Монета падает на ребро

— Большой! — он выдыхает это так восхищенно и громко, как только может, потому что ему кажется, что еще чуть-чуть и эмоции внутри разорвут его на тысячу маленьких Хинат. Окружающий мир ошеломительно громок, огромен, цветаст — тысячами оттенков! И пахнет… о ками-сама, мешанина запахов, как и всегда в новых местах, да и с такой силы эмоций внутри, сбивала его с ног, но в этот раз Хината лишь больше вдохнул всей грудью воздух. В этот раз головокружение, легкой тяжестью отдавшееся в висках, было райским блаженством. — Запах освежителя Salonpas! — восхищенно воскликнул он, оборачиваясь к Кодзи и Изуми, наконец догнавших его, несущегося сюда со всех ног. Восстанавливая дыхание, несколько сбитое неожиданной пробежкой от автобуса до зала, они посмотрели на него с таким непередаваемым выражением на лицах, что Шоё физически почувствовал жар смущения на щеках. Слава ками-сама, что — видимо, в знак милосердия — эти двое молча оставили позади тот факт, что Хината знает название чертового освежителя воздуха для спортивного зала. — Тебе действительно стоит быть поспокойнее, Шое-чан, — Изуми наконец подал голос, покачав головой, — ты чересчур нервничаешь. — Выглядишь так, будто раньше никогда волейбольной площадки не видел, — поддел Кодзи, заставив Хинату снова вспыхнуть легким румянцем. — Но я в первый раз на таком турнире! — поспешно попытался оправдаться он. — Три года... — Он обернулся лицом к огромному — по сравнению с ним-то! — залу. — Понадобилось целых три года, чтобы сюда добраться! — Это стоило всех усилий. — Изуми улыбнулся, глядя на пышущего энтузиазмом Шо-чана. Раньше казалось, что невозможно быть более эмоциональным, чем Шоё каждый день — ему даже воробушка покажи, он засияет ярче солнца и моментально разведет суету из-за несчастной птицы, заставив попотеть всех окружающих в попытке осмотреть на предмет повреждений, найти воды, еды, родственников… какие вообще у птиц родственники, а? Да и птица в тот раз от Хинаты ошалела больше, чем от всего остального вместе взятого! Но вот сейчас, смотря на сжатые на лямке сумки пальцы, чуть приоткрытые в восхищении губы, и взгляд, под давлением эмоций превращающийся в сияние звезд, — что ж, Изуми мог со всей уверенностью сказать, что сейчас Шоё своей эмоциональностью превзошел все возможные рекорды, поставленные за последние три года. Ками-сама, этот ребенок сведет с ума всех окружающих и себя в первую очередь, если сейчас же не выдохнет чуть-чуть. Эй, а он вообще дышит или уже перестал от восхищения?.. Изуми еле заметно вздрогнул от мысли, что Шоё может стать плохо здесь — как от запахов в те разы, ведь как они вообще матч-то будут играть, если… — Прекращай. — Кодзи ткнул его в бок по старой привычке, пока Хината кружился на месте, рассматривая всё и всех вокруг. — Шо-чан в порядке, не паникуй, мы нормально сыграем, все будет хорошо, не стоит волно- — Стоп! — Изуми взвился прежде, чем это кошмарное существо, зовущее себя его другом, успело перечислить все словарные синонимы фразе “не переживай”. — Хоть бы еще раз с тобой на одно поле вышел! — зашипел он, отвернувшись. — Как ты вообще в своем бейсболе-то играешь? — так же тихо, но с ужасающе ехидной интонацией отреагировал Кодзи. — Ты себя накручиваешь лучше, чем моя бабуля моток шерсти. А ведь это просто игра для... — Изуми, Кодзи! — Хината резко обернулся, прерывая их перепалку так, будто вовсе её не заметил — хотя вранье это все, Хината всегда замечает в них двоих каждую мелочь, если, конечно, совсем в себя не уйдет, но это настолько редко, что уму непостижимо, почему он продолжает заваливать все предметы раз за разом. Мозг у него, что ли, выборочно работает? — Спасибо, что пришли морально поддержать! — Прекращай! — Кодзи успел рявкнуть это первым, но взгляд он отвел первым тоже. Изуми лишь смущенно растрепал волосы на затылке: — Наши турниры уже закончились, так что… И не могли же мы просто бросить тебя, в конце концов. — И вам, первогодки, тоже спасибо! — Хината уже метнулся им за спины, бросаясь на несчастных малышей-первокурсников. Кодзи поспешил помотать головой, сгоняя румянец смущения с щек, Изуми себе под нос прошептал что-то вроде “несносный тайфун”. — Это чудо, что вы все пришли… — А, да… — промямлил один из попавших под раздачу. — Мы, правда, еще любители… — Не реви, Шоё! — одернул наконец пришедший в себя Кодзи, поспешно принимая вид посерьезней. Прежде, чем Хината успел возразить, Изуми уже добавил с мягкой усмешкой: — Ты такой плакса. — Хината-семпай, нам пора уже начинать, — робко подал голос еще один первогодка, заставив рыжий ураган поперхнуться ответом снова. — Ну же, капитан, пошевеливайся. — Усмешка Изуми стала еще шире и мягче. — Точно-точно, — закивал рядом Кодзи, — притащил нас сюда, а мы даже правил толком не знаем. — Да знаю я! — взорвался Хината, разворачиваясь к ним и наконец реагируя прежде, чем те вновь собьют его своими подколками. Но на лице его вопреки этому улыбка засияла лишь ярче: — Мы проделали такой путь на этот турнир… и обязаны победить. — А? — На лице Изуми усмешка перешла в непонятно-жалкое выражение лица. — Ты всерьез рассчитываешь на победу с наспех собранной командой? — Еще как! — Какой там у нас соперник вообще? Китагава Дайити, а? — Вроде бы, — рассеянно опустил на секунду голову Хината под пронзительным взглядом Кодзи, — но это неважно, ведь мы все равно сделаем это! Изуми снова мягко усмехнулся напротив него, закатывая глаза шуточно, Кодзи лишь изумленно фыркнул себе под нос — даже спустя три года совместной учебы этот… этот рыжий кошмар умеет удивлять своими высказываниями! Не знать даже, кто именно твой противник — и все равно быть настолько преисполненным веры в победу. Кодзи не знал, было ли это проклятием Хинаты или его личным даром с небес, но… Ему на руки внезапно упала тень, и он, вздрогнув, поднял взгляд, устремляя его за спину Шоё. Хината вздрогнул за ним следом, по инерции, и только потом обернулся, обнаруживая, что загородил вход — с губ сначала автоматически сорвалось вежливое “простите!” и только затем на ум пришло “громадины”, пока Изуми и Кодзи не сдернули его с чужого пути, позволив команде в синих куртках пройти вперед. Хмурые лица, сосредоточенность, игроков — больше, чем можно объять одним мимолетным взглядом, и ровно достаточно, чтобы вбить внутрь горсть трепета перед ростом на две головы выше — они точно одного с ними возраста?.. — а в конце… Хината автоматически задержал дыхание, чувствуя, как, перекрывая все навалившиеся запахи рядом, вбивается в легкие аромат мяты. Он не пытался даже выдохнуть, заторможенно поворачивая голову вслед — мир вокруг подернулся пеленой тумана, так, как давно с ним не случалось. Он не видел этого человека целиком, только очертания фигуры; черные, аккуратно уложенные пряди волос бросились в глаза на мгновение; и всего на пару секунд он утонул в мятном поле, над которым тишиной звенело предгрозовое темное небо. В себя его привел внезапный рев трибун. Позволив шуму выдернуть его в реальность, он бросился за Изуми и Кодзи, всматриваясь в скандирующую группу поддержки и вывешенный баннер. Действительно, Китагава Дайити… и их король. Неплохое прозвище для средней школы, а? У Хинаты даже сомнений не возникло, кто именно в команде его успел заслужить. Вслушавшись в витающие вокруг шепотки — “кошмарно высокие”, “они явные фавориты”, “выглядят пугающе”, “неужели это правда король площадки?” — он попытался игнорировать нарастающую боль в желудке. — Да как вообще можно с ними сражаться? — застонал Кодзи рядом, яростно ероша прическу и не отрывая взгляда оттуда, куда Хината предпочел не смотреть вовсе. — Неважно, — на губы ему скользнула улыбка, решительная, несмотря ни на что, как и всегда, — неважно, насколько они высокие, мы победим их. — И правда! — Изуми за его спиной тут же засиял в ответ. — Прыжок у Шо-чана невероятный! — он вскинул кулак в решительном жесте как раз в тот момент, когда лицо Хинаты еле уловимо, но неконтролируемо скривилось. Через секунду и сам он слегка согнулся и, не дожидаясь, пока остальные с моментально вновь побледневшими лицами начали бы говорить снова, поспешил к выходу, бросив напоследок короткое “уборная”. Ну да, кому, как не ему, может повезти так, — с легким раздражением пришло ему в голову, пока он по стеночке полз в направлении туалета. Первый матч, более-менее подходящий под название официального, а он уже успел на несколько секунд выпасть из реальности из-за одного несчастного запаха и после обнаружить расстроенный желудок. Ками-сама! — он легонько хлопнул по животу, скривив рот. Невыносимо раздражает. Это началось уже давно и продолжается до сих пор, как будто он ребенок и не может стойко перенести раздражители, но его чертов организм просто подставляет его в самые ненужные моменты. Как только он оказывается в нервной ситуации или перестает справляться с огромным наплывом запахов вокруг себя, он выдает что-то вроде этого: его начинает тошнить, крутит живот, или он внезапно чувствует, точно вот-вот упадет. Врач сказал, что в основе всего лежит “психосоматика” или “механизмы, ей подобные”. Убедившись, благодаря часам неподалеку, что его задержка не повлияет на матч, Хината позволяет себе тихонько переступать шаг за шагом, уже не опираясь о стену, но даже не пытаясь спешить, — и вспоминает один из бесчисленных походов к одному из бесчисленного же количества еле знакомых врачей, к которым его то и дело переправлял Куросава-сан. Мама тогда не пошла с ним: завал на работе исключил любые шансы на доброжелательность ее босса. Так что со всем новым потоком информации тогда он справлялся самостоятельно... как мог.

***

[около двух лет назад]

— Твое тело, Хината-кун... — семпай поправил стопку бумаг перед собой и чуть отвел в сторону взгляд: Хината уже видел такое, это значит, что человек перед ним нервничает и не может подобрать слов, будто сам Шоё — еще малыш… нет, не так, есть еще кое-что. Это потому что он, черт возьми, омега, и что бы не случилось, любой врач будет помнить об этом. И самое ненавистное — это действительно важно и первопричина девяноста процентов всего происходящего с его телом, а если убрать отсюда обычные простуды и разбитые коленки из-за того, что он носится как ураган, это будут все чертовы сто процентов. — Хината-кун, — еще раз позвал его доктор и, наконец, поднял взгляд. — Твое тело весьма чутко и заботливо к тебе относится. Это из-за того, что оно знает, что ты можешь быть хрупким, ведь все твое основное здоровье сосредоточено в областях, связанных с деторождением, что обусловлено биологией твоего вторичного пола и эволюцией в течение многих лет, — несмотря на заминку в начале объяснения, семпай собрался с силами и попытался объяснить все спокойно и последовательно, так что Шоё не менее старательно успокоил сам себя и сосредоточился — как бы обидно не было, это его жизнь, и ему нужно знать, что происходит. — Поэтому в каких-то других вещах твое здоровье может внезапно… проседать. Поэтому так необходимо о нем заботиться. — Я забочусь, — спустя короткую паузу молчания сообщил Хината. — Я пью таблетки по режиму, нормально сплю и все такое. И вы знаете, что анализы тоже в норме. И я нормально позавтракал тогда, честно. — Я верю, Хината-кун, — мягко улыбнулся семпай. — Тогда почему я все равно тогда упал в обморок? — спустя мгновение все-таки спросил Шоё. — Я был в полном порядке. — Это… — семпай постучал кончиками пальцев по столу и снова будто бы завис в своих мыслях. — Хасэгава-сан, — Хината привлек его внимание. — Пожалуйста, я очень хочу понять. Я собираюсь играть в волейбольных матчах и мне нельзя иметь проблемы со здоровьем! Это серьезно? — Я… попытаюсь объяснить, — вздохнул сенсей, глядя на его встревоженно-упрямое выражение лица. — Скажем… ты ведь знаешь о психосоматике, так? Когда человек эмоционально во что-то вовлечен, это начинает влиять на его тело. Чаще всего об этом говорят в случае длительного ухудшения здоровья во время тяжелых событий, потому что мир вокруг влияет и на наше эмоциональное, и на наше физическое состояние, и все процессы в нас глубоко взаимосвязаны. — Я немного слышал об этом, но это ведь не то, что происходит со мной, разве нет? — Хината нахмурился. — Меня ничего не тревожит, наоборот, я очень хотел попасть на тот матч! — Что ж… — Хасэгава-сан вздохнул и потер переносицу. Шоё подумал, что впервые видит врача, которому настолько сложно говорить. Хасэгава подумал, что проклянет Куросаву за такого пациента. — У людей, подверженных психосоматических заболеваниям, очень сильная связь между телом и эмоциями. Поэтому, когда они чувствительно реагируют на что-то, их организм откликается, так или иначе. В твоем же случае эмоции могут быть таким же показателем ситуации для организма, но не единственным и основным спусковым крючком. Твой организм сам — изначально — связан не столько с эмоциями… он обязан необходимостью следить за тем, что с тобой происходит, всеми способами. — Из-за того, что я омега? — тоскливо уточнил Хината. — Да, — со вздохом согласился Хасэгава. Очевидно, он уже разделял обреченное настроение ребенка напротив. — Твой организм отчасти ведет себя так, будто у тебя низкий иммунитет — потому что в какой-то мере это так, и кроме того, у тебя отличное от альф и бет распределение ресурсов внутри организма. Хината рассеянно взлохматил волосы. Он в целом выглядел взъерошенным, и явно пытался осмыслить все туманные формулировки, выброшенные на него сенсеем. Сам Хасэгава устало откинулся на спинку кресла: — Что касается конкретных деталей ситуации… Когда ты упал в обморок, ты был на матче, так? — Он дождался чужого кивка. — Вокруг было очень много людей, а, как ты знаешь, омеги весьма чувствительны к запахам… и если мы начнем говорить и об этом, ты не успеешь домой до ночи, но если хочешь, я дам тебе пару книг на эту тему. Так вот, из-за этой довольно-таки аномальной относительно альф и бет чувствительности и твоей неподготовленности в целом, твое тело, в попытке оградить твой мозг и сенсоры от перегрузки, заставило тебя отключиться. — Почему мой организм такой глупый! — Хината застонал в сложенные ладони. — Как я и сказал, он определенно предназначен для других вещей, а не для пары тысяч эмоционально возбужденных альф, — ворчливо ответил Хасэгава. — И не думай, что раз тебя создала природа, ты совершенство. В людях — любых — много странных, нелогичных механизмов взаимодействия с окружающим миром. Иногда с этим можно только смириться. — Хорошо, — слишком саркастично для кого-то двенадцатилетнего пробормотал Шоё. — Я попробую смириться с мыслью о том, что мое собственное тело предпочтет рухнуть в обморок, чем заняться чем-то более интересным. Есть еще детали, так? — спросил он раньше, чем Хасэгава успел возразить на его детскую язвительность. — Таблетки. Насколько мне известно, некоторое время назад ты перешел на новый вариант, и он более сильный, чем предыдущие. Ты ведь хорошо себя чувствовал после короткого периода привыкания, верно? Несколько месяцев или около того. Я подозреваю, что конкретно эти таблетки — одновременно то, почему с тобой этого не случалось последние месяцы, и то, из-за чего это случилось сейчас, — с легкой виноватой улыбкой пояснил сенсей. — В начальной школе твоя схема так или иначе была подогнана под особенности детского возраста, и твоего, и твоих одноклассников. Адаптационный период в начальной школе у тебя мог быть немного тяжелым… — Хината поморщился, но промолчал, не желая перебивать, — но у новых таблеток свои проблемы, несмотря на непривычное для тебя отсутствие сложной адаптации. Они отлично помогают, но конкретно эта новая вариация… если она не может справиться со своими задачами, в число которых входит и частичное перекрытие повышенной чувствительности, то давление на твой организм может ощущаться усиленным. Вроде как ты можешь справляться со многими вещами, но тогда вещи, которые тебе не поддадутся, будут весьма и весьма серьезно на тебя влиять. Сенсей сделал глоток воды, продолжая подбирать слова так медленно, что это немножко казалось пыткой. — Твой организм — хрупкая сложная система. Конечно, то же можно сказать о бетах и альфах, но в их случае организмы гораздо больше полагаются на отлаженные механизмы природы, тогда как омеги заточены под быструю реакцию на конкретные ситуации. Вы гораздо гибче к окружающему миру, ваши реакции также весьма вариативны. И к сожалению, в твоем случае это может сослужить плохую службу. В некоторых случаях реакции твоего тела… могут быть преувеличены, как, например, с этим обмороком — твое тело ведь просто пыталось защитить тебя, но весьма неприятным образом. — Вы не знаете до конца, почему это произошло, — наконец осознал Хината. Уголки губ Хасэгавы дрогнули, подтверждая его слова. — Поэтому говорите про вариативность. Потому что никто бы так не отреагировал, но со мной это произошло. И вы не знаете, почему конкретно. — Я знаю, что твое тело остро реагирует на любую угрозу твоему здоровью. Я знаю, что, вмешиваясь в природный механизм, чтобы скрыть твою принадлежность к омегам, мы нарушаем многое в твоем теле, не только убираем твой запах, и это будет иметь отдачу. Я знаю, что из-за того, что в тот день вокруг тебя было столько людей, твое сознание могло пострадать, поэтому ты отключился, и знаю, что, вероятно, в будущем твое тело будет еще не раз снова и снова реагировать на твое окружение и твои эмоции. — Сенсей переплел пальцы перед собой; чуть наклонился вперед и смягчил тон. — И я знаю, что мы приложим все усилия, чтобы справиться с этим. — Я слабее остальных, да? — ребенок напротив сжал губы. Любопытство, сиявшее в нем на первых моментах встречи, уже давно испарилось без следа. — Неважно, — внезапно мотнул он головой, прежде чем Хасэгава успел ответить. — Просто скажите, это сильно повлияет на мои игры? — Я думаю, — терпеливо проговорил сенсей, — что мы сможем поработать с этим, Хината-кун. Мы знаем, что это не болезнь, а здоровая реакция организма, а это уже что-то. И я обязан уточнить кое-что: твои эмоции нормальны и тебе не стоит их скрывать, если ты думал об этом, — он бросил проницательный взгляд на слегка смутившегося ребенка, — на самом деле это может даже сделать хуже. Просто тебе стоит быть осторожным, когда ты сильно беспокоишься о чем-то, но это не сильно отличается от подобной ситуации с кем-то, кто не является омегой. — Но я ничего не смогу с этим сделать, чтобы прекратить насовсем, да? — пробормотал Шоё. — Хината, — сенсей внезапно взглянул на него весьма строго, заставив вздрогнуть. — Я знаю, что это сложно принять. Говоря психологическими терминами — хотя, наверное, ты уже устал их слушать за все это время, — идентификация, чувство принадлежности к группе, понимание того, кто ты, — для каждого все это весьма важно. — Для меня — нет, — проворчал ребенок. — Неважно, омега я или нет. Я просто хочу играть в волейбол и не завалить тест по математике в эту среду. Ничего больше. — Никто не помешает тебе играть в волейбол, Хината-кун, — покачал головой сенсей. — Никто и никогда не помешает тебе заниматься тем, что ты любишь, если ты действительно любишь это. И твой пол никак не повлияет на твою способность сдать тест по математике, забить мяч в волейбольном матче, иметь верных друзей, любить и быть счастливым. — Но из-за того, что я омега, — Шоё наконец поднял взгляд, — именно из-за моего пола, пусть и вторичного, у меня такой рост и вообще телосложение. И именно из-за него я упал в обморок тогда. И из-за него я пью таблетки и переживаю каждый месяц… — он дернул плечом, даже не договаривая предложение: неясно, из-за злости или из-за смущения перед самим словом. — И никто никогда не скажет мне этого в лицо, потому что мои друзья и мама самые лучшие, но омег нет в профессиональном спорте. Я знаю это сам. Омеги не играют в волейбол, они рождены, чтобы ухаживать за семьей. — Ты не хочешь семью? — сенсей откинулся на спинку стула. — Я хочу играть в волейбол, Хасэгава-сан. Стать асом, быть в команде... И сдать тест по математике, — тихо прошептал Шоё. И чтобы мама не напоминала каждый день про таблетки и не улыбалась так слабо, когда он говорит, что помнит. Чтобы боль в глубине солнечного сплетения, рождающаяся заново каждую течку, больше никогда не появлялась в его жизни. Чтобы запахи не сбивали его с ног, кружа голову с такой силой, каждый раз, как он заходит в новое помещение, даже несмотря на глупые таблетки. Чтобы его синяки от падений заживали быстрее. Чтобы он не был таким маленьким по сравнению с любым игроком в волейбол. Чтобы сладость малины и острый аромат миндаля в его запахе сменились настоящей пустотой, как у каждой обычной беты. Чтобы он мог не утаивать вторичный пол, чувствуя, как лжет каждому в окружении. Чтобы он не боялся, что одна промашка может раскрыть его и заставить окружающих сойти с ума из-за гребаной насмешки эволюции, закодированной в его ДНК. Чтобы он был обычным человеком, к которому не относятся по-особому исключительно из-за того, кем он был рожден. Чтобы он сам выбирал, кем ему быть и какую жизнь проживать. — Хината-кун, — голос сенсея выдернул его из тяжелых мыслей. — Я буду достаточно прямым, так же, как с любым моим пациентом, который заслуживает правды. Ты думаешь не о том. Шоё сжал губы, но все же смотрел прямо на него. — Я знаю, что ты расстроен. Не могу представить, насколько, — Хасэгава-сан позволил себе покачать головой и слабо усмехнуться: — Я все-таки не омега. Но, надеюсь, ты простишь мне следующие слова. Вне зависимости от того, кем бы ты был рожден, ты столкнулся бы с трудностями. Может быть, это был бы твой рост, рыжие волосы или еще что-то, что может получить в наследство каждый вне зависимости от пола. Может быть, препятствием стал бы твой характер или какая-нибудь травма. Вопрос не в том, что именно тебе нужно преодолеть, не в том, как на тебя будут реагировать окружающие. Вопрос в том, рискнешь ли ты всем ради своей мечты, рискнешь ли пойти против того, что препятствует тебе в ее достижении. Он на мгновение остановился. Ребенок перед ним сжал стул пальцами — так, что костяшки побелели. Но взгляд он от него не отрывал, слушая так внимательно, что становилось страшно. И Хасэгава внезапно почувствовал, что доверие Хинаты — самое страшное оружие во вселенной. Сколько слов потребуется кому-то, кому он доверяет, чтобы разрушить всю его жизнь или заново построить целый мир? — Ты ведь не думаешь, что все игроки в волейбол, к которым ты хочешь присоединиться, легко достигают своих целей? Что у них нет своих собственных, личных препятствий? Травмы, врожденные характеристики, люди вокруг — мир не даст тебе то, что ты хочешь, всего лишь по твоей просьбе. Но, Хината-кун… после того, как я узнал тебя чуть лучше, мне кажется, что ты не остановишься. Твой вторичный пол — проблема, но ты же не думаешь, что среди волейбольных игроков нет тех, кто когда-нибудь падал в обморок? Тебе даже повезло — ты знаешь причину твоих проблем, а значит ты можешь работать с этим. Если ты хочешь стать волейбольным игроком, ты сделаешь это, невзирая ни на какие преграды. Твой вторичный пол — не кандалы на твоих руках, а лишь твоя особенность. Такая же, как рост, рыжие волосы или умение бегать так быстро. Тебе нужно лишь приспособиться к ней. Хината уходил из кабинета с улыбкой, светящейся на губах. Хасэгава… что ж, Хасэгава мог только молиться, безмолвно, бессильно, чтобы этот ребенок смог добиться всего, чего захочет. Можно было только поверить в него — и ничего больше.

***

В конце концов с того времени ничего не изменилось. Но Хината мог благодарить богов и духов за свой темперамент — мало какие вещи действительно расстраивали или пугали его, и в конце концов временами он, ребенок с организмом омеги, оказывался даже крепче альф вокруг себя по состоянию здоровья. Редкие обмороки или головокружения из-за слишком большого количества запахов — то небольшое, что он не смог убрать, но смог игнорировать, как любой живой человек проходил через периоды ослабшего иммунитета в своей жизни. Но черт побери, его желудок мог бы и не предавать его, особенно в такие моменты! Стеная таким образом в мыслях, Хината уже подобрался к двери уборной, когда наконец вслушался в диалог парней неподалеку. До этого он даже не пытался обработать информацию из окружающего мира, слишком занятый размышлениями о прошлом, но знакомое название школы в чужой речи заставили его вслушаться в разговор. Разговор о его команде. И чем больше он прислушивался, тем яростнее разгорался огонь внутри. Он сначала даже не был зол — к чему злиться на очевидные замечания про рост или опыт? Каждое из этих замечаний, каждую из услышанных им сейчас фраз он повторял себе сам снова и снова уже два года — но это не заставило его остановиться, а значит, не заставит и сейчас. Он просто… Хотел напомнить им, что не надо недооценивать противника. В очередной раз бросился вперед в попытке сделать что-то, что, очевидно, не было бы хорошо воспринято кем угодно. И, очевидно, закончилось все их смехом — Хината прижал руку к животу и кисло подумал, что эти второгодки умудрились разозлить даже его. Он, конечно, не божество терпения, но и смеяться над противником в подобном тоне — на кончике языка аж засвербило от желания возмутиться и сорваться на них в гораздо более злой тираде, чем та, что прозвучала до этого. Впрочем, он не успел... — Эй, второгодки! …потому что за вполне понятно откуда появившейся злостью сумел упустить из внимания запах мяты, медленно окутавший все вокруг. Запахи всегда были его проблемным местом. Как будто мало было заставлять его сталкиваться со всеми остальными препятствиями, он заполучил еще и уничтожающе сильное чутье. Уничтожающе для него, конечно. Это не было просто чем-то, из-за чего он должен был обходить магазины духов, нет, это было чертовым адом его жизни, той ее частью, огромной частью, с которой ему пришлось сталкиваться каждый день. Мама говорила, что когда он был маленьким, его могли взять на руки только два человека — она сама и Хироки, его отец. Любой другой получил бы только захлебывающегося криками и слезами маленького демоненка. Зато и успокоить его оказалось просто — Эйко как-то раз оставила его вечером одного в кроватке, положив рядом свою рубашку, и все то время, что она готовила ужин, Шоё не издал ни звука, умиротворенно ползая по ткани с родным запахом. Конечно, они уже тогда были должны что-то заподозрить… но это очевидно было сложно. Эйко была бетой, Хироки — альфой, каким образом из этого союза могла получиться омега? И только спустя года Куросава-сан рассказал им факт, свободно доступный общественности, но зачастую игнорирующийся из-за уникальности. Общеизвестно, что омега может появиться только благодаря омеге. И в большинстве своем именно благодаря этому смог произойти такой сильный спад их численности — потому что уменьшение количества омег в настоящем времени неизбежно влекло за собой пропорциональное падение их рождаемости в будущем. Но есть еще одна ситуация, когда у беты может родиться омега: если в последних трех поколениях семьи у обоих родителей была омега. Это, в совокупности с удачей, могло создать чудо. Только вот Хироки вечно о своей семье отмалчивался, предпочитая сбегать, как сбежал после от них, и Шоё не в обиде на него, но обидно в целом все-таки было, потому что оставалась только Эйко — а та семьи лишилась давным-давно. Шоё не стал расспрашивать больше после того, как его мама расплакалась как маленькая, крохотная девочка, прямо перед ним в тот вечер, когда он решился задать ей вопрос об истоках его вторичного пола. Он обнимал ее, беспомощно чувствуя, как рубашка намокает, неловко хлопал по спине и отчаянно желал знать больше — но не мог, заставив себя сжать губы и заткнуться. Не его дело. Даже если напрямую его. Даже если с каждым годом то самое чутье вмешивалось в его жизнь все больше. Незадолго до своих шести лет он попросил, чтобы стирка была полностью на нем — потому что не мог уснуть, если его простыни не были выстираны больше суток и не пахли знакомым порошком. Прошел только месяц после смерти Минами, и Эйко очевидно не справлялась, но Шоё не справлялся тоже. Даже запах пыли или обычная тяжелая смесь запахов, накопившихся за день, сводила его с ума. И так как последнее, чего он хотел, это досаждать маме еще больше, стирка была благополучно переправлена ему. Спустя две недели Шоё мастерски овладел всеми режимами и мог справиться с пододеяльником в считанные минуты. Мама слабо улыбалась и говорила, что он у нее молодец. Шоё считал — мама молодец тоже. Эйко смеялась, что делала тогда весьма редко. Когда рубеж шести лет был пройден, у него выработалась собственная нехитрая система проветривания комнаты на случаи, когда он оставался дома на целый день летом. Не открывать в семь утра — потому что мимо проезжает мусоровоз; как минимум на двадцать минут оставить распахнутым незадолго до девяти, потому что в половину десятого неподалеку открывается булочная и окно придется закрыть минимум на два часа наглухо или будет хотеться только есть и ничего больше; ближе к полудню открывать с перерывами, но часто, иначе жара и смесь запахов с центральных улиц… примерно на этом моменте Эйко останавливала его. — Не представляю, как ты это запоминаешь, — жаловалась она. — Почему бы тебе просто не открывать его утром и вечером ненадолго, а, малыш? Или, если слишком жарко, оставил бы открытым совсем, — и она трепала его по волосам и шла дальше. Потому что иначе я сошел бы с ума, — думал Хината, вспоминая об этом гораздо позже. Когда до его семилетия осталось недолго, для Эйко настал период, когда она с трудом справлялась даже с готовкой. Так что на его седьмой день рождения для Хинаты было два лучших подарка. Первый, очевидно, мамин торт — потому что даже скособоченный и со странным кремом, он был самым лучшим на свете. Он поднимался в шесть утра к тому времени, но в тот раз около часа просто просидел в комнате на полу, слушая ее негромкие ругательства снизу, когда она роняла на себя предметы или упускала деталь в рецепте, шумно мешала тесто и прямо на кухне ждала до полной готовности. Это был самый вкусный торт в его жизни, и ни один больше, никогда, не смог перебить тот вкус. А днем Комацу принесла ему диффузор и, позволив Эйко остаться дома, отвела его к себе и помогла выбрать ароматную жидкость и палочки. Шоё расплакался тем же вечером, когда в его спальне был только один запах, перебивающий все остальные и позволяющий уснуть практически моментально — он бы в тех слезах, конечно, не признался, но это был все еще второй его самый-любимый-подарок. Тот запах так и не сменился за последние восемь лет. Хината любил новое, яркое, громкое, но когда он обессиленно падал в кровать по вечерам, закрывая глаза, он хотел стабильности. Обещания комфорта и спокойствия. Обещания, что когда он глаза откроет, ничего не изменится и все так же будет как обычно. Со школой, в которую он вскоре пошел, было, конечно, сложнее, потому что окуривать одноклассников благовониями хотя и потрясающая идея — Хината искренне поблагодарил Иноэ-сана за нее тогда, старательно не обращая внимания на хихикающую за его спиной Комацу, — но все же… ее трудно было бы воплотить в реальность. А другие были лишь временными средствами. Куросава-сан это сравнил с костылями после переломанных ног — остальные не одобрили, но Хината знал, что для него самого ассоциация была хороша. Домашние саше, припрятанные между учебниками, мамины духи на запястьях, выстиранная и высушенная день в день одежда, знакомые острые приправы в ланче, перемены, проведенные на улице — все это было костылями, позволившими ему пройти начальную школу, упав в обморок всего лишь несколько раз. И пока у него эти костыли были, он успел научиться ходить, практически заново после слепой дошкольной жизни, когда он не понимал, что с ним творится и почему после празднования нового года, проведенного в храме, его стошнило четыре раза — мама тогда кошмарно переживала, Куросава же позже, внимательно выслушав, сказал, что это была сенсорная перегрузка. Хината покивал и бросился изучать свои возможности и границы с новой информацией в голове — он был омегой! Это не кара свыше в виде сверхчувствительности, просто он другой. Границ было множество, возможностей совсем чуть-чуть, и огреб он свыше головы: стоит только сказать, что с одного конца площади он чуял запах лепешек, выпекающихся на другом конце. Двадцатый обморок ближе к концу младшей школы он чуть ли не отправился праздновать, настолько родным стало ощущение расплывающейся перед глазами реальности и помутнения сознания. Почти что собственный ребенок. Иногда его самого удивляли причины этих обмороков. Вполне ясно, почему он отключился на главной площади фестиваля, когда смешение запахов стало настолько сильным и тошнотворным, что у него постепенно отключился слух и рот заполнился горько-сладкой слюной. Но весьма неприятным было внезапно упасть неподалеку от площадки, где проводился тренировочный матч по баскетболу, — сначала он даже не понял, из-за чего, и ему пришлось поломать голову, прежде чем осознать, что причиной стал всего лишь один запах разозлившегося игрока, который он сознанием даже не успел уловить перед отключкой. Он был готов проклясть фиалки. Это была как его личная аллергия — некоторые не любят запах краски или, скажем, яблок, а некоторые ароматы просто ужасны при смешивании, ну а он чувствовал себя так, будто у него температура под сорок, как только чуял фиалки. У того старшеклассника, конечно, был более сложный цветочно-фруктовый аромат, но фиалки, в конце концов, было единственным, что мог уловить рядом с ним Шоё. Кодзи, когда Хината рассказывал ему об этом, порывался даже принести фиалки и проверить самолично, объясняя это интересом к тому, была ли эта реакция именно на цветы или на запах человека. Изуми, святой ребенок, его от этого удержал, но продолжением истории интересовался так же сильно. Шоё же, в свою очередь, рассказывать было… нечего. Да, он больше не падал в обмороки, с радостью отправлялся на праздничные фестивали, если выдавался случай, не беспокоился о сдаче тестов в душном помещении — лишняя таблетка обезболивающего после спасала от головной боли, а яблочный сок — от тяжелых мыслей. Но это все так же было его проблемным местом и тем, с чем ему приходилось ежедневно сталкиваться и сосуществовать. Даже с приглушенным таблетками чутьем запахи сбивали с ног и жутко, просто жутко раздражали. Даже когда врачи сообщали ему, что его результаты весьма хороши, даже когда мама с облегчением брала его гулять в центр города, даже когда он сам впервые прошел в толпе, полной дикого смешения сотен запахов — остаточных и не очень — он все еще был в себе разочарован. Он слишком сильно отличался от остальных, он был недостаточно хорош. Но даже несмотря на это разочарование, за последние годы Хината достиг определенного уровня, который подразумевал, что в обычных разговорах с ровесниками он не обращает внимания на чужой запах. Практически совсем. Иногда он ловил себя на мысли, что может пройти мимо кого-то, переброситься парой фраз, но не запомнить, какой у этого человека был запах. Многолетние старания и работа смогли дать ему… приемлемый уровень жизни в мире, где у каждого второго был запах, заставляющий его отвлекаться. И вот после всех этих мучений, после нескончаемой работы над тем, чтобы запахи перестали его волновать, вы хотите сказать, что всего лишь аромат мокрой лесной мяты может сбить его с толку?! Да вы издеваетесь. …и ками-сама, он пропустил мимо ушей все, о чем говорили рядом с ним. Кажется, он действительно все это время просто пялился на этого мятного альфу, не сумев, впрочем, сосредоточиться ни на чем конкретном, просто рассеянно разглядывая всего его. Китагава Дайити, ага? Их фирменная куртка. Третьегодка уже, наверное. Он почувствовал на себе его взгляд — стоило бы испугаться этой темноты в зрачках, но вместо этого... Хината на мгновение прикрыл глаза, чутко вслушиваясь в чужой аромат. Он не любил этого делать обычно, чужие запахи зачастую были для него чересчур яркими и агрессивными, заставляя морщиться и пытаться отступить, но редко, правда редко, были исключения. Как сейчас. Даже будто бы немножко злясь, эта мята не ранила, обволакивая прохладой и мягкостью. От этого парня пахло лесом после дождя, влажной мятой, растущей в самых корнях, каплями росы на зазубренных листьях, свежестью воздуха… от него пахло свободой и дикостью и пространством, бесконечным во все стороны. — Не смейте пользоваться репутацией нашей команды таким образом, — вырвал его из раздумий чужой голос, снизившийся к концу речи. Испуганные второгодки быстро подхватили бутылки с водой, стремясь поскорее спрятаться от пугающего семпая, и Хината невольно почувствовал мурашки, бегущие по запястьям вверх: свобода и дикость могут быть и ужасающими, и, похоже, этот парень как раз именно этот вариант. И им против него играть? Но вопреки всему, в крови взыграли пузырьки азарта и предвкушения. — Я и сам собирался сказать им пару ласковых, — он выпалил это, не раздумывая, чувствуя, как губы разъезжаются в довольной ухмылке... которая тут же пропала, как только по-настоящему острый и темный взгляд врезался прямо ему в лицо. Ладно, но не мог бы этот чертов игрок быть… немножко менее пугающим на вид, а?! — Ты даже физически не готов, не зазнавайся. Поэтому тебя и презирают. Ведро ледяной головы на голову и потом еще этим самым ведром по макушке — примерно такие ощущения были от этой фразы, произнесенной самым спокойным и раздражающим голосом на свете. Хината моментально вздернул нос. Какого демона этот зазнайка решает, готов он или нет? Этот парень ничуть не лучше тех второгодок из его команды, так-то выходит. И кто вообще дал кому-то вроде этого задиры такой приятный запах? Это нечестно! — Что ты сказал? — Хината насупился, прижав ладони к животу чуть сильнее, со сквозящей в голосе злостью. — Что ты вообще здесь делаешь? За впечатлениями приехал? — в чужом же голосе не было ни злости, ни любопытства, ни ехидства, лишь темное, темное равнодушие. Шоё, осознав всего лишь через пару секунд вопрос до конца, неосознанно выпрямился, поднимая голову. — Разумеется, за победой, — слова сорвались с кончика языка как продолжение его самого. — По-твоему, это так просто? — парень внезапно сдвинулся с места, делая к нему два шага, нависая сверху как огромная скала, и Хината буквально физически ощутил, как вместе с ним двигается весь чертов воздух в этом коридоре, как аромат, окутывающий его целиком плотным коконом, сдвигается тоже, железом проходясь по коже. На секунду ему захотелось проверить, не осталось ли царапин. Вместо этого он лишь опустил слегка голову, вспоминая мимолетно все практики дыхания, какие только были — потому что, вы знаете, ему бы не помешало небольшая помощь костылей в этот момент, — и нашел в себе силы ответить. Потому что да, у него был ответ. — Я знаю, что невысок ростом, но… я могу прыгать! Ты не можешь утверждать, что мы проиграем, пока мы не сдаемся! — как только запах чуть отступил перед его собственной уверенностью и силой, Хината вскинул голову вновь, впиваясь ясным уверенным взглядом и не отводя его, даже когда сам противник отвернулся, яростно рыча: — Не сдаемся! Это не так-то легко, как кажется. — Мы… все мы шестеро наконец-то можем сыграть на волейбольной площадке. Первая игра, вторая… мы будем побеждать и побеждать. И будем стараться изо всех сил! — Шоё вскинулся, сжимая кулаки, чувствуя, как огонь гордости и силы разгорается в грудной клетке. — Первая игра, вторая, плей-офф, национальная… — парень развернулся к нему, заставив куртку порскнуть по воздуху, издав резкий хлопок; засунув руки в карманы, он стоял, уставившись прямо в чужие яростные глаза, не сбавляя тона и силы голоса. — Везде одержу победу я. И вокруг него полыхнул мятный запах, сбивая с ног, заставляя подчиниться, острый, холодный, будто дождь, чьи хлесткие капли бьют по щекам; мята бушевала вокруг, распространяя острый режущий аромат, заставляя глотать его вместе с кислородом, начиная бежать по венам с кровью и вместо нее. Шоё стоял в эпицентре мятного урагана и с силой вдыхал воздух, будто ставя себе сам задачу, будто вписывая в ежедневник новую цель, прорываясь сквозь чужую волю, физической преградой выстроившуюся вокруг него. А потом этот парень просто хмыкнул, развернулся и ушел, забирая с собой мятные поля, и мокрый лес, и хлещущий ураган, оставляя лишь тонкий аромат, витающий на грани восприятия. И у него точно мания на развевающуюся по воздуху куртку, Шоё клянется. — Шо-чан! — Изуми выскочил из-за угла, глядя на него огромными умоляющими глазами. Ему хватило последних десяти секунд разговора, чтобы понять, что Хината снова успел во что-то ввязаться. Ками-сама, разве он не в уборную шел? Но прежде чем он успел расспросить того о жутком парне, Шоё уже кинулся обратно в зал, сказав, что все в порядке. Когда-нибудь Хината окончательно сведет его с ума, Изуми уверен. Но прямо сейчас — он всего лишь молча бросился за ним.

***

У Хинаты внутри — предвкушение бьется лихорадкой в крови, на щеках у него румянец, не менее лихорадочный, и руки то и дело быстро сжимаются в кулаки, чтобы сразу разжаться. Зал вокруг остро переполнен запахами — но в этот раз недостаточно сильными, чтобы сбить его с толку. Хината готов, на сто процентов, он ждал этого так долго, что сейчас вообще ничего не может отвлечь его от сути: они на этой площадке! Они здесь. И они победят. Острый взгляд связующего-короля, который мятой стелит по площадке, как лианы разбрасывает, и расслабленное недоумение Китагавы Дайити Хината игнорирует. Даже сил особых прикладывать не требуется; он просто переключается на Кодзи и Изуми, заставив их закатить глаза на секунду — настолько этот переполненный энергией, безрассудный Шоё уже родной и знакомый. И в конце концов они сдались, конечно же, — энергия передается от Шоё как электричество по проводам зажигает все лампочки в гирлянде. Рядом с Шоё не зажженным остаться невозможно, и Кодзи с Изуми перестали пытаться почти сразу — этот рыжий притащил их на чертово волейбольное поле межшкольного турнира, хуже ведь не будет? Хината замер на мгновение, чувствуя, как сквозь мяту тонкими нитями проходит сладкий молочный туман, перевитый пряной черникой. В голове мелькнула почти незаметно горькая мысль: малина бы сюда подошла. Хината свой запах не то чтобы любит, но когда рядом защитным туманом от всего прочего его окутывают родные запахи, хочется выпустить и свой. Без запаха Хината не то чтобы неполноценен… но иногда хочется быть чуточку свободнее, чуточку более открытым, чем ему можно. На нем будто ошейник, не позволяющий окончательно окунуться во все, что вокруг. Если бы… если бы можно было на мгновение добавить малину в эту смесь вокруг. Он вздрогнул. Глупая мысль, неправильная, небезопасная. Не то, что ему разрешено обдумывать. Изуми рядом бросил на него быстрый взгляд, и Хината ответил тем же, чувствуя, как румянец предвкушения возвращается обратно. Нет запаха — и что с того? В этом матче они победят не запахом! Когда звучит первый свисток, Хината думает уже только о мяче. Его взгляд не отрывается от него, и единственное, на что он позволяет себя отвлечься — короткие реплики поддержки, сыплющиеся на его команду как созревшие семена с дерева на землю. Связь между ними мелькала напряженными нитями, позволяя по коротким обрывкам слов и имен, по мгновениям переглядок понять все, что было нужно. — Кодзи! — Шоё на мгновение бросил взгляд, проверяя, в порядке ли тот после принятой подачи. — Изуми! Твоя очередь. Окликать смысла не было — Юкитака уже неловко подпрыгнул, и в сторону Шоё отправился хороший, сильный, высокий пас. Когда ты успел научиться? В следующую секунду взгляд Изуми упал на Шоё, наполненный одновременно легким опасением и затаенным доверием. Не бойся, я не подведу. И Хината взлетает. Сильно отталкивается ногами, чувствуя, как его буквально подбрасывает вверх, вытягивает руки, в которые приземляется мяч, и бьет, прямо вперед, через сетку — воздуха в легких нет, одно восхищение кислородными пузырьками на мгновение задерживает его в том же положении, прежде чем… Мяч с силой ударил по площадке. На их стороне. И Шоё мягко приземлился следом, повернулся к нему, и на секунду, меньше, чем секунду, он позволил растерянности затопить зрачок и радужку. Почему… на их стороне? — Не расстраивайся, Шо-чан! — Хината вздрогнул, оборачиваясь. Изуми смотрит на него с решимостью, Кодзи рядом сжал кулаки, обещая: — Мы будем пасовать тебе еще. — Конечно! — Шоё моментально засиял улыбкой в ответ. Один удар ничего не решает. Ничего.

***

— Чем ты занимался последние три года?! Даже сквозь сетку Шоё чувствовал острый взгляд связующего, даже не желая — ощущал мятный аромат через всю площадку. Они проиграли, как тот Хинате и сказал перед матчем. Хината поднял голову только в последний момент завершения игры — в упор взглянул на Кагеяму и сразу развернулся. За ним стайкой маленьких цыплят последовала и его команда. — Не бросайте волейбол, — это было первой фразой, которую Хината сказал первогодкам в раздевалке; только лишь через четыре минуты. — Это был ужасный матч, но вы хорошо играли. — Хината-сан… — Самый младший широко раскрыл глаза, смотря на него, и внезапно сжал кулаки, собираясь воедино. — Мы подвели вас! — Что за глупости! — Хината нахмурился яростно. — Конечно из вас не получится профессионалов за парочку тренировок, не будьте идиотами. Я и не ожидал от вас этого. Но вы выложились на полную. Если будете стараться — обыграете кого угодно в старшей школе! — и он просиял улыбкой в ответ на их неуверенные кивки. Изуми прислонился к стене неподалеку, откинув голову, касаясь затылком прохлады камня. — Он будет в порядке? — шепотом, так, чтобы никто не услышал, кроме Кодзи. — Конечно. Его не сломят и десятки проигрышей, что уж говорить об одном, — Кодзи не поднял взгляда, выворачивая футболку, но усмехнулся криво.

***

— Король площадки, да? — с улыбкой бросил Суга, проводя пальцем по губам в слабой задумчивости и не отрывая взгляда от команды в синем. — В старшей школе он будет суровым противником, — Дайчи стоит за их спинами, сунув руки в карманы форменной куртки, непоколебимо спокойный и уверенный, в голосе у него — лишь констатация неизбежного факта. — Ставлю на этого коротышку, — коротко бросил Танака. Голос его на удивление спокоен и задумчив, и прежде чем уйти вслед за Дайчи и Сугой, он на секунду задерживается взглядом на сжатых кулаках рыжего третьегодки, слепо смотрящего прямо перед собой.