Эфочка!

      Звонок в дверь ворвался в мой сон диким звоном и скрежетом. Господи! Чё ж он так орёт-то? Капец просто! Глаза никак не хотели разлепляться. Я в темноте двинулся в сторону коридора, не помню, как открыл дверь. И чуть не упал, от яркого света с лестничной клетки я не сразу понял, кто передо мной. А когда рассмотрел, то в следующую секунду я уже висел на шее у Лео. В голове скакали галопом мысли: как он тут оказался, мы ж только по телефону говорили? Он что был не дома? Но додумать я не успел. Меня в ответ подхватили на руки, сжали с силой. – Мальчик мой! Малыш! Любимый! Как я соскучился по своему самому чудесному мальчику! – слова Лео скользили по мне, обволакивали, погружая меня в какую-то странную истому. Я не чувствовал себя, я будто растворился весь, растёкся от этих тёплых объятий! Сердце неистово колотилось, дыхание сбилось, когда мои руки крепко обхватили шею, а мои губы поцеловали Лео куда-то в ухо. Какой у него запах! Какой он нежный, родной, тёплый, чуть отдаёт кофе, апельсином и ещё чем-то страшно знакомым! Лео пахнет почти, как Эфка!        – Я скучал, я так страшно скучал, Лео! – а дальше я совсем потерялся, я не знаю, как мы оказались в комнате. Я помню стук захлопнувшейся двери, как я не отпуская Лео, снимал с него пальто, то самое, в котором я его первый раз увидел, как мягкий кашемир упал на стоящий рядом чемодан. А мы просто переместились в мою комнату. Я снова оказался в постели, Лео сидел рядом. Держал меня за руку и смотрел, смотрел, смотрел на меня, не отрываясь. А я смотрел на него. Я задыхался от счастья, что вижу его, что могу трогать его лицо. А он в ответ легонько касался губами моих пальцев, блуждающих по его лицу. Глаза мои закрывались от удовольствия, а Лео поправлял мне чёлку, потом проводил тыльной стороной ладони по щеке, потом трогал мой подбородок. Снова поправлял волосы, затем прижимался лбом к моей руке, что-то шепча и покрывая её легкими поцелуями. Мне стало жарко. Очень жарко. Меня будто кинули на горящую сковородку. Внутри меня разгорелся нешуточный пожар. В голове просто рвануло: «Я хочу его!» От одной только этой мысли мне стало ещё жарче!       – Лео! – прошептал я, утопая в тёмных бархатных махаонах. Я ничего не видел больше. Мне показалось, что в какой-то момент всё вокруг исчезло, остались только я и Лео. Он продолжал молчать. Но в какой-то миг я понял, что на нём больше нет джемпера, потому что мои руки гладили горячие плечи. Я смотрел на резко вздымающуюся грудь, вел пальцами по этой медово-карамельной коже. А внутри меня билось только одно желание – прильнуть к ней губами и всем телом. И видимо Лео считал его, и решил отзеркалить. Он опустился голову мне на грудь и поцеловал меня у правой ключицы. Потом, едва касаясь, провёл языком по ней, чуть прикусывая у шеи. Одной рукой он продолжал водить мне по лицу, а другой скользнул вниз. Прохладные пальцы провели по моему животу, слегка споткнувшись о боксеры, бедру. Затем ушли на коленку, потом пошли гулять по внутренней стороне ноги. Меня выгнуло навстречу руке, я закусил губу от накатившего желания. Лео провёл по моим губам большим пальцем, а потом наклонился, и я утонул в его поцелуе. А он просто пил меня большими глотками, нежно засасывая в себя через губы. Он выпил мою тоску, мою печаль, мои слёзы, страхи, мои загоны, но оставил дикое желание заплатить за это. Отдаться всем существом, проникнуть под кожу, затесаться в мысли, нырнуть поглубже, чтобы раствориться до конца в этом человеке. А когда его язык проник в мой рот, я понял, что мои руки перестали мне подчиняться. Они не только ласкали, гладили всё, что было для них доступно, но ещё они добрались до ремня, молнии, ширинки и, в конце концов, избавили Лео от остатков одежды.        В прошлый раз, когда я обнимал Лео после душа, я обнимал его со спины и не мог видеть всего его. Зато теперь я смог насладиться, разглядывая его сногсшибательное тело. Накачанный торс, узкая талия, охренительные бёдра, светящиеся медовой карамелью и … я на секунду закрыл глаза. Я не знал, что лучше (или хуже?), посмотреть на то, что вызывало у меня сейчас пошлый интерес, или потрогать это? Махаоны смотрели на меня внимательно, в них красно-коричневым костром пылала страсть, и плескалась изумрудная нежность. Лео прилёг рядом, взял мою руку и положил на свой живот. Пальцы мои снова проехались по всем кубикам, а потом прикоснулись к тому, чего давно желали. Они погладили ровный красивый и – чёрт возьми – офигенно большой член. По цвету он напоминал коралл, а розовая головка казалась распустившимся цветком, поселившимся на этом коралле. Капля смазки, блестевшая на кончике, напоминала каплю утренней росы, сияющую в отблесках медово-карамельного тела.       Я не мог поверить, захлёбывался от желания, опьянев от накатившей на меня страсти: самый красивый мужчина в мире дрожал от моих прикосновений, задыхался, кусал губы и стонал так, что сносило голову. А я ласкал его рукой, ласкал, ощущая подушечками пальцев мягкую, нежную, гладкую кожу. Рука скользила по ней и чувствовала, как дрожит тело, как прогибается, стараясь прижаться как можно сильнее. Вы когда-нибудь пылали от страсти? Вас когда-нибудь накрывало таким потоком эмоций, что хотелось дико кричать, плакать и смеяться одновременно? Вы чувствовали себе когда-нибудь на вершине блаженства, когда весь мир исчезает, кроме вас и того, кто рядом? Когда вы просто не понимаете, что нужно сделать ещё, чтоб продлить этот миг, когда вы перестаёте принадлежать самому себе, а становитесь единым целым с тем, кого любите больше жизни, в ком растворились без остатка и кто растворился без остатка в вас? В этот момент существует только одно желание – остановить прекрасное мгновение, молясь, чтоб оно продлилось, как можно дольше.       Я просто касался Лео, а он касался меня, его лёгкие поцелуи порхающими бабочками летали по всему моему телу, в то время как мои руки пытались удержать его всякий раз в одном месте, чтоб продлить момент наслаждения точки, которая подверглась атаке этих порхающих вампиров. И в один из таких моментов, когда моего младшенького накрыл влажный горячий язык, а потом обняли прохладные мягкие губы и попробовали его выпить, мои давно рвущиеся наружу колесницы вылетели на волне, как мне показалось, многократного оргазма. В глазах потемнело от того, что меня буквально сгибало и сжимало изнутри, когда я изливался в поцелуй прохладных губ. Я ещё несколько раз дёрнулся и просто застыл, замер в объятьях Лео. Он прижал меня к себе, потного, мокрого, липкого, разгорячённого, всё ещё задыхающегося от наслаждения. Я услышал его шёпот: – Мой мальчик, мой самый чудесный малыш! Тебе хорошо? Тебе стало лучше?       Я в ответ ничего не мог сказать, дыхание ещё не пришло в норму, я смог только поцеловать влажную кожу шеи и кивнуть головой. А потом на меня навалилась истома, и я провалился в мягкую глубокую ласковую темноту. ***       Очнулся я снова от звонка, только теперь уже орал будильник на моём телефоне. Оглушающие звуки мелодии «Fire»* любимой группы Эфочки, выдернули меня в реал самым жестоким образом. Я приподнялся, чтоб дотянуться до тумбочки и выключить орущего монстра. И в следующий миг в наступившей тишине меня накрыло ощущение полного пиз..еца! Я был весь покрыт коркой. Пока на меня потоком накатывали воспоминания, я медленно покрывался холодным потом. Я включил бра над головой и позвал:        – Лео!? – ответом мне была оглушающая тишина. До моего сознания медленно доходило, что я в квартире абсолютно один. Я поднялся и вышел в коридор: везде было темно и тихо. Добрёл до ванной, включил свет и зашёл внутрь, чтоб уставившись в зеркало, увидеть масштаб того самого пиз..еца. Боксеры были частично мокрые, частично застыли колом, на руках было то же самое – липкая субстанция местами и засохшая сверху. Я был весь в сперме. Живот, ноги. Даже задница. Что это? Что это со мной было? Я что? Как в детстве, когда первый раз проснулся от того, что постель подо мной оказалась липкой и мокрой. Ахренеть…Мозг в этот момент видимо всё ж включился, потому что через минуту я уже стоял в душе, весь в пене, и яростно натирался мочалкой, смывая с себя последствия бурной ночки. Но чем больше очищалось моё тело, тем больше загружалась моя голова. Масштаб произошедшего медленно заполнял все отделы моей невъебенно пустой головы, и когда я уже вытирался полотенцем, меня накрыло окончательно и бесповоротно.       В башке просто жахнуло, и развернулся баннер с горящей надписью: «Я изменил! Я изменил своему любимому! Я изменил Эфочке! Я изменил ему с Лео! Я – предатель! Я – коварный изменщик!» Надпись мигала разными оттенками красного! Просто полыхала! Слова менялись, но смысл в них был один. Я изменил Эфочке. Как? Как это случилось? Почему? Как я мог? А мысль о том, что это произошло во сне, вообще добила меня окончательно.       Я вывалился из ванны, рванул к тахте, начал сдирать простынь, срывать наволочки с подушек, запутался в пододеяльнике, упал и разрыдался. Кое-как собрал, наконец, белье и поволок его в стиралку. Надо выстирать, надо смыть, надо убрать. Никто не должен увидеть, узнать. Я запустил машину, размазывая слёзы по лицу и всхлипывая, вернулся в комнату, надел чистые боксеры, футболку, постелил чистое бельё. Забрался на постель, свернулся калачиком, натянул одеяло. Спрятался весь под ним и принялся загоняться.       Я – изменщик! Я сделал это во сне! Это значит, я мечтал об этом! Ведь наши сны – это наши мечты, проекция реальности! Что у тебя во сне, то у тебя в голове в реальности! Кажется, бабушка так говорила. В тот момент мой загон сделал со мной то, что потом привело ко всем остальным событиям. Переиначенная фраза бабушки про пьяных: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке – превратила мой сон в мой реальный кошмар! Я чувствовал себя преступником, предателем, я не знал, что делать, как это исправить, куда его деть, этот ночной ужас моей измены! И чем больше я думал об этом, тем всё явственнее сон проступал в моей голове.       Я сначала не мог понять, как я всё так реально ощущал во сне, в какой-то миг мне почудился шорох где-то, и я соскочил и побежал на кухню, в коридор. Почему-то мне показалось, что вдруг это всё было взаправду, и я сейчас найду Лео, и он скажет, что ничего не было этого. И сна не было, и измены, и что мне всё померещилось, что это всё – неправда. Квартира была пуста, за окном занималось утро.       Я вернулся к себе в комнату совсем опустошённым, снова завалился на постель. И в этот момент зазвонил телефон. Это был звонок от Лео, играла мелодия Life goes on!** Я уставился на телефон, как мышь на кобру. Нет, только не сейчас. Я не могу говорить с тем, с кем стал изменщиком. Нет, нет. Мне нельзя больше говорить с Лео. А он продолжал звонить. И мелодия, которая раньше вызывала во мне чувство радости и счастья, когда я слушал её, теперь больно хлестала меня по оголённым нервам. Я закрыл уши. Телефон умолк. Потом снова зазвонил. Мелодия начала избиение меня по новой. Я схватил телефон и сбросил звонок. Прошла минута, и он снова зазвонил. Я опять скинул. И так ещё три раза. Последний звонок был звонком от Эфочки, но мне уже было совсем не до чего. В голову вернулись мои бочки и молоточки. Баннер почти догорел. Молоточки долбили мелодию звонка. Дрожащими руками я отключил телефон совсем.       Меня всего трясло. Я снова разрыдался. От какой-то жалости к Эфочке и стыда перед ним. Я ведь не хотел, прости меня, прости, любимый! Я не знаю, как это произошло. Я не хотел! В голове вдруг вспыхнули слова Лео: «Но мы никогда не будем с тобой этого делать, мой мальчик!» А я значит сделал. Я и его притащил в свой сон. Что это значит? Я хотел Лео! Я хотел его в реальности и раз не получил, то притащил его за собой, в свой сон! И получил там то, что так хотел! Полный пиз..ец! Что я натворил!? Как мне теперь жить? Как смотреть в глаза Эфке? Как быть теперь с Лео? Господи, а ещё дядя Ян есть! Как я им всем буду в глаза смотреть? Я на миг задохнулся, представив, как они все втроём будут на меня глядеть: с удивлением, осуждением, презрением, разочарованием! Я их всех предал! Их любовь, их веру, их чувства обманул! Да что ж я за человек-то такой!? Размазня, тряпка, идиот, кретин, просто сволочь. Я не имею права так поступать с ними, я больше не должен делать им больно.       Рыдания снова накатили на меня. Я пытался спрятаться от них, убежать, закутаться в одеяло. Не помогало. Громкий стук долбящих по бочкам молоточков заставил меня метаться по комнате, мне казалось, что я должен что-то немедленно найти. Я выдвигал ящики комода, потом залез в рюкзак, потом открыл шкаф купе. Внизу, на полке, рядом с летней обувью, стояла коробка, которая была обклеена цветными салфетками – наша поделка с Эфкой в 6 классе на уроке труда. В ней хранились все записки моего любимого, его поздравления – маленькие «валентинки» и даже письма, которые он мне присылал из Кореи летом. Я вцепился в коробку, как в спасательный круг. Прижал её к себе. И понял, что нашёл. Я залез на полку, обнял коробку, подтянул к себе колени и прислонился головой к стене. Меня понемногу отпускало. В голове всё стихло. Дыхание выровнялось. Я вытер глаза, выдохнул. Солнечный луч, скользнув в окно и пробившись сквозь неплотно задёрнутые шторы, ослепил меня. Я вздрогнул, и поспешил задвинуть дверцу шкафа. Навалившаяся темнота обняла меня, через несколько секунд мне стало тепло, больше ни одна мысль меня не беспокоила. Я крепче прижал к себе коробку, зажав её между животом и коленями, обхватил руками их и снова прислонился к стенке. Ещё пара секунд, и я провалился в спасительное забытье. ***       Я слышал голоса. Я слушал голоса. Странные! Почему они такие странные?! Чего они хотят!? Один знакомый… И другой, вроде, тоже. Господи, почему они мне мешают? Так жарко. Очень жарко. Нечем дышать. Ещё эти голоса. Уйдите, мне от вас плохо. Зачем вы тут? Почему так темно? Холодно. Нет, жарко! Дышать нечем.       – Я не знаю, что делать. Мама задерживается на дежурстве. Я сначала думала, что он уехал на занятия. А потом увидела телефон, неубранную постель. И одежда его вся висит в прихожей. Он ведь не мог уйти голый из квартиры. Ну, в смысле, раздетый! И телефон выключен был полностью. – Ты его включила? Где он? Удалось включить? – Да! Только там пароль. Я не знаю его. – Дай сюда. Тааак! Давай подумаем…может день рождение.. – Это банально было бы. Хотя брателло может… – Да не его, а эфкин ДР. – Точно. – Когда там у Эфки именины? – 14.06 – О, сработало, я ж говорил. Ромео прост, как лавровый лист («Почему лавровый?»)       Тут же ворвался звонок с мелодией известной группы. – Алло! Ммм, это не он. Я? Меня Владимир зовут. Одногруппник. Он не приехал на занятия и на съёмку. Нет, мы сами ничего не понимаем. Его нигде нет. Я ничего не знаю. Сестра его говорит, что дома его не было, когда она вернулась со школы. Но странно, всё на месте. Нет, я имею в виду одежду. Ну, куртка, обувь. Да вы что? На улице минус 20. Нет, не звонили им пока. Наверное, на работе. Да, вон Лиза кивает, что родители на работе. («Лиза!? Сеструха? Что она делает? Кого она ищет?») Они не ночевали дома. Да, значит, не в курсе. Звонить в больницы? Хорошо. Сейчас всё сделаю. Да, я понял. Осмотреть подъезд. Конечно, кто его знает. Не беспокойтесь. Я сразу перезвоню. Нет, я ещё не просматривал телефон. Я его только включил и сразу ваш звонок. Да! Хорошо! Сообщу. – Лиза? Кто такой Лео? И почему он ищет Ромео? («Лео? Это звонил Лео?») – Это отец Эфки. Ну, … ммм… второй отец. Я не знаю, почему он звонил. Может ему что-то надо? Может с Эфкой что? Блииин, да чё так всё сложно-то?! – Нет, с Эфкой всё в порядке, я думаю. Голос у мужика не на шутку встревоженный. Он сказал, что с утра не мог дозвониться. И что такого никогда не было. Как ты сказала? Второй отец? Отчим что-ли? Или наоборот, родной? А этот, местный, отчим? Он что часто звонит? Ну, этот вот, Лео? – Я не знаю. Я вообще не в курсе, что они общаются. Брателло же недавно вернулся домой. Мы толком не видимся. А если видимся, то как-то о другом болтаем. А с отцами там такая история… лучше потом об этом… Сейчас надо понять, куда мог Брателло податься? – Я не понимаю, что могло случиться? Ты всю квартиру осмотрела? – Нет, зачем? Я только задумалась, куда Брателло делся, и тут ты нарисовался. – Ясно всё. Пошли искать! – Куда пошли? – О, боги! И сестра такая же, как Ромашка. Не тупи. Пошли квартиру осматривать. Показывай, что у вас и где есть… Может подвал, кладовка какая.. – Я не туплю. И кладовка есть. – Отлично. Идём.       Голоса стихли. Я постепенно пришёл в себя. Ничего не понимаю. Почему так темно. Я попытался поднять руку. Дикая боль пронзила спину, аж дыхалку спёрло, стон сам по себе вырвался из груди, рука ткнулась во что плоское и холодное. Дверь? Стена? Где я, чёрт возьми? В голове начали плавать какие-то мысли, отрывки фраз, я, до конца не осознавая, что делаю, упёрся в плоскую и холодную поверхность, и она вдруг подалась, но не наружу, а в бок. Меня ослепил яркий свет. Я зажмурился, и в следующую секунду снова услышал голоса: – Мне показалось? Я слышал стон. Или уже мерещится? – Нет, мне кажется, я тоже что-то слышала. Но откуда?       И тут сознание ко мне вернулось полностью, как и ощущения. Я понял, что по квартире ходят Волков и Лизка. И что я не могу разлепить пересохшие и слипшиеся губы, чтоб позвать их. И пошевелиться тоже не могу. Всё тело затекло. Особенно колени. Я не мог двинуть ими от слова совсем. Я снова застонал. И тут в комнату вбежали: – Аху..ть! Мы его по всем дому ищем, а он в шкафу сидит! – Волков не сдержал своего удивления. – Брателло, ты охренел? Что за прятки? Ты с кем играл? – вторила ему Лизка. Я лупал на них глазами и пытался распрямить ноги, но у меня ни хрена не получалось. Я едва смог дотронуться до сухих губ и прошелестеть: – Воды! Пжласт…       Волков подскочил ко мне, тронул рукой мой лоб и обернулся к Лизке: – Он весь горит, кажется у него температура. Я его вытащу. Неси воду, – после этого он попытался потянуть меня на себя. Меня опять пронзила дикая боль. И тут губы разлепились сами, потому что я заорал. – Бляаааа… Спинаааа! Ног не чую… – Да какого хрена, давай ноги сначала спусти на пол… воот так! А теперь вставай понемногу… вот, получилось, – Волков вытянул меня из шкафа. Я еле стоял, меня покачнуло, голова закружилась, тошнота подступила к горлу, я сглотнул, глубоко выдохнув. Волков посмотрел на меня и, обхватив за талию, повёл к постели. Уложил, укрыл одеялом. Я смотрел на него, он – на меня. Он вдруг протянул руку и убрал мне волосы со лба: – Лохматый, нечёсаный, в шкафу! Кто это? Отвечаю: домовой Ромашка. – Не смешно, – просипел я. В этот момент пришедшая с кухни Лизка сунула мне в руки стакан с водой. Я начал судорожно пить. И чем меньше становилось воды в стакане, тем всё больше прояснялась моя голова и наполнялась мыслями, загружая всю последнюю инфу. – А я и не смеюсь, – вдруг произнёс Волков. – Ты можешь объяснить, что ты делал в шкафу? Почему никому не сообщил, что заболел? К тебе утром присылали машину, но дверь никто не открыл? Ты куда уходил? Тебя ищет толпа народа и не только, как я понимаю, здесь, но ещё и там (Волков мотнул головой в сторону телефона, лежащего на столе), в Корее, видимо. – Лео звонил из Бангкока, это Тай. – Ещё лучше. По всему миру ищут, а он в шкафу сидит. Ты можешь сказать, что произошло?       Лизка и Волков смотрели на меня, а я чувствовал себя полным идиотом, и не мог ничего им сказать. Я уже успел всё вспомнить и про ночь, и про утро. Онемение в руках и ногах окончательно прошло, и теперь я понимал, что у меня поднялась температура, и мне очень хреново. Что я мог им сказать? Признаться, что изменил Эфке? Ни Волков, ни Лизка не знали мою историю с Лео. Я не мог им пояснить суть всего пиз..еца, приключившегося со мной, поэтому решил уклониться от темы. – Я не знаю, я не помню. Может у меня был жар, а когда позвонили в дверь, я проснулся и перепутал двери, вместо коридора пошёл …в шкаф. Не знаю я… – Очень странно, ну ладно, я сейчас разведу порошок от температуры, выпьешь, и всё окей будет. У тебя ничего не болит? – Лизка включила заботливую сеструху, воткнула мне градусник под мышку. – Нет, ничего не болит. Голова кружится, как-то плохо просто мне, и всё. Я пить ужасно хотел. А сейчас ничего не хочу.       Лизка ушла, а Волков вдруг наклонился ко мне со стула, на котором сидел и спросил: – Ромашка, а ты ведь врёшь. Ты никогда не умел врать. У тебя всегда всё на лице было написано. Загон очередной? Колись, давай, что произошло ночью? Я же вижу. – Чего ты там видишь ещё? Не собираюсь я ничего говорить, нечего просто. И перестань меня, наконец, называть Ромашкой. – А что? Не нравится? – Нравится, но так меня мама называет. – Ну, и я теперь так буду называть. – Вот ещё, с чего бы это вдруг? – Ни с чего. Нет, точнее с того, что мне нравится. Потому что тебе подходит: Ромашка. Что-то такое нежное и воздушное, и слабое. – Не неси пурги. Воздушное… скажешь тоже… Это тогда про одуванчик ты говоришь. Я явно на него не тяну. Тьфу, что за хе..ню я тут с тобой несу. Ромашки, одуванчики… Бред какой-то.       Волков отстранился от меня, в комнату вошла Лизка, дала мне в руки горячую кружку с разведённым порошком. Я пил и смотрел на них обоих. В голове всё странным образом прояснялось, всё больше и больше. Почему-то вдруг всплыла инфа о фазах сна. В какой-то там самой короткой фазе, люди видят сны, и, кажется, что они длинные и красочные, а потом выясняется, что длятся они от силы несколько минут или даже секунд. Другая вселенная – сны, и время там течёт по-другому. Может и у меня был такой сон, то есть звонок застал меня в такой фазе и спровоцировал моё сновидение. Но я же всё ощущал как в реале, кожу чужого тела под подушечками пальцев, поцелуи на губах, на теле. Как это может быть? «Тактильные воспоминания», – услужливо подсказал мозг. Лизка с Волковым посмотрели на меня и вдруг одновременно сказали: – Смотри, он загоняется! – и удивлённо уставились друг на друга. Лизка прыснула, потом выдернула у меня градусник: – 37 и 8! И чего с тобой делать? Я, надеюсь, что у тебя не ковид? Совсем не хочется сидеть перед новым годом на карантине. – Нет у меня никакого ковида. Всё нормально. Полежу и пройдет. Ничего не болит, и запахи я все чую. Не вздумай врача вызывать. – Врача? Ну, если только психиатра? – задумчиво протянула сеструха. – Лежи уж, домовёнок Кузя. – Ромашка. Домовой Ромашка, – поправил её Волков. Лизка снова прыснула, махнула рукой: – Ладно, я – на кухню. Опять пойду бульон варить. Вечно, ты загибаешься, когда никого дома нет. Опять всё на мне. Никакой жизни личной. – Твоя личная жизнь – в другом городе, на лётчика учится. – И что? Он периодически в Телегу прилетает, – буркнула сестра и вышла из комнаты, прикрыв дверь. В ту же секунду Волков пересел ко мне на тахту, поставил свои руки по разные стороны от моих ног в одеяле и, опять наклонившись близко, нависнув надо мной, поинтересовался: – Ну, а теперь поговорим спокойно. Ты мне сейчас всё расскажешь. – Ты чего это? Чё делаешь? Свали давай! Расселся тут! Ничего я не буду рассказывать. – Расскажешь, как миленький. – Вот ещё! Придумал! Пытать меня что-ли будешь? – Ну, зачем же? Я не по БДСМ… Но ты кого угодно доведёшь своими загонами, поэтому кто знает, может и придётся тебя пороть, чтоб дурью не маялся. А пока я думаю применить самый обычный метод: клин. – Какой ещё клин!? Опять пургу несёшь! – Самый обычный клин, из поговорки. Клин клином вышибают. У тебя загон, и он явно имеет под собой основу сексуального характера, так сказать из-за долгого воздержания. – Ни фигасе теория! Ты что свечку надо мной держал, Шерлок?! – А её и держать не надо. Я тебя хорошо знаю. Поэтому и думаю, что клин поможет. Загон старый можно выбить из тебя только новым. А я его могу запросто организовать. Так что в твоих же интересах рассказать мне, что с тобой случилось. – Да чё ты до меня докопался? Тебе-то какая разница: случилось что-то у меня или нет? Мы даже не друзья с тобой. Всего навсего одногруппники.       Волков покачал головой, сжал губы, потом улыбнулся: – А вот мы сейчас и проверим: раз я тебе не друг, а просто одногруппник, так ты не будешь против эксперимента. Потому что друг может и обидится, а одногруппнику – до фени. – Какой ещё на х..р эксперимент? Ещё чего придумал! Шёл бы ты уже домой. Свою миссию выполнил: меня нашёл, скажешь всем, что я болен и всё – свободен. – А вот ни хрена я ещё не выполнил! Мне было велено узнать, что с тобой случилось. А я не узнал. – Кем это велено? Что опять сочиняешь? Соколовым? Тормошей? Ну, дак, вроде как ты их приказ выполнил. Хотя я не понял, с какого это, ты их просьбы кидаешься исполнять? – Как ты банально мыслишь, домовой Ромашка. Нет, Соколов, конечно, просил разузнать всё, но не велел. Повелевать у нас может только твой драгоценный Ким. У меня телефон с восьми утра надрывается. Самое странное, что я даже не могу понять, откуда у него мой номер. А я на неизвестные номера не отвечаю. Сбрасывал раз пятнадцать, потом пока на лекциях сидел, он мне в Вацап начал писать. Тогда я и понял, кто это меня выбесил с утра. Ну, на перерыве созвонились. Меня сначала обозвали тупым, а потом велели к тебе ехать. Сам себе поражаюсь, как я его нах… не послал сразу. Но, блин, есть у Кима эта особенность: ему трудно отказать. Вот не знаю почему, но я тоже не смог. Любимчик публики. Умеет он убеждать. Прилип как жвачка к подошве: «Быстрей, быстрей! У меня сердце не на месте… я чувствую!» Чего он там чувствует, я даже не представляю. Но меня он убедил. Да ещё сказал, что ты на звонки его совсем не отвечаешь, а звонки отца сбрасываешь. Тот чего-то распсиховался, и ему плохо стало. Эфка твой реально переживает, а ты тут по шкафам прячешься и загоняешься. Я клятвенно пообещал всё узнать. – Что? Ты сказал, что отцу плохо? Его отцу? Лео? Плохо? – Я не знаю какому. Он просто сказал: отцу плохо стало. А Лео, кстати, звонил недавно. Мы телефон твой включили… – Я слышал. Я всё слышал. Ну, если Лео звонил, значит не ему плохо. – Не знаю, но когда он со мной говорил, на заднем плане я слышал голос, который пытался ему помешать говорить по телефону и заставлял лечь обратно. Это я сейчас вспомнил. С твоими загонами половину забудешь, чего слышал.       В голове моей опять жахнуло. Мать их, бочки с молоточками проснулись. Лео – плохо! Я не отвечал на его звонки, и ему стало плохо! Он такой сильный, крепкий и вот не выдержал. Я, скотина такая, его довёл! Сначала вечером, потом утром! Ёпрст! Надо позвонить! Срочно! Меня стало трясти, я потянулся к телефону, но Волков меня опередил. Дотянулся до стола первым, потом протянул мне: – Звони скорее, успокой его и Эфку тоже. Себя довёл, людей довёл. Сейчас и меня, чувствую, доведёшь. Звони, а потом твои загоны разгонять будем.       Я трясущимися руками набрал Лео. Одна секунда, две, три, четыре, пять.. Наконец трубку взяли. – Алло! Лео! Это я! Роумео, – я от нервов назвал себя, так как Лео меня называет, а в трубке мне совершенно посторонний голос ответил на английском: – Sorry, the patient cannot answer you! He is sleeping now. We'll relay that you called when he wakes up. Something else to give him!? (Извините, пациент не может ответить вам! Он сейчас спит. Мы сообщим, что вы звонили, когда он проснётся. Что–то ещё передать?) – Yes, please tell him that Romeo is fine and that I love him. (Да, пожалуйста, скажите ему, что с Ромео всё хорошо и что я люблю его.) – Of course, we will pass everything on. Something else? (Конечно, мы всё передадим. Что-то ещё?) – Doctor, are you a doctor? Tell me what's wrong with him? What's happened? (Доктор, вы ведь доктор? Скажите, что с ним? Что случилось?) – I don't have to say, but I will say: the patient did not sleep at night, as his secretary told me, and was very nervous in the morning. He felt bad with his heart, so they called me. I will conduct all the examinations and then we will make a diagnosis. (Я не должен говорить, но я скажу. Пациент не спал ночь, как мне сказал его секретарь, и очень нервничал утром. Ему стало плохо с сердцем, поэтому вызвали меня. Я проведу все обследования, и потом поставлю диагноз). Sorry, I have to go. Goodbye. – Thanks. Goodbye. Я положил телефон на тумбочку. Волков смотрел на меня вопросительно. Я молчал. Он надвинулся на меня и тихо произнёс: – Ну, а теперь ты мне всё расскажешь. Спокойно, без нервяков. – Я ещё Эфочке не позвонил. – Ну, я смотрю, что ты вроде как не собираешься ему набирать. Мне позвонить?       Я замотал головой. Слова застряли в горле, как только я подумал о макнэ. О том какой я опять кипишь навёл, и как мои любимые переживают за меня. Что мне сказать макнэ? Что его Хён – последний гад, что предал его, изменил ему… – Чего? Кого предал? Кому изменил? С кем? И главное когда?– Волков аж глаза на меня вытаращил. Ёпрст! Бля… Я, что последнюю фразу, как всегда, вслух сказал? О, Боги! Я точно – идиот! – О, вот только не надо смотреть на меня этим своим дурацким щенячьим взглядом. Я – не Ким! Ну, давай уже говори. Сказал А, продолжай.       Я закусил губы, посмотрел на этого прилипалу и выдал: – Я – идиот, кретин, сволочь. – Ооо, как креативно критично! И почему мы поставили себе такой диагноз? – Я изменил Эфочке. Я почти отдался… да нет не почти, а отдался другому… ну, не так чтобы совсем отдался, а он как бы мне ..ммм.. сделал хорошо…ну, я как бы отвечал… ну, точнее не так, чтобы сильно, но я… – Чё ты мямлишь? Он тебя трахнул или ты его? – Никто никого не трахнул! – А тогда что произошло? И когда? – Здесь. Сегодня. Ночью, – и для убедительности я постучал ладонью по своей постели. Волков опять вытаращил на меня глаза: – Здеесь? Сегодня? К тебе приезжал любовник? Где ты его нашёл? Кто он? Как он вообще приехал? – Да не приезжал никто. И я никого не искал. Бля… какой-то тупой разговор. Я себя совсем дураком чувствую. – Самое интересное, что и я тоже начинаю себя идиотом ощущать. Ты можешь внятно объяснить? Я пока ничего не понимаю. – Я сегодня ночью спал. И увидел сон. В нём ко мне приехал Лео. И мы с ним… Ну, он мне как бы отсосал. Бля… Да чё за нафиг! Вот чего я несу? Ну, мы, там целовались просто, я его гладил, он – меня, и потом он меня там поцеловал, и я кончил. Вот. Как я сейчас жить буду? Что делать-то? Я в шоке! Ну, чё уставился? Понял, наконец? Или опять я непонятно высказался?       Волков действительно на меня уставился, как сказала бы бабушка, вытаращив глаза, как баран на новые ворота. Он помотал головой, потом поправил вокруг шеи воротник рубашки и почему-то шёпотом выдал: – То есть ты сейчас мне сказал, что ты видел сон, в котором тебе отсосал отец Эфки? И ты после сна так напугался того, что кончил, что спрятался в шкафу? Смирнов, у тебя всё с башкой в порядке? Ты случайно вчера в обморок не падал, не стукнулся головушкой своей загонятельной об пол или ещё обо что-нибудь? Ты в своём уме!? Ты из-за сна навёл весь этот кипишь аж на три страны? Ты точно болен. У тебя температура, жар, вытекание мозга. – Нет такого диагноза. И в обморок я не падал,– я набычился. – Теперь будет. И, кажется, не у тебя одного. Ну, так поясни мне, недогоняющему, проблема-то в чём? Какая-такая измена? Ты что мокрый сон в первый раз увидел? – я видел, что мой бывший одноклассник реально не понимает причину моего загона. Он не считал мой сон чем-то плохим, страшным. А я не мог ему объяснить причину. Из-за потока мыслей у меня опять в голове начался концерт, теперь меня накрыли переживания за Лео. Доктор был спокоен, поэтому я понимал, что жизни Лео ничего не угрожает. Эфка никогда не упоминал о проблемах со здоровьем у своих родных. Значит всё, что случилось, точно произошло из-за меня. Я вчера своими вопросами заставил человека мучиться, он в результате не мог уснуть, потом утром не смог до меня дозвониться, испугался, что со мной что-то произошло, и в результате загремел в больничку. О, Боги! Чё делать-то? – Ничего не делать, – услышал я голос Волкова. Я что опять последнюю фразу вслух сказал? Да что же такое? Я поднял глаза на него: – Ты не понимаешь, я не могу тебе всё объяснить, ты просто не поверишь. – Ну, не знаю, тупым я вроде никогда не был, а насчёт верю-не-верю, это уже точно не тебе решать. А вот то, что ты объяснять толком не умеешь – это точно. Это ж надо устроить панику из-за мокрого сна. – Вот видишь! Ты не понимаешь! Ведь это был непростой сон! – Ну, вот тут я как раз понимаю! Сон был мокрый! И что!? – Тут главное в том, кого я видел во сне… – Ну, я, конечно, немного удивлён тем, чего это тебе вдруг Эфкин отец приснился? Но с другой стороны…А, да, кстати, я так и не понял это Эфке родной отец? Или отчим? Тут сеструха твоя что-то буркнула про то, что там не всё так просто с отцами, но потом нам не до объяснений было. Так что там с отцом и отчимом. – Нет никакого отчима. У Эфки реально два отца. – Ну, вот, у тебя точно жар. Бредишь! Как это два отца? – Вот видишь – не веришь! А вот так. Эфка – ребёнок из пробирки. Его отцы поженились в Америке 20 лет назад или даже больше. И потом родили себе его. Ну, в смысле родила им его суррогатная мать, а они оба стали отцами. Ну, в смысле, что родными. Там был эксперимент по оплодотворению что-ли. Я не вдавался в подробности. Но они его родные отцы оба. У Эфки глаза, как у дяди Яна, а губы и ямочки, как у Лео. – Аху..ть! – Волков офигел от инфы. Ну, я уже хотел продолжить и добить его историей с Тиеном и Лиеном, но ворвавшийся звонок от Эфки не дал мне этого сделать. Я опять почувствовал себя кроликом перед удавом, уставился на телефон. Волков молча взял трубку и ответил на звонок: – Привет! Да! Нашёл! Дома! В шкафу! – увидев мои расширенные от ужаса глаза и мотание головой с одновременным маханием руками, он добавил: – Шучу! Да заболел он просто, вот дали лекарство, и сейчас он благополучно дрыхнет. Я не ору, не разбужу, я в другой комнате. Да просто, видимо жар поднялся, он и не смог ответить. Не знаю, может в бреду сбрасывал. Хорошо. Дождусь, как проснётся. Лизка? Ааа, она бульон варит. Хорошо, хорошо, сказал же. Слушай, иди в баню… Я б тебя дальше послал, но вдруг чё случится, потом ещё и виноват буду. Ага. – Волков смотрел на меня выразительно, потом приблизился ко мне и, поднеся трубку к моему лицу, спросил у Эфки: – Так что, как проснётся, может поцелуй от тебя передать? Ну, чтоб быстрее поправлялся? – Только попробуй! …Ладно, кончай стебаться. И, это…спасибо…за Хёна, – голос Эфочки в трубке меня снова вышиб из колеи. Я почувствовал, что меня всего опять затопляет тоска, просто накрывает с головой. Я откинулся на подушку, слёзы сами потекли по лицу. Волков положил телефон на стол, покачал головой: – Ну, чего ты опять? Сейчас-то что? – Я скучаю, я смертельно скучаю, – дыхание спёрло, голос стал сиплым. Слёзы мешали, я всхлипывал. Ночной кошмар вроде откатился на задний план, но вот успокоиться я не мог. Волков вздохнул, взял меня за руку, стал её гладить. – Ну, так чего реветь, поговорил бы с ним. И сон этот, забудь его просто, считай, что кошмар приснился. Это у тебя всё от недотраха. Такое бывает. – Ты не понимаешь. Это был не кошмар, а самый лучший сон. И мне стыдно, что он мне нравится. Мне было чертовски хорошо. Но сейчас мне чертовски плохо, потому что во сне мне было хорошо, – слёзы текли рекой.       Дверь в комнату открылась, вошла Лизка. Притащила поднос с бульоном и уставилась на меня: – Брателло, чё происходит? Чего ревём? Это ты его, Волчок, довёл? Ну-ка, давай, вот бульон, тебе поесть надо. – Я не хочу. Я не могу есть. Кусок в горло не лезет. – Я твоё «не хочу» знаешь, где видела? Быстро сел и поел. А то сейчас оппе Феликсу наберу, пожалуюсь, – Лизка поставила поднос на тумбочку. Присела рядом на пол, отобрала мою руку у Волкова: – Брателло, ну ты чего опять расклеился? Ну, я понимаю, скучаешь. Мы все скучаем. Что теперь делать? Такова жизнь! – Философ! Устами младенца глаголет истина! – произнёс Волков. – Сам ты младенец, – огрызнулась сеструха и стала вытирать мне слёзы. – Давай, Брателло, садись, поешь, и легче станет. Заснёшь, и сон все болячки, как рукой снимет. Так бабушка всегда говорит.       Услышав слово «сон», я вздрогнул и замотал башкой: – Нет, нет, только не сон. Нельзя. Нельзя мне спать, – я поднялся с подушки, покосился на поднос. – Я поем, поем. Только ты мне потом кофе свари. Мне нельзя спать. Там Лео в больнице, вдруг он очнётся и позвонит. А я просплю звонок. – Проспишь? Да у тебя на Эфку такой звонок стоит, что мёртвого из могилы поднимет. А что случилось? Ты сказал, что дядя Лео в больнице. – Не знаю, ему плохо стало. Его увезли на скорой. Его обследуют. Я звонил, но он уже спал.       Я, вспомнив про Лео, чуть опять не разрыдался. – Плакса ты у меня, Брателло. Ешь давай. Кончай себя доводить, а то реально Оппе всё расскажу. Тоже мне! Главный страдалец всея Руси. Если б все влюблённые так рыдали, все города затопили бы слезами. Ешь.       Умеет сеструха успокаивать. Мне действительно стало легче, когда выпил бульон. Померили температуру. В норме. – Нервное, значит, – выдала диагноз Лизка. Забрала поднос, велела отдыхать и ушла. Через минут пять вернулась: – Брателло, я не поняла! Ты чё белье ночью стирал? Хотела машинку запустить, а она полная. – Эээ… ну да…я это …сок опрокинул на себя… – Сок? Какой сок? – Эээ… вишневый! – Вишнёвый!? Ничего не понимаю.. Ты ж его не пил никогда. Апельсиновый любишь. Это Оппа вишнёвый обожает. – Ну, я так соскучился, что решил выпить. Вдруг понравится!? – Ааа. Ну, ясно. И, как всегда, срукожопничал. – Ничего подобного. Всё случайно вышло. – У тебя всегда случайно. Ладно, хоть догадался сразу в стирку засунуть, а то хрен бы потом отстирали твою вишню.       Лизка ушла. Волков снова смотрел на меня удивлёнными глазами: – Ну, ты и мастер врать! Сок он пролил! Свой собственный! – Тише ты! – шикнул. – Да успокойся ты! – Легко тебе говорить: успокойся! Как тут успокоиться? Я себя коварным изменщиком ощущаю. – Тоже мне! Придумал! Коварный изменщик! Страсти-мордасти! Нет, странно, конечно, что это не Эфка тебе приснился, а его батя. Но с другой стороны, я так понял, вы общаетесь часто с ним. – Ага. Почти каждый день. Ну, там как получается. – А с чего вдруг? – Ну, тут такое дело, – я заёрзал. Сел, обхватил колени руками, положил на них голову и, уставившись на нашу с Эфкой фотку на моём письменном столе, поведал Волкову историю Тиена и Лиена. Волков настолько офигел от неё, что молчал даже после того, как я закончил. А я вздохнул, повернул на него голову и добавил: – Хочешь – верь, хочешь – нет. Но про это даже Тормоша не знает и мои родители. Не хочу, чтоб меня считали совсем больным. И так им невесело, думаю, что их сын геем оказался. Они у меня классные, приняли меня, всё поняли и поддерживают. Но Тиена и Лиена, точнее их любовь, вряд ли поймут. Это уже слишком. А тут ещё и реинкарнация какая-то. Полный пиз..ец! Даст ист фантастиш!       Волков молчал. Смотрел на меня, и молчал. Я покачал головой, хмыкнул: – Ну, вот, я и тебя в шок вогнал. Думаешь, что мне в дурку пора? Несу бред. Не, я тебя понимаю. Мои загоны, обмороки, история эта. Я знаю. Всё очень фантастично звучит. Но теперь ты хотя бы понимаешь, почему мой сон вызвал у меня такую реакцию. Я люблю Лео. Но я и Эфку люблю. И вроде как это звучит пошло, стыдно. Хе..ово просто! Так не бывает, чтоб сразу двух людей любить. Но я Эфку сильно люблю. Я его всё время хочу, хочу чувствовать, обнимать, целовать, хочу за руку держать, есть с ним, быть с ним рядом. Всегда вместе! Я умираю, как скучаю по нему. А Лео… С ним всё немножко по-другому. Я тоже по нему скучаю, хочу видеть, обнимать, хочу, чтоб он обнимал меня, целовал мою макушку. Он всегда так делает. Хочу, чтоб звал меня ласково: мой малыш, мой мальчик! Но я никогда не хотел с ним секса. Я никогда даже мысли такой не допускал. Я просто хотел, чтоб он тоже всегда был рядом! Он как… как персональное моё личное солнце! Его любовь, она где-то живёт глубоко во мне. Я не знаю, как объяснить, это нельзя объяснить. Мы с ним будто одно целое. Но я Эфочку люблю, Феликс – это моё всё! Он – мой парень, моя жизнь! Моё сердце ему отдано! Пафосно звучит. Мама так говорила! Но это так! Я Эфку давно люблю, может даже с первой встречи. Но я не понимал. Не понимал, что люблю, что ревную его. Мы просто были друзьями. А когда понял, я аж заболел. Это был шок. Ну, я всё думал: жил себе, жил, дружил, а потом бац – и влюбился. Не заметил, что влюбился в друга. Я офигел, просто аху..ел от того, что я, выходит, гей теперь. Но Эфка сказал, что ему плевать, как мы теперь называемся. Главное, что мы вместе. И что наши чувства взаимны. Он у меня такой, такой классный, умный, милый, заботливый! Самый лучший! И мой! Мне так повезло! Я так счастлив… был. А сейчас! Мне стыдно. Выходит я секса и с Лео хотел. А теперь я думаю, что я вчера к Лео приставал. Я – просто идиот. И даже мой недотрах меня не оправдывает. Я сделал своему любимому человеку больно. А теперь он ещё и в больницу угодил из-за меня. И перед Эфкой и дядей Яном стыдно. Я Лео, получается, вчера к дяде Яну приревновал. Ты прав. У меня мозги совсем от тоски вытекли. А остатки мозга видимо отключились от моих загонов. Ни хрена не соображаю.       Я всё говорил и говорил… В какой-то момент времени я отвлёкся, уставился опять на наше фото, и не заметил, как слёзы опять потекли по моим щекам. Меня начало снова трясти. Из-за слёз я перестал видеть нашу фотку. И вдруг я почувствовал, как мне их вытирают, а потом Волков притянул меня к себе и обнял, начал гладить по голове и повторять: – Всё, всё, замолчи, молчи уже, я тебе верю. Успокойся, пожалуйста. Я всё понял. Не надо больше. Не говори ничего. Тебе надо было выговориться. Сейчас будет легче. Послушай меня. Ким – самый классный на самом деле. И он – полный адекват. Он риал любит тебя без памяти. Ну, впрочем, как и ты его. Он не обидится, что тебе такой сон снился. Я знаю, что не обидится. Он даже на меня не обиделся тогда. Ну, из-за драки. Но он потом через несколько дней подошёл на перемене и извинился, за провокацию. Я знаешь, как офигел. Ведь это я извиняться должен был. А он так подошёл, так смотрел на меня. Я тогда вдруг понял, какая я сволочь, но ещё не хотел признавать. Меня разозлило его извинение. Я вне себя был, он мне дал почувствовать себя полным идиотом. Нет, даже не идиотом, а какой-то мерзкой тварью. Я после разговора с Динамитом так тоже подогнался не хило. Хочешь узнать, что наш дирик мне сказал, когда вы ушли тогда?       Волков отодвинулся от меня, не выпуская мои плечи из своих рук. Я молча кивнул головой. Слёзы у меня течь перестали, я выдохнул. Мне реально стало легче. Я снова кивнул головой. – Динамит сказал, что я себя веду как гомофоб. А среди гомофобов очень много латентных геев, то есть неявных. Они не то, чтобы скрываются. Они как бы и сами не знают об этом. Ну, что они тоже геи. Они неосознанно подавляют свои желания, потому что живут в обществе, в котором не принято быть геем, потому что их так воспитали, потому что принято, что пары состоят из мужчин и женщин. Но их реакция выдаёт их. Динамит сказал, что если человек натурал реальный, то у него не будет реакции при просмотре порно однополых пар. Ну, типа, если мой член встаёт при просмотре порнухи с геями, то я стопудово могу оказаться латентным геем. Ну вот, что-то такое он мне заяснил. И посоветовал так яростно не выступать против вас. А то те, кто разбирается в этом, неправильно поймут. Ну, то есть подумают, что я тоже гей. Я прямо прих..ел от этой инфы. Я ведь риал тогда не подумал, чё вы меня так выбесили.. Не понял, с чего я вдруг так завёлся?       Слушая рассказ Волкова, я совсем успокоился, улёгся обратно головой на подушку. Волков держал меня за руку, изредка поглаживая пальцы и сжимая их. Его тихий ровный голос убаюкивал меня. Пересказывая нотацию Динамита, он говорил о том, что до сих пор вспоминает, как удивился услышанной информации. Я видимо, в конце концов, снова заснул, потому что вдруг очутился на какой-то поляне. Она была покрыта вся ромашками, их были прямо тысячи. А я лежал среди их, и гладил какую-то огромную собаку. Она дремала, а я водил рукой по её шерсти. Она была тёмная, с шоколадным оттенком, волнистая и очень мягкая. Я гладил её и говорил: – Ууу, какая ты большая! Ты – не собака, ты настоящий волк! Большой, но не серый, а шоколадный. Это смешно, ага? Не бывает шоколадных волков. Жаль, что ты не из сказки про Серого волка, а то мог бы исполнить моё желание, и перенёс бы меня в тридесятое царство, в его столицу – Сеул. Прямёхонько к моему любимому! Ну, перенёс бы, скажи!? Молчишь? Ну, да! Ты же не Серый волк и разговаривать не умеешь, а я – не Иван царевич, я – Тиен. Значит, чуда не будет.       Волк, вдруг шевельнув хвостом и задев мои ноги, положил на меня лапу и, открыв глаза, произнёс: – Глупенький Ромашка! Так ничего и не понял. Ну, и хорошо. Да я не Серый Волк, я оказался Шоколадным, но я хочу сказать, что обязательно перенёс бы Ромашку к его Кимушке-любимушке. Только, чтобы бы они опять были вместе. Потому что не могу смотреть, как мучается милый Ромашка. Он всегда был таким красивым и милым. Вот и сейчас: он спит и такой милый, такой красивый, что Шоколадный Волк просто счастлив. Спи, спи! Ромашке надо отдохнуть. А то Кимушка отругает Шоколадного Волка, что он плохо заботится о его Ромашке, о его любимом Хёне. Волк был очень злым, но Кимушка расколдовал его, и он стал добрым. Он такой умный, Кимушка-любимушка, такой проницательный, всё сразу понял про Волка. И ведь промолчал. Не выдал. Никому не сказал. А Волк так поздно понял, что злым был, потому что влюбился. Злой и тупой Шоколадный Волк. Ромашка, сказал, что странно любить двух людей сразу. А я тебе скажу, что ничуть не странно. И Волк очень завидует, что Лео может обнимать и целовать и Ромашку, и Кимушку. Ооо, Волк очень завистливый! Он так завидовал дружбе Кимушки и Ромашки. Завидовал, с первого дня, как Кимушка появился! Завидовал, как Кимушка смотрит на Ромашку, как никого не видит, кроме него, как заботится о нём. А ещё Волк завидовал Ромашке, потому что тот катался на Кимушке, обнимал его, смеялся с ним, спал в одной палатке в обнимку. Волк завидовал и злился. Такой злой и страшный волк. Он был таким глупым, как и милый Ромашка! Волк не понимал, что любит Кимушку и Ромашку, как Ромашка не понимал, что любит Кимушку. А потом Ромашка понял, что любит, и Волк снова позавидовал и снова разозлился! Он был таким злым, этот глупый Шоколадный Волк. И он сделал больно Ромашке. Разве можно делать больно любимым? А когда Волк понял, то было поздно. Он больше не мог видеть ни Ромашку, ни Кимушку.       Я, слушая Волка, погладил его, подумал, какой странный сон мне снится опять, и пожалел Волка! Вот и ещё один страдалец всея Руси. А Волк, вдруг, лизнул меня в нос, мне стало щёкотно, я засмеялся: – Ты чего? Мне щёкотно! И мокро! Ты такой смешной, Шоколадный Волк. И так странно, что ты умеешь говорить, и такие странные вещи говоришь. И шерсть у тебя странная: шелковистая, красивая. Мне нравится её гладить. Так хорошо, что ты пришёл в мой сон. Потому что я боялся спать. Я боялся снова увидеть то, чего я не должен видеть и делать. Спасибо тебе, Шоколадный Волк. И мне нравится твоя история про Кимушку и Ромашку. Ты не дорассказал. Ты увидел их ещё!? – Увидел! Сам не ожидал! Пришёл однажды и увидел! Но только Ромашку здесь, а Кимушку в другом городе. А Ромашка заболел. И Кимушка накричал на Волка и велел позаботиться хорошо о Ромашке. А Волк плохо заботился, и Кимушка снова на него накричал. Но потом Кимушка похвалил Волка, и тот был так счастлив. – То есть сейчас у тебя всё хорошо? А? Смешной Шоколадный Волк! – Хорошо. Почти хорошо. – Тебе надо поговорить с Кимушкой и Ромашкой. – Глупенький! – Нет, нет! Ты послушай, надо обязательно поговорить, и вы обязательно подружитесь. И они тебя тоже полюбят. Обещай, что поговоришь! И приходи ко мне ещё. С тобой мне не снятся мокрые сны, за которые потом стыдно. А сейчас, извини, но я так устал, так хочу спать. У меня завтра тяжёлый день. Снова съёмки. Пожалуйста, поохраняй меня ещё немного. – Конечно, ты спи. Я поохраняю. Ромашка! – Нее, я – не Ромашка. Не называй меня так. Я – Тиен. – Тиен! Красивое имя. И ты красивый. – Как Ромашка из твоего рассказа? – Да!       Стало тихо. Очень тихо. Грело солнышко. Я чувствовал его щекой. Дул тёплый ветерок. Волк не ушёл, я чувствовал под пальцами его шелковистую шерсть. А потом вдруг писклявый шёпот произнёс: – Аху..ли? – Тише ты! Я не виноват, он не мог уснуть, боялся. А потом вцепился в мои волосы и уснул. Я что, должен был сидеть, согнувшись в три погибели? У меня чуть спина не затекла. Пришлось лечь. Рядом. – У меня слов нет. Я в шоке. – Я сам в нём. Он меня не отпускает. А у вас, между прочим, жарко. И солнце печёт сквозь окно нехило. Как будто не декабрь, а июль. Я не успел снять пиджак, а галстук меня вообще придушил уже. Помоги освободиться. И не вздумай никому разболтать, что видела. Меня Ким убьёт. – Я тебя сначала сама грохну, ползи уже давай отсюда. И я, конечно, Оппе Феликсу ничего не скажу. Но ты смотри мне! – Успокойся, я – не гей. На чужие задницы не посягаю. – Кто тебя знает?! Пошли, накормлю хоть тебя, спасатель-непосягатель. И снова стало тихо. Какие всё же странные сны мне снятся. *Fire(с англ. — «Огонь»; кор. 불타오르네; ром: bultaoreune) — песня, записанная южнокорейским бойз-бендом BTS из их первого сборника The Most Beautiful Moment in Life: Young Forever. Оригинальная корейская версия была выпущена лэйблом Big Hit Entertainment 2 мая 2016 года в Южной Корее, японская версия была выпущена 7 сентября 2016 года в их полноформатном альбоме Youth под Universal Music Japan и Def Jam Recordings. (ист. wikipedia) **Life Goes On» (с англ. — «Жизнь продолжается») — песня южно-корейской группы BTS, вышедшая 20 ноября 2020 года в качестве лид-сингла студийного альбома BE. Сингл дебютировал на первом месте в американском хит-параде Billboard Hot 100, став для группы BTS их третьим хитом, попавшим на вершину чарта в США и первым в истории, почти полностью на корейском языке[1](ист. wikipedia)