Эфочка!

      Было темно и тихо. Хотя нет. Вот рядом точно кто-то был. Я слышал дыхание, и чей-то мужской голос за стеной. Я открыл глаза и чуть снова не улетел обратно. – Ты??? – моему изумлению не было предела. Передо мной сидел Волчок, то бишь Волков, мой бывший одноклассник. – Что ты тут делаешь? И где я?       Я подскочил, оглядываясь. – Где, где! Там же где и я, в универе. В лаборантской у Андрея. – У кого? – Ну, у препода нашего. Слышишь, вещает за стенкой. – Слышу. Но ты здесь, откуда взялся? – От верблюда. Учусь я здесь. Как и ты. – В смысле? Как учишься? – Бля… Да чё непонятно-то! Ты учишься, и я учусь. – Я тебя не видел раньше. – Не видел, потому что я болел. Ковид словил в августе. Еле очухался. А сегодня только пришёл, и нате вам – тебя увидел, и ты снова в обмороке. А ещё двух идиотов, которые пытались тебя то ли спасти, то ли добить, и одну вопящую красотку, которая давала им идиотские команды: голову опустите, ноги поднимите, на пол кладите, ааа…что делать? Скорую вызывайте! Ага! Кааак жеее! Приедет сейчас скорая! Ждите трое суток!       Я таращился на Волчка! Он был сам на себя не похож! Ну, то есть похож, конечно. Такая же противная морда, как и была. Волосы не то серые, не то русые. Лицо вытянутое, глаза ввалившиеся, серо-зелёные, болото, будто, в них плескалось. Но взгляд изменился. Ярости и наглости, какая раньше была, в нём не стало. – И всё ж я не понял, ты-то как со мной очутился? – Молча. Какая разница!? Очухался?! Ты, это, позвони ему. А то он мне потом жизни не даст! Придурок! Раскомандовался, тоже мне! Наорал ещё! – Что? Кто раскомандовался? Кому позвонить!? – Господи! Ты точно тупой! Эфке позвони!       Я совсем обалдел от всех этих речей, но схватив со стола телефон, дрожащей рукой набрал Эфочку. Он сразу ответил. Смотрел испуганно, губы дрожали, но покер-фэйс мой макнэ держал: – Хён, ты как!? Болит где-нибудь? – Нет, всё норм. Ты не волнуйся. Прости, я сам дурак. Напугал всех. Просто перенервничал с этим каминг-аутом, а тут ещё Юля неожиданно появилась. Ну, всё как всегда. Блин, я риал думал, что больше не буду летать. Чё опять началось что-ли?! – Хён, ты давай не расклеивайся. Держись! Ты где это сидишь? – Да в лаборантской, у нашего куратора. Тут, это, ты удивишься… – Не удивлюсь. Ты про Волчка? Видел я его, он тебя и перетащил. Я ему сказал. От Ника с Антоном пользы ноль. Юля так вопила, что я ни слова не мог вставить. Визжит и командует. А тут в кадре рожа знакомая. Мне не до разборок было. Он на тот момент единственный вменяемый был. Ну, пришлось напрячь. – Я вообще-то тут. И чё это у меня не лицо вдруг, а рожа? Если б я не пришёл, валялся бы твой Ромео на полу грязном, – Волчок уселся рядом на кожаный диван и заглянул в телефон: – Привет! – И тебе привет! И чего это ты тут делаешь? – Ну, опять началось. Один достал с вопросами, теперь второй. Я почему вам отчитываться должен, чё я и где делаю? С какого хрена-то!? Учусь я тут. Болел я. Пришёл первый день, а тут опять вы! Карма прямо. – Ладно, извини. И спасибо тебе за Хёна. Но ты реально что-ли в нашем потоке? – Реально. Я ещё и с вами в одной группе. Вот повезло-то! Всю жизнь мечтал! – Волчок ёрничал, пытался быть грубым, как раньше. Но что-то у него это получалось совсем плохо. Я не чувствовал от него той злобы, какой он был набит раньше. Может, ковид на него так подействовал? Я поёжился. Почему-то было холодно. Эфка увидел, и сразу посыпались указивки: – Окно закройте. Уже проветрили достаточно. Ещё простынете. Хён, ты глаза-то больше не закрывай. А то я тут рехнусь из-за тебя. Тебе сейчас чаю надо горячего выпить, ну или воды просто тёплой. Ты сможешь найти? Может, домой поедешь?! Только такси вызови. – Ладно, ладно. Знаю я. Не поеду. Всё нормально. Отсижу, сегодня всего две пары. Половина первой уже прошла. – Ну, ладно, не выключай телефон только. – Угу. Ну, мы пойдём тогда в класс.       Волчок молча закрыл окно, потом прошёл в конец лаборантской, чем-то там пошуршал, побрякал и вдруг принёс мне кружку с горячим чаем и тарелку с крекерами. – На вот, выпей, съешь. Тут, у Андрея целый арсенал еды. Даже холодильник есть. – Откуда ты знаешь? И чего это ты его так запросто зовёшь, по имени. – Знаю, потому что знаю. Бывал здесь, ещё до Ковида. – Как это бывал? Зачем? – Зачем, зачем! Вот любопытный! Прятался! – От кого? – Сначала от полиции, потом от дружков. – Чтоооо? Почему от полиции? – Потому, что дурак! Ешь, давай! И пошли уже на занятие. – Не, ну мы так не договаривались! Начал говорить, так говори до конца! – Мы с тобой вообще не договаривались. Привязался. Жуй, давай! Не о чем говорить. Закончилось всё. – Ну, а ты расскажи. Легче будет, – я жевал и с интересом разглядывал бывшего одноклассника. Мне было очень интересно, куда это девался его гонор, спесь, всегда презрительное выражение лица. Что случилось за эти полгода? – Кому легче? – Тебе. – Мне и так не тяжело. – А мне кажется, что тяжело. Вон сам на себя не похож. – Зато ты очень похож. Как был занозой в заднице, так и остался. – Чегоооо? Какая ещё заноза? – Ёбобошная такая заноза. Короля из себя всё воображала. Короля со свитой. – Чего? Несёшь пургу! Как всегда! – Всё, кончай докапываться. – Я ещё только начал. Ты мне так и не ответил, почему ты тут прятался? – Потому, что Андрей мне мозги вправлял. – Андрей? Николаевич? Он тебе кто? Отец? – Нет, он мне брат. Единокровный. – Аху..ть! Как это брат!? Он же старый! – Ты – дебил? Ему всего 38. Ничего не старый. Он от первого брака отца. А я от последнего. – А сколько их всего было? – я совсем офигел от инфы и тупил по-чёрному. – Кого? – Не кого, а чего? Браков? Ты сказал: он от первого, а ты от последнего! – Не знаю точно. Пять, кажется. Мой папаша тот ещё ходок.       От полученный инфы я подвис, молча дожевал, и мы всё-таки пошли на занятия. Андрей Николаевич покосился на нас, мотнул головой, типа садитесь на места, и мы с Волчком, стараясь не шуметь, проскользнули на свои места. ***       Дни покатились один за другим, объём учёбы был нехилый, и пришлось погрузиться в него по полной. В отстающих я быть не привык, да и Эфка не давал расслабляться. Волчок с того дня незаметно как-то прилип к нашей компашке. С парнями активно обсуждал футбол, вместе оставался готовиться к семинарам, тему нашего с Эфкой гейства больше не поднимали. И мой, точнее наш, каминг-аут как-то забылся.       В середине октября вернулась домой тётя Марго. Она прилетела рано утром, я ещё спал. А проснулся от запаха кофе и еды. Я вышел на кухню, мама Эфочки сидела у окна с кружкой в руках. Услышала меня, обернулась. – Здравствуйте! Привет! – сказали мы одновременно и заулыбались! – Как ты, Ромео!? – А вы? Как долетели!? У меня всё норм. Учусь. – И у меня всё хорошо. Сегодня вечером уже на работу. Дежурство. Так что я сейчас в душ и спать. Да, я там тебе подарки привезла от …всех, – она показала мне на пакет, который стоял на диване. Я полез в него: коробка с ручками, покрытыми фотками любимых Эфочкой айдолов, пакет с моими любимыми вкусняшками, к которым он меня ещё с детства приучил, бордовое худи с надписью на корейском, потом шорты серые домашние из мягкого материала. А на дне пакетик. В нём куча разноцветных браслетов из ниточек, камушков, букв, каких-то крючков, шестерёнок, колечек. Я за всю жизнь носил только тот браслет, что сам сделал для себя и Эфки. Он и сейчас был на мне, а эта кучка вызвала у меня искреннее недоумение! Что? Зачем? Тётя Марго заулыбалась снова: – Ручки от Яна, худи от Лео, шорты от Ликса, а браслеты вашим девчонкам, наверное. Хотя я думаю, что и себе можешь что-то взять. Ликс сейчас их делает каждый день по штуке. – Что? Эфка? Браслеты? Делает? Зачем? – Сублимируется, – усмехнулась печально женщина. – Чего? – я опять почувствовал, что не догоняю. – Ну, успокаивается таким образом. Не выходит так, как он хочет. Ромео, тебе придётся набраться терпения, милый. Боюсь, что ещё месяца четыре ты его не увидишь.       Пакет от неожиданности вылетел у меня из рук. Я его успел поймать, положил на стол, и почти рухнул на диван. Марго подошла ко мне, присела рядом, обняла, погладила по голове. И рассказала. Отец Даниэля запустил новый проект, а из-за пандемии он оказался под угрозой. Сначала по одному инвесторы начали сливаться, потом ещё что-то. Тётя Марго не вникала особо: – Это всегда были дела Биг Кимов, я никогда не вмешивалась. Там какое-то шоу, из-за ковида сначала хотели его свернуть, но потом придумали что-то по типу: найди себе дело или научись тому, чего никогда не умел. Я не понимаю. Такие же у американцев есть или японцев. Ну, смысл в том, что там нужны люди и желательно, чтоб они были, естественно, молодые. Чтоб привлечь публику, поднять просмотры, или как сейчас говорят рейтинги. Ну, когда я уезжала, было принято решение, что Феликс примет в этом участие. Типа спасёт проект. Учёбе это не должно помешать по их мнению. Шоу выходит по пятницам, вечером, раз в неделю. Самое крутое время. Им просто тупо не хватило человека. Искать не время. И потом Феликс, готов, по их мнению, к любому проекту на все сто. Петь, танцевать, готовить, играть в баскетбол, футбол, ну да, хоть в настольный теннис.       Тётя Марго рассказывала, а во мне разливалась холодным туманом тоска. Почти четыре месяца без Эфочки. Ещё столько же, как сейчас, только в четыре раза дольше. Да, блин, ёпрст. Чё за фигня? Я чё риал из железа что-ли? Или я не живой? Эфка будто почувствовал моё состояние, звонок прорвался в рассказ Марго, как бешеный, я чуть снова телефон не уронил. Видеозвонок, как всегда. – Хён-а!??? – лицо макнэ было встревоженным. – Уммм, я уже вижу по твоему виду, что ты в курсе всего. Хён-а! Прости меня, любимый. Марго на этих словах встала, заглянула в экран: – Сынок, привет, дорогой. Ну, я всё, что могла… теперь твоя очередь. Успокаивай своего милого Хёна, а я спать перед дежурством, а то сутки почти на ногах.       Она ушла, а я уставился в камеру. Эфочка заговорил быстро, чётко, фразы слетали с его языка, как потревоженные воробьи с рябины осенью, и обволакивали, успокаивали вроде, но вот выть от этого почему-то всё равно хотелось. Я даже толком не вникал в то, что Эфочка мне пытается объяснить. Я только понимал, что я тут один буду ещё туеву хучу времени. Без него, без Лео. Один, гадство, что за напасть. Совсем один. Уехали на хрен, бросили меня тут, я … – Хён-а! Ты меня не слушаешь совсем? – засопел обиженно голос макнэ. – Слушаю, только я ничего не понимаю. Кроме того, что я тебя ещё четыре долбанных месяца видеть не буду. Мне скоро паспорт сделают, может, я к вам приеду? Я тут с ума сойду один. Я к тебе хочу. Я с тобой хочу быть. – Хён-а, сейчас и паспорт не поможет. Так всё сложно, мы даже в Бангкок к Лео не можем уехать. Он успел как-то проскочить. И в Корею только своих пускают… – Не понял, я что – чужой? – Блин, ну Хён-а, я имел в виду только тех, кто кореец или там на похороны. Сейчас ещё придумали прививки ставить. Какие-то ковидные паспорта вводят. А я не хочу. Ты сам знаешь, я терпеть не могу всякие уколы. А тут вот ситуация с этим шоу. Хён, любимый, я не мог отказать. Надо выручать было. Мы же всегда всех выручали. Я всё равно с тобой буду на связи. Я согласился только, чтоб телефон со мной был 24/7. Я даже в договор этот пункт включил. Хён-а, любимый, я так по тебе скучаю. Я так тебя обнять хочу. Я к тебе хочу.       Я слушал Эфочку, смотрел на него в экран, как он виновато улыбается, щурится от яркого света, как вздыхает, как его губы произносят все эти милые слова: скучаю, люблю, хочу! Феликс, любимый, как я люблю тебя! Как я хочу к тебе и тебя! В голове начал нарастать шум. Усилием воли я прогнал его. Выдохнул, аж головой потряс. Эфка на миг умолк. Я покивал ему головой. – Уммм, всё будет хорошо. Я смогу. Я жду тебя, только не знаю, сколько смогу ещё ждать. Насколько меня хватит. Я стараюсь, ты видишь, Эфочка. Я люблю тебя. Я жду тебя! Я всегда буду ждать. Только вернись. – Хён-аааа! Мой самый лучший, мой самый загонятельный и милый, мой малыш Хён! Тебе уже пора. Ты ел что-нибудь? – Неа. Я только встал, а тут твоя мама приехала. Спасибо вам за подарочки. Ты зачем браслетики стал плести? Эфка засмеялся: – Успокаивает. Я плету и о тебе думаю, там в каждой детальке мысли о тебе, в каждом узелке любовное слово, в каждой ниточке пожелание для тебя. Ты их носи. По очереди. И ты почувствуешь. Сразу поймёшь, каково тут мне без тебя. Будешь носить, Хён-а!? – Угу, буду. А я думал, что ты девчонкам их прислал. Теперь никому не отдам. – Лизе один отдай, там с бабочкой на камушке. Пусть ей на память от Оппы из Сеула будет. – Вот ещё. Сам сказал, что слова любви там для меня, – я надулся. Эфочка зацокал языком: – Ревновашка-Хён, обаяшка! Отдай сестре, я специально его для неё сделал. Там другие слова и мысли были, пока делал. – Ладно, ладно. Отдам. Ну, всё, я пошёл в душ и есть. Сегодня ко второй паре. Ты слушать будешь, тебя включать? – Нет. Не получится. Я потом всё в записи посмотрю. И задания потом делать буду. Не ждите меня после пар. У нас сейчас пробы и запись. Я убежал и так, чтоб тебе позвонить. Я знал, что мама сообщит тебе. И ты расстроишься. Поэтому попросил начало записи отложить. Этот пункт тоже есть в контракте. Так что парадом, то есть шоу, здесь я командую. Раз я им был нужен, то вот и пусть работают на моих условиях. Всё, Хёна! Обнимашки-целовашки, я убежал. – Целовашки, любимый мой! ***       Но постепенно Эфочка, минута за минутой, утекал из моего временного континуума. Подготовка к семинарам, первая курсовая по геодезии, задачи по физике в каком-то немыслимом для меня объёме, хотя я был хорошо подкован в этом предмете – спасибо Динамиту – всё это отнимало дикое количество времени от общения. А у Эфки ещё параллельно шли съёмки, и он часто отрубался прямо перед экраном ноута, пока я ему пытался быстрее засунуть в голову всю ту инфу с занятий, которые он пропустил из-за шоу. Настал момент, когда я понял, что он не вывозит ни физически, ни морально такой график. Нужно было выбирать: или шоу, или универ. Именно тогда до меня дошло окончательно, что я повзрослел. Я ночь не спал перед тем, как озвучить своё решение. Впервые, может быть, за всё время я реально стал для своего Макнэ Хёном. Сначала у меня была мысль посоветоваться с кем-нибудь: с родителями, своими хотя бы, потом я подумал, что всё ж лучше с Эфкиными, потом пришла мысль позвонить Лео. Проворочавшись всю ночь, я решил, что нельзя ни на кого вешать такое решение. Оно должно быть только наше. Точнее, в данном случае, моё. И за завтраком я озвучил свою идею Феликсу. И сразу понял, что у него даже тени мысли не возникало о том, что я хотел ему предложить. – Что? Взять академ? Хён! Ты там часом не заболел? Не упал? Не ударился? – Эфка! Послушай меня, не перебивай! У тебя график дебильный. Ты уже еле ноги таскаешь. И тут ещё кучу всего в универе задают. Да, я знаю, что можно было бы всё купить, за всё заплатить, чтоб сделали. Да я бы сам за тебя всё сделал, но я знаю, что ты на это не пойдешь никогда. Ты действительно привык учиться, а не халтурить. И сейчас это стало проблемой. Твоя ответственность – это в данном случае не тот козырь. У тебя нет времени. Ты совсем не отдыхаешь. От тебя ничего не осталось, ты похудел. Одни галактики вон сверкают. Скоро уже никакой косметикой измождение твоё не скроешь. Завалишься в обморок, как я или вон как твой любимый Чонгук, тогда, после концерта. Помнишь, ты мне показывал. Это же жуть такая. У меня до сих пор эти кислородные маски на них перед глазами стоят. А сейчас ещё и ковид может прицепиться на измученный организм. Тебе надо отдыхать, когда есть возможность. А она есть, если б ты в это время не учился. Я уже всё узнал. Можно взять академ. А потом досрочно выйти из него. Долги сдать летом тогда. Твоё шоу закончится в январе. Значит, во втором семестре ты спокойно сможешь присоединиться обратно. Но сейчас надо взять паузу. Я буду стараться учиться за двоих. Чтоб потом тебе помочь. В конце концов, я твой Хён. И я тебе просто велю, чтоб ты взял тайм-аут в учёбе. – Хён-а! Я в шоке! Там Трещотки нигде поблизости нет, случайно? Давно ты её видел? Это ж с ума сойти, просто утопил меня в своём докладе, – Эфочка лежал, упёршись в руки подбородком, перед ноутом, и в глазах его горело восхищение, удивление и ещё много чего, мною непонятого из-за того, что глаза мои медленно наливались слезами. Я сдерживался, как мог. Мне надо было заставить своего макнэ принять решение об академе. Он должен был меня послушаться, а для этого я должен быть твёрдым и убедительным. И никак на эту роль хён-обморок, хён-страдалец и хён-плакса не подходил. Поэтому я продолжал вещать и вещать, уговаривать, убеждать, даже угрожать, что если он не согласится, то я тоже академ возьму, пока макнэ не замахал руками. – Всё, всё! Пощади! Любимый! Хён-ааа! Я люблю тебя! Ты у меня самый, самый, самый лучший Хён в мире! Я сделаю так, как ты говоришь. Только, пожалуйста, пожалуйста, всегда будь со мной!       Я был неимоверно доволен собой. Хотя потом в универе на меня накатило, внутри что-то опять заскрипело и закряхтело, тоскливый комок в груди заворочался, да так, что даже Волчок заметил.       Кто б поверил, что я буду в универе с ним сидеть. Юля не отошла от нашей компании, мы по-прежнему вместе делали домашку, болтались после занятий в парке универа, но я видел, что ей немного не по себе. Её взгляды в мою сторону были задумчивы, полны сомнений, вопросов, и я понимал, что как многие, она тоже не могла сразу сойти с позиции: «Да не может быть! Это просто ерунда! Какая любовь!? О чём вы?! Такой мужик (в моём случае – парень)! Он просто не познал женской любви! Ему не повезло: не встретил вовремя женщину (девушку)! Я ему глаза открою (и ещё кое-что покажу)! И всё его гейство исчезнет, как снег весной!» Я чувствовал, что рано или поздно, она не вытерпит и попробует предпринять какие-то шаги, ну или в самом лучшем случае, захочет удовлетворить любопытство и вызовет на откровенный разговор.       Так и случилось. И как раз в тот день, когда я убедил макнэ написать заявление на академ. Пока я приходил в себя после бессонной ночи, пытаясь погасить нарастающий комок опять накатившей тоски, Волчок, всё-таки помнивший мои «полёты» по школе, успел заметить моё состояние. – Э, Ромео, ты чё? Всё норм? У тебя вид какой-то неотполированный. Того гляди, мне снова тебя придётся в лаборантскую тащить, или вон, в медпункт, его как раз открыли. Что-то случилось?       Парни сзади, Ник и Антон, тоже пригнувшись к столу, забеспокоились: – Ромка, ты давай не держи в себе, скажи. Твой Эфка предупредил, что ты любитель позагоняться. Колись, бро, что случилось?       Ну, вот как тут удержаться. Чёрт бы вас всех побрал, заботливых. Чувствуют они, видят. Друзья, ёпрст, товарищи. Хорошие вы, мои бро! Тоска моя, сидевшая плотным серым туманным комком, медленно стала растворяться в щенячей радости, которая вливалась в мои уши от слов парней, от их рук, которыми они держали меня сзади за плечи. Волчок просто накрыл своей рукой мой сжатый кулак: – Ромео, ты кончай хандрить! Всё будет хорошо, – я не мог оторвать глаз от его руки, потому что сразу вспомнил, как вот также держал меня Эфка. Слёзы сами потекли по щекам, я их глотал судорожно, пытаясь из последних сил сдерживаться, чтоб не зарыдать в голос. Вообще-то шла лекция по вышке. А Волчок тихо продолжал гундеть: – Приедет твой Эфка! Никуда он от тебя не денется. Вот все дела переделает и приедет! Ты ж его знаешь! – и вдруг он сжал мой кулак и тихо добавил: – Прости меня!       Я от этих слов прифигел, и слёзы сами застыли на щеках и подбородке: – Чего? – Прости, говорю! – За что? – Нууу, за то, что тогда ... сбрехнул. Дерьма наговорил. Самому сейчас противно.       Я застыл, как каменное изваяние. Привет мой любимый коктейль «Три в одном!» Я моргал и смотрел на Волчка. Щенячья радость внутри меня сменилась удивлением, потом, увидев искреннее раскаяние в глазах бывшего врага, я почувствовал, что на меня накатывает смех! Истерика! Как любит говорить бабуля: «Сначала ревут, потом ржут! Молодежь нынче совсем чокнутая пошла!» Пытаясь подавить рвущийся наружу хохот, я честно старался сдержаться, и даже задержал дыхание. Но, потом захлебнулся собственной слюной, закашлялся на весь класс. Математик, конечно, остановился на минуту, чтоб глянуть, кто посмел его прервать. А потом, покачав головой, предложил: – Может вам выйти, Смирнов? Сходите до туалета, прокашляетесь, проревётесь, просмеётесь, ну, заодно сделаете ещё какие-нибудь свои дела, что до занятия не успели, умоетесь и дойдёте до деканата. Вас там уже ждут, кстати.       В классе воцарилась тишина. Все уставились на меня. Видок у меня был тот ещё, знатный: красное мокрое лицо, содрогающееся от регулярно выскакивающей икоты, которую я тщетно пытался подавить. Волчок поднял руку. Профессор кивнул ему головой: – Да, Волков, слушаю вас! – Игорь Александрович, ему плохо. Можно я его в медпункт отведу, пока он тут у нас в обморок не завалился. Я его со школы знаю, в одном классе учились.       Препод тоже впал в ступор и молча покивал, разведя руками: ну, типа, веди, раз такое дело. Волчок подхватил меня под руку, показал парням глазами на наши сумки, заберите, мол, и потащил меня на выход из аудитории.       В коридоре он вдруг схватил меня и за вторую руку и резко поднял их вверх: – Бу! Задержи дыхание! Ну! Раз, два, три, – начал считать он. Я совсем прифигел, Волчок держал мои руки и был очень близко от меня, я чувствовал его дыхание, слышал, как колотится его сердце. Мне стало не до смеха, икота вдруг исчезла. Я посмотрел прямо в глаза своего недруга, и вроде ничего не изменилось, такого же цвета, но вот впервые я в них увидел отблески…чего? Радости? Заботы? Волнения? Интереса? Доброты?       Волчок молча опустил и отпустил мои руки. Я чувствовал себя странно. Как будто, я сделал что-то нехорошее, подсмотрел в замочную скважину и увидел то, что мне было не положено. Не для меня предназначено. Я прислонился к стене и закрыл глаза. И тут же меня снова взяли за руку: – Тебе плохо? Но ведь икота прошла, – в голосе его была неуверенность. Я открыл глаза: – Все хорошо. Спасибо! Простая истерика. Ночь не спал, перенервничал. Вот и результат. А тут вы ещё со своей заботой. Такие внимательные, что я чуть не утонул в соплях от вашей доброты. А руки ты мне зачем поднял? Что за приём? – А, это… воспиталка в детсаду так делала. Там ведь часто дети рыдали. Наревутся, а потом есть не могут. Икают. Ну, она ставила их, заставляла руки поднимать. Не дышать. И считать до 9. И они переставали икать. И считать научились. Я как-то раза два пробовал потом, работает реально. Но почему – не знаю. – А я знаю. Там что-то с диафрагмой делается, и лишний воздух уходит вместе с икотой, – мы с Волчком аж вздрогнули. К нам подошла Юля. – Ромео, с тобой всё в порядке? – взгляд её был задумчив, она повернулась к Волчку: – Ты же вроде его повёл в медпункт! – Ну, повёл. А потом он икать перестал! – Приёмчики практикуешь? – спросила Юля, и мне показалось, что в её словах я услышал вызов.       Волчок пожал плечами. А Юля посмотрела на меня и спросила: – Можем поговорить? – и выразительно повернулась тут же к Волчку. Тот разом сложил руки на груди, крест-накрест, и прислонился к стене рядом со мной. Я опять прифигел от нарисовавшейся сцены. «Что это с ними?» – мелькнуло у меня голове. – Вов, уйди, пожалуйста, – Юля сменила тон. Просьба прозвучала очень вежливо, я бы даже сказал, извинительно. Волчок подобрался весь, руки опустил, глянул на меня: типа, мне уйти? Я кивнул ему в ответ. И он, развернувшись, пошёл по коридору к фойе, бросив на ходу: «Я, если что, на диванчике…посижу пока!» Юля взяла меня за руку и подвела к окну. – Сядь, Ромео, – прозвучало то ли как предложение, то ли как приказ. Мне стало интересно, что будет дальше. Чувство неловкости ушло куда-то, я уселся на подоконник. Девушка встала рядом лицом к окну. Потом, взявшись руками за выступающую панель, как-то качнулась взад-вперёд, повернулась ко мне и произнесла: – Ты мне нравишься, Ромео. Я никогда никому этого не говорила. Может ты моя первая любовь даже. Я не знаю. Со мной никогда такого не было. Самое интересное, что тогда, когда я тебя увидела, ты меня сам притянул каким-то неведомым образом.       Я молчал. Просто лупал глазами и смотрел. Смотрел, как человек признаётся мне в любви. Смотрел и понимал, что я впервые вообще ничего не ощущаю. Ни волнения, ни злости, ни тепла, ни жалости. Ничего. Мне почему-то было всё равно. Со мной рядом стояла красивая, я даже сказал бы эффектная, девушка, а я был абсолютно равнодушен. Поэтому, не зная, что сказать, я молча слушал. А она продолжала говорить: – Ты мне со спины, можно сказать, понравился. Я сама себе удивилась, поэтому подошла. А потом второй раз удивилась, когда ты имя своё назвал. А потом твоё представление-выступление. Оно меня шокировало. Взволновало. Ты знаешь, Ромео, я вполне себе адекватная личность. Меня трудно чем-то удивить, я сама, кого хочешь, удивлю. Но я привыкла, что всегда всему есть объяснение. А вот тебе объяснения нет. Я не понимаю тебя. Ты для меня, как закрытая книга, написанная на иностранном языке. Причём, закрытая на такой маленький замочек. Вроде и ключик есть, не спрятан, вот он, открывай! Ан, нет! Просто открывается, да совсем не читается! И буквы знаю и слова знакомые, а перевести не могу. Не могу разгадать, что за словами скрывается. Какая-такая в тебе сидит загадка, что никак не отгадывается? И вроде не скрываешь ты ничего. Вот даже камин аут сделал, пусть не перед всем универом, но перед нами – твоими новыми друзьями. И вроде мы говорим обо всём, ты пусть не сразу, но делишься своими, как наш отсутствующий друг называет, загонами. А всё равно, создаётся такое впечатление, что ты с нами, но как бы нет тебя тут. Хотя вот ты, здесь, и на лекциях сидишь, и к семинарам мы все вместе готовимся, и домой меня провожаете, и общаемся вроде на любые темы. Но у меня всё равно ощущение, что ты не здесь. Здесь как бы тень твоя, что-ли. Часть души, может так правильно сказать. Может это меня и притягивает. Я всегда любила тайны, загадки. Всегда привыкла докапываться до самой сути, пока всё не станет ясно и понятно. А с тобой ничего не ясно и непонятно. Может, как раз тебе не хватает чего-то? А вдруг тебе не хватает того, что я смогла бы тебе дать? И тогда всё станет на места, будет ясно и понятно. Ты думаешь, что я сейчас бред несу? Я по твоим глазам вижу. Ты даже сейчас, сразу, будто в двух мирах находишься. Вот сидишь тут со мной, а сам будто отсутствуешь. Я права?       Да, она была права. Я её слушал, окончательно офигев от её речи. О чём она? Чего она хочет от меня? Что я должен сказать? Рассказать свою историю, про Тиена, Лиена, про Лео, про мою любовь: старую и новую? И главное, почему она хочет разгадывать меня? Влюбилась? Ну, вот, тут я, пожалуй, могу точно сказать, что я никакой любви не чувствую. Я от Эфки чувствую, очень чувствую, аж плавиться начинаю, и от Лео так чувствую, так чувствую, что хоть волком вой! Даже от Дэна всегда чувствовал, меня прямо чуть током от него не било. Особенно, как вспомню, что он меня голого по квартире таскал, так до сих пор мурашки по коже. Бррр! А от Юли ничего не чувствую. Ни тепла, ни холода. Как так? Все эти мысли пролетели в моей голове за секунды. Я взглянул ей в глаза и кивнул. – Умм. Ты права! Слушаю, но и думаю одновременно. Я думаю, что тебе просто интересно, новые люди всегда интересны вначале. А потом привыкнешь, и всё будет как всегда. Я не знаю, что ты там себе насочиняла, но мне кажется, что ты сейчас не совсем искренне говоришь. Нет, нет, подожди. (Юля вскинулась, хотела ответить, но я рукой остановил её). Я тебя внимательно слушал, хотя может тебе показалось, что я в облаках витал. Но я всё слышал, хотя может опять же не всё понял. Так что ты теперь послушай, пожалуйста. Ты вот говоришь, что влюбилась. А я ничего не чувствую. Я не чувствую от тебя любви. Любовь, она знаешь, какая! От неё судороги и мурашки по всему телу! От неё башню сносит! Ты риал как будто не тут живёшь, ты как будто сразу в другую реальность улетаешь. Если любимый человек рядом, тебе уже просто от этого хорошо. Волны любви они же как нахлынут, так всё могут снести на своём пути. Я знаю. Потому что моя любовь именно такая! Я потому и кажусь отстранённым, как ты сказала, потому что все мысли мои о тех, кого люблю. Я скучаю так, что уже силы на исходе. Я скучаю, потому что моя любовь от меня далеко уехала, моя душа рвётся к ней, не может дотянуться. Сердце каждый день ноет, каждый час, каждую минуту. Тело не может обнять, поцеловать, не может сиять, когда в любовь погружается. Она не угасла, моя любовь. Я всё ещё люблю, и всю жизнь буду любить, но мне не хватает тепла любви того, кто меня любит. Я сгораю от своей любви в одиночку. Любовью надо делиться, но только с тем, кто тебя любит, и кого ты любишь. А иначе – хана! Прилетят дементоры и высосут всю радость жизни! И любовь превратится в тоску, которая затянет тебя в болото вселенской печали. И хрен ты оттуда в одиночку вылезешь. Ты извини меня, может я и не прав. Может у других людей всё по-другому. Мы все разные. Или я стал болваном бесчувственным, ничего не ощущаю. Прости, что я не могу ответить тебе взаимностью. Я люблю своего Эфку. Я люблю … «Шеф, не вздумай брякнуть про Лео, про Тиена-Лиена, – я вздрогнул, когда услышал это в голове. – Спокойно, шеф. Иначе она так просто от тебя не отстанет. Юля из тех, кто всегда привык добиваться того, что хочет. И пока ей это стопудово удавалось. Она очень решительно настроена. Твой камин аут её ни в чём не убедил. Эфка находится у чёрта на рогах, и Лео там же. Помочь тебе некому. Сил у тебя не так много осталось. Вон, выглядишь чуть лучше Эфочки. Поэтому сейчас главное быть таким же упёртым, как и она. По крайней мере притвориться. Какие у неё мысли летают, и планы в голове зреют, нам неведомо. Она достаточно упрямая, умная, целеустремлённая. Поэтому, спокуха, шеф! Держимся!» Мы, правда, давно любим друг друга! И я прошу тебя, давай ты не будешь ничего себе там придумывать, надеяться, что всё это у меня несерьёзно, как говорят, типа дань моде или ещё что. Ты – хорошая девчонка, умная красивая, хорошая подруга. Поэтому давай и дальше будем просто друзьями.       Я спрыгнул с подоконника, взял её за руки (насмотрелся эфкиных дорам) и, пожав их, уточнил: – Ну, так как? Всё понятно? Надеюсь, ты не обиделась? Друзья?!??       Юля, прикусив губу, слушала меня всё время. Выражения её лица практически не менялось. Только в глазах мелькали всполохи, да ещё они прищуривались, когда я говорил о том, что ей показалось, что она меня любит. Но они опять распахнулись, когда я заговорил о своей любви, об Эфке. В конце она просто внимательно слушала, и только усмехнулась на мои последние слова о ней. Но вздрогнула, когда я неожиданно взял её за руки. Они были холодные. Прямо не Юля, а Снежная королева. Я обхватил обе руки сразу, сложив ей их ладошками, снова покачал. – Ну, так как? Друзья? Мир, дружба, жвачка? – И большая кукарачка! – услышал я над ухом. Чёрт! Какого хрена! Естественно в тот же момент я вздрогнул и начал отключаться. Ноги подкосились, руки разжались, и я полетел. В нирвану! Темнота накрыла меня, мне показалось, на секунду, а потом стало тепло, даже жарко. Я почувствовал, что меня обнимают, руки мои горят. И даже телу жарко. Сознание стало возвращаться, опять запахло нашатырём. Я открыл глаза. Капец! Я сидел на диванчике в фойе, практически в объятиях Волчка. Он одной рукой обнимал меня, второй тёр мне зачем-то руки. А передо мной стояли Юля с ваткой в руках и охранник с бутылкой нашатыря. Юля водила ваткой перед моим носом и почему-то спрашивала Волчка: – Ну, что? Как он? Пришёл в себя?       Волчок пыхтел, тёр мне руки, которые у меня лежали на коленях, и всё время, потряхивая меня, приговаривал: – Ну, Ромео! Давай, дорогой! Очнись! Всё норм! Вот же ж я дебил! Как я мог забыть, что нельзя нашу Ромашку пугать. Идиот! – Конечно, идиот! Напугал, так ещё и кожу всю на руках стёр! На хрена спрашивается? Перестань уже! – мой приход в себя произвёл почти фурор. Охранник довольно зацокал языком, и поспешил обратно на пост. Юля запулила ватку в мусорную корзину рядом с диванчиком и захлопала в ладоши. На лице её засветилась улыбка, добрая и искренняя. А Волчок вдруг сграбастал меня в объятия и засопел в ухо: – Очнулся, Господи, очнулся опять. Напугала Ромашка Серого Волка. – Ты уж как-нибудь определись: Господи я или Ромашка! А то так до биполярки недолго, – сиплым голосом проговорил я, выдираясь из его волчьих лап. – Да, отпусти уже, риал задавил. Слава богу, Эфочки здесь нет. А то меня б в измене заподозрили. А тебя б в нетрадиционной ориентации.       Волчок откинулся на спинку дивана и радостно вдруг закатился от хохота. – Ну, Юля, рано ты ватку выкинула! Сейчас этого надо в чувство приводить. Видишь, истерика у человека. Ну, чего ржёшь, чего ржёшь-то? – Над собой ржу. Над собой. Скажи мне полгода назад, что я тебя откачивать буду, на руках носить, причём второй раз уже, обнимать тебя и радоваться, как дурак, что ты в себя пришёл, – я б, не только не поверил, а ещё б и почки отбил шутнику. А если б ещё при этом мне сказали, что ко мне приревновать парня могут, заподозрив меня в «голубизне», то я думаю, что у говорившего ни одного зуба бы не осталось. – Какой злой Серый волк! Всех зубами щёлк да щёлк! – и мы уже заржали втроём.