядом пахнет чем-то таким летним и сладким, и- Киеко-сан, я теперь просто хочу миску с ягодами и пить морс под летним холодным дождем, но я также хочу забить мяч, и в итоге я не могу сосредоточиться! Киеко-сан! Он почти заскулил, уставившись взглядом преданного щенка на Киеко, которая не могла прекратить смеяться в сложенные лодочкой ладони. Чем с большей укоризной на нее смотрел Шоё, тем сложнее ей было остановиться. — П-прекрати, — почти икая от смеха наконец попросила она. — Партия через пару минут. — Я серьезно! — Шоё почти взвыл. — Не относись к этому так небрежно, Киеко-сан! Это реальная проблема! — Ч-черемуха?.. — Киеко снова уткнулась в ладони, но хихиканье все равно вырывалось наружу. — И сирень! — категорично добавил Шоё, но на лице у него еле уловимо виднелся призрак улыбки. — Альфы с запахом черемухи и сирени должны взять на себя ответственность. — За что? — Киеко опустила ладони ровно настолько, чтобы было видно ее смеющийся взгляд. — За свою привлекательность, конечно, это буквально мешает другим людям вести собственную достойную жизнь, — Шоё сообщил, из последних сил пытаясь удержать остатки серьезности на лице. Киеко расхохоталась окончательно, утыкаясь лицом в колени, и Шоё присоединился к ней, смеясь в тыльную сторону ладони с сияющими глазами. Но прежде чем Карасуно успела обратить на них внимание, от двери раздался девичий восторженный визг, впрочем абсолютно неразборчивый. И дальше, как круги волн, по всему залу разносились возгласы странно-безудержного восхищения от зрителей, собравшихся со школы. Позволив Киеко в знакомом — Юки, в твою сторону камень — жесте уткнуться ему в плечо, все еще отходя от смеха, Шоё обернулся с любопытством, пытаясь уловить того, кто вызвал такую реакцию. Оу, тот парень? Шоё видел его пока только со спины: спортивная куртка Аободжосай, взъерошенные каштановые волосы, и запах… о-о-о. Шоё фыркнул смешливо, повернув голову и уткнувшись в макушку Киеко-сан прежде, чем успел подумать о том, уместно ли это. Но Киеко-сан даже не дернулась, просто тоже чуть повернула голову, устраиваясь удобнее. — Кто-то новенький? — уточнила она шепотом. Шоё сжал губы на мгновение, чувствуя, как внутри сворачивается комочком тепло, и только потом ответил: — Ага. Слышала, девушки визжали, когда он появился? Он точно не первогодка и наверняка кто-то из основного состава команды, но дело не в этом, как ты понимаешь. — Красивый? — Киеко приподняла голову, отыскивая взглядом новенького, говорившего со своим тренером. — О, красивый. — Да, — с легким смущением кивнул Шоё. — А еще он альфа — что неудивительно, но это дает ему еще и запах. — Я не улавливаю, тут целый зал, — Киеко качнула головой, но даже вопросов не стала задавать, почему у Шоё иначе. — Но могу угадать и так, тут всего четыре варианта: алкоголь, мускус, кофе и шоколад. — Кофе, — подтвердил Шоё с тихим смешком и на мгновение замер, уловив внезапную идею. — Пойдем, я хочу узнать, как ты его почувствуешь. Всем нравится кофе, но в нем много оттенков. — У нас минута… — Киеко прервала себя сама, когда Шоё уже вскочил на ноги и протянул ей руку. — Ладно, идем. Только, честное слово, не так уж эти кофейные запахи и различаются. Они вкусные, так что мне понятна реакция на него сейчас, но… — Не любишь кофе? — Хината спросил, не поворачивая головы, быстро огибая Сугавару и Кагеяму, чтобы по краю поля перебежать к чужой половине. — Мне ближе природное, запахи, присущие еде, меня не особо привлекают, — Киеко пожала плечами, хотя Хината видеть этого не мог. — О, стой, чувствую. Они остановились неподалеку от сетки, словив несколько растерянных взглядов от команды Сейдзе. Киеко на мгновение замерла, сосредотачиваясь — как для беты, запахи вокруг для нее были ощутимы, но сливались в единую поверхностную какофонию, если только она не пыталась погрузиться в них. Запахи всегда были просто запахами: приятные, привлекательные в некоторых случаях, отталкивающие в случаях исключительных, но это было для нее не важнее цвета глаз или волос — маленькая деталь, часть человека, но мало что определяющая в ее с этим человеком отношениях. Хината был уникальным случаем для… беты.  — Кофе, — она снова пожала плечами, тихим голосом обращаясь к Хинате, чтобы остальные не слышали. — М-м-м, что-то сладкое. Наверное, с добавками, но точно не скажу. — Карамель?.. — сзади раздался голос Энношиты. — Полагаю. Кофе с карамелью. Сладко. Могу представить, почему он всем нравится. Хината с любопытством их оглядел, проигнорировав практически полностью небольшой диалог между этим кофейно-карамельным парнем и Кагеямой поблизости.  — Капучино, — наконец сообщил он, — капучино с соленой карамелью. Он очень вкусный, по крайней мере если ты не против уже упомянутого сладкого. Он может быть головокружительно тяжелым, я думаю, если он того захочет. — А сейчас? — Киеко с любопытством наклонила голову. — Тяжелый? — Нет, — Хината качнул головой. — Интересно, это он сам так контролирует или просто естественно такая легкость. Он так и не отвел взгляда от кофейно-карамельного. Когда смотришь на альфу — легче сосредоточиться на его запахе, и тот был не так уж далеко, и был настолько спокойным и мягким, что Шоё просто не удержался и разрешил себе ненадолго притихнуть, оставаясь рядом с этим чужим ароматом, позволяя ему окутывать его, касаясь кожи и одежды еле заметно. Сдвинулся с места он только со свистком, обозначающим начало третьей партии, полностью упустив взгляды Киеко и Энношиты.

***

Он привлекал внимание. Ойкава мог распознать подобную стратегию при одном взгляде на нее и в обычном случае бы скептически отнесся к такой простой идее отвлечения защитников, но… Этот парень влился в роль так, будто ее создавали под него или его самого под нее растили. Он был угрозой — рыжим вихрем, в котором каждая деталь выбивалась, искрила неправильностью и исправно на него работала. Было ненормально обладать такой скоростью, было ненормально настолько доверять чьим-то способностям и решениям, было ненормально сиять так ярко и тепло. Абсолютно неприемлемо. — Почему ты не смотришь, когда прыгаешь? Рыжий вскинул голову, уставившись растерянно на него — большие карие глаза, обрамленные трепещущими рыжими ресницами, выцветшие, почти незаметные веснушки, рассыпанные блеклой россыпью вокруг носа, отблеск золотых лучей на радужке — так, что он щурится сразу же, отворачиваясь чуть в сторону. — Зачем смотреть? — наконец поинтересовался он, опустив рассеянно взгляд. В руках рыжий вертит бутылку воды — не в первый раз за сегодня, это даже Ойкава успел заметить. Выглядит он бледным, но голос звенит на грани странного любопытства. — Чтобы атаковать, — медленно произнес Ойкава, выдержав паузу, — знаешь, попасть мячом на площадку противника и весь этот джаз. — А я разве не попал? — рыжий вскинул голову, ухмыльнувшись прямо ему в лицо.  — Это было хорошо, — Ойкава согласился легко, не видя смысла отрицать очевидного, — вопрос лишь в том, насколько вам с Кагеямой-чаном хватит этого доверия. — Когда не хватит — мы придумаем что-нибудь еще, — рыжий пожал плечами. — Мы учимся, знаешь ли. — По вам видно, — Ойкава не удержался от усмешки. — Высокий дино-мальчик неплох в обороне, а у моего кохая… — лицо рыжего пересекает легкая молния эмоций, но она исчезает быстрее, чем Ойкава успевает разобраться в оттенке; ему не остается ничего, кроме как закончить предложение: — У моего кохая таланты, как и раньше, обладают неизмеримым потенциалом. А что есть у тебя, кроме доверия? — Упрямство, — рыжий хмыкает, опуская взгляд, будто в странной полунасмешке над самим собой. Ойкаве — не смешно. Упрямства в рыжем и правда выше ласточек в солнечный день, а Ойкава ценит подобное сильнее любых талантов. Прикусив губу на мгновение, он, в конце концов, просто улыбается, не вкладывая усилий, и проходит мимо, обрывая разговор на высокой ноте. Но, сразу сбивая Ойкаву с шага, в кармане у рыжего раздался перезвон уведомления на телефоне, которое будто щелкнуло одним из переключателей в нем, заставляя выглядеть сосредоточенным на чем-то совершенно ином, чем нынешняя ситуация. Диалог уже открыт, когда рыжий разблокировал экран, и Ойкава успел уловить кусочек текста прежде, чем даже подумал об этом. yokai shoujo: с полной моей поддержкой :) calm queen: ты не можешь продолжать игнорировать свое состояние, Шоё Рыжий цокнул себе под нос, мгновенно начиная печатать что-то в ответ. Ойкава так и замер в нескольких сантиметрах, внезапно внимательней окидывая его взглядом. Бледный, с взъерошенными волосами, прикусил губу, старательно печатая что-то с невероятной скоростью, и- Ойкава вздрогнул внезапно, когда на кончике языка мягко зацвела ягодная сладость. Ива-чан все еще был с командой. Да что там — коридор сам по себе был пуст, и тот тонкий аромат, что он ощутил, не мог прийти настолько издалека, чтобы Ойкава не увидел его обладателя. И рядом с ним был только рыжий, не обращающий уже на него никакого внимания. Ойкава втянул воздух сильнее, прикрыв глаза — сладость цвела вокруг мягких рыжих прядей волос, почти прозрачными нитями переплетаясь с ними и спускаясь вниз до ключиц, дальше растворяясь в расстоянии. Тоору повезло, что он вообще учуял его, замерев именно здесь. — Все в порядке? — рыжий поднял голову, встречаясь с ним взглядом вновь. Телефон он плавным движением вернул в карман толстовки, теперь с легкой рассеянностью наблюдая за ним. — Мой вопрос, — Тоору возразил почти бездумно. — Ты бледный как призрак. Тяжелые партии вышли, да? Эмоции в глазах у рыжего вспыхнули яростнее, чем стоило бы ожидать от фразы, в которую Тоору в общем-то пытался вложить переживание. — Я в порядке, — он почти прошипел это. — Мне пора. Он резко развернулся, делая шаг в сторону поворота за угол, — и через секунду пошатнулся немного, зажав рот ладонью. Пальцами второй руки он переплел горлышко бутылки с водой до белизны костяшек. У Тоору в груди едкое волнение закрутилось в жесткий клубок — Ками, еще болезного мелкого в школьном коридоре для полного счастья ему не хватало! И будто в ответ получив неприличный жест от вселенной — только он шагнул ближе с желанием помочь, как рыжий рухнул, закатив глаза. Прежде чем он успел осознать ситуацию, Тоору обнаружил себя на коленях с обморочным солнечным ребенком Карасуно на руках. Бутылка воды с грохотом приземлилась неподалеку и прокатилась дальше, кривыми звуками царапая слух. Бездумно отметив белизну чужого лица, Тоору думает: “Наверное, надо написать Ива-чану”. Ива-чан всегда знает, что делать.

***

Pretty bastard: что мне делать с телом?

(in)sane: ОЙКАВА КАКОГО ХУЯ (in)sane: говори где ты