Эфочка!

      Пятница выдалась суматошной. Началась она с моего полёта на пол. Тормоша повернулся и столкнул меня, я скатился с края и припечатался коленом об пол. От боли аж задохнулся: – Ну, что за невезуха с утра! Тормоша – слон! – друг мой открыл глаза и в полусне прохрипел: – Ну, прости, я не нарочно же! – Ещё б ты нарочно… вставай, давай! Вали с нашей кровати… выспался уже. Всю ночь лягался! У меня снова от тебя будут синяки по всему телу, как в детстве. – Главное, что на заднице их нет! – заржал Тормоша и кинулся с постели в ванную. Я, забыв про больное колено, ломанулся за ним. Но, хромая, фиг догонишь этого лося-самбиста. Я подолбился в дверь, проорал, что сидеть ему там до вечера, поймаю – отпинаю, иначе. Он продолжал ржать. Я вернулся в комнату, как сказала бы бабушка, не солоно хлебавши. Эфка сидел на кровати, тёр глаза и возмущался: – Ну, что вы опять скачки устроили. Орёте с утра пораньше, – он потянулся ко мне, я плюхнулся в его обнимашки. – Доброе утро, мой любимый Эфочка! Не ворчи. Тормоша столкнул меня на пол. Я колено ударил. А он ржёт. Между прочим, болит, вот хромать теперь буду. А ты будешь снова моим конём. Я так скучаю по своей лошадке. – И поэтому ты, хромой, набег на ванную устроил и дверь выносил? – А надо было коня разбудить? – улыбнулся я. – Так вы его своими воплями и разбудили. Ладно, пошли давай, умываться. – Не получится: там Тормоша заперся, осаду держит. – Ничего сейчас мы его выкурим оттуда.       Но в ванной уже никого не было, дверь была распахнута, а ещё было слышно, как внизу ругался дядя Коля. – Чёрт тебя дери, кой хрен так летать! Теперь на спине синяк будет, а под глазом того гляди, фингал расцветёт. Ну, что за ребёнок у меня? У всех дети как дети, а у меня – садист. Опять саданул мне своим локтем. – Пааап, ты ошибся! Ты хотел сказать, наверное: у всех геи как геи, а у меня самбист.       Раздался звук затрещины: – Ты выражения-то выбирай, самбист недоделанный. – И опять ошибочка: садист недоделанный больше подходит. – Ты у меня сейчас договорился до колки дров. Вперед, в сарай! Когда у тебя заняты руки, то язык молчит… – Потому что он обычно на плече уже… всё, всё! Ушёл! Эфка! Ромео! Вставайте, нас ждут великие дрова! – заорал Тормоша, выйдя на двор. – Ну, гад, всех перебудил теперь уже точно, – услышали мы ворчание его отца. Эфка, смеясь, покачал головой, и мы пошли умываться. Когда спустились вниз, то у лестницы встретили Лео. Он сгрёб нас обоих в охапку: – Доброе утро! – я обнял его за талию и ткнулся куда-то в плечо. Эфка просто повис на его руке. – Привет, пап! А второй мой отец где? – Одевается, сейчас выйдет, идите пока накрывайте на стол.       Мы пришли на кухню и увидели, что дядя Коля пытается себе какой-то мазью намазать поясницу. – Доброе утро! Вам помочь? – подбежал Эфка. – Помочь, помочь. Глянь, что там у меня, – задирая футболку, проговорил отец Тормоши. Эфочка зашёл к нему за спину: – Тут дыра! – Что? – испуганно вскрикнул мужчина, – какая такая дыра? – В футболке дыра, а на спине ссадина, – пояснил Эфка. – Тьфу, холера, напугал. – Да вы, не волнуйтесь, давайте я намажу. Вам не дотянуться. – Зато сын мой, садист недоделанный, дотянулся и до глаза и до спины. – А что случилось-то? – на кухне появился дядя Ян. – Да, Вовка опять полёт с лестницы устроил, а я как раз из кухни выходил. Ну, он в меня и воткнулся на полном ходу, я в буфет спиной и впечатался, так он ещё равновесие не удержал и пока руками махал, так мне в глаз и заехал. Пи..децки утро началось! Не сын, а садист! – Самбист, папа, я – самбист! – послышался со двора тормошин смех. Через полчаса мы уже сидели за столом, доедали вчерашний шашлык, запивая его, кто кофе-чаем, кто молоком. Успели порешать, что надо поехать на рынок в посёлок за мясом и прочими продуктами. Народу собирается нагрянуть много. Нам с Эфкой велено было навести порядок в доме, пропылесосить мансарду, вымыть её. Застелить там все кровати.       Дом у Тормоши, так называемая дача, был большой, двухэтажный, на каждом этаже по две комнаты, но сверху была ещё комната. Все называли её мансардой. Там обычно тусовались мы в детстве. Покатые стены, завешанные с одной стороны постерами рок-групп, байкеров, известных спортсменов, а с другой всякими актёрами, даже героями из Гарри Поттера. Девчачья и пацанская сторона. Посредине комнаты висела штора, протянувшаяся под всем коньком крыши, которую днём отдергивали, и получалось большое пространство. Мы, вечерами или в дождливую погоду, садились на ковер в круг и играли в карты, в разные настолки, смотрели фильмы, используя проектор. На втором этаже обычно располагались родители Эфки и мои. А хозяйская спальня была на первом. Во второй же комнате, рядом с кухней, обычно никто не спал, она была большая. Тётя Катя называла ей Зала. И зимой там собирались взрослые за большим столом. Но иногда её тоже использовали как спальню, потому что в ней было два дивана. Родители у Тормоши были гостеприимные, поэтому все друзья их, вместе с детьми, толклись тут практически всё лето. Раньше к нам приезжали ещё Банджо и Алька, их дачный посёлок находился в 12 километрах вниз по реке. Я любил жить на даче. Это было чудесное время. ***       К обеду народ начал подтягиваться. Сначала прикатили на электричке девчонки: Лизка и Мимоза. Дядя Ян и дядя Коля ездили их встречать на станцию, заодно и в посёлок в супермаркет за продуктами и на рынок местный за мясом заскочили. Сеструха раскритиковала нашу с Эфкой уборку мансарды, и они с Мимозой взялись за это дело сами, выгнав нас на второй этаж. Типа, лучше у себя порядок наведите. В результате я, как всегда, звезданулся об угол дверцы локтем – Тормоша убирал туда разбросанные наши шмотки и не запер её – и Эфка, в очередной раз, приводя меня в чувство, велел мне свалить вниз и спокойно отдохнуть на веранде. Спокойнее для него, как он выразился!       Я спустился, но вся веранда была оккупирована мужчинами, которые разделывали мясо и мариновали его. Я, было, сунулся помогать, опёрся на столик в углу, чтоб заглянуть в огромный казан и чуть не опрокинул его на пол. Лео поймал меня, дядя Коля – казан, а дядя Ян – столик. И я был благополучно выпровожен во двор, в беседку, в гамак, но желательно на глазах и в лежачем состоянии. Потому что, типа, им тоже так спокойнее. Я, естественно, весь надулся и упёрся в беседку. Что ж такое? Я всем мешаю! Развалился на диванчике, под ноги придвинул икеевское кресло-мешок и уткнулся в телефон.       Я слышал, как Эфка гонял Тормошу по второму этажу, заставляя сменить постельное белье. Тормоша дурачился, надев на себя пододеяльник, и бегал пугать девчонок в мансарде. Те ржали над ним, потому что он больше, видимо, напоминал огородное пугало. Выскочив на балкончик мансарды, Тормоша начал ухать и выть и просил кого-нибудь взять телефон и заснять его на видео. Дядя Коля велел ему заткнуться, иначе пообещал запереть это пугало в бане. Я всё-таки включил камеру и заснял и этого орущего не своим голосом придурка, и смеющихся девчонок, и отцов на веранде, и Эфочку, который, увидев меня с телефоном, помахал мне рукой и послал воздушный поцелуй.       Плеск воды в реке меня успокаивал, и я начал задрёмывать. Откинувшись на подушки, я прислушивался к звукам природы, голосам людей. Мне было грустно. Я вдруг ясно осознал, что вот оно – всё! Детство кончилось вместе со школой! Я уже взрослый, и больше ничего уже не будет как раньше! Назад хода нет! Только вперед! А что меня там ждёт в этом «впереди»!? Никто не знает! Но тут я подумал об Эфке, и тепло заполнило всё моё нутро. Я улыбнулся: у меня есть парень, у меня есть мой любимый человек! Это так странно, и так здорово! А ещё у меня есть Лео. Сердце кольнуло немой болью, но потом сразу отпустило и стало снова тепло. И я вдруг впервые подумал о том, что я никогда больше не буду один.       Я подумал о Тиене и Лиене. Где они сейчас? Что с ними случилось? В душе что-то скрипнуло, потянуло: тепло ушло, осталась пустота, которая стремительно стала заполняться тоской, вселенской печалью. Что? Что такое? Перед глазами всё заволокло туманом! Я увидел берег, Лиена, наклонившегося над кем-то. Парень плакал и всё время повторял: «Тиен! Тиен! Очнись!» Я подошёл ближе, и вдруг услышал голос: – Я тут! Я тут, Лиен! Что случилось!? – это был мой голос. Но Лиен не оборачивался, он поднял голову и закричал: «Нееет! Нееет! Тиен! А как же я?» И меня этим криком будто по башке стукнуло. В глазах потемнело, я ощутил боль в затылке (что за нафиг?), а когда она стала отступать, то я, открыв глаза, увидел перед собой Лиена: – Что ж ты так орёшь-то?! Голова и так раскалывается, а ты вопишь, милый, как резаный! – взгляд парня заволокло слезами. Он стиснул меня в объятиях! – Тиен! Тиен! Как ты меня напугал! Где? Где тебе больно? – руки Лиена стали ощупывать меня. Пока не наткнулись на шишку на затылке. – Айщ! Осторожнее! – Вот же ж, я так и думал! Я ж говорил тебе не лезть на эту чёртову пальму. А теперь такой шишак! Пойдём! Надо срочно вернуться и приложить холод! И врачу показаться! У тебя точно сотрясение! – У меня сотрясение от твоего крика! – Я бы посмотрел на тебя, как бы ты орал, если б твой любимый лежал как мёртвый! Ты сознание потерял! Мне казалось, что прошла вечность, прежде чем ты очнулся! Я никогда такого ужаса не испытывал!       Мы дошли с Лиеном до лодки, точнее я бы сказал, что это был маленький катер. Загрузились, завели мотор. Он тихо забухтел, и катер легко полетел по волнам. Теплый ветер обдувал со всех сторон. Лиен ловко рулил. Впереди показался берег. – Ну вот, видишь. Почти приехали. А ты боялся. Хозяин оказался прав, всего полчаса туда и обратно. Остров действительно странный, маленький вроде, а мы так и не смогли его обойти. – Остров как остров, странные скалы с запада, поэтому и не смогли обойти. – Обошли бы, если б пошли на восток, а не на запад. И если бы не твоя дурацкая идея пытаться залезть на скалу по пальме. – Ну, я забыл, что туфли – не подходящая обувь для лазанья по деревьям.       Мы причалили к берегу. Почему-то было очень тихо. Мне показалось странным, что не видно совсем никого на причале. И неслышно было криков чаек. – Что-то я не понимаю. Где хозяин? – Лиен вылез, потом помог мне, и мы, привязав конец троса от катера к причалу, поднялись по ступенькам, и пошли на берег. – Тиен, тебе не кажется странным, что никого нет? – Кажется… – Хорошо, что мы расплатились до поездки, а то могли бы подумать, что мы уходим, не заплатив. Нас не было меньше часа. Мог бы и подождать, – Лиен повернулся ко мне, и в ту же секунду лицо его стало бледным. Он вздрогнул, шагнул ко мне, поцеловал, выдохнув в поцелуй: «Люблю тебя, всегда любил, и всегда буду любить во все времена во всех жизнях! Прости меня!» Затем обнял меня, а я только и успел пробормотать: – Ты что? Я тоже тебя люблю! Навсегда! Ты моё всё, Лиен! – и стало темно. ***       И тут я снова почувствовал поцелуй! Меня кто-то целовал в макушку. Я выдохнул и открыл глаза: – Лео! – Задремал, малыш?! – Лео гладил меня по голове. Я приподнялся и, сидя, обнял его, положив голову на плечо. Сон отступил, но вокруг было почему-то темно. – Почему так темно? – Дождь собирается. Идём в дом, – мы встали, Лео опустил от краёв крыши беседки защитные шторы, чтоб дождь не намочил внутреннее содержимое её, и мы пошли к дому. – Лео! – я взял его за руку, он остановился. – Что, мой мальчик!? Что с тобой? – я не собирался, совсем не собирался опять рыдать, но слёзы сами потекли, к горлу подкатил комок. От пронзившей меня мысли стало нечем дышать. Я задохнулся, подавив всхлип. – Малыш, что случилось? – Лео взял меня за плечи, заглянув в глаза. – Лео! Я, кажется, знаю, что случилось… с Тиеном и Лиеном. Их больше нет. Их давно нет, Лео. Они погибли, Лео. Я думаю, что это он. Он убил их. Лиен увидел его в последнюю секунду, но не дал мне… не дал Тиену испугаться. Он успел мне… успел Тиену сказать, что любит его. – Малыш! Ты о чём? Кто их убил, малыш? – Тайфун! Это был он! Потому что потом стало темно! – слёзы полились рекой, комок в горле разорвался на мелкие клочки, и они трепались в душе, вздрагивая от каждого моего всхлипа. Я не заметил, как начался ливень, Лео стоял поражённый, подняв голову кверху. Секунда – и он стиснул меня в объятиях. Сверху нас поливало уже вовсю. А мы стояли под потоками воды и рыдали. Я не видел, но я чувствовал, что Лео, стиснув зубы, всё ж вздрагивает от каждого моего всхлипа, всё сильнее стискивая меня и утыкаясь глубже в мокрые волосы на макушке. А потом сквозь шум дождя, я услышал тихий шёпот: – Мы вернулись, Тиен! Мы здесь! Всё хорошо! Сейчас всё будет хорошо! Мы нашлись! Я люблю тебя, Тиен! Ты тоже моё всё, Тиен! – я замотал головой, прогоняя наваждение, от меня полетели брызги в разные стороны. Не может быть! Я не успел рассказать Лео о последних словах, откуда он знает?!       Дверь на веранде хлопнула: – Папа! Хён! Вы офигели? Вы что творите? – Я повернулся к Эфке, стоящему надо мной на крыльце, под крышей веранды! – Эфка! Любимый! Я нашёл их! – Ты про что, Хён? – Эфочка смотрел на меня растерянно. Я шагнул к нему навстречу, протягивая руки: – Их нет, Эфка! Они погибли! Их убил тайфун! Я видел это, макнэ, – Эфка выдохнув, шагнул ко мне, обнял меня, потом схватил другой рукой отца и потащил нас в дом. – Идёмте, идём быстрее. Вы все вымокли! Быстрее!       Мы зашли под крышу, по которой так барабанило, что стало понятно, что нас никто не слышал и не видел из-за потока воды с разверзнувшихся небес, которые вместе с нами оплакивали две потерянные души. ***       Я сидел в воде, в ванне, которую налил Эфочка! Я обнимал колени, а пузырьки, вылетающие из стен, долбили по телу со всех сторон, возвращая меня в реальность. Эфка мыл мне голову и тихонько ворчал: – Хён, ты мне все нервы вытрепал! Ведь всё это можно было рассказать папе, стоя не под холодным ливнем. Загнуться хочешь? Нам скоро улетать! А я с ужасом думаю, как я тебя здесь оставлю!? Ты же – ходячее бедствие! Я даже уже на кузена был бы согласен, лишь бы кто-то за тобой приглядывал. – Ты не понимаешь, я даже его не чувствовал, ливень этот. Я не сразу понял! А потом меня как молнией ударило… – Всё, Хён, не хочу ни про какие молнии слышать! Ещё чего! Скажешь тоже! Молнией! – Эфка смыл мне с головы шампунь, взял полотенце и стал вытирать мне волосы. Я так и сидел, обняв колени руками, и качался от его прикосновений. Перед глазами стоял взгляд Лиена, его прощальный взгляд. Внутри опять всё застонало, я вздохнул протяжно, потом выдохнул. – Что, Хён!? Тебе плохо? Вылезай, давай! Долго в горячей воде тоже сидеть нельзя.       Я встал, Эфка смыл с меня пену, помог вылезти и надеть махровый халат. Я, разморенный купанием в джакузи, был не способен сопротивляться всей его заботе и просто делал всё, как он хотел. А хотел он уже, как я почувствовал много! Нас всегда накрывало после очередного трешака, а тут повело только моего макнэ. Он сначала вроде завязал на мне пояс от халата, потом обняв меня, прижал к себе и зашептал: – Мой малыш-Хён! Такой красивый, такой милый! Весь мой! Как же я люблю тебя! Как я хочу тебя! – голос Эфочки растопленным маслом затекал мне в уши, а оттуда залетал в самый низ, и откуда сразу начали выскакивать искринки-мотыльки. Эфка разбудил мой персональный пожарчик! Он вдруг приспустил халат с моего левого плеча и начал его целовать, потом поднялся до уха, лизнул за ним, и по мне дрожь пронеслась стадом мурашей. Я прижал резко Эфку к себе: – Макнэ, чё творишь? У меня уже всё встало! – Ну и хорошо, – промурчал Эфочка, – меньше времени затратим на подготовку. – Ты о чём это, бесстыдник? – Сам догадайся! – руки Эфки дернули за пояс и сразу скользнули к моему голому торсу, пробежали по бокам и опустились на ягодицы. Губы макнэ в это время, спустившись с плеч, пошли гулять по моей груди. Эфочка руками прокрался к моему животу, снова провёл по бёдрам, а потом его рука уверенно легла на младшенького. Я задохнулся от наслаждения, когда Эфочка пальчиками принялся играть с ним. Чёёёёрт, макнэ! Я ж сейчас тебя прямо здесь разложу. Я притянул за подбородок лицо Эфки к своим губам: – Милый, что ты творишь!? Я хочу тебя! Эфка, я сейчас взорвусь, как хочу! – Я этого и добиваюсь! Я люблю тебя, Хён! Я весь твой, пожалуйста, я готов. – Что? Ты о чём? – хриплым голосом прошептал я в поцелуй. Гуляющий в моём рту Эфкин язык мешал мне, отвлекал меня, заставлял стонать, руки, ласкающие близняшек и младшенького, дарили невероятное наслаждение. Мне стало трудно удержаться на ногах. Эфка будто почувствовал, сдёрнул с меня халат, подхватил на руки и чуть не шагнул в коридор. В этот раз отключился не только мой мозг, но и его. Башню снесло напрочь. Я в последнюю секунду спрыгнул на пол, прижал спиной дверь и, обняв макнэ, зашептал: – Эфка, ты сдурел?! Там девчонки и предки! Куда ты собрался!? – взгляд у моего парня стал проясняться, галактики замедлили своё вращение, но голова видно ещё не заработала, потому что рука его снова переместилась на мой член, а губы впились в мои, выдохнув перед этим: – Молчи! – я в ответ не стал сопротивляться, а просто сдёрнул с макнэ шорты вместе с боксерами и ухватился за макнэшечку, стояк которого уже не только чувствовал, но и видел. Эфка улыбнулся мне прямо в поцелуй: – Хён-а! – Что тебе, развратник? – Мой Хён, такой страстный, так дышит! Хочу услышать, как Хён меня хочет! Скажи, Хён!       Я прихватил мочку уха макнэ, продолжая работать рукой, то наглаживая, то сминая и перекатывая эфкиных близняшек. Он же в свою очередь зеркалил все мои движения, чем ещё больше заводил меня. – Хён, скажи! – шептал Эфка. Я задыхался от удовольствия и мог только хрипеть: – Я хочу тебя, Эфочка! Очень хочу, хочу, чтоб ты гладил меня везде, чтоб трогал младшенького вот так и так, чтоб ласкал меня своим языком и его тоже. И, я хочу тебя ласкать! Вот так (я сжимал макнэшку, проводя пальцем по уздечке, отодвигая крайнюю плоть) и вот так (моя рука перемещалась на близняшек и начинала играть с ними). – Ещё Хён-а! Ещё! Да! Да, Хён-а!       Я утонул в ощущениях кайфа, который мне дарил Эфочка своими стонами! Я продолжал нашёптывать ему и целовать все места, которые попадались моим губам. Внутри меня полыхало так, что я даже не сразу почувствовал, как нарастает удовольствие, и скрученный внутри меня узел из энергии этого наслаждения готов вот-вот разорваться! Не хватало совсем чуть-чуть: ещё немного моего томного шёпота, ещё один протяжный хрипящий стон макнэ, ещё несколько движений нашими руками и …       В дверь ванной легонько постучали и Тормошин свистящий шёпот: «Бро, вы чё риал аху..ли! Хотя б не стоните так! Я устал изображать перфоратор!» – заставил наши колесницы рвануть наружу вместе с мотыльками-птеродактилями, лебедями, стадом мурашей, которых в последний момент затмили Эфкины галактики. Он сам в ту же секунду впился в меня губами, выпуская мне в рот свой всхлип от накрывшего оргазма.       Я был настолько вымотан, разморен, что после очередного омовения, даже плохо помню, как дошёл до комнаты и рухнул в койку. Эфка укрыл меня одеялом, Тормоша, наблюдавший эту картину, только головой качал: – Я с вас риал приху..л! Это ж надо додуматься: трахаться в ванной при полном доме народа! – Мы не трахались, – сипло пробормотал я. – Ага! Это я трахался! Со стонами и хрипами! – Ты ничего не понимаешь! – поддержал меня Эфка. – Да куда уж мне, натуралу-то, понять двух одержимых друг другом геев. Но, знаете, если ваша дрочка напоминает по уровню воспроизводимого шума настоящие потрахушки, то тогда это трах и есть. Я с ужасом представляю, какие вы звуки издаёте, когда действительно трахаетесь. Я тут и скакал, и бегал, и музон включал, всех задолбал, чтоб вас заглушить. Мне ж ещё и попало, что, типа, от меня шума, как от перфоратора. – Ну, прости, прости нас, Тормоша! – макнэ отлипился от меня, подсел к нашему защитнику и обнял его. Тот, не выпуская из рук телефона, поёжился, скидывая с себя Эфкины обнимашки, и тут же потребовал: – Простым «спасибо» не отделаетесь! – Ну, и что хочет твоя душенька от двух, как ты сказал одержимых!? – Я ещё не придумал. Но вы мне однозначно должны. – Хорошо, хорошо, дорогой! – Эфка потрепал Тормоше волосы, потом пригладил их и, заглянув в лицо, уточнил: – Мы прощены!? – Угу! – снова поёжился Тормоша.       В комнату распахнулась дверь и повисшая на ручке Лизка оглядела нашу компанию и, хмыкнув, велела спускаться к столу: – Идите вниз, там народ за стол собирается.       Тормоша сразу подхватился – стол с едой он пропустить никак не мог, Эфка снова уселся рядом со мной: – Ты как? Пойдёшь? – поглаживая меня по щеке, спросил он. Я не то, что идти, я даже говорить, кажется, не мог. Поэтому помотал головой и прошептал: – Я что-то совсем без сил. Я попозже спущусь. Полчасика полежу. Ты иди, а то вопросы всякие начнут задавать. – Никто ничего не будет спрашивать. Скажу, что ты уснул после ванной. – Спасибо, Эфка! – Что ты, Хён! Я люблю тебя! – и он прижался к моему лбу своим, потёрся носом об мой нос: – Я так люблю тебя, Хён! Если б ты только знал… – А я знаю, Эфочка! Знаю, любимый мой! И я тебя люблю! Иди, я немного отдохну. А то ты меня так расслабил, что я теперь «ни петь, ни лаять», как говорит моя бабушка!       Макнэ засмеялся, поправил одеяло на мне и ушёл. Я закрыл глаза и погрузился в сладкую и тёплую истому. Внутри меня что-то тихонько пело, как будто кто-то пытался играть мелодию на одной струне скрипки или гитары. Я, пытаясь расслышать её, будто на качелях стал раскачиваться, меня что-то закружило, поволокло, и я незаметно провалился в сон. Я точно знал, что я сплю. Как так?! ***       Я открыл глаза. Надо мной сияло ярко-синее небо, я вздохнул: запах моря проник в меня, заставляя окончательно очнуться! Я сел, подо мной был горячий, очень приятный на ощупь белый песок. Почувствовав, на себе взгляд я оглянулся. Ко мне направлялся парень в светлых брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Он улыбался, глядя на меня, и чем ближе он подходил, тем отчётливее я видел, что он просто офигенно красив. Он мне смутно кого-то напоминал: тёмно-русые густые волосы – немного длинные сзади, большие тёмно-синие глаза, в которых как будто плескались искры, прямой нос с изящными крыльями, губы – настолько шикарно очерченные, что глядя на них сразу хотелось попробовать их на вкус. После моего Эфочки и Лео, я заметил, что стал обращать внимание на мужскую красоту. Подбородок у парня был просто идеален, с милой и притягательной ямочкой посредине. А скулы были такие, что можно было не то, чтобы засмотреться, но появлялось желание, и рука сама тянулась к камере, запечатлеть всю эту сногсшибательную картинку. Парень присел рядом и, улыбаясь, просто в наглую пялился на меня! Я сглотнул, моргнул и хотел спросить, кто он, но он опередил меня: – Привет! Я так рад, что смог увидеть тебя! Не узнаёшь? – парень протянул свою руку, я машинально взял её, а он чуть сжал мне пальцы. И, в тот же миг в голове вспыхнуло, закружилось, замелькали картинки из моих снов и совсем новые: разговоры Тиена и Лиена, их дома, вот они совсем малыши, потом подростки, школа, соревнования, стадион, футбол, первые объятия, первый поцелуй, слёзы признания, новый дом, родители, институт, переезд, ссора с отцом, выпуск, дом тётушки, храм и… Мою руку отпустили, я открыл глаза, снова сглотнул, а потом прошептал, пронзённый догадкой: – Тиен?! – Да! Узнал малыш-Хён! – Но?!!! Как? – я был поражён. Ведь я реально никогда не видел Тиена. Во сне как-то не доводилось смотреться в зеркало, и я всегда смотрел на мир глазами Тиена. – Ты хотел спросить, как ты всё видишь? И почему? – Да! Я никогда не видел тебя…себя. Ведь ты – это я? Так почему сейчас я вижу тебя, а не Лиена твоими…ммм… своими глазами? И где Лиен? Лео всё видел его глазами, значит Лиен – это Лео? Я был прав, что вы пропали, потому что погибли в тайфуне? Вас так и не нашли? Почему я вижу всё твоими глазами, будто я – это ты? Это реинкарнация? То есть она риал существует? Ты переродился? А Лиен – в Лео? Но почему я? Я ж в России! Я никогда не был в Таиланде. Как ты попал в меня? При чём тут … – Постой, постой, малыш-хён! Ты меня утопил в вопросах! – Тиен засмеялся и сложил ладошки перед собой, прося меня остановить поток вопросов. Я смутился, не знаю, почему мне снова захотелось коснуться его руки. Что-то было в этом прикосновении! Какая-то тёплая и приятная сердцу и душе волна окутывала меня, когда я вспоминал его. Тиен вздохнул и коснулся моей щеки, провёл по подбородку, потом опустил руку на плечо, тихонько сжал его. Внутри меня стало так хорошо, так спокойно. Я смотрел на Тиена и пытался понять, что я ощущаю. В какой-то миг я почувствовал, что будто это я сам себя держу за плечо и глажу по подбородку и щеке. – Я вижу, что ты почувствовал: ты – это я, а я – это ты! Но также я вижу, что ты не понял, что ты видишь перед собой себя! Такого, какого видят все, кто рядом с тобой! – Какие-то игры разума! – Подсознания! Душа твоя – моя душа, она немного устала. Ей нужно было обрести покой, потому что она была потеряна, как и душа Лиена. Как и было предсказано, они снова соединились, но, к сожалению, вместе им быть, жить одной любовью, душа в душу, не суждено. – О чём ты? Разве я такой? Почему потеряны? Что значит не суждено? – Конечно, такой! Ты в зеркало совсем не смотришь? – Каждый день смотрю, я ведь умываюсь. – И что ты там видишь? – Эфочку! – Что? – Парня своего вижу! Эфочку! Зачем мне на себя смотреть? Я на него смотрю! Он у меня просто милаш! Самый лучший в мире макнэ. Тиен снова расплылся в улыбке: – Как ты о нём говоришь! Я чувствую твою любовь. Я знаю это ощущение, когда ты счастлив только от одного взгляда на любимого человека. – И ты! Ты же был счастлив! – Был! И буду! Сейчас я счастлив вместе с тобой! Ведь я – это ты! Ты полон любви! И Эфка твой тоже! Вы сияете ею как маяк в ночи. Этот свет сбивает с ног, путает мысли, заставляет вибрировать все фибры души! А ещё опьяняет и заставляет испытывать такие эмоции, что хочется петь, кричать, танцевать… – Танец любви! – тихо прошептал я, слушая… самого себя. Секунда, кто-то сзади обнял меня, я открыл глаза и увидел, что это я сижу там, где только что сидел Тиен, это на мне светлые брюки и белая рубашка. И это мои спадающие на плечи пряди волос треплет тёплый ветер. – Малыш Хён! С кем это ты тут общаешься?! – моё лицо взяли за подбородок и повернули: на меня смотрел Лиен. И я не успев даже подумать, вдруг неосознанно произнёс: – Встречался со своим перевоплощением. Как можешь видеть: он – просто красавчик! – Ты во всех перевоплощениях будешь всегда самым красивым! Надеюсь, что ты его не напугал, – пристальнее разглядывая мои глаза, сказал Лиен. А я в ответ пялился на его махаоны! И вдруг осознал, что Тиена больше нет. Есть только я, я, который Ромка Смирнов. Тот, который любит Эфку, и у которого душа ноет при виде Лео. Я сглотнул опять (что-то слишком жарко стало), и прохрипел: – Тиен меня не напугал! Ведь он – это я! – рука моя потянулась и дотронулась до руки Лиена. – Пожалуйста, скажи, ты знаешь, почему он стал мной? – Потому что мы не прошли испытание. Не смогли расстаться даже на время, пожертвовать несколькими годами, чтобы каждый мог найти свой путь, реализовать себя. Я оказался слишком слаб перед любовью Тиена, перед этими глазами, которые мечут молнии. Я не смог отпустить его. Монах сказал, что настоящая любовь иногда должна быть выстрадана, и что её не смогут убить ни время, ни расстояние. Мы должны были пройти каждый свой путь, но не сделали этого. Ничего не выстрадали, а значит и не заслужили, чтоб быть вместе навсегда. Наши души растворились друг в друге, нити судьбы запутались, и нам, поэтому, суждено быть всегда рядом, но не вместе. Мы решили идти наперекор судьбе и провидению. И как урок, уже в новой жизни, моей душе пришлось долгие годы искать свою потерянную любовь, страдать от осознания того, что я могу не увидеть в этой жизни её, или увидеть слишком поздно. Но всё-таки я – везунчик! Я не мог поверить своим глазам, когда увидел тебя! Моя любовь оказалась в далёкой и холодной стране! Но главное, что я нашёл её! Душа счастлива, что может видеть, чувствовать, любить снова! Мы всё равно воссоединились! И от этого я счастлив! Мой нокной! Мы всегда будем рядом!! Но теперь наше испытание станет ещё труднее! – Как это? Почему ещё труднее? – Мне кажется, что ты и сам знаешь ответ на этот вопрос! – Если б знал, не спрашивал бы! Любите вы загадками говорить! Можешь по-русски нормально объяснить! – Не могу, малыш, мой Тиен! Я ж таец! Я всё ещё таец! – засмеялся снова Лиен. – Я плохо говорю по-русски! – Ничего, я тебя прекрасно понимаю! Так что давай, вещай свою теорию или позицию насчёт трудностей испытания!       Я был настроен очень внимательно слушать Лиена и дальше, но он внезапно погрустнел. Прижался сзади ко мне, обхватив руками, положил голову на плечо и прошептал: – Всегда вместе, всегда рядом, всегда любил, люблю и буду любить! – я от нахлынувшего на меня волнения закрыл глаза и в тот же миг почувствовал, что объятия исчезли. Я вздрогнул, и, конечно, проснулся. Я лежал всё в той же позе, в комнате было светло от солнца и немного жарко. Окно закрыли во время грозы и потом забыли приоткрыть. Я вылез из-под одеяла, подошёл к нему, распахнул, вдохнул свежий воздух. Меня опахнуло прохладой. Я поёжился. И тут же почувствовал, как меня сзади обняли. – Мальчик мой! – я задохнулся от нежности этого голоса. Лео уткнулся мне в макушку. Я на миг перестал дышать: объятия слишком сильно напоминали мне о тех, что я чувствовал буквально минуту назад. Мужчина развернул меня к себе, заглянул в глаза. («Держите меня, семеро! Эти махаоны! Почему в них так много всего плескается: счастье и тут же боль, радость и печаль одновременно! Откуда я всё это знаю?! Как я это чувствую!?») Я обхватил Лео, прижался к нему сам, только чтоб не видеть эти глаза, только чтоб не утонуть в них! – Babe! How are you? – я уже знал, что когда Лео взволнован, то он переходит на английский. Я сильнее обхватил его, сжал, уткнувшись ему в грудь, прошептав: – Всё хорошо! Всё очень хорошо! Главное, что мы нашли друг друга! Ну, то есть наши души нашли друг друга! – я отстранился, поднял взгляд на Лео. Он улыбнулся мне, махаоны заблестели, я протянул руку и дотронулся до них, до уголков этих порхающих крыльев. Они были влажные. Лео перехватил мою руку и покачал головой, потом поцеловал мне кончики пальцев, которые касались его глаз. Слишком нежно, слишком тепло, слишком печально, и, чёрт возьми меня, слишком интимно. Это не было простым поцелуем, это было поцелуем человека, который горел от любви. Я это считал, как сканер, пропустил через себя, и что-то видимо мелькнуло в моих глазах. Что-то такое, что заставило Лео отпустить меня, шагнуть назад, прижать свою руку тыльной стороной к губам и сказать: – Babe! Sorry.       Я сглотнул, шагнул к нему и тоже покачал головой: – Нет! Нет! Ты ничего не сделал! Мне нравится! Мне нравится, когда ты меня обнимаешь! И мне нравится, когда ты меня целуешь! – я посмотрел прямо в махаоны. Они вспыхнули, задрожали. А до меня дошло, что я сказал сейчас то, что не должен был говорить, поэтому, видимо, решил добить ситуэйшин, я добавил: – Я люблю тебя, Лео! Но этого быть не должно! И я понял! Это моё и твоё испытание! Наша тяга друг к другу! И я не знаю, как с этим бороться! – я шагнул к Лео вплотную. Взяв его за руку, я положил её себе на грудь: – Послушай его! Ты сам говорил, что оно не обманывает! – и я свою вторую руку положил на грудь Лео. Его сердце делало такие кульбиты, что мог позавидовать любой акробат в цирке. И Лео, не выдержав моих касаний, сгрёб меня в охапку, и едва касаясь уха, целуя его, прошептал: – Мальчик мой, любовь моя, что ты со мной делаешь!? Пожалуйста, не мучай меня! Прости! – три секунды, я остался один и вдруг страшно разозлился: «Какого чёрта я творю!? Я – дебил!? Это испытание! Я его должен выдержать! Не один же Лиен должен отдуваться». Я оделся, и быстро спустился вниз.       Внизу было шумно. Меня не заметили. Тормоша держал телефон перед собой и все по очереди говорили. На связи были Банджо и Алька. Уже в курсантской форме. Весёлые и практически лысые. Они размахивали фуражками, демонстрируя бритые головы, заявляя, что так даже легче. Шампуня меньше идёт. Отвечали на вопросы о том, чем кормят, как живётся в палаточном лагере, кто и откуда с ними в группе. В какой-то момент они увидели меня на лестнице, за плечом Тормоши, и заорали ещё громче: – Ромео-братело! Привет! Как жизнь, чувак!? – и все уставились на меня! Эфка первым подскочил, потянул к экрану. Пришлось подключаться к разговору, делиться впечатлениями о поступлении. Поздравлять парней с зачислением. Хотя мы старались не теряться и по выходным списывались в Телеге, но увидеть друзей в форме мне довелось впервые. И надо сказать, она им очень шла. Красавчики! О чём я им тут же и заявил. Парни засмеялись на мой комплимент, но я видел, что им приятно слышать это. Поэтому сказал, чтоб они там не очень щеголяли своей красотой, а то Лизка с Мимозой приедут и устроят разгон фанаток. Лизка на это фыркнула, а Мимоза подтвердила мои слова. В это время Альку с Банджо кто-то окликнул и они скоренько распрощались с нами. Я подсел к столу, Эфка тут же принялся меня кормить. И только тут я заметил, что за столом нет Лео. Внутри меня сразу что-то ухнуло: – Эфочка, а Лео где!? – макнэ на секунду завис с очередной ложкой еды, потом вытер мне пальцем губу и пробухтел: – Это я тебя должен спросить, где он? Он же к тебе поднялся, когда ты не спустился со мной. А потом вышел, можно сказать выскочил, как ошпаренный, меня дверью чуть не прибил. – Ты что? Под дверью стоял? Подслушивал? – Хён!? У тебя всё в порядке? Я из туалета выходил. Тут внизу занято было, я на второй этаж и попёрся. Мы с ним одновременно зашли: он – к тебе, а я – в туалет! И вышли тоже одновременно. Только он от тебя почти вылетел. Я надеюсь, что у вас всё в порядке?       Я от этих слов Эфочки просто сник. Мой любимый макнэ, такой заботливый, такой милый, а я? Я замотал головой, посмотрел на Эфку. – Ну, что там опять у вас не так? – я уже однажды решил, что врать макнэ никогда не буду, особенно про Лео. Поэтому наклонился и прошептал: – Потом расскажу.       Эфка в ответ удивлённо поднял бровь, вздохнул и засунул мне в рот очередной кусок шашлыка. Я сидел, жевал, и на сердце стало немного легче. Я огляделся: мама разговаривала с тётей Катей и, встретившись со мной взглядом, кивнула мне, отец подмигнул, Лизка показала язык. Дядя Ян с отцом Тормоши спорили про что-то. Сам Тормоша опять увлечённо поглощал еду. Я вроде наелся, и мы с Эфкой вышли на улицу. Я бросил взгляд в сторону реки и увидел Лео. Тот сидел на пирсе. – Эфка, сходи к отцу! – Я думаю, что это лучше сделать тебе, Хён. – Поверь, макнэ, не лучше. – Ты хотел мне что-то сказать, – вспомнил Эфочка. Я подавил всхлип, обнял его, и проговорил: – Я, кажется, к нему приставал. – Чего? – не понял Эфка. – Ну, мы обнимались. – Вы всё время обнимаетесь, – фыркнул мой любимый. – Я смотрел ему в глаза, – продолжил я. Эфка тоже посмотрел мне в глаза: – И?! – Ну, а там у него сам знаешь! Как и у тебя! Море всего плещется! Я чуть не утоп. – Хён-а, ты загадками не говори. Знаю, что у нас всех там плещется. Дальше что? – А дальше я его трогать начал! – Чтоооо? – Глаза у макнэ из узких стали овальными. – Ну, блин, я имею ввиду, что я глаза ему трогал, а потом его руку себе на сердце положил, а свою на его грудь. – Зачем? – не въезжал мой парень. – Ну, послушать, как сердце бьётся. – И?! Послушали!? – Угу! Ну, его и накрыло. Как тебя. Тогда в ванной. Он меня сгрёб. А я ему ещё сказал, что мне нравится, когда он меня обнимает… и целует! И тогда он сбежал. – Пи..дец! – макнэ сел на крыльцо. – Я знаю, Эфочка! Прости! Но я сказал, что ничего от тебя скрывать не буду. Поэтому вот, прости. Ты знаешь нашу с ним историю. Я у тебя тот ещё фрукт, у меня от него башню сносит. Мне как-то совсем плохо. Или слишком хорошо. А ему сейчас точняк плохо. Иди к нему. Я не могу. Нам с ним лучше не оставаться одним. Ну, ты понимаешь, от слова совсем.       Я присел рядом. Эфка сидел молча, потом взглянул на меня. – Хён! Вы там со своей любовью смотрите мне! Я тебя никому не отдам! – Я и не собираюсь никуда. Я тебя люблю, ты знаешь. Это испытание. Я теперь знаю. – Какое ещё испытание? – удивился Эфочка. Я рассказал ему о своём последнем видении. А в конце добавил: – Наша с ним любовь и есть испытание! – Я думал, что ты больше ничего не увидишь уже. – Я и сам так думал. А теперь, мне кажется, что я риал больше ничего не увижу. Загадка разгадана. Осталось только пройти испытание. Но Лиен больше не должен отдуваться один. Теперь я всё буду стараться делать. – Что ты там собрался делать? – Любить тебя, Феликс! – Ты как о долге или как об обещании заявляешь! – Феликс, я люблю тебя! Ты знаешь. – Я знаю, Хён! – тихо произнёс Эфка и положил голову мне на плечо. – А ещё я знаю, что Тиен очень любит Лиена. А он – это ты, а Лиен – это мой отец! И получается, что ваши души продолжают любить друг друга. И ты любишь папу, а папа любит тебя! Но.. – Но твоя любовь ко мне и моя любовь к тебе больше, чем всё, что есть в этом мире любви, – я притянул Эфку за подбородок к себе. Поцеловал. Эфка обнял меня, а я смотрел в сторону реки и думал о том, как всё трудно, что я запутался, блуждая меж двух миров. Но ещё я знал, что я не один. Со мной мой любимый, мой Эфочка – самый понимающий, самый лучший в мире макнэ. И я всё смогу. – Эфочка, пожалуйста, сходи к Лео. Я не могу. Он страдает. Я это чувствую. – Я знаю. Я схожу, иди в дом. А то становится прохладно.       Феликс встал и пошёл к отцу. Я видел, как он сел рядом, как посмотрел на него Лео. Как притянул к себе. А потом Эфка обнял отца. И внутри у меня всё сжалось. Мои два самых любимых человека страдали. Я чувствовал их боль. И от этого мне становилось плохо. Но им было ещё больнее. И тут на мои плечи накинули куртку. – Ромашка! Ты не хочешь мне ничего рассказать? – мама кивнула в сторону реки и присела рядом. Я посмотрел на неё и, не выдержав её взгляда, уткнулся ей в колени.