Эфочка!

      Я открыл дверь деканата, вошёл. В приёмной сидела секретарь Ядвига Карловна, которая увидев меня, кивнула головой на дверь кабинета декана: – Смирнов, заходи! А то тебя уже заждались. Ты что, с пары отпросился? – Меня? Кто? А, нет, я это… в туалет ходил, а Игорь Александрович сказал, чтоб я в деканат зашёл, – попытался объясниться я. И ещё вспомнил, что говорили студенты про секретаршу, точнее про её память. Она знала всех студентов поимённо, со всех курсов нашего стройфака. Баба Яга, как звали её старшекурсники, обладала феноменальной памятью, ходили слухи, что она раньше работала в органах. Её даже побаивались некоторые преподаватели. Она была резка в суждениях, не прощала ошибок, терпеть не могла лицемеров и подхалимов, говорила всегда со всеми одинаково, не взирая на должности и звания, а ещё при этом могла любого лоботряса заставить учиться, не давая ему шанса дойти до отчисления. Кураторы с одной стороны её боготворили, с другой – лишний раз не хотели связываться. На меня она смотрела с некоторым замешательством, очевидно не понимая, зачем я понадобился декану. Из кабинета доносились голоса, потом грянул смех, секретарша с каменным лицом снова кивнула на дверь: – Иди уже, негоже высшую математику прогуливать. У тебя ещё одна пара. За перерыв успеешь решить свои проблемы!       Что? Проблемы!? У меня проблемы!? В голове что-то ухнуло. Я открыл дверь и шагнул в кабинет. За длинным Т-образным столом, сбоку, сидели декан, какой-то мужик в белом свитере и джинсах и… я вытаращил глаза: Динамит! Вот это да! Что он тут делает?! Словно в ответ на мой вопрос, он обернулся и радостно сообщил мне: – Ну, Смирнов, здравствуй! Честно заявляю, не скажу, что рад тебя видеть! Но, с другой стороны, я рад тебя видеть именно здесь, а не в школе! – Здравствуйте! – пролепетал я, когда на меня взглянули декан и мужик в свитере. При этом тот сразу подскочил, схватил обеими руками мою руку, пожал её: – Привет! Я Максим Cоколов, продюсер канала New Stars, – и не выпуская мою ладонь из своих лап, обернулся к остальным мужчинам: – Господи, в жизни он ещё лучше, чем на экране! Борисыч, ты всё-таки, гад! Скрывал парня столько времени! Он же просто отпадный красавчик! Лицо – фэшен! – Умоляю тебя, избавь мои уши от своих спешл-фэшен! И сейчас бы скрывал! Если бы ты сам не припёрся. Я рад до жопы, что он больше не в моей школе! – Динамит язвил, но я видел, что глаза у него смеются. Я знаю, что он классный мужик, просто натерпелся из-за моей любви тогда, в 9 классе. – Что это ты так о своем бывшем ученике? – удивился декан. – Я чего-то не знаю. Мне стоит уже начинать бояться? Чего? Буллинг? Наркота? Суицид? Или другая серия: золотая молодёжь? Так у нас для этого Цирбер есть, быстро объяснит, что почём, мало не покажется. – Ты, наверно, хотел сказать Цербер?! – поправил Соколов декана. – Цербером её, дорогой мой Максик, в ректорате называют и некоторые из преподавателей. А фамилия у моей любимой бабы Яги Цирбер. Через И. А вот, что не так с вашим Смирновым, я бы хотел знать, – и, уже обращаясь ко мне, спросил: – Так что там с тобой не так?!       Я стоял истуканом, потом пожал плечами, молча покивал на Динамита, развёл руками, которые к тому времени уже отпустил Соколов: – Так всё уже норм. Ничего такого. Я тих, как мышь. Андрей Николаевич не даст соврать. – А кто у нас Андрей Николаевич? – заинтересовался продюсер. – Ааа, это его куратор. Я вот припоминаю, что Ярцев как раз что-то такое рассказывал про тебя. Ты его уж больно поразил в первый день, – декан встал со стула, перешёл на своё место во главе стола. – Уже успел!? И тут поразил! Интересно чем?! – Динамит аж руки воздел кверху: – Я так и знал! Ну, надо сказать, что я ничуть не удивлён. Наш Ромео поражать умеет так, как никто другой! – Иван Борисович, а вот это вы зря наговариваете. Никого я не поражал никогда. Ну, были в детском возрасте проблемы с дисциплиной. И всё! Потом же всё нормально было. – Угу! Нормально! Просто всё супер! Ну, в общем, Макс, я тебе что обещал, выполнил. А теперь я умываю руки, мне на работе надо быть. А то вдруг там ещё один «Ромео» появится, пока я с вами тут заседаю. Михалыч, вечером как договорились. Макс, я тебя не жду. Сам доберешься, вечером увидимся, – Динамит пожал декану руку, Соколова похлопал по плечу. Подошёл ко мне вплотную, наклонился и шепнул на ухо: «Эфочке привет, Красавчик!» и, обернувшись на своих товарищей, произнёс загадочную фразу: – Пост сдан! Пост принят! До встречи, парни!       Я опять впал в ступор: что это сейчас было? Динамит Эфку никогда так не называл. И меня тоже. Всегда мы были: Ким и Смирнов. Что за хрень происходит? В это время ко мне подошёл Соколов, взял меня за локоть, усадил за стол, не дав погрузиться в свои мысли. Он взглянул на декана и тот, вдруг покрутив головой, сказал мне: – Вот что, Смирнов, не знаю, что уж там у вас с Борисычем было и как, но тут, пожалуйста, веди себя прилично. И я прошу тебя выслушать Максика… ммгм... Максима Владимировича и помочь ему. Считай это общественным поручением, хорошо?! ***       Ник с Антоном ржали: – Что, так и сказал: общественное поручение? – мы сидели в аудитории. Я уже в двадцатый раз набирал Тормошу по телефону, наговаривал гневные сообщения в Вацап, Телегу, грозился приехать в Питер и оторвать ему руки, и вырвать длинный язык. Меня успокаивали Юля и Волков. А я уже полчаса бесновался после разговора с деканом и его гостем – продюсером. – Ну, Ромео, перестань так переживать, пожалуйста, ведь ничего страшного не произошло, – Юля пыталась меня остудить. – Конечно, ничего страшного! Совсем ничего! Немножко так совсем, мой лучший друг полгода ведёт канал на Ютубе, в котором заливает все свои видосы, снятые про меня, и рассказывает, какой у него замечательный друг Ромео. Мало того: на канале уже туева хуча подписчиков… – Ты хотел сказать: ху..ва туча, – поправил меня Волков. Я почти зарычал, взглянув на него: – Нееет, я именно так и хотел сказать: туева хуча! Аааа! Чёрт! Почему он не берёт трубку? Он, что не видит моих сообщений? – Ну, может потому что у нас с ним несколько часов разницы, и он сейчас точно сидит на парах, – попыталась пояснить Юля. Я зыркнул на неё: – Всё-то тебе известно! Всё-то ты знаешь! – Юля, в ответ на мои слова, присела рядом, взяла меня за руку: – Ромео! Ну, на самом деле! Успокойся уже! Ну, ведь ничего плохого твой друг не сделал. Он хотел как лучше, чтоб не только он и твои родные, и друзья, а и другие люди тоже узнали о тебе. О том, как ты хорошо поёшь! Вот ведь мы даже не знали, что ты петь умеешь! Ты не рассказывал нам. Хотя мы уже почти три месяца общаемся. А узнали после того, как тебя в деканат вызвали. Точнее после того, как ты, словно ошпаренный, выскочил из него. Я тебя никогда в таком бешеном состоянии не видела. Вот снова убеждаюсь лишний раз, что ты – настоящая загадка для меня. Ну, вот скажи, пожалуйста, почему ты не рассказывал, что умеешь так хорошо петь? Ни разу мы не слышали твои песни. – Потому что нет никаких моих песен. Ну, могу я петь. То, что другие написали. Каверы мы с Эфкой пели часто. И что? Это не повод создавать целый канал про меня. Это ж надо додуматься. Как только в голову пришло? Многие люди умеют петь, и даже, может, в сто раз лучше меня, но про них никаких каналов не создают. Потому что они поют для себя, ну, и может ещё вот дома, в компании родных и друзей. Да у нас Эфка всю жизнь поёт с отцом. Тормоша же ничего про него не создал, и не рассказывает. Почему? – Ну, может потому что Эфка всю жизнь поёт и на гитаре играет. А ты ещё полгода назад не то что не пел, а даже не подпевал никогда. Думаешь, никто не знал, что в школе на уроках музыки ты только рот разевал. Я никогда не слышал, чтоб ты пел. И никто не слышал до этого февраля. А когда Тормоша первое видео слил в школьный чат, народ просто охренел. Ты же знал, что он заливает все видосы с тобой. Что? Правда, не знал? Не понял. Чем ты так был увлечён, что не знал о том, чем твой лучший друг занимается?– Волков удивлённо смотрел на меня, продолжая повторять: – Ромео, что на самом деле, ты не в курсах от слова совсем? – я в ответ мотал головой и не знал, что сказать. Сказать, что я весь утонул в любви к Эфке, в своих сновидениях, что меня закружили непонятные чувства ко второму отцу Эфочки, потом подготовка к экзаменам, сами экзамены, поступление. Поэтому мне дела не было до Тормошиного увлечения, да и ковид развёл нас на время. Каюсь, что я проморгал! Но если вспомнить, то мне несколько раз Тормоша что-то пытался рассказать, как я теперь понимаю. Но я, ошалевший от всех последних событий, никак не мог его выслушать. Я был весь в любви, с головой забитой мыслями о Лео и Эфочке, Тиене, Лиене. Конечно, ничего я этого не собирался рассказывать новым друзьям. И так я в их глазах периодически очень странным выгляжу. Мало того, что гей, так ещё и с припиз..ью! А теперь я ещё и поющий гей! Слава Богу, у Тормоши как-то хватило ума не рассказывать о моей нетрадиционной ориентации. А то я подозреваю, что число подписчиков увеличилось бы втрое. Народ у нас падок до всех, кто выделяется хоть чем-то. Конечно, до любимого Эфкой певца Чонгука мне было как до Луны, если взять его пятьдесят миллионов фанатов, но всё равно, внутри меня всё дрожало от мысли, что на канал Тормоши подписано больше трёхсот тысяч человек. Аху..ть просто! Нет слов! И всё бы ничего, но теперь я ещё обязан и сам участвовать в работе канала. Друган Динамита собирался заключить с Тормошей контракт, так как Тормошелло отказался продавать своё детище. Но зато мог обрести себе богатого спонсора, заявив при этом, что если я откажусь стать а-ля блогером и помогать в выпусках, то он умывает руки, потому, как и так думает, что я его порву как Тузик грелку за самодеятельность. Так вот чтоб этого не случилось, подключили Динамита и, как оказалось, его друга – декана. Оказывается, когда-то и продюсер, и декан, и наш Динамит учились в одном военном училище и служили вместе. Только потом их дороги разошлись. Но дружить они так и не перестали. А теперь ещё и радуются, что я тот, кто дополнительно прославит: у одного – его факультет, у другого – его агентство, а третий просто риал кайфует от того, что я свалил из его школы. Так вот как тут успокоиться, скажите мне, пожалуйста?!       В это время мои одногруппники смотрели подряд все выпуски на канале, периодически поглядывая на меня. Друган мой постарался, рассказывая о моём фантастически внезапном обретении голоса. Люди обожают всякие загадки и чудеса. – Ты так и не ответил на вопрос: почему ты сейчас не поёшь? – снова задала вопрос Юля. – А ты считаешь, что есть повод? – ухмыльнулся я. – А что, для этого нужен повод? – теперь уже подключился Ник. – Ну, повод не повод, а настроение точно нужно. А какое у меня может быть после всех этих новостей настроение. На душе то кошки скребут, то вдруг как будто там волк проявляется. Аж выть хочется. Но вытьё пением трудно назвать. Хреново мне. Вот если б Макнэ был рядом, мы б и спели. А так… – я махнул рукой и снова схватился за телефон, посылая Тормоше кучу гневных смайликов. Увидев, что я опять закипаю, Волков выхватил у меня телефон и засунул себе в карман. – Эээ, это сейчас что было? Я не понял! Верни телефон! – Не верну, пока не успокоишься! Снова беситься начинаешь! Хватит уже! Развёл тут детский сад! Хочешь снова себе «полёт» устроить? Эфки нет, чтоб тебя на спине в медпункт таскать. А мы не нанимались в реанимационную бригаду, чтоб тебя возвращать из «полётов». Лучше подумай о выгоде! – Чегооо?! Какой такой ещё выгоде? – Самой обычной! Всегда во всём даже самом плохом есть хоть капелька чего-то хорошего, – уверенно произнёс мой бывший недруг. – Тебе не кажется, что ты бред несёшь? Как может быть хорошее в плохом? – усмехнулся я. – А вот и может. По себе знаю. Если б я весной дел не наворотил, то мне бы и прятаться не пришлось. Пересиживать и пережидать. Мне реально срок мог светить, если б меня тогда Андрей не перехватил, и не уволок к себе. Я ещё с ним драться пытался. Он мне так врезал, что я практически отрубился. Так он меня в машину и засунул. Привёз в институт, и в лаборантской закрыл. А чтоб я не дёргался, и не сбежал, он здесь со мной сидел, неделю. Договорился с охраной. Ведь тогда все на дистанте были как раз. Я с ним раньше почти не общался. Ну, разница в возрасте, и вообще, отец не очень нас всех знакомил. Ну, в смысле детей. Андрей мне мозги хорошенько прополоскал. Поэтому, я летом решил, что хочу идти по его стопам, а не по отцовским. Мы очень сдружились. Мать довольна как слон, что я в тюрягу не загремел. Моих дружков замели половину, а другие сбежали, прячутся. Я тут несколько раз отсиживался. Меня реально искали, но полиция отцепилась. Андрей потом сам ходил к моей матери, узнавал. Но моих следов нигде и никаких нет. Не успел я наследить, благодаря Андрею. Дружки же думали, что это я их сдал. Дебилы недоделанные. Так что у меня в плохом нашлось хорошее. Я брата обрёл. – А за что ты мог загреметь? – поинтересовались Ник с Антоном. – Ни за что. Меньше знаете – крепче спите. Не нужна вам эта инфа. Больше ничего нет уже. Вон, я теперь даже со своим бывшем врагом, можно сказать, задружил, - и Волчок кивнул на меня. Ребята удивлённо воззрились на меня: – В смысле с врагом? А вы чё в школе разве не дружили? По вам не скажешь, – констатировал Ник. – Да, да! Ты на самом деле себя ведешь абсолютно норм, как старый друг, – добавил Антон. – Ага, друг! Мы с эти «другом» морды друг другу били, нас к директору таскали, и вообще я эту Ромашку в школе не переваривал. Король со свитой! Точнее три короля! У них даже фандом был под названием: Ким и К! Эфка носился с Ромео как с писаной торбой! И Тормоша тоже. А Ромео… Да чё там сейчас говорить про это! Я их компашку на дух не переносил. Бесили жутко! – ухмыльнулся Волчок, но ухмылка эта была уже совсем другая. Его теперь и Волчком-то называть язык не поворачивался. Другим он стал, что-ли? Волков – ему теперь больше подходило. Ник и Антон разглядывали нас внимательно и поражённо.       Пока Волков рассказывал историю своего дивного перевоплощения, я действительно подуспокоился. Не то, чтобы я не перестал злиться на Тормошу, но просто, видимо, злость из меня медленно утекала. Я вообще долго никогда ни на кого не могу обижаться. Характер такой. Терпеть не могу конфликтов. Я, конечно, сейчас понимаю, почему мне так замечательно жилось всё это время. Просто Эфка мой во мне души не чаял, как однажды сказала мама, поэтому он всё делал, чтоб мне было хорошо. С Тормошей мы запросто могли цепляться друг к другу весь день, дуться, но обычно все споры и ссоры сходили на «нет», как только рядом появлялся Эфочка. Стоило ему только заговорить с нами, и мы сразу забывали о предмете спора. С Эфкой всегда было интересно. Он риал как целый архивный фонд. Мне иногда казалось, что нет такого вопроса, на который он не мог бы дать ответа. Если же он чего-то не знал, то можете быть уверены: на следующий день он вас утопит в инфе, отвечая на заданный вами накануне вопрос. Ему всё было интересно. При этом он умудрялся не выпускать меня из виду, как я сейчас понимаю. Всегда был рядом. Вот вроде только ушёл домой, а уже звонит: «Хён, ты как?! Лёг уже спать? Ложись, а то завтра не встанешь. Я тебя сам приду поднимать, или Тормошу заставлю». И так всё время. Меня как-то Антон спросил, вспоминая мой ответ в первый день: – А ты не думаешь, что ты в чём-то себя ущемляешь? Ты решил идти сюда за ним, но это его мечта, а не твоя! Ты пошёл за чужой мечтой! А сам ты о чём мечтал? Кем хотел стать? Тебе не кажется, что ты наступаешь на горло собственной песне в угоду чужим интересам? Разве тебе не хочется самому реализовать свои планы. Чем бы ты хотел заняться, если бы у тебя не было твоего Эфки!?       По чесноку сказать, слова Антона меня зацепили. Я помню, что пока добирался домой в автобусе, сам себя спрашивал, чувствую ли я себя ущемлённым, а чтобы я хотел на самом деле? Чего я хочу в этой жизни? И я точно знаю, что когда я вышел из автобуса, то ответ на вопрос у меня был. Я в тот момент ещё раз осознал, что я точно хочу быть всегда с моим макнэ рядом. Я люблю Эфку! И своей жизни без него не представляю. Я не считаю, что я растворяюсь в нём, или в его интересах, потому что иду за ним. Я себя не раз и до моего осознания спрашивал, чем бы я хотел заниматься в дальнейшем, но мне риал в голову ничего не приходило. Я иногда ловил себя на мысли, что завидую по-хорошему и Тормоше с его увлечённостью кино, и Эфке с его увлечённостью архитектурой и строительством. А уж родители меня как доставали одно время: «Ну, ты решил, куда пойдешь учиться? Ты выбрал универ? Факультет?» А я в ответ отшучивался, или отмалчивался, надуваясь по типу: ну, началось, оставьте меня в покое. Не сейчас… – Ну, вот! Он опять завис. Даже телефон не слышит! – услышал я голос Юли. Что? Телефон? Тормашелло?! Я очнулся и увидел, что мне Волков протягивает орущий аппарат. А через секунду ворвался с видео Тормоша из Питера. Я даже пересказывать не буду то, что я ему вслух озвучил. Он несколько раз пытался меня прервать, но потом махнул рукой и просто слушал мои вопли в свой адрес. А когда я выдохся, то мне было сказано, что со мной сто раз пытались всё обсудить, но я как тот истукан, вечно в своих мыслях. Я припомнил дачу. Типа, в последний день была масса возможностей всё рассказать. А в ответ услышал стёб по поводу траха в джакузи и изображение работы перфоратора. Ещё мне припомнили баню, и мои посиделки кое с кем, постоянные таскание за этим кое-кем. И я заткнулся. Тормоша прав. Я совсем перестал интересоваться своим лучшим другом. Весь был в загонах и любви. Пока Тормоша мне рассказывал как и зачем он сделал канал, объяснял в каком формате ему придётся вести его, каково будет моё участие лично, как ведущего, с двух сторон ко мне уселись мои друзья-сокурсники. И когда Тормашелло их увидел, то пришла его очередь заткнуться и зависнуть. Он вытаращил глаза, рассматривая сидящих со мной рядом, и медленно поднял руку, чтоб помахать ею в ответ, когда увидел, что его приветствуют. Сглотнув слюну, он шёпотом осведомился у меня: – Ромео! Это что? Мы всё время были с тобой не одни?! Ты ах..ел? Не мог сказать! Я только сейчас понял, что ты не дома! Я вообще, чуть не рехнулся, когда увидел от тебя туеву хучу пропущенных вызовов и почти 300 сообщений в Телеге и Вацапе.       И тут же обратился к взирающим на него лицам: – Простите, ребята, не знал, что Ромео не один, – и в этот момент он увидел подошедшего сзади меня Волкова. Привет, мой любимый коктейль «Три в одном!» Тормоша настолько офигел, что вообще, кажется, дар речи потерял. Глаза выпучил и заткнулся совсем. А Волков решил его добить: – Я просто услышал про трах в джакузи, так это, нельзя ли с этого места поподробнее… ну очень любопытно, – и, положив мне руки на плечи, пристроил свою голову рядом с моей и мило заулыбался.       Бедный Тормошелло! Я не хотел его пугать или поражать, но, кажется, впервые мне это удалось. – Эт…что? Кто? Он тут …где? В смысле откуда? Как это? Пппочему он тебя обнимает? Ромео, ты где? Тебя захватили? Что происходит? Мне звонить в полицию? С тобой всё в порядке? Да не молчи же ты! Скажи что-нибудь! – Так я бы сказал, если б ты на секунду заткнулся, – усмехнулся я, довольный как слон произведённым эффектом. Ну, так как друган мой лучший никак не мог прийти в себя, я быстренько ему изложил историю появления Волчка-Волкова. Тормоша просто за голову хватался, в прямом и переносном смысле, ахая, охая и зарываясь руками в свою белобрысую шевелюру. Волков подхахатывал, продолжая мило моргать глазами, и кивал головой после каждой моей фразы. Типа, так и было, да-да. В конце я представил другану всю компанию, и затем мне стали объяснять смысл всего проекта, мою будущую блогерскую деятельность, рассказывать, что и как мне придётся делать. О, чёрт! Моя голова уже трещала по швам от инфы. Мы просидели в аудитории до вечера, пока нас не выпер охранник. Домой я притащился еле живой.       Кстати, забыл упомянуть, что через три дня после возвращения Марго, я переехал обратно к себе домой. Я не видел смысла дожидаться Эфку в его квартире. Жить без него, но с его мамой ещё четыре месяца. Зачем? Моя мама убедила меня, что пришла пора вернуться блудному сыну, так сказать, домой. Лизка радовалась: «Брателло, любимый! Мы опять вместе будем! Я жутко скучала! Когда оппа Феликс вернётся, он тоже будет жить с нами. Я больше вас не отпущу. Надо совесть иметь!»       А оппа Феликс, конечно, на меня сначала сильно дулся. Пришлось повторить ему все аргументы, которые мне привела мама: нужно иметь совесть, жить с чужой матерью, когда своя на соседней улице; Марго может тоже хочет дома одна побыть, да и свободно не походишь, если чужой человек в доме (Ну, хорошо, хорошо – не совсем чужой!); в свете последних событий, Марго остаётся одна, не мешай человеку устраивать личную жизнь (Личную? Ты что-то знаешь? У макнэ что, того гляди ещё и третий отец нарисуется? – Не мели чушь!). С мамой Эфочке пришлось согласиться.       Теперь времени у меня стало ещё меньше. Помимо подготовки к семинарам, наличия курсовой, мне пришлось присоединиться к Тормошиным лайвам, выходить одновременно с ним в эфир. А это из-за разницы во времени было страшно неудобно. Тормоше приходилось вставать ни свет, ни заря: я в это время таскался с телефоном по корпусам практически пустого института, а Тормоша задавал свои дурацкие составленные заранее вопросы, потом мы разбегались! Я – на пары, а он на завтрак. Спустя недели три после встречи с Соколовым, он снова приехал на факультет, с кучей народа, как я потом узнал: это была его съёмочная группа. И вот тут я сразу почувствовал всю прелесть киношного закулисья. Шоу, мать его!       Я сразу вспомнил худющего макнэ в последнем выпуске. Как я и предсказывал, никакой косметикой нельзя было скрыть измождение участников программы. Никто не знает, на фига так было торопиться со съёмками. Как будто за ними кто-то гнался. Ну, как мне по секрету шепнули: шоу било все рекорды по просмотру, были запущены параллельные он-лайн проекты! И это, когда во всём мире ещё продолжал своё шествие короновирус. Агентство гребло бабки, пока те текли к нему потоком. Всякий, как говорил макнэ, мерч в виде футболок, стаканчиков, значков, брелков, ламп и прочей ерунды с логотипом шоу, не успевали делать. Мне почему-то сразу вспоминались рассказы Эфочки про его кумира – Чонгука. Стоило тому что-то съесть, выпить, надеть на себя, помазаться или подушиться чем-то, как на следующий день всё это исчезало из продажи. Полный солд аут! Я только никак не мог взять в толк, зачем народ покупает всю эту ерунду. Ну, какая разница: есть логотип на футболке, или нет! Лишь бы по размеру, красивая, и к телу приятная. Ну, какая разница, что пьёт твой кумир. А вдруг тебе не понравится ни запах, ни вкус, ни цвет не подойдёт.       В общем, как вы понимаете, я полный профан и ничего не соображаю в шоу-бизнесе, но зато Тормашелло спелся с Соколовым, они устраивали он-лайн конференции. И, если сначала всё было культурно, тихо, спокойно обсуждались разные идеи, то под конец, они вдруг начинали спорить, потом орать, пока кто-нибудь не сбрасывал звонок. За ночь, видимо, всё переваривали, и с утра опять всё как по наезженной колее. «Да, я согласен! Окей! Это классная идея! Вау, это ты здорово придумал! Да, это точно надо вставить!» А к вечеру опять раздражение и полное несовпадение взглядов. Вопли и крики! Устали друг от друга за день!       А я как болванчик только делал, что говорили, вставал, куда показывали, произносил, что советовали, показывал, на что указывали. А ещё при этом мне приходилось всё время петь. Ну, то есть напевать. Такой, своеобразный блогомюзикл, в их понимании.       Иногда у меня было хорошее настроение (особенно после ночных посиделок с макнэ или Лео), и тогда я входил в раж. У меня, как-то по–особенному начинал звучать голос, сверкали глаза. Соколов просто стонал в это время, нашёптывая: «Да, да, ещё, ещё также! Томно посмотри, вздохни, оближи губы, усмехнись, сядь, встань – о Боже, держите меня!»       Я на самом деле не понимал, как эти мои вздохи и стоны могут быть кому-то интересны. Это ж ни художественный фильм, ни сериал. Другое дело – пение. Я люблю петь, я это понял сразу. У меня внутри в это время как будто портал открывается в другой мир. Я здесь и не здесь! Всегда, когда пою, чувствую, что у меня, как говорится, крылья за спиной вырастают. Состояние настолько офигенное, что аж мурашки стадами носятся. Каждая клеточка наслаждается каждым звуком, мелодия меня завораживает, куда-то зовёт с собой, тянет, уносит, кружит! Душа поёт, сердце так стучит, будто танцует. Мне кажется, что я – это вся сама песня и мелодия и есть! Ну, типа, я – как музыкальная шкатулка. Может, я опять в транс впадаю. Соколов называет это эстетическим оргазмом. Хотя, по его виду, кажется, что он его ловит слишком часто. А когда они друг на друга с Тормошей орут, то мне прямо не по себе становится. Разве можно так разговаривать с человеком, которого всего ничего знаешь? Я слышал, как оператор сказал кому-то из съёмочной группы: «Химия убойная между ними, сексом так и прёт. И не скажешь, что натуралы!» Тормоша так только с Булочкой спорил из-за фильмов. Даже со мной никогда так не орал.       И я после всех этих съёмок приползал домой умотанный, а ещё домашка. С макнэ мы теперь только вечерами или ночами созванивались. Во всём этом кошмаре было только одно хорошее: я так уставал, что на страдания у меня не оставалось сил. Стоило мне лечь, как я отрубался. И вроде не каждый же день вся эта фигня снималась, через день или два. Но я уже сразу понял, что такой график иметь – лучше ежа пинать голой ногой! Шоу-бизнес – не моё!       Об этом я и сказал в этот вечер Лео. Эфочка уснул, я смотрел на него спящего через камеру телефона, и меня начала охватывать смертная тоска. Любимый мой! Когда же я тебя обниму, когда прикоснусь к тебе, когда почувствую тебя, когда смогу поцеловать твои такие милые пухлые губки? Слёзы начали скапливаться в глазах, и в это время зазвонил телефон – Лео! Я быстренько вытер глаза, сбросил звонок в Вацапе от Эфочки и ответил на видеозвонок Лео! – Малыш! Привет! – Лео смотрел на меня, улыбаясь. Махаоны его были полны грусти. Поэтому и улыбка была грустная. Я улыбнулся в ответ, но Лео меня уже хорошо знал: – Мальчик мой! Маленький мой! Опять плакал?! Скучаешь? Феликса сегодня видел, разговаривал с ним? – Угу. Видел. Очень скучаю. Очень, – я пытался держаться, как и при макнэ, но при виде Лео, внутри меня всё опускалось, освобождалось. Становилось каким-то воздушным. Я понимал теперь значение слов: земля уходит из-под ног. Меня начинало накрывать: любовь и страх. Любовь, которую я чувствовал от этого мужчины, проникала в каждый нерв моей души, меня пронзала дрожь, дыхание сбивалось, и от того, что я не могу его обнять, слёзы сами начинали течь. Страх, что может что-то случится, и всё изменится, и от меня ничего не зависит. Кроме моей растущей тоски. Она начинала выливаться из меня горным водопадом. С Лео я становился Тиеном, которого он знал, как самого себя. Он успокаивал меня, говоря мне самые нежные, добрые, самые ласковые слова. Тихонько расспрашивал меня о прошедшем дне, что-то сам рассказывал, чем-то делился. И я незаметно успокаивался от тембра его голоса, от слов, полных любви и заботы, от взглядов светящихся махаонов. И тогда из сердца сами вылетали слова: – Я люблю тебя, Лео! Спасибо! Мне стало опять хорошо! – И я люблю тебя, мой самый чудесный мальчик в мире! Я рад, что тебе лучше. Потерпи немного, скоро всё закончится. И Феликс будет рядом с тобой! Тогда ты не будешь скучать и плакать! – на лице Лео появились ямочки, как у Эфочки! – Буду! По тебе буду скучать! Ты ведь приедешь? – Малыш, я хочу этого больше всего на свете! Поверь мне!       Я рассказал Лео о проекте, о Тормоше и канале, о Соколове, о том, во что меня втянула компашка двух одержимых. Лео только головой качал да смеялся, но посочувствовал моим мытарствам. – Лео, это так утомительно. Не скажу, что мне совсем не нравится, но я даже и представить не мог, как это выматывает, – я делился своими впечатлениями, говорил о шоу Эфочки, о наших планах, связанных с учёбой. Ну, и в конце всё же решился заговорить о том, что меня мучило какое-то время. – Лео, я хотел спросить… – я замялся. – Да, милый, всё что угодно… Тебе что-то надо? – Мгм.. – Что? Что такое? Скажи, малыш. Ты ведь знаешь, что можешь мне всё сказать. – Я хотел спросить тебя: как ты жил столько времени один? Дядя Ян – здесь, ты – там…Ты ведь скучал по нему? Ты…Ммм… Как ты обходился без него? Ну, … – я опять замялся, не зная, как спросить напрямую про секс. Но Лео и сам догадался по моему невнятному бормотанию… – Малыш, ты имеешь в виду, секс? – глаза Лео смотрели внимательно, спокойно. – Угу. Я не представляю, как можно …так вот… я скажу тебе, что я себя маньяком ощущаю. Я так хочу … так хочу Эфочку. Мне иногда совсем плохо бывает, – шёпотом добавил я. Лео вздохнул: – Мальчик мой, я тоже хотел и хочу, всегда… это любовь! Это желание обладать любимым… Это нормальное желание. Мы старались, очень старались видеться как можно чаще. Ну, а когда не могли, то мы просто звонили друг другу. И, говорили, говорили… Мальчик мой! Слова имеют огромную силу – они могут не только утешить, порадовать, оскорбить, обидеть. Словом можно ударить, а можно приласкать. Слова могут подарить любовь и счастье, могут снять напряжение и успокоить. Ты понимаешь меня, малыш? Слова могут поднять не только настроение, а кое-что ещё… – Лео замолчал, улыбаясь, и потом добавил: – Мы помогали друг другу на расстоянии. – Вы просто дрочили, слушая друг друга по телефону? Вирт? – удивился я. – Ну, если тебя устраивает такое слово, то так оно и есть. Но я бы сказал, что мы дарили друг другу любовь. Слова помогали нам возбудиться, а наши руки заменяли руки любимого, помогая получить разрядку и принося наслаждение. – Только слова любимого? – переспросил я. – Ну, или любимой! Если таковая имеется! Не в поле дело. Ты же понимаешь это теперь?! – Лео, я тебя тоже люблю. Мои слова тебя тоже могут возбудить? – я не знаю, что на меня нашло. Зачем я спросил у него это. Но к этому моменту внутри меня начал нарастать тихий гул. В ушах начало звенеть. Мужчина по ту сторону экрана молчал. Я поёрзал на месте и снова повторил: – Я люблю тебя, Лео. Мои слова… – Малыш! Пожалуйста! – голос Лео звучал глухо. – Ты не ответил на вопрос! – в меня вселился чёртик из старого мультика «Вечера на хуторе близ Диканьки». По мне вдруг заносились стаи мурашей или чертенят. Мне стало по-глупому весело. Что со мной происходит? – Лео! Скажи мне! – Что сказать, малыш!? – Ответь на мой вопрос! Мои слова могут сделать с тобой то, что ты говоришь?       И тут я понял, что сейчас, в этот момент, я покинул, так называемую фрэндзону старой любви – Тиен-Лиен, потому что Лео ответил: – Малыш, ты уже большой. Ты и сам знаешь мой ответ! Да! Мой ответ: да! Но я просто обязан добавить: мы никогда не будем с тобой этого делать, мой мальчик!       После этих слов меня как током прошибло, внутри всё ухнуло. Лео весь побледнел. А потом закрыл лицо руками. Ему стало плохо? И тут я испугался. Дурак, дебил, идиот! Что я наделал! Я замотал головой и быстро, быстро заговорил: – Лео, Лео, прости меня! Прости! Прости! Пожалуйста! Я – дурак, кретин! Идиот! – меня начало трясти, потому что я понял, что сделал человеку больно. Моему любимому человеку сделал больно. Ему плохо из-за моих необдуманных слов. Лео прав: словами можно ударить и причинить боль. – Роумео! Успокойся! Всё хорошо: ты спросил – я ответил, – Лео снова смотрел на меня своими махаонами, только теперь я не видел в них ничего, кроме темноты.       Мне не понравилось, что он назвал меня Роумео. Всегда нравилось, а сейчас нет. Что за хрень опять? Мне нравится, когда он зовёт меня малышом? Потому, что он так больше никого не зовёт! Только меня! Я – его любимый малыш, который полный кретин, потому что ревнует. «Дошло, шеф!» Я ревную Лео. Охренеть – не встать! Пошлые фантазии о том, как любили друг друга по телефону дядя Ян и Лео, вызвали во мне неконтролируемую ревность. Я ревновал не Эфочку. А его отца. Полный пиз..ец! – Нет, Лео. Прости меня. Это не нормально. Я совсем с ума тут сошёл. Я так скучаю, что уже начал нести полную чушь. Я даже ревную тебя к дяде Яну. Это неправильно. Это просто бред. Я не должен ревновать, права не имею, и приставать с такими вопросами тоже не должен. Прости меня, Лео. Не обижайся, пожалуйста. Я никогда, никогда больше не сделаю тебе больно словами. Вообще никак не сделаю. Я просто очень сильно люблю тебя и скучаю! Я боюсь, что Эфку обижу, – слёзы опять потекли из меня. Ну, что взять с идиота. Сам себя накрутил. – Господи, мальчик мой! Ну-ка, перестань плакать. Запомни, малыш: я люблю тебя! Моя душа рвётся к тебе, так хочу тебя обнять и прижать к себе! Маленький мой! Я тебя понимаю, как никто! Ты должен собраться. Нужно потерпеть. Терпению тоже надо учиться. У меня ничего бы не вышло, если б я не научился ждать. У меня вся жизнь проходит в ожидании. А потом, когда оно заканчивается, я становлюсь самым счастливым человеком. Вспомни наши встречи после разлук. Ты ведь тоже был счастлив. – Ещё как! Лео! Когда же всё это кончится? Когда мы сможем собраться все вместе? – выдохнул я. Смотрел на Лео, смотрел, как он прикрывает глаза, как потирает переносицу, как кусает губы, лохматит себе волосы. Я смотрел и понимал, что тоскую по нему почти также как по Эфочке. – Не знаю, малыш. Я жду, когда приедет Ян. Ликса, к сожалению, никто не отпустит, пока идут съёмки шоу. А Яну удалось со всем разобраться. Кстати, я забыл тебе сказать, что детектив, кажется, нашёл то место, где останавливались Тиен и Лиен в последний раз, благодаря твоему описанию комнаты отеля, пирса. Жду от него фотографии. Он сможет поехать туда только на следующей неделе, – Лео снова стал задумчивым. Откинулся на кресле, потом взял телефон, подошёл к окну: – Малыш, уже поздно. Давай ложись спать, – я вздохнул, помахал ему рукой. – Спокойной ночи, Лео. – Сладких снов, мой любимый мальчик!       Я откинулся на подушку, осмотрел свою комнату. Она погрузилась в полумрак. В квартире было тихо. Папа уехал к бабушке и деду. У них там что-то сломалось, а оттуда сразу поедет утром на работу. Лизка убежала ночевать к Мимозе. Они изобретали к Новому году костюмы. Мама была на дежурстве в лаборатории. Я снова был один. Вернулся домой, называется. Я устроился в постели поудобнее, голова была полна разных мыслей. Броуновское движение. Разговор о вирте не выходил у меня из головы. Нам с Эфочкой пока не довелось прибегать к этому. Нагрузки не оставляли лишнего времени, а если оно появлялось, то мы не могли наговориться. А сейчас и для этого не хватало сил. Мой любимый просто засыпал у включённого телефона. А я смотрел на него, водя пальцем по экрану. Брови вразлёт, носик тонкий прямой, губки пухлые, чёлка упала на глаза. Господи, когда же я смогу потрогать всё это вживую?       Уже засыпая, я снова подумал о Лео. Мысль о практически пятнадцатилетнем вирте не давала мне покоя. Как так можно жить? Я как-то от бабушки слышал фразу: человек ко всему привыкает. Разве можно привыкнуть жить в постоянном страдании, в ожидании встреч? Познав сексуальное наслаждение, я стал зависим от него. И да! И мне, и Эфке нравилось, когда мы шептали друг другу всякие милые словечки, сопровождая всё наше рукоблудство по телу. Страстный шёпот макнэ заводил меня почище порнушки. А стоило ему засунуть язык в моё ушко, как я через секунду уже был готов разложить его, или разложиться перед ним сам.       Я как-то не задумывался особо, где и что трогать у моего любимого макнэ, но мы оба обожали зеркалить движения. Своеобразная игра: делай, как я! Спроси сейчас, где те самые эрогенные зоны у него или у меня, я б, наверно, и не назвал толком. Везде! Мне нравилось всё, что трогает у меня макнэ. А ему? О, ему нравилось, когда я гуляю языком по его ушкам. Блин, да я с самого начала обожал тискать эти остроконечные милые создания. Мои пальцы гладили их, бродя то сверху, то снизу, то за ними, то внутри. Эфка при этом всегда мурчал, как кот. Откидывал голову назад, прикрывал глаза и ловил кайф! А я шлялся пальцами по изгибам, мял мягкую прохладную мочку. Она у него не была большой, но и не была приросшей, как у его обоих отцов. Мой милый остроушкин! Мой эльф Эфочка! Когда ж я снова потискаю и тебя и твои ушки?       Я вжался в подушку, подумал о том, что хочу почувствовать макнэ, прижаться к нему всем телом, снова утонуть в его галактиках в тот момент, когда я вхожу в него, потом, когда моя рука обнимает макнэшечку, а губы накрывают губы макнэ, и наши языки сплетаются в неистовом танго. Как мне сейчас просто необходимо услышать томный стон моего любимого: «Хёнааа!»