Снег в августе.

20 мая 1987. Когда в жизни мне бывает трудно, Мама Мэри шлет мне знак — Мудрые слова, «Пусть будет так.» Теперь он слышал слова песни, доносящейся из дома. Четко, как будто те играли в его собственной голове, отзывались вибрацией в его костях, звали. Только после он понял, что он сам не находится в доме. Прежде, чем Сэм и Чарли отправились опрашивать потенциального свидетеля — родственника пропавшего — они разработали теорию о том, что, чтобы попасть обратно (чем бы это ни было) было необходимо попасть в фазе глубокого сна, что объясняло, почему Дин попал туда, знатно набравшись всей бурды, которую мог найти в баре. Что не объясняет, почему с Сэмом, Чарли и Касом ничего не случилось, но это проблема на другой день. Единственная мера, которую они предприняли — это дали Касу импровизированный коктейль из книжки заклинаний, который должен был привязать Каса к сознанию Дина во время сна, таким образом уверяясь, что Кас пойдет туда же, куда и Дин, даже если для заклинания пришлось использовать некоторые модифицированные элементы. Учитывая, что у них не было охотничьего магазинчика под рукой, это было ожидаемо, даже если более непредсказуемо — и, возможно, опасно — но сейчас поздно об этом жалеть. Пара таблеток снотворных, стакан воды (по взгляду Каса было понятно, что только вода ему и светила) — и вот он… здесь. Не в доме. Он ожидал снова оказаться в спальне. Вместо этого, он стоял посреди ровных рядов деревьев. Он бы сказал, что это сад, но в садах как правило не садят мертвые обугленные деревья, не те, из трещин которых сочится гной. В садах тени не шевелятся, не наблюдают за каждым твоим шагом, вдохом, с голодными пустыми глазницами. Дин бы хотел сказать, что это было неожиданно, непривычно, страшно. Он не мог. Вместо этого, на него накатило дежавю. За тем исключением, что обычно дежавю — это необъяснимое чувство того, что происходящее вокруг тебя когда-то уже случалось, но ты не можешь сказать, когда. Для Дина это заново откапывать лопатой все мерзкие воспоминания из Чистилища. Это заново изучать ощущение брошенности и безнадежности и собственной ничтожности в сравнении с большим, страшным монстром без лица — его будущей жизни и не такой уж далекой смерти. Будет так, будет так, Будет так, будет так. Шепот мудрых слов, пусть будет так. Когти вцепились в его запястье, и он вскрикнул, потянулся за пояс за отсутствующим пистолетом — только чтобы увидеть перед собой яростное, раскрасневшееся лицо Бренды, и что-то легкое и приятное разбавило ощущение всепоглощающего ужаса в его конечностях. Что-то вроде доверия, он подумал. Что было, конечно, обсурдно, учитывая, что он видел ее в целом два раза — три, если считать ту статью, что он нашел о ее пропаже и увидел старую фотографию. Но было в ней что-то знакомое, что-то, отзывающееся в нем, как старая, забытая мелодия, которую Мэри напевала ему в детстве. — Пошли, — прошипела Бренда, не ослабляя хватки на его руку, только резко повернулась и пошла в случайном для Дина направлении сквозь ряды умирающих деревьев, только Бренда, казалось, могла ориентироваться здесь. Он надеялся, что она могла. Он надеялся, что это была сама Бренда. Не кто-то с ее лицом. Тени провожали их взглядами. Дин огибал деревья с ловкостью опытного танцора, пытаясь избегать лужи гноя. Он дышал через рот. — Какого хрена происходит? — он спросил и только когда слова сорвались с его языка, он осознал, что произнес их вслух. Повторил громче, потому что неожиданно, слова имели смысл, имели вес и необходимость быть отвеченными. — Какаого хрена? Бренда? Она даже не взглянула на него назад. Ее волосы больше не были в пучке, вместо этого вьющиеся у ее лопаток, как живые змеи, измазанные в чем-то вроде земли или сажи — в таком отвратном освещении Дин не мог даже видеть свои ботинки. Казалось, что-то наверху сгущалось. Нависало. Собиралось в единое, плотное, непроницаемое что-то. Дин не хотел поднимать взгляд. Но он выдернул руку из пальцев Бренды — что ему пришлось сделать с удивительным усилием. Он напомнил себе, что она служила в армии — согласно той статье — и что это все-таки какой-то сон. Должен быть. Поняв, что Дин вырвался из ее хватки, что остался стоять столбом и отказывается идти за ней, она повернулась на пятках со вскинутыми руками и посмотрела на него как на кретина — что, ладно, справедливо. Но он знал, что как только она вытащит его обратно в безопасное место, то она откажется отвечать, отвлечет его бог знает чем. Ему нужны ответы. — Что здесь происходит? — он потребовал, скрещивая руки на груди, и это было лучше, чем смотреть на то, как они потрагивают в мелкой дрожи. Он буравил ее взглядом, потому что боялся даже глянуть по сторонам, глянуть наверх. — Где мы? — Сейчас не… — Сейчас. Выпустив резкий, тяжелый вдох и, без сомнений, обматерив Дина мысленно всевозможными способами, она покачала головой, прикрыв глаза. Начала топать ногой в равном, неясном ритме — от нервов или привычки, Дин не был уверен. — В этой ситуации сложно сказать, ясно? — и прежде, чем Дин успел начать протестовать, пояснила: — Обычно это дом завет тебя в Завесу, не ты входишь и уходишь, как тебе заблагорассудится. Сейчас, он в ярости. Ты и твой дружок сейчас не в лучшем положении, и ты не в лучшем положении, чтобы от меня что-то требовать. Так что ты или идешь за мной, или остаешься здесь и опрашиваешь этих ребят. Бренда указала пальцем куда-то за ее плечо. Дин упрямо держал взгляд на ее лице. Потом, она повернулась и пошла. В этот раз, Дина не нужно было уговаривать. После того, что ощущалось как часы ходьбы, с одним якорем к здравому смыслу в виде копны волос Бренды и собственных горящих икр, они вышли на что-то, что выглядело, как небольшая поляна. И посреди небольшой поляны стояла дверь. Дверная рама и дверь. Без стены. Без здания. Дверь была сделана из светлого дерева, без каких-то цепляющих глаза деталей, она смело могла бы быть дверью в кладовку — за тем исключением, что кладовки за ней не было. — Какого… — он выдохнул, но Бренда уже была далеко впереди, смело и без колебаний двигаясь, очевидно, к двери, и у Дина не было никакого выбора, кроме как последовать. Бренда потянула за ручку — и отстраненно, словно находящийся в чужом теле, непривычном, Дин почувствовал, как его собственный ворот рубашки потянули сзади. Горячее дыхание заставило плоть его шеи ощущаться, как заклейменное. — Дин! — он услышал, как Бренда вскрикнула, и только тогда он понял, что происходит, и земля ушла у него из-под ног — он не был уверен, дело в его кружащейся голове или в том, что его действительно оторвали от земли. Реалистично он знал, что оружия на себе у него не было. Просто знал. Но перед его глазами потемнело, и его разум панически кричал что-то делать, и невидимые оковы в виде отцовских тренировок и техник спали. Все, что осталось — сырой животный инстинкт, дикий, освобождающий. Он дернулся вперед, словно пытаясь идти против сильного ветра, выбросил локоть назад — и тот врезался с омерзительным влажным звуком во что-то мясистое, слегка неустойчивой около-желейной констистенции, как кожица переваренной курицы. В тот момент, как Бренда выстрелила в то, что было за его спиной, плечо Дина пронзило болью отупляющей, разливающейся маленькими иглами по всему его телу и оставляя его колени ватными. Он знал, что это были зубы. В следующий момент, он приземляется локтями и лицом в траву. Живую траву, зеленую. Настоящую. Не то гротескное мерзкое изображение по ту сторону двери. Рядом с ним он краем глаза заметил, как Бренда тяжело приземлилась на спину, со свистом втягивая воздух. Небо над его головой было пастельного голубого цвета. Легкого, ненавязчивого, как пластиковая детская игрушка. — Дин? — рука на его плече, знакомые глаза и нахмуренные брови. Ладонь Каса легла на его влажную от пота щеку, и Дин прильнул, сделал размеренный вдох пересохшим горлом, которое ощущалось потрескавшимся, как чувствительная кожа по первому морозу. — Ты в порядке? Дин лихорадочно закивал, прикрыл глаза. Теперь, здесь, все в порядке. Словно через слой воды, он услышал сдавленный вздох Каса, почувствовал, как тот дотронулся до его предплечья — и Дин резко сел на влажной утренней траве, согнулся пополам от боли, вспыхнувшей под его закрытыми веками, как взрыв атомной бомбы. Кас выводил успокаивающие круги по его спине, шептал бессмысленный успокаивающий бред, который Дин не то что не мог заставить себя поверить — даже услышать, в его ушах все еще слышался высокий звон и треск, как после взорванных петард. Наконец, он снова открыл глаза. Первой вещью, которую он заметил — это растерзанный в лоскуты материал его рубашки на плече, с таким абсурдно большим количеством красного, что сначала Дин подумал, что кто-то случайно должен был вылить целую канистру краски. Только секунду спустя Дин понял, что он сам был и холстом, и художником, и краской, и он даже смотреть не хотел на то, что было под рубашкой. Его рука от локтя до кончиков пальцев занемела, и оно, наверное, к лучшему. Второй вещью, которую он увидел — Бренда и Камилла. В точно такой же позе, такое же беспокойство в глазах Камиллы, что у Каса, такое же виноватое выражение лица Бренды, что у него самого. Такая же естественная гравитация друг к другу, такое же нагое обожание в легких касаниях. Дин словно смотрел в зеркало, и на секунду это выбило воздух из его легких. Им все еще было нужно убраться подальше, и дорогу отсюда вела Камилла — сейчас держащая уважительную дистанцию от Бренды, несмотря на явное недовольство последней — и они спустились по холму к живописной, но слегка заросшей композиции. Лавочка, обвитая зеленью и обросшая сорняками и цветами, без явной дорожки хоть где-либо, и совсем рядом — фонарь, старого, едва не викторианского дизайна, за тем исключением, что на самой верхушке столба ничего не освещало окрестности, потому что на нем устроилось гнездо. Дин не мог разобрать, был ли там кто-то сейчас. Справа от него, Бренда шумно выдохнула, и он перевел на нее взгляд. И она смотрела на скамью с какой-то смесью ностальгии, обиды и простой грусти. Взгляд человека, который имеет одно из лучших своих воспоминаний прямо под рукой, но неспособный вернуться к нему, неспособный увидеть детали или простить лицо, ассоциирующееся с воспоминанием. Она отказывалась смотреть на Камиллу. Так или иначе, Кас провел Дина к скамье, и Дин знал, что если он не сядет добровольно, то его заставят силой. Он сел на старое, но прочное дерево, откинулся на слой моха, оккупировавшего заднюю перекладину. Не касался плеча, но чувствовал тяжелый взгляд Каса на уничтоженной ткани рубашки, на истерзанной плоти, проблеске кости. К сожалению, сейчас он не мог скрестить руки на груди, поэтому обошелся одним красноречивым взглядом в сторону Бренды и Камиллы. — Может мне кто-то объяснить какого хрена происходит? Камилла пожевала губу, нервно протерла руки о грязный комбинезон, который сейчас носила. Он только сейчас заметил грязь под ее ногтями, следы травы на ее коленях, все те вещи, которые кричат о работе в садах. Может, она знает это место. Может, это было их с Брендой место. — Насколько вы двое верите в сверхъестественное? — спросила она, запихнув руки в карманы и раправив плечи. Дин не мог не фыркнуть. — Достаточно. Закатив глаза, Бренда вывалила все, как есть: — Дом хочет вас двоих сцапать и оставить на территории, чтобы питаться. Встретив тишину, Бренда не решила продолжать распространяться, поэтому Камилла пояснила мягким голосом: — В домах, в которых произошла трагедия, есть тенденция становиться магнитами для плохого. Например, после пожара в доме заводится полтергейст или они привлекают ведьм, иногда они дают невероятную силу проклятиям, — она глянула на Бренду, та пожала плечом. Камилла продолжила со вздохом. — В этом случае, особняк… как бы сказать… — Попытался компенсировать, — продолжил Кас тихо, будто сам не понимая, откуда это пришло. Дин посмотрел на него с возмущенно-озадаченным выражением в тот же момент, когда Камилла кивнула. — Особняк пытается компенсировать всю негативную энергию душами. Сначала, он заманивает их в состояние… — Камилла вздохнула, вздернула голову, посмотрев на безоблачное небо, словно бы ища правильное определение. — Представьте это как что-то между раем и сном. Воспоминание, но гибкое, меняющееся — только не твое. Чье-то, но не твое. Мы так до конца и разобрались в этом. Дин вздернул бровь, неволько выпрямился, посмотрел на Бренду. — То есть, в первый раз, я попал в твое воспоминание? — он уточнил, чувствуя себя странно, как самый отстающий в классе ребенок на уроке. Единственное, что сделала Бренда, это кивнула, лицо непривычно серьезное. — Первые разы это что-то вроде… — Камилла взмахнула тонким запястьем. — Вроде зависимости. Дом дает тебе это ложное чувство принадлежности, какое-то подсознательное знание, что ты должен быть здесь. В какой-то момент он тебя забирает. Ты застреваешь здесь. Не совсем в реальном мире, не совсем в своей голове. Некоторые, особенно первое время, имеют тенденцию… застревать. В том дне, когда дом их забрал. — Что это значит? — спросил Кас, и даже с уважительного расстояния между ними Дин мог ощущать напряжение, исходившее от него волнами. В ответ на это Бренда ткнула куда-то за ее плечо. В направлении озера. Там, на побережье, какой-то парнишка входил в озеро — ступая медленно, но уверенно. По щиколотки в мутной воде, по колено. По пояс. Вода плескалась у его шеи, затекала в уши, заливала и жгла глаза, пока в конце концов не замкнулась над его водой. В своих ушах, Дин услышал сдавленный, умоляющий крик, приглушенный водой — как будто он стоял на илистом дне прямо рядом с парнишкой, а не в нескольких метрах от него. Потом, он снова вышел из-за деревьев. Снова начал маршировать в воду. Только в этот раз, Дин успел разглядеть его лицо — мальчишка, пропавший этим августом. Его разорванное плечо запульсировало с новой силой, и его затошнило. — Подожди, — он встал со скамьи, не слушая протестующий возглас Каса, и ткнул пальцем в грудь Бренды. — Ты хотела, чтобы я остался. Ты пыталась меня сюда затащить. Было странным чувствовать себя таким преданным, когда речь идет о человеке, которого он никогда не видел живым, который ничего ему не обещал, который ему никто. Но ожидал чего-то от нее. Опущенных глаз. Ссутуленных плеч. Виновато поджатых губ. Вместо этого, Бренда безразлично пожала плечом и посмотрела ему в глаза с вызовом. — Это самое близкое к раю, что мы с тобой бы получили, — она вздернула подбородок и шагнула вперед, так, что едва не стояла нос к носу с Дином, неважно, что она была его короче на пол-головы. — Посмотри мне в глаза, Дин Винчестер, и скажи, что рассчитываешь попасть в рай после смерти. Скажи мне, что это не твой лучший шанс. И таким образом, он был тем, кто отвел взгляд. Кто со смешком покачал головой — потому что она права. Это его лучший шанс — вечное состояние дремоты так или иначе было лучше ада. Но вариант остаться ни на секунду не задержался в его сознании. Он не мог оставить Сэма, бросить Чарли. Каса. Не сейчас, не после того, что случилось — он мог быть эгоистичным сукиным сыном за то, что так отчаянно цепляется за возможность хоть чего-то между ним и Касом, но прямо сейчас он действительно не видит смысла отказываться. Потому что в кои то веки этот эгоизм, это собственничество, что идет с желанием забрать Каса куда-то далеко и никогда не отпускать, это больше не идет с чувством вины, и он возьмет любые крохи, которые ему перепадают. Он покачал головой — кое-что все еще не сходилось. — Тогда почему вытаскивать меня сейчас? — спросил он. — Дом так или иначе меня забрал бы. Тебе какое дело? Бренда раздраженно выдохнула — что, очевидно, случалось, когда ей задавали вопросы прямо в точку, на которые она не хотела отвечать. Она кивнула в сторону притихшей Камиллы. — Справедливости ради, она хотела кинуть вас двоих на съедение волкам за то, что вы такие придурки, — предложила она случайный факт, и Дин бы не сказал, что был удивлен этому. Он поступил бы также. Он бы не доверял незнакомцам. Не в таком месте. Когда Дин не отступил ни на шаг, не позволил себе отвести взгляд, Бренда раздраженно выдохнула. — Вы двое только что нарушили весь естественный порядок. Сомневаюсь, что дом от этого будет в восторге. Сомневаюсь, что вы двое будете в восторге от последствий, если до конца времен попадете в его хватку. Вытащить вас… Скажем так, я не против благотворительных акций время от времени. Все понятно? Дин почувствовал присутствие рядом с собой, знакоме и заземляющее, прежде чем увидел Каса. — По какому принципу сюда попадают? — его тон был осторожным, тихим, тон человека, глубоко внутри уже знающего ответ. Дин только сейчас позволил себе действительно задаться вопросом. В отеле было четверо — он с Касом, Чарли и Сэм, и застрял здесь один Дин, не считая Каса, который фактически прицепился по дороге. Да и если бы все крутилось вокруг сна и бессознательности, то не должно быть больше пропаж? Несмотря на то, что большую часть времени Дин проводил в номере, он прекрасно осознавал, что отель был более чем оживленным. Ответ им дала, быстрый и лаконичный, каким самые сильные удары имеют тенденцию быть: — Вина. И просто так, все встало на свои места. Бренда и армия. Ее запутанная и вряд ли такая яркая история с Камиллой. Дин и Метка — и еще годы повреждений и промахов и ошибок до. Кас и Небеса. Было идиотизмом предполагать, что Сэм и Чарли не несут в себе вину в какой-то степени, но эти двое научились с ней справляться, с ней бороться, научились привносить в мир больше хорошего, чем они сломали. Вина не стала их определяющей чертой характера. Вина не нашептывала им в ухо с утра, как отказавшаяся уходить любовница, и она не пробегалась пальцами по их волосам перед тем, как уснуть, в какой-то насмешливой манере имитируя материнскую заботу. Он глянул на Каса, и подавленность в нем отдавалась глухим ударом в грудной клетке Дина. Прежде, чем он успел что-то сделать — положить руку на плечо, обнять, сказать что-то уверяющее, даже если слов у него не осталось, одна ложь да шутки — Камилла прервала любой потенциал всего тремя словами: — Идем внутрь. Живо. Ее глаза были направлены куда-то наверх, и Дин невольно вздернул голову. Там, на безупречном пластиковом небе, надвигались облака. За тем только исключением, что облака не выглядят так плотно и черно, что будто высасывают свет из всего вокруг. Они не двигаются с осторожностью и намерением, почти хищно, почти как щупальца. — Твою мать. Не захлопнули дверь, — прошептала Бренда, на ярком контрасте с ее криком. — Бегите в дом! И кто они такие, чтобы спорить?