Эфочка!

      Две недели пролетели незаметно. В школе всё было по старому: периодически злющие учителя, куча заданий, подготовка к экзаменам. Тормоша пропадал на своём самбо, я снова начал ходить в бассейн, Эфка, естественно, все три раза в неделю таскался со мной. Пока я тренировался, он просто плавал на соседней дорожке по абонементу. Хотя ежедневные баскетбольные тренировки довольно сильно его изматывали. Скоро должны были состояться районные соревнования. Ночевали мы также по очереди друг у друга. Только теперь Тормоша, если мы оставались у меня или Эфки, всегда сваливал домой, типа ну вас нафиг, с вашей любовью. А если мы оставались у него, то начинал стебаться, обязательно укладывая нас вместе на свою кровать. Мы сначала ржали, потом злились, потом забили на его шуточки про «молодожёнов».       Единственное, что окружающих теперь начало напрягать, это моё пение. Благодаря Лео, я вернулся, видимо, к своему изначальному состоянию. И теперь всё время пел. В душе пел, в туалете напевал, просматривая контент Ютуба, за едой мычал, мог поорать во всё горло по дороге в школу, на уроках я, еле сдерживаясь, кусал губы. Взгляд у меня в это время становился расплывчатым, меня просто вело. Я прикусывал губу и возвращался, таким образом, в реальность. У меня аж везде зудело, так петь хотелось. Я ёрзал на месте, тяжело вздыхал, закатывал глаза, потом тупо пялился на доску. Эфку колбасило от этого зрелища, и он злился на меня: «Хён, перестань меня заводить! Иначе я тебя на перемене в туалете изнасилую как-нибудь!» Я приходил в себя и переключался, но не на учёбу, а на своего макнэ. Щурил ему в ответ глаза, улыбался, он же тыкал в конспект ручкой и шипел: «Хён! Пиши, соберут тетради на проверку, а у тебя пусто!»       Лизка была в полном афиге, как и все мои друзья, от моих открывшихся певческих способностей. Дома она стала носить наушники, потому что репертуар моих песен её периодически раздражал. Или просто стиснув зубы, и запихав всю учёбу в рюкзак, сваливала к Альке домой, от чего тот был безмерно счастлив. Банджо уговаривал меня вступить в школьный ансамбль для подготовки к выступлению на выпускном. Но я пока сопротивлялся. Зато дома, как одержимый, навёрстывая упущенное, я просто измучил макнэ, заставляя мне подыгрывать каждую свободную минуту. Я пел все свои и любимые эфочкины песни. Эфка, конечно, с удовольствием зависал под моим голосом, готов был играть мне до изнеможения, пока не приходил кто-нибудь и не отбирал гитару у него, затыкая одновременно меня.       В конце концов, как всегда, благодаря Тормоше, я влетел по полной программе. Он незаметно записал одно наше с Эфочкой домашнее пение под гитару и выложил на Ютуб, скинув ссылку в чат школы. Эффект неожиданно затмил даже шоу Дэна, о котором периодически вспоминали. В результате нас опять вызвали к Динамиту. Но на этот раз не ругали, а попросили реально выступить на выпускном вечере. Наш дирик был ваще в полном шоке, потому что запись, которую сделал Тормоша, улетела за пределы школьного чата, попала в другие соцсети, а в результате ему начали звонить разные странные личности, пытаясь выяснить, в его ли школе прозябает новый Элвис Пресли, Калум Скотт и Трой Севан в одном лице. Не знаю, почему меня сравнили именно с ними. Может, потому, что я пел песни из их репертуара, но Эфка, кивая головой, соглашался, что что-то такое есть в моём голосе от великого Пресли и современных мэтров попсы. При этом он напрочь исключал свой вклад в моё песнопение.       Наш Динамит вежливо посылал всех в одно, известное одному ему, место, как сообщила нам Птица-секретарь, пока ему не позвонил какой-то его друг из столицы. Он занимался продюсированием. Динамит и его отшил, сославшись на то, что у него, как у директора, и у меня, как ученика, на носу экзамены, выпуск, и нечего нас отрывать. Но, как близкий друг, пообещал ему устроить со мной встречу после выпуска. А мне было сообщено, что дирик лично оплатит наш обед на этой встрече в самом шикарном ресторане города, чтобы отпраздновать мой выпуск. Потому что меня в его жизни стало слишком много за последние три года, и когда я из неё исчезну, то эту свободу грех не обмыть.       Наш фандом, прознав про всё, просто выл от нетерпения, за последние три дня только ленивый не попросил у меня автограф, как у будущей звезды. Эфка сначала радовался, его прямо распирало от гордости за успех Хёна, потом, увидев количество жаждущих поиметь моё внимание, тихо стал ревновать, а затем в открытую гонять навязчивых поклонников. Одноклассники веселились со всей этой шумихи. Даже от Волчка вдруг я заметил ко мне какое-то странное внимание. Я знал, что он тащится от рока. И хотя мой репертуар был явно не в том жанре, но я почувствовал, что он перестал испытывать ко мне негатив. С нашей драки прошло больше месяца, и от Трещотки я узнал, что Волчок, как-то поймав её у подъезда и жутко напугав этим, попросил прощения за тот удар. Тут уж я повеселился с её рассказа, потому что Трещотка оторвалась по полной на Волчке. Светик, которая стала случайным свидетелем сего шоу, ржала как конь, рассказывая, как она увидела прижатого к стене здоровенного Волчка и напирающую на него подругу. Трещотка вошла в раж, и просто утопила в своём словесном потоке одноклассника. Тот стоял ошарашенный, оглохший, с вытаращенными глазами, полностью растеряв весь свой боевой запал. Светик сравнила выступление Трещотки с цунами. Никто не может противостоять этой стихии.       Трещотка, кстати, распечатала фотографии с нашей той домашней фотосессии и заставила нас всех расписаться на обороте, с пожеланиями к окончанию школы. А фотку, где с ней был я и на заднем плане Эфка со Светиком, она поставила в рамку на своём столе. О чём и сообщила Эфочке и просила его не ревновать, потому что мы все только друзья. Эфка за три минуты общения ошалел и кинулся ко мне, прося выключить этот водопад. Я посмеялся, для виду погрозил Трещотке пальцем, прося не пугать моего макнэ, а Эфка, спрятавшись сзади, обнял меня со спины и, положив голову на моё плечо, корчил милые рожицы и незаметно пытался целовать моё ухо. Я чувствовал себя на седьмом небе от счастья рядом с ним, но что-то внутри меня шептало иногда, что такое вечно продолжаться не может, и как будто просило запомнить эти ощущения и наслаждаться ими, используя каждую секунду. ***       Наступил февраль, и Лео надо было уезжать. Последние три ночи перед его отъездом я провёл у Эфки дома. Отец мой кисло шутил, что у него чувство, будто я женился, только не понятно, на ком. Я сам не знаю, что со мной творилось. Но стоило появиться Лео, и меня к нему как будто приклеивали, я ходил за ним по пятам по всей квартире Эфочки, останавливаясь только на пороге спальни дяди Яна. Потом, будто очнувшись, я краснел и ретировался к макнэ. Эфка всегда торчал рядом, вздыхал, видя мой необычный интерес к его второму отцу, но почему-то впервые не ревновал меня. Мама Эфки стала пропадать всё больше в больнице. Краем уха я слышал, что в мире творится что-то ужасное , но мозг как будто выключил меня из реала. Я чувствовал себя отлично, и не понимал, что на меня накатывает вдруг ни с того, ни с сего. Я обнимал Эфку до дрожи, целовал его так, что он начинал задыхаться, я доводил себя и его до изнеможения. (Мы так и не продвинулись в нашей близости дальше того, что было).       А потом вдруг соскакивал, хватал макнэ за руку и шёл искать Лео, увидев его, я просто садился, усаживал Эфку к себе на колени и замирал, обнимая его. Лео тогда устраивался рядом с нами, трепал наши волосы, гладя по голове. Целовал нам макушки и ушки. Мы хохотали, а потом слушали его очередные истории из жизни. Но последние дни перед отъездом на меня всё чаще стала нападать какая-то печаль. Как-то ночью я ходил в туалет и вдруг услышал тихий разговор. О, конечно, я прекрасно знал, что подслушивать – это капец, как позорно. Но я не мог удержаться! Меня завораживал голос Лео, тем более, что я видел как опять затухают, затягиваются дымкой, каким-то серым туманом тоски галактики дяди Яна. Я подошёл к спальне, сначала я думал, что говорят по-корейски, но к моему удивлению разговор шёл на русском, хоть и вперемешку с английскими словами: – Ну, что ты опять начинаешь? Мы же договорились! – Любимый, я не начинаю, а продолжаю. Wake up! Сейчас самое время всё изменить, и не говори мне про работу, ты прекрасно знаешь, что у тебя она будет сразу, как только ты приедешь в Бангкок. You know! (Ты это знаешь!) – Да, знаю! Но Феликс! – What Felix? Феликс счастлив, я счастлив за него! Если они оба захотят, то будут учиться в любом городе мира. Они свободны в своём выборе. Я просто хочу, чтоб ты немного подумал обо мне… – Ты издеваешься? Я всё время думаю о тебе… о нас… every night…every day, every hour… – Любимый, пожалуйста, я прошу просто подумай о том, что мы могли бы жить вместе, наконец… И Марго! Надо дать ей возможность изменить и свою жизнь… отпусти её… – Я её не держу! – Держишь… держишь тем, что сидишь здесь, держишь тем, что показываешь, что всё ещё нуждаешься в её заботе и её плече. – Но она любит Феликса, мы её семья… – Феликс вырос, Ян, он вырос быстрее, чем ты думаешь! Семья, говоришь! Это я твоя семья и Феликс. Но скоро у него будет своя семья. Он уйдёт, выпорхнет из гнезда! У него есть тот, ради кого он способен на всё! И он, не оглядываясь на нас с тобой и на Марго, пойдёт туда, куда позовёт его Ромео. And it is right! Хватит уже прятаться, перестань закапывать себя, отпусти Марго. Она и сама, наконец, поймёт, что пришла пора, войти в новый этап жизни. Мы до конца дней своих будем ей благодарны за то, что она дала Феликсу, кем стала для него, как защитила тебя, помогла в трудные времена. Но и она должна перестать жить только тобой и Феликсом. Прости меня, любимый, я больше не дам тебе ускользнуть из моих объятий. Я слишком долго жду. Теперь, когда Феликс счастлив, я ни минуты не хочу быть без тебя. Я хочу быть с тобой рядом. Я люблю тебя, люблю все эти годы. Прости, что больше не хочу ждать. У тебя месяц для того, чтобы найти замену себе, или я сам её найду. И вывезу тебя отсюда… – Лео, ты… я не чемодан… что значит вывезешь…??? – Найму частный самолёт и вывезу… – Это Россия, милый! Тут нет таких вариантов… – Ничего, всё когда-то бывает впервые… – Ты говоришь глупости! – Это ты меня по-прежнему лишаешь разума, вот и болтаю ерунду… иди ко мне… – Я и так здесь, рядом… – Обними меня! Я хочу услышать, что я всё ещё твой любимый. – Ты – мой любимый! Ты – моя жизнь! Моя душа! Моё сердце! Ты весь мой! Я… – Ты что тут делаешь? – я вздрогнул от шёпота макнэ. – Хён, ты подслушиваешь? Или подглядываешь?       Я, впервые не завалившись в обморок, сам не понял, как моя рука накрыла рот макнэ, и я потащил его к нам в комнату. Завалив Эфку на кровать, я в каком-то неистовом порыве начал целовать его, потом соскочил, закрыл двери. Вернулся к постели, скинул с себя футболку, сдёрнул футболку с макнэ, сел рядом, провёл легонько по оголённым груди и животу. Эфка смотрел на меня во все глаза, даже в кромешной темноте я видел, как начали своё вращение его галактики. Моя рука скользнула на правое бедро, также легко и медленно, едва касаясь пальцами, она прогулялась по внутренней стороне его. Эфка закусил губу, я услышал, как его дыхание сбилось, он не шевелился, а моя рука, дойдя до колена, перешла на другое и медленно поползла вверх к паху. Эфка кусал губы и часто дышал. Рука моя гуляла вокруг паха, то поднимаясь на живот, то опускаясь поочерёдно на каждое бедро. Я увидел, как макнэшечка начал быстро расти, толкаться в тесных боксерах, я улыбался, я видел волнение и напряжение его, внутри меня начал разгораться пожарчик, я наклонился к паху и сквозь плавки поцеловал макнэшечку. Тот радостно толкнулся мне навстречу. – Хён, Хён! Ты, ты… я хочу тебя… быстрее, Хён! Иди ко мне! – Нет, любимый! Я хочу, чтоб ты сейчас сделал мне то, что делал тебе только что я. Ты можешь?       Внутри меня залетали мотыльки! – Хён, конечно, иди ко мне, ложись, Хён-а! – Эфка уложил меня, опять закусив губу, начал повторять все мои движения. Грудь, живот, бедро, колено, колено, бедро, живот! Я начал задыхаться, я хотел, чтоб Эфочка, наконец, дотронулся до моего паха, но его рука всё это время легонько гуляла вокруг, не касаясь уже ломившегося наружу младшенького. – Феликс, Феееликс, возьми его, поцелуй! – Хён-а! Ты хочешь меня? Ты хочешь, чтоб я его взял? Ты хочешь, чтоб я его трогал? – Даа, хочу, возьми его, – я выдохнул, – поцелуй его. Он скучал по твоим губам. Я скучал по тебе весь день.       Теперь Эфочка наклонился ко мне, сначала провёл язычком по моей ключице, потом пополз вниз, лизнул один сосок, а другой едва задел тыльной стороной ладони. Меня передёрнуло от удовольствия, внутри всё задрожало, когда макнэ спустился к пупку и начал в него зарываться язычком, потом выныривать и касаться дорожки из волосков. – Хён-а, я иду к нему, ты скучал и я скучал, – голос Эфки обволакивал, уносил меня к его галактикам, которыми он меня регулярно ослеплял, поднимая на меня взгляд, отрываясь от выцеловывания живота. Когда же он, сквозь ткань, прикусил головку, я не выдержал. Я схватил его за плечи, затащил на себя и впился ему в губы, в то время как руки мои уже нырнули к его ягодицам и сжали их. Я начал снимать с Эфочки боксеры, пытаясь дотянуться до макнэшечки, Эфка, разорвав наш поцелуй, сам снял их и потом снял и с меня. Он уселся мне на бёдра, кусая себе губы, начал шептать: – Хён, я хочу тебя! Хён-а! Я хочу трогать тебя вот так (он дотронулся снова до дорожки) и вот так (коснулся соска, выкручивая его чуть-чуть)! Вот здесь (пальчиком провёл по головке макнэшечки) Хён видит, как я себя ласкаю!? Хёну приятно на меня смотреть? А теперь я трогаю Хёна!       Эфка провёл по головке младшенького и я, задыхаясь, прошептал: – Ещё, ещё раз, я смотрю на тебя! Я вижу, как ты себя ласкаешь, как меня трогаешь! Потрогай меня ещё, Феликс! – Хёну нравится? Я могу везде Хёна трогать? – Ддааа… везде, милый… любимый, везде, где ты хочешь… – Я могу поцеловать Хёна везде? – Эфочка продолжал наглаживать головку, размазывая выступившую смазку, а я продолжал плавиться от удовольствия и нарастающего напряжения. – Да, милый, можешь… поцелуй его, пожалуйста…       Я почувствовал, как губы макнэ скользнули по моему животу к младшему хёну, и обхватили его. Язычок сначала медленно, а потом быстрее начал охаживать головку, ротик макнэ начал засасывать младшенького с таким упоением и страстью, что я не выдержал и взвыл. Тут же рука макнэ дотянулась до моих губ и проникла в мой рот. Я ухватился за пальцы Эфки, как за спасательный круг, они блуждали во рту, я сосал их, облизывал, готов был проглотить, а Эфочка то же самое делал с младшеньким. Потом он скользнул к моим «близняшкам» и заглотил их, я попытался снова взвыть, но он мне не дал, зажимая рот оставшимися снаружи пальцами, теребил мои губы. Потом снова переместился на младшенького, а рука его вдруг оказалась под моими «близняшками» и начала кружить вокруг них, перебирая и перекатывая их нежно и страстно. Мои ноги сами раздвинулись, рука макнэ скользнула к ягодицам и, нырнув между ними, замерла у входа в иную «вселенную». Меня выгибало от желания, внутри пожар полыхал с такой силой, что внизу живота я чувствовал, как всё наливается тяжестью, начинает тянуть. Эфка снова оказался передо мной, убрал со лба мои волосы, прикоснулся губами к щеке, томно выдохнул мне в поцелуй: – Хён-а! Я могу тебя потрогать внутри!? Я так хочу тебя, Хён-а! Тебе понравится! Пожалуйста, можно?       Пальчик Эфочки кружил тихонько вокруг входа, едва касаясь моей кожи, складочек. Галактики его вращались, переливаясь в темноте инопланетным светом, из них лилось желание, а внутри меня поднялась настоящая огненная буря. Я мог только кивнуть головой. Эфочка снова поцеловал меня: – Не бойся, мой малыш! Я буду очень нежен… – я чувствовал, как его губы опять пошли гулять по моей груди, животу. Прикосновения заставляли меня испытывать такое наслаждение, что я хотел кричать: «Ещё, ещё, сильнее!» Эфка целовал мне бёдра, я сам не заметил, как его палец уже скользнул в мою «вселенную». Внутри меня сжалось что-то, пожар заполыхал вовсю, мои мотыльки носились, сметая всё на своём пути, за ними вверх поднималась колесница, всё выше и выше. Эфочка медленно, сопровождая каждое движение пальчиками («Когда он успел, их уже два, или три?») поцелуями моего живота, искал заветную точку. В какой-то миг, я уже настолько расплавился под ласками моего макнэ, что перестал ощущать его пальцы в себе. И тут, неожиданно, внутри меня сверкнула молния, по мне как будто разряд тока пробежал, выгнув и практически подбросив моё тело. Я ахнул, мне показалось, что я всхлипнул, на секунду задохнулся и сразу почувствовал, как колесница с мотыльками рванула наружу, снося всё на своём пути. Одновременно с этим я услышал свой голос. Чёрт, это был ахерительный вопль! От которого, я сам же и отрубился, как мне потом благополучно доложил мой макнэ...       Я услышал голос, он медленно нашёптывал мне: My boy! My lovely baby Hyung! Come on, wake up! Open your cute eyes! Look at me! I'm here, your Leo is here! Where did you run away? Scared your maknae! You promised me to take care of him! And you fly away all the time! And now he's crying! So scared! Well, where are you my baby? Your Leo is back! Look at me! I know that you hear me! (Мой мальчик! Мой милый малыш Хён! Давай, просыпайся! Открой свои милые глазки! Посмотри на меня! Я здесь, твой Лео здесь! Куда ты убежал? Напугал своего макнэ! Ты обещал мне позаботиться о нем! А ты все время улетаешь! И теперь он плачет! Так напуган! Ну, где ты, мой малыш? Твой Лео вернулся! Посмотри на меня! Я знаю, что ты меня слышишь!)       Я открыл глаза, как мне показалось почти сразу. Передо мной сидел Лео, обтирая моё лицо холодной и мокрой салфеткой. Из коридора падал свет. Я услышал голос Эфочки, тот просто рыдал навзрыд. Увидев в моих глазах немой вопрос, Лео сказал: – Ну, как состояние? – Всё хорошо. Почему плачет Эфочка!? – Ты его напугал, потеряв под ним сознание. Кончил с таким криком, что нас с Яном на кровати подкинуло, и выключился. Феликс просто в шоке. – Позови его, – я запнулся, – позовите его, Лео. Он кивнул и вышел: – Феликс, милый, иди, всё в порядке! Твой Хён тебя ждёт! – Эфка залетел в комнату, упал на меня и ещё сильнее заревел: – Прости, прости, прости меня, Хён-а! Я не хотел делать тебе больно, я думал тебе сделать хорошо, как ты мне. Я не знал, не знал, прости! Я больше никогда, никогда тебя не трону. Хён-а, прости меняяяя!       Я не мог даже слово вставить. Пришлось сесть, оторвать от себя Эфку, встряхнуть его, взять его лицо в руки и, когда он замер, мне удалось произнести: – Мне не было больно, макнэ! Мне было приятно! Успокойся! Перестань рыдать! Мне было афигительно приятно, я просто никогда такое не испытывал. Я не знал, что я дико заору. Это ты меня прости, что напугал. Я не знал, что отрублюсь от собственного вопля. – Хён, тебе на самом деле было хорошо? – Я тебе когда-нибудь врал? Чё начинаешь? Тоже мне, плакса! Обними своего Хёна, всё уже хорошо.       Пока я успокаивал макнэ, в комнату зашли Лео и дядя Ян. – Я уж думал Марго звонить или в скорую! – Не надо никуда звонить, подумаешь отрубился! Главное, лёжа, башкой не саданулся и ладно.       Лео покачал головой, опять присел рядом! Ян подошёл и тоже сел. Потом обнял сзади Лео и сказал: – Дорогой, может, ты и это как-нибудь выключишь у Ромео? А то его отключки всех достали. Я больше не выдержу, если наш сын опять будет так рыдать. Я что-то прямо вымотался с вами, парни. Мне кажется, что только ленивый моей кровушки не выпил.       Лео улыбнулся, потом закрыл лицо руками, плечи его начали трястись. Теперь я испугался: – Лео, вы плачете? – Папа, ты что? Папа Лео, что случилось? Мы тебя расстроили!? – Эй, любимый, ты чего это вдруг!? Да я пошутил насчёт крови…       Лео отнял руки от лица, и я понял, что он не плачет, а смеётся. Я вдруг понял, что он просто сотрясается от хохота, сдерживая себя! («Мозг! У него что, истерика? – Мне ж откуда знать, я только в себя пришёл!») Я отодвинул от себя Эфку и подполз к Лео. Тот поднял на меня свои махаоны, дотронулся до моей головы, притянул к себе, потом к нам подполз Эфка. Я понял, что Лео успокоился. Но продолжал обнимать его. Он гладил меня по спине. Наконец произнёс: – Мне кажется, что ситуация очень смешная! Я не знаю, но в голову лезет всякая чушь… – Что ты имеешь в виду, любимый? – озадачился дядя Ян. – Ночь! На двадцати квадратных метрах сразу четыре гея сидят и общаются в темноте: один испуганный и зарёванный, второй полуобморочный, и двое, так и не успевших трах… ничего не успевших… Я не знаю, почему, но мне смешно… Какая-то концентрация «голубой» любви, вызвавшая эффект резонанса, видимо. Простите, парни, иногда мне кажется, что я либо сплю, либо много выпил. Состояние какой-то эйфории! Гормон радости шалит! – Папа Лео, может, это от счастья!? Мы же все счастливые, влюблённые! Вот и прёт из всех щелей, как говорит бабушка Хёна.       И тут мы все посмотрели друг на друга, я отпрянул от Лео и закрыл себе рот руками. И мы все хором выдохнули: – Бабушка! – Пиз..ец! – сказал Эфка. А потом добавил: – Две бабушки! У Хёна две бабушки! И они ничего не знают! – Точнее две бабушки, одна прабабушка и один дед. Полный комплект! – уже добавил я. – Ого! Я даже не знаю, что сказать. Но мне кажется, что, может, пока чуть попридержать эту информацию… – … о четырёх геях, любимый, которые собрались на двадцати квадратных метрах комнаты нашего сына?       И мы все тут же закатились… «Всё-таки это точно истерика, шеф! Вы все ржёте, как ненормальные! Взрослые люди, ничего смешного! Инфа, скажем, так себе, для людей старшего поколения. Ну, с тобой всё ясно, ты периодически ржёшь, как и Тормоша, и Эфочка! Но, отцам не подобает так себя вести. – Ой, ну чё занудел-то! Просто все перенервничали, вот и расслабляемся. Я всех напугал. Пусть люди повеселятся! Смех – лучшее лекарство! – Ага, или признак сумасшествия!»       Надо сказать, что я почему-то стал невероятно спокойным. И если в начале меня пугала мысль о том, как я расскажу своей родне о том, что их внучок – гей, то потом наступил момент, когда я понял, что я абсолютно спокоен в отношении них. Не то, чтобы мне стало всё равно на то, что они скажут, как воспримут, мне было жалко, потому что я знал, что я их всё равно разочарую и огорчу этой новостью, но в тоже время я понимал, что ничего изменить нельзя. Я никогда не откажусь от своего макнэ, кто бы что ни говорил, и кто бы что ни делал. А значит, переживать о том, что нельзя ничего изменить, и не стоит. Нет смысла. Я лежал рядом с Эфкой, он обнимал меня всеми своим конечностями и тихо посапывал у меня на груди. Я целовал его в макушку, и чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Я люблю, меня любят. А ещё рядом есть Лео, он такой, такой… он стал для меня за последнее время чем-то очень дорогим, я не понимал до конца, какую часть моего сердца он забрал. Я боялся думать о том, как я его люблю! Я понимал, что люблю его больше, чем своего папу, и это вызывало во мне большую бурю сомнений, вопросов, каких-то потаённых желаний. Я честно пытался спросить себя, а не влюбился ли я часом в него? В этого взрослого и сногсшибательного мужчину! И тут же смело говорил себе, что ну, нет же. Я Эфку люблю, безумно люблю, я никогда и никому его не отдам. Он – мой, весь мой, мой макнэ, моё счастье и моя любовь, моё всё в этой жизни! А Лео…? Меня просто притянуло к нему. И я не мог отлепиться от его махаонов, от его рук, от его голоса, от его обнимашек, поцелуйчиков в макушку. Я хотел его видеть и чувствовать как Эфку! «Чтоооо? Мозг! – Ауч! Шеф! Ну, ты всё никак не уснёшь? – Ты слышал, что я сейчас сказал? – Не-а. Я спал. Уже. Давно. Ты меня достал своими размышлялками, шеф. Может, тебя опять вырубить. – А ну-ка соберись! Ты слышал, что я ляпнул только что!?? Я сказал, что я хочу видеть и чувствовать Лео, как Эфку! – Ну и где тут ляп? В чём он? – Я пытаюсь понять, почему я так сказал. Я ведь люблю Эфочку! Но, бля..ь, я и Лео люблю! Я его люблю больше чем отца, но… – …меньше, чем Феликса! – Не меньше, а … по-другому. – Как это? По-другому? – Так вот, если бы ещё я понимал. У меня в голове опять оркестр играть начинает. – Опять бочки с молотками проявились? – Нет, бля… флейты с гобоями! – Эт, что-то новенькое! – Я стебусь ваще-то! – Да, понял я, понял! – А я не понял, почему я его вдруг люблю! Вот я же дядю Яна тоже люблю, но у меня нет желания таскаться за ним по пятам. И уж я люблю своего отца, но я тоже не имею ни малейшего желания ходить за ним, или с ним сидеть ночь напролёт, обниматься уж тем более. Хотя он у меня классный, прикольный, и между прочим понимающий. Я его на самом деле очень люблю, и вот даже сейчас почувствовал, что соскучился по нему и хотел бы видеть. С чего вдруг? А Лео, я … я как подумаю, что я его больше не увижу меня прямо плющит. Я задыхаться начинаю. – Шеф, офигел совсем? Почему такие мысли? Что значит: не увидишь! Куда он денется? – Он послезавтра уезжает, обратно домой. И когда приедет – неизвестно. – Так всё понятно! – Что тебе понятно? Мне вот ни хрена не понятно. – Ну, как сказать? Ты именно поэтому и расстроен, что он уезжает! Он тебе понравился, помог, заботится о тебе. Он классный, как ты любишь говорить. И человек хороший, интересный, и отец прекрасный. Столько пережил всего. Он тебе нравится, и ты просто не хочешь, чтоб он исчезал из твоей жизни. Потому что, где он – там хорошо и Эфке твоему, и Яну. А значит и тебе. Ты понимаешь, что теперь будешь скучать по нему, вот и страдаешь. А надо спать. Завтра, между прочим, снова в школу. И у вас контроша по химии. А ты готовился через пень – колоду. Так что, шеф, закрой глаза и – баиньки давай! – Ну, ни чё ты набухтел… аж бочки с молоточками заткнулись… – Они тоже на боковую свалились, все спят, и ты спи. ***       Я сидел на берегу моря. Ласковый ветер трепал мне волосы, обвивал меня своими воздушными крыльями. Волны накатывали, шуршали, мягко погружая меня в мир шепчущих звуков. Сзади подошла мама, она грустно улыбалась, протягивая мне игрушечного надутого ослика. – Прости, Ромашка! Посмотри, какой смешной и милый ослик! Он больше никого не напугает, и даже кричать не умеет. – Ага, очень милый!       Вдруг ко мне подбежал мальчик лет шести: – Хён, какой смешной ослик! Дай поиграть! Ну, пожалуйста! Я пойду с ним купаться! Он хочет плавать! Хён, дай, пожалуйста! – На, бери! Можешь насовсем забрать! И играть с ним хоть каждый день! – Правда?! Спасибо, Хён! Тогда я побежал. Там меня ребята ждут.       И мальчик исчез. И мама тоже! Я остался один. Но мне не было грустно! От чего-то было очень хорошо. И тут я почувствовал, что меня сзади обняли. – Привет, мой малыш Хён!       Я обернулся. На меня смотрел парень. Он мне кого-то напоминал, но я не мог вспомнить кого. Я хотел спросить его, кто он, но с моих губ вдруг слетели совсем другие слова: – Ты совесть имеешь? Я тебя тут с утра жду! Изжарился весь! А ты видимо совсем по мне не скучал? – Не сердись, малыш. Я не услышал будильник, проспал. Всю ночь задание делал. Думал, посплю три часика и сразу сюда к тебе. Прости меня!       Парень сильнее прижался ко мне сзади, положил свою голову мне на плечо и стал лизать мне ухо. Стало щекотно. Я засмеялся. Попытался вывернуться. – Лиен! Прекрати! – Ни за что. Твоё ушко такое сладкое, Нокной*!! Хочу его съесть. – Ну, вот ещё глупости! И не зови меня этим дурацким именем! – Почему? Оно такое милое! Или может мне назвать тебя Агисэ**? – Ещё чего! Какой я тебе птенец? Кто из нас тут старший? – Ой, подумаешь! Всего-то на месяц. – На месяц и три недели. – Я тебя выше и сильнее. Вот и получается что ты – Хён и при этом малыш! – Какой ещё малыш, если Хён? – Птенчик! – Да почему так? – Потому что мой Агисэ, мой малыш лучше всех поёт. – Птенцы не умеют петь, к твоему сведению. Учить надо было лучше биологию. – А мой Агисэ, мой Нокной умеет, и всё! – Ну, кажется, моё терпение лопнуло! Пошли-ка я тебя искупну, чтоб все птенчики из твоей головы вылетели!       Я схватил, как я понимаю, этого Лиена за руку и поволок в море. Он хохотал, брыкался, пытался меня подхватить на руки, но я его упорно волок к морю. Мне уже почти удалось затащить его, как он всё ж вывернулся из моих рук, а я со всего маху плюхнулся в воду, подняв тучу брызг. Острая боль пробила мне бок и я… проснулся.       Эфка смотрел на меня удивлёнными глазами: – Хён! Ты зачем с постели прыгнул?       Я сидел на полу, зажав бок рукой. Рядом медленно вращался компьютерный стул. – Это я что на поручень его налетел? – Не знаю, Хён! Только ты вдруг соскочил, схватил меня за руку, но не удержался и рухнул. – Чёрт, я теперь что, во сне ходить начал!? Час от часу не легче. И сон я какой-то дурацкий видел. – Дурацкий? – Ну, точнее сказать, странный. – В чём странность? – Я был на берегу моря, и меня, но, как бы, не меня, целовал какой-то Лиен. И ещё всё время называл смешными прозвищами! – Что? Ты мне во сне изменяешь, Хён!? – Ой, ну вот только не начинай, макнэ! Мало мне головняка, так ещё ты тут стебешься со своей ревностью. Это же сон был. – Во сне ты только меня должен видеть! И нечего там со всякими Лиенами целоваться. – Да я с ним не целовался, он мне ухо целовал, даже не целовал, а лизал. – Фу, безобразие. Теперь тебе срочно в душ надо, иди и смывай с себя слюни этого негодяя, и уже определись: лизал он тебе или целовал моё ушко, и больше я чтоб ничего такого не знал. Твои ушки – это мои ушки, – продолжал возмущаться Эфочка. Я встал с пола, лёг обратно к макнэ, обнял его, он немного побрыкался для виду, и замер, уткнувшись мне в шею. За окном почти совсем рассвело. Спать мне расхотелось, в голове засели кадры из сна и странное имя – Лиен. ***       Следующий день прошёл весь в сборах. Со школы мы принеслись домой, можно сказать, со скоростью звука. Дома у Эфки никого не было. Мы по-быстрому сделали домашку, успели перекусить. Тут пришёл Даниэль, он притащился сразу с чемоданом. Был жутко расстроен. Ему не хотелось уезжать, но дома у них происходил какой-то трешак с отцом, и дед конкретно настаивал, чтоб Дэн хотя бы на пару недель приехал. Поэтому решено было, что он полетит с Лео. Кузен был весь в расстроенных чувствах, ходил за мной по пятам, как я за Лео. Осмелев, мог приобнять сзади. Я слышал, что он тяжко вздыхает, нашёптывая: – Красавчик, я буду скучать, милый! Можно я тебе буду звонить иногда! Я хочу слышать твой голосок. – Ну, вот ещё, придумал он! Нечего звонить моему парню! И перестань его обнимать! – Эфка стал отдирать руки Дэна от меня. Но Даниэль, обняв меня за живот, поднял и начал убегать со мной в руках от макнэ. Я ржал и брыкался. Кузен, тяжело дыша мне в ухо, бормотал: – Милый, не вырывайся, а то упадем вместе. Я боюсь уронить столь ценный груз.       За беготнёй и ором Эфочки, мы не услышали, как вернулись Лео и дядя Ян. – Wow! It's bedlam! – воскликнул Лео. Он запомнил это слово. – Что здесь происходит? – удивился второй отец. – Он тискает моего парня и обещает звонить ему каждый день. – Дело ясное, что дело тёмное! Кончайте свою вакханалию и помогите. Мы тут подарков набрали бабушкам и дедушкам. Надо всё сложить, потому что мать сказала, что придёт только утром. Там какой-то завал у них, завтра некогда будет собираться. Вы поедете провожать Лео и Даню со мной? Я могу заехать за вами как раз к школе. – Конечно, поедем! Ты ещё спрашиваешь!? Вечер прошёл в сборах, суете. Я позвонил маме, попросил, чтоб Лизка притащила мне тетрадку по физике и форму физкультурную: «Не могу дозвониться до сеструхи». А мелкая, оказывается, опять где-то с Алькой гуляла. И телефон у неё разрядился. Пришлось звонить ему, в результате они принесли мне всё вдвоём. Естественно, зависли на час, потом прибежал Тормоша с тренировки. Быстро списал у нас уроки и унёсся к себе. Там Булочка его уже поджидала у подъезда. Когда сеструха с Алькой ушли, чемоданы были уложены, мы присели впятером в столовой. Дэн к тому времени успел сварганить ужин. Мы ели в странной, я б сказал, очень тоскливой тишине. Я, видимо, не один это чувствовал, потому что спустя минуту дядя Ян вдруг предложил: – Может, по рюмочке выпьем? – Ты думаешь, это тебе поможет? – усмехнулся Лео. – Не знаю. Но что-то ощущение, как на … – Папа, лучше не говори ничего, – Эфка вдруг прервал отца, – просто налей. – Я вообще-то только взрослых имел в виду. – А мы и есть уже все взрослые, так что давай без дискриминации. – Какие вы взрослые? – Мы все совершеннолетние… даже я, по-корейским правилам. – Ох, ты, Господи. Ты вспоминаешь, что ты – кореец только, когда это тебе выгодно. – Конечно!       Дядя Ян встал, достал из холодильника соджу и разлил всем в стопарики, которые кузен уже приготовил, пока Ким старший и младший договаривались. Но и выпитая корейская водка не помогла развеять печальное состояние от предстоящего отъезда Лео. По Дэну, понятно дело, никто не убивался, а кое-кто даже радовался. Мы поели, немного поболтали о предстоящем перелёте, потом о нашем выпускном. Вроде завели тему про поступление, но Эфка сказал, что и так уже достали с этим, хоть сейчас, типа, давайте не будем о нём. Я видел, что всем тоскливо, поэтому предложил развеять грусть-тоску и попеть. Народ как бы ожил, Эфка притащил гитару, начал первый наигрывать и напевать, кивая на меня. Типа, давай, Хён, поддержи. Он начал со своей любимой Still with you.* Я пел и смотрел не на Эфку, а на Лео и дядю Яна. Я всё спрашивал себя, что же решил он? Что будет дальше? Я ведь так и не рассказал о подслушанном разговоре Эфочке. Я глянул на Лео, он слушал, закрыв глаза, и я видел, что дядя Ян сжимает и мнёт ему руку. И кусает свои губы. И галактики его мерцают очень тускло, такое впечатление, что вот-вот погаснут. Но стоило Лео пошевелиться, как сквозь туман начинали продираться яркие лучи. Лучики любви и счастья. Я пел и смотрел на них, потом взглянул на своего макнэ. Он был грустным, как и сама песня. Но его галактики были как всегда яркими, сияющими своим неземным светом, только вращались медленно, в такт мелодии. Эфка закончил песню, и тут у него вдруг забрал гитару кузен: – Дай-ка, мелкий, мне! Давно я не пел, но сейчас чувствую, что из меня прёт. Вот спою своему Красавчику! – Он не твой, а мой! – завозмущался Эфочка! – Твой, конечно, твой, он – твой парень, а мой красавчик! Ясно?! – Ни фига не ясно. – Ой, кончайте спорить! Пой, давай, раз взял гитару! – прервал их перепалку дядя Ян. И Дэн запел. Блин, у него оказался такой густой, с бархатом, голос. Я аж глаза вытаращил. А он тоже классно поёт! Только голос, как будто мёд течёт. Каждый раз, когда ты рядом, Всё сильней в тебя влюбляюсь, Только выразить словами Это чувство не могу. Мне любви другой не надо, А за всё, что было, каюсь, К одному тебе на свете, Не иду я, а бегу... Я от тебя схожу с ума, Я о тебе мечтаю, Не знаю, веришь ли ты сам, Что от любви летают. Я от тебя схожу с ума, Я о тебе мечтаю, Не знаю, веришь ли ты сам, Я от тебя схожу с ума... Если нет тебя со мною, Сердце тихо умирает, Без твоей улыбки милой Не могу прожить и дня. Словно вновь живой водою Поцелуй твой воскрешает, Ты единственная радость, Что есть в жизни у меня! ***       Хитрый кузен заменил пару слов, он переделал её для меня. Но я понял, что меня это абсолютно перестало напрягать. Подкаты кузена стали привычными, как Тормошин стёб. И если честно, где-то в глубине души, я скучал по тому себе, который реагировал бурно на каждый шаг Дэна в мою сторону. Я смотрел на него, а он пел, глядя мне прямо в глаза. И в них я увидел тоскливую темноту ночного неба с россыпью звёзд. Голос чуть хрипел на отдельных моментах, и я всем нутром чувствовал, как грусть заполнила всего кузена. – Ого, как тебя накрыло! – после того, как Даниэль замолчал, высказался Лео, – прямо всю душу вынул. И песня хорошая. – Вообще эта песня девушке поётся, кузен всё извратил, – вставил свои пять копеек Эфка. – Дааа! А я и не понял. – А теперь я, – забирая гитару у племянника, произнёс дядя Ян. – Я смотрю, у нас просто можно трио Кимов организовать, – улыбнулся Лео. – А что? Хорошо получилось бы, – согласился дядя Ян. – Тогда уж квартет с солистом в виде Хёна, – добавил Эфка.       Дядя Ян наигрывал мелодию, и я вдруг понял, что знаю её. Он много раз пел эту песню на даче. Я и слова знал, хотя они были на корейском. Потом её нам всё-таки перевёл Эфочка. Уж больно она была рыдательно-страдательная, как говорила моя бабушка. Её всегда все слушали, замерев. И теперь я понимаю, почему. Если бы я не встретил тебя, То и не полюбил бы. Но я ослеплён твоей красотой Почему ты так прекрасен? Поздно, слишком поздно: Теперь ты навсегда в моём сердце! Я старался забыть тебя Я старался не думать о тебе, Но ты стал неотъемлемой частью моего сердца. Постепенно, уже родная боль Повсюду следовала за мной, И словно весь мир давит на мои плечи. Я не выдержу и дня без тебя, я умру! Этот мир говорит нам: «Перестаньте мечтать!» И даже надежду между нами разбивает вдребезги. Нет, нам нельзя любить друг друга в этом мире… Прошу, оставь меня! Сам я не смогу отказаться от тебя! Легче разучиться дышать, Иначе я не могу отпустить тебя. Почему я стал таким? Что ты сделал со мной, не пойму! Я разучился мечтать – Это было единственным выходом. Ведь моя мечта – это любить тебя! Но это невозможно в этом мире! …………………………………….. Но я желаю лишь тебя всем своим сердцем, И моя любовь сильнее с каждой минутой! Я, как и ты, хочу лишь одного счастья! Почему мы не можем быть счастливыми? Как бы я не старался, Я не могу отвести от тебя взгляд. Мечта снова пробуждает меня, Я снова мечтаю Держать тебя в своих объятиях!**** …………………………………… * НокНой -тайское дружески-домашнее имя Птичка Малыш/Крошка **Агисэ- вариант перевода Птичка Малышка на корейский (Птенчик) ***Песня в исполнении А. Чумакова https://www.youtube.com/watch?v=mGDQ4APbq4M ****Перевод добавлен с ролика, песню исполняет корейский певец K.Will https://www.youtube.com/watch?v=ILvbLuB0vBg&list=PLnnitKUVZ4F0hKHl0wvdbddoqNkNLTy7a&index=67