Эфочка!

      Как говорила моя мама часто: вечер обещал быть томным. Мы честно с Эфкой пытались делать уроки, сидели у него в комнате, тараща глаза то в алгебру, то в физику. Но я понимал, что в мою голову ничего не лезет. «Надо мобилизоваться, какого хрена я не могу сосредоточиться!?» Да потому что всё время залипаю на Эфочку, разглядывая его профиль. Этот нос, это ушко с тремя гвоздиками, пускающими солнечные зайчики, эти пухлые губки, всё время покусываемые или сжимаемые. – Хён-а! Перестань меня пожирать своими милыми глазками! – макнэ повернул ко мне голову и скорчил страшную физиономию. – А? Что? Кто пожирает? Ничего я не делаю, просто задумался и уставился в одну точку. – Ага, конечно! Одна точка – это, видимо, я! На меня уставился, и я даже представляю, что ты там себе воображаешь. У меня от тебя стада мурашек бегают, а ты так по ним и лупишь своими глазюками. То туда (Эфка тыкает пальцем на ухо), то сюда (рука его скользит к носу), то вот прямиком к ним (пальчики Эфки игриво касаются губ). И, ох ты, чёртов хрен, я залип на них, сглотнул слюну и продолжил пялиться, как дебил! – Да, чтоб тебя! – я не выдержал и, бросив ручку на стол, кинулся к Эфке, сгрёб его и повалил на диван. Мозг мой совсем и сразу отключился. И также сразу я почувствовал, как макнэ тает в моих руках, подставив свои губы, в которые я незамедлительно впился. Эфка начал мне отвечать: руки его с силой обняли меня, потом залезли под футболку, нырнули в шорты и начали жамкать мои ягодицы. Меня накрыло волной диких ощущений: захотелось одним рывком избавить моего парня от одежды и целовать его с головы до пят, не пропуская ни один сантиметр. – Я сейчас просто съем тебя, Эфочка! – мне удалось отлепиться от губ и снять футболку с него. Я начал целовать его шею, облизывая его милое и остренькое адамово яблочко! – Я не согласен, Хён! Я тоже хочу съесть тебя, всего целиком! – стонал подо мной Эфка. Мой язык гулял по его ключицам, а правая рука – по торсу, медленно спускаясь к животу. Я улегся рядом, мне очень нравилось прижиматься к Эфочке пахом и чувствовать его возбуждение. Эфка прерывисто дышал у меня над ухом, я продолжал гулять по его телу губами, рука моя гладила его бедро, регулярно ныряя снизу в штанину шорт. Я сминал материал и внутри дотрагивался до уже возбудившегося макнэшечки, которому в плавках было ужасно тесно. Эфка начал хныкать: – Хён-а! Любимый! – Да?! Да! Я тут! Я – твой любимый! И ты – мой любимый! Я так соскучился по тебе, Феликс! Я хочу тебя! Умираю, как хочу тебя! – И я хочу, Хёна-а! Потрогай меня! Я хочу тебя видеть, я тоже соскучился! Я хочу целовать тебя… везде! И всего! Я хочу трогать тебя! Хён – мой красавчик и малыш! – Феликс, любимый! – я стянул с него шорты и боксеры, продолжая целовать его живот, одной рукой снял одежду и с себя тоже. Эфка помогал мне. Я на миг, прервав поцелуй, посмотрел ему в глаза: галактики вращались с бешеной скоростью, сверкали такими огнями, что я чувствовал себя ослеплённым. Я опять впился в его губы, которые он уже успел истерзать своими зубками, рука моя накрыла макнэшечку, и тот на мгновение затих, а Эфка задохнулся от удовольствия! Он выгнулся в спине, прижался ногой к моему паху, внутри которого снова бушевал пожар и настоящий шторм с летающей стаей огромных мотыльков. Кажется, они по размеру уже напоминали стаю птеродактилей. Эфочка пытался дотянуться до младшего хёна, но я сильнее прижимался к его бедру: – Милый, не сейчас! Подожди! – моя рука ласкала, сжимала, играла с крайней плотью макнэшечки, при каждом движении Эфочка издавал тихий хрипящий стон. Кусал свои губы, сосал и облизывал мне ухо, от чего у меня тоже носились по телу мурашки и дразнили мотыльков-птеродактилей в животе, рука его поселилась у меня между ягодиц в поисках чего-то нового. Я тоже начал задыхаться от истомы и дикого желания, но при этом я хотел продлить это состояние. Я смотрел на Эфку, любовался галактиками, видел, как он облизывает свои офигенные алые губы, рука моя сама пошла с макнэшки вниз, обняла «близняшек», они в ответ сжались от наслаждения. Эфка распахнул глаза и прошептал: – Хён-а! Пожалуйста, я хочу тебя! Я хочу чувствовать тебя… внутри! Я больше не могу ждать! Иди ко мне!       Я на миг перестал дышать, уткнулся ему в живот, начал опять целовать его, спускаясь к макнэшке. Но Эфочка вдруг подтянул меня на себя, начал неистово засасывать мои губы, то разрывая, то углубляя поцелуй. Меня затрясло, и я выдохнул ему прямо в них: – Любимый, я не могу! Мы же не готовы! Я, я… – я почувствовал, что из глаз потекли слёзы. Мне было стыдно, я задыхался от страсти, желания, но ни хрена не знал, что и как делать! – Хён-а! Просто потрогай меня там! Не бойся, там всё чисто! – Эфка взял мою руку, облизал мои пальцы. Я думал, что сдохну от этого зрелища: он сосал пальцы, не отрывая от меня взгляда! Меня снова затрясло! А он, дёрнувшись из-под меня и раздвинув свои ноги, тут же пристроил мою руку к себе под «близняшек», и я почувствовал, как мои пальцы проникают в новую ещё неизведанную мной вселенную. Она не торопилась распахивать свои «звёздные врата»! Пальцам было горячо и тесно. Они бродили по кругу, как будто подбирали код для проникновения. Я видел, что Эфочка мой был погружен в море наслаждения, а я двумя пальчиками медленно, но верно, нащупывал путь. Эфка стонал от удовольствия, и мне удалось, наконец, пробиться в иную реальность. Я почувствовал, что пальцы нырнули в горячее нутро, замерли на миг, но макнэ тут же двинул мою руку внутрь, и я почувствовал влажные мягкие стеночки. Мне казалось, что я чувствую пульсацию новой «вселенной». Эфка начал насаживаться на пальцы и просить: – Подвигай ими, погуляй там, пожалуйста, Хён! Не бойся! Мне не больно!       Я начал трогать стеночки, будто переступать маленькими шагами, и в какой-то момент, надавив, задел какую-то волшебную точку. Я почувствовал, как дёрнулся макнэшка, как Эфка опять выгнулся, вскрикнув, так, что я испуганно закрыл ему рот поцелуем. Моим пальцам стало тесно, Эфка снова подтолкнул мою руку: – Пожалуйста, Хён, ещё! Хочу ещё! – голос его снова поднял во мне волну возбуждения, я повторил внутри движение пальцами, а большим пальцем дотронулся до «близняшек» снаружи. Я повторял и повторял эти движения, эти прикосновения. Внутри меня уже бушевал огромный пожар, настоящий шторм. И вот стая мотыльков превратилась опять в колесницу, которая бешено рванула наружу на пике удовольствия. В этот момент Эфка выдохнул мне в рот, замер на секунду и, сжав мне ягодицу, кончил. Я отпрянул от его губ, почувствовав на своём животе горячую струю: – Хён, Хён, прости, прости, – затараторил Эфочка. – Ты чего, чего? Всё хорошо, милый! Мне так приятно, что я смог позаботиться о своём макнэ и доставить ему удовольствие. – А ты, Хён? – галактики Эфки всё ещё сверкали призывно, затягивая меня в свой омут, хотя и прекратили своё бешеное вращение. Я чувствовал, что Эфка расслабился полностью, и понял, что он не заметил, что и я кончил с ним одновременно. – Хён-а! Сейчас моя очередь! Пусти меня, пусти… – Эфка пытался приподняться, моя рука выскользнула из него, он тут же повернулся и наткнулся на мой полностью удовлетворенный взгляд. – Хён? Ты что? С тобой всё хорошо? Ты почему так смотришь? – Феликс! Я люблю тебя! Я с ума схожу от твоего голоса! – Хён! Ты что? Я тоже тебя люблю! – Феликс, ты не заметил? Не почувствовал? – Что? Что я должен был заметить? – Мой развратный макнэ! Твой Хён кончил с тобой одновременно! – я заулыбался, видя проявляющееся удивление на милом личике. В галактиках засверкали вспышки восторга, на щеках появились мои любимые ямочки, и я понял, что сейчас раздастся победный клич японских самураев (Банзай!), который может поднять на уши весь дом, поэтому мне пришлось быстро заглушить его очередным поцелуем! ***       В ванну мы пробирались на цыпочках, тихонько выглянув сначала в коридор. Квартира у Эфочки огромная, мы скользнули в первую, конечно, ближайшую ванную. По скорому обмылись и также рванули обратно. В холле слышались голоса, поэтому мы были уверены, что нас не заметили. Кто-то пришёл. В комнате было душно, никогда и подумать не мог, что аромат секса такой пряный. Эфка открыл балконную дверь на проветривание. Иначе запах нашего коннекта просто сбивал с ног. Я сел за стол, снова попытался вникнуть в задание. – Ну, Хён, ты прямо риал меня чуть не съел! – Эфочка обнял сзади меня, поцеловал в щёку. – Эфка! Всё! Садись! Я сам себе удивляюсь! Ты меня совсем с ума свёл! – Это был ты, кто первый сделал это, Хён! – Эфка уселся ко мне на колени, обнял меня. Я чувствовал, как он зарывается в моих волосах руками. В голове моей замелькали события последних дней. – Эфочка, скажи мне, когда это случилось с тобой? Когда ты впервые понял, что влюбился в меня? – Не знаю точно. Наверное, сразу, как впервые увидел тебя! Тогда, когда я в арке отбивался, и вдруг ты с Тормошей появился… или потом, когда ты упал при мне в обморок в первый раз, и я тащил тебя на себе в медпункт. Я всегда тебя любил. Всегда, поверь! Мне без тебя всегда было тоскливо. Летом я только и мечтал, чтоб вернуться назад к тебе. А потом, после 8 класса, я понял, что хочу быть тебе не только другом. Хён, все мои мокрые сны были из-за тебя. И я испугался. Я не хотел тебя терять, но и понимал, что я не смогу молчать долго. И я боялся, что я выдам себя, и что ты от меня отвернёшься, возненавидишь, будешь презирать, и больше никогда я, никогда не смогу увидеть твою улыбку при встрече со мной, что я не смогу потаскать тебя на спине, что больше никогда ты не будешь перебирать мои волосы и тискать мои уши, когда мы смотрим кино. Я боялся, что больше не буду чувствовать тебя, Хён! И я решил, что лучше всё прекратить, пока знаю об этом только один я. Я никому не говорил. Я ведь понимал, что всё может кончиться очень плохо. Я не хотел, чтоб ты пострадал. И остался в Корее. Думал, что так будет лучше. А потом ты начал звонить, и я чуть с ума не сошёл. Меня твои звонки изводили, выматывали. Я, как дурак, тренировался до изнеможения: тренажёрка, басик, танцы, учёба! Пахал, чтоб от усталости ночью падать и отрубаться сразу, чтоб не думать о тебе, не вспоминать ни секунды. Тогда меня и заметил кто-то из продюсеров. Я ведь всего месяц был в колледже, а результаты показывал такие, как у тех, кто уже года по два-три стажировались. Но я не хотел никого видеть, везде один был, отказывался. Дядя на меня наседал. Заставлял ходить на прослушивания. Я как робот был. А потом ты замолчал и я подумал, что всё: ты успокоился, и я тебе не нужен! Думал, что оказался прав и смогу жить без тебя. Но прошла неделя, и я начал чувствовать, что не живу. Что я ничего не чувствую, кроме тоски, она меня всего затопила. И я позвонил маме, как обычно в субботу, а она между делом рассказала, что с тобой происходит. А дальше ты знаешь. Я вернулся. Когда ты снова при мне прямо в коридоре упал, я чуть сам не рухнул рядом. Я тебя донёс до дивана и поцеловал, Хён! Я тебя впервые тогда целовал, а ты даже не почувствовал. Я твоими руками сначала бил себя по своей дурной башке, а потом целовал их, твои руки. И ты очнулся, и плакать начал. И я решил, что никогда, никогда от тебя никуда не денусь. Даже если ты будешь меня избегать и презирать. Но ещё я увидел, что ты жутко рад мне, Хён! И ты был счастлив, что увидел снова меня. Я это понял. И у меня появилась надежда, что, может, и ты меня любишь, Хён! Ну, или потом, когда-нибудь полюбишь. И я стал просто ждать. Я был счастлив рядом с тобой. А больше мне в тот момент ничего и не надо было. И мне так нравилось тебя иногда провоцировать, особенно, когда после осеннего бала у нас фандом появился. Помнишь? Мы выступали с Банджо и королём Артуром. Мы пели сначала, и я потом ещё танцевал. Я всё это делал только для тебя, мой любимый Хён! И эти толпы девчонок с 5 по 11. Помнишь, как они всё время подбегали и просили сфотаться с ними? А ты сначала терпел, а потом просто начал всех гонять. И Тормоша к тебе присоединился. Я с вас риал угорал иногда. Так и появились Три короля в нашей школе. Неприступные! Я любил тебя тайно, Хён! Но я не чувствовал себя несчастным, потому что я видел, что и ты меня тоже любишь. Ты любил и не понимал, не понимал, что любишь. Ты был такой милый малыш, Хён!       Весь свой монолог Эфочка проговорил, уткнувшись мне в шею. Я боялся вставить слово, я будто снова пережил все те годы, годы моей слепоты. Я просто крепко обнимал своего макнэ и слушал его рассказ. Каждое слово было предназначено мне. Я тоже был счастлив, внутри меня стреляли фейерверки, любовь накрыла меня. Я боялся пошевелиться, и очнулся только, когда Эфка назвал меня малышом. Это было смешно и мило. «Вот, чёрт, опять розовые сопли. Что за дела?! – Голубые, шеф! – Что? Тьфу ты! Что ты говоришь!? – Так это что ты думаешь, шеф, то я и говорю!» – Нет, вы посмотрите на них! Сидят голуби мои, обнимаются! Я вас отправил уроки делать! Я так понимаю, что вы так и просидели и ничего не сделали, – в комнату зашёл Лео. Эфка со смехом отлепился от меня и кинулся к нему, обнял его: – У нас сегодня день обнимашек и целовашек! Мы слишком давно не виделись! Не сердись! Мы всё сделаем, честное слово. Просто, когда Хён рядом, голова отключается! – Может, тогда мы его домой отправим отдыхать или хотя бы в кабинет Яна? И почему у вас балкон открыт? Решили ещё простуду подхватить! – Эфка кинулся закрывать балконную дверь. Я сидел на стуле и опять залипал на Лео. Вдруг из-за него появился Даниэль и помахал мне рукой: – Привет, мой Красавчик! С выпиской! Я рад тебя видеть снова! И тебе Феликс тоже, типа, добрый день! – Чё это мне типа? Ты на что намекаешь? – Абсолютно ни на что! – Дэн откровенно пялился на меня. Но я на это совсем не реагировал, зато стал реагировать Эфочка! – Э, Даня! Кончай свои похотливые взгляды оставлять на моём Хёне! – Ты как со старшими разговариваешь, мелкий! А ну, иди сюда, поговорим! – Дэн схватил Эфку за ухо, и потащил из комнаты. Макнэ начал вопить, но кузен уже обхватил его за шею и утянул. В комнате остался Лео и я. Я также молча продолжал таращиться на него. Он усмехнулся: – Роумео («Боже, я с ума схожу!»), тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что нельзя так смотреть на людей? Ты же их как будто насквозь пронзаешь! У тебя не глаза, а молнии! – А? Что? Вы о чём? («Шеф, айщ, отлипни уже от него! Чего вылупился-то?! Неприлично прямо!») Ой, простите! Извините, я… я… это…       Лео подошёл ко мне, приподнял мой подбородок, ямочково улыбнулся: – Малыш Хён! Stop throwing your lightning bolts! I'm getting uncomfortable! You're embarrassing me! Kims are all terribly jealous, keep that in mind! (Перестань метать свои молнии! Мне становится не по себе! Ты меня смущаешь! Кимы все – жутко ревнивые, учти это!)       Лео заговорил со мной на английском, и я на автопилоте ему ответил: – I do not know. Sorry! You're as handsome as Felix!       Лео прижал меня к себе, гладя по волосам, произнёс: – Пожалуйста, позаботься о моём сыне! Я хочу, чтоб вы были счастливее нас! Сможешь, малыш Хён?       Я сначала боялся пошевелиться, а потом обнял Лео за талию и прошептал: – Я обещаю! Я его больше никогда не обижу! Я буду любить его всегда! Я всегда буду с ним рядом! – Малыш Хён! Роумео! Ты всегда можешь рассчитывать на меня! Ян и Феликс – это вся моя жизнь! They are my everything! Я на всё готов ради них! – Я тоже! Я тоже на всё готов ради Феликса! Лео! Вы мне верите!? – я поднял голову и посмотрел в эти сказочные «махаоны». Они заблестели, в них засветилась улыбка! – Верю, малыш! Давай будем хорошо заботиться о наших любимых! Поэтому я сейчас пойду на кухню и помогу Даниэлю готовить, а ты, пожалуйста, усади Феликса заниматься. Он ничего не делал, как я понял, пока ты был в больнице! – Лео поцеловал меня в макушку и вышел из комнаты. Почти сразу в комнату влетел Эфка: – Хён!? Что случилось? Лео велел мне срочно позаботиться о тебе! – Конечно, велел сесть и проследить, чтоб ты всю домашку сделал за себя и за меня. – Чегоооо? Вот значит как? Сговорились? Хотя, постой, с чего это я за тебя-то должен делать? – Но тебе же велели обо мне позаботиться, вот и заботься. А я уж прослежу, чтоб забота была качественная.       Так, стебаясь, мы всё-таки умудрились погрузиться в учёбу и ликвидировать большую часть долгов. Хорошо, что основная часть была в тестах. Результаты сразу попадали в электронный журнал, и вместо нулей появлялись оценки. Часам к пяти пришёл Тормоша. Я от радости, что вижу его, так принялся его обнимать и тискать, что он впервые завопил: – Эфка, убери от меня своего парня, а то я за себя не ручаюсь! Совсем меня задушил в объятиях. – Хён, оставь его! Ну, риал мне тошно от его воплей! Будто поросёнка режут! – Оёй! А ты откуда знаешь, как его режут? Сам присутствовал? Ну, чё, блин и потискать нельзя! Я соскучился, между прочим! Тоже мне, друг называется! Даже не порадуешься, что вашего Хёна из больницы выписали. – Да, рад я, рад! Я, может, больше Эфки тебя ждал! Мне ж одному пришлось усмирять ваш фандом! Они там совсем с ума посходили без вас! Вынесли мне весь мозг! И учителя все озверели, начало четверти, вроде отдохнувшие должны быть. А они все как с цепи сорвались. За эти несколько дней мне показалось, что вас нет уже месяц. Я еле вывез все эти тесты и домашки в одного. Ребя, не бросайте меня больше! Я не могу без вас! А вы со своей любовью совсем забыли меня!       Это было неожиданно. Всегда веселый Тормоша, обнимая нас с Эфкой за плечи, выглядел очень грустным. И мне стало стыдно. Я посмотрел на Эфку! Он почувствовал то же самое, что и я. – Прости, Тормашелло! Прости, мой бро! Ты прав! – Не обижайся! Мы тебя тоже любим! – бормотал Эфка. – Ой, нет! Только вот любить меня не надо! Я вас прошу! Любить вы будете друг друга! А меня… меня вы будете обожать! Как вашего лучшего друга! – и Тормоша засмеялся! Наш бро, как всегда стебался, а мы повелись! Я глянул на Эфку, он кивнул мне головой, и мы решили тоже стебануться: взяли и поцеловали его в обе щеки! Я не буду долго описывать, что потом было. Скажу только, что Тормоша гонялся за нами по всей квартире добрых минут пятнадцать с дикими воплями. Дэн был сильно впечатлён и сказал, что давно он таких игрищ не видал. Квартиру нам не удалось разгромить только потому, что приехали дядя Ян и мой отец, который сразу констатировал, что раз «банда трёх королей» в сборе, то и бедлам на месте. Лео тут же попросил уточнить, что есть такое «бедлам». Папа подвис на минуту, и дядя Ян ответил вместо него: – Дорогой, это когда два в одном: бардак и сумасшедший дом одновременно! – Ну, Кимыч, ты меня опять удивляешь. Ты точно в Корее родился, а не в России? А может, ты в прошлой жизни был русским? – Саня, что ты всё удивляешься!!!? Они устраивают этот бедлам на протяжении всего нашего общения, так что я давно запомнил, что это означает.       Мужчины ушли на кухню. А мы, успокоившись, завалились на диван, и Тормоша начал делиться последними школьными новостями. Вскоре приехали его родители, пришла моя мама. Сказала, что Лизку оставила дома с Алькой, так как ей немного нездоровится, как она выразилась, в силу естественных причин. А Алька оставлен для надзора и чтоб не скучно было. Осталось дождаться маму Эфочки, но потом раздался звонок, и дядя Ян сказал, что она будет позже. Какая-то срочная операция.       Так что мы сели за стол без неё. Нас троих и Дэна усадили на кожаный диванчик в столовой, типа худые все, влезете как-нибудь. Я оказался, конечно, втиснутым между Эфкой и Даниэлем, чему тот был несказанно рад. Дядя Ян и Лео оказались напротив нас. Мама села с тётей Катей слева, а папа с отцом Тормоши справа. Я сидел и гадал, в курсе ли последних событий родители Тормоши. Поэтому разглядывал их, пытаясь считать хоть какую-то инфу с лиц. И настолько увлекся этим процессом, что очнулся только, когда Эфка сунул мне в руки бокал с шампанским. Дядя Ян поднял свой бокал, призывая к вниманию, все уставились на него, а он вдруг смутился, потом вздохнул и решительно так начал: – Ну, что друзья мои, я собрал здесь вас сегодня, чтоб сообщить вам… – … пренеприятнейшее известие: к нам приехал ревизор! – закончил машинально я. Все просто афигели от моих слов, стояла секундная тишина, а потом все покатились от хохота, все, кроме Лео. Он не понимал, что я такого смешного сказал, и почему у всех такая реакция. Отец дотянулся до меня и постучал по макушке пальцами: – Я прошу тебя, Романтелло, закрыть рот и посидеть немного молча. Имей совесть, человек и так волнуется, а ты со своими комментами. – Простите, я больше не буду. Оно само как-то вырвалось.       Все успокоились, мама при этом попыталась объяснить Лео, в чем суть фразы, и почему все так смеялись. Дядя Ян продолжил: – Ну, я рад, что мы все в хорошем настроении, очень рад, что мы опять смогли собраться. Мы дружим семьями уже больше 6 лет. И вот теперь я вынужден попросить у вас всех прощение, что я кое в чём обманывал вас, не был с вами до конца откровенен. Скажу честно, боялся. Вот тут наша молодёжь сидит, и я должен сказать им «спасибо» за то, что они смогли добить во мне, наконец, все страхи. Ромео, Феликс, я к вам обращаюсь! Парни, спасибо! И прости меня, сын, за то, что отец твой таким трусом оказался. (Эфка распахнул свои галактики, а Лео незаметно дотронулся до локтя дяди Яна). Но пришло время вылезти из кустов, как говорят, и рассказать вам то, что я давно должен был. Вы все знаете Лео! Я вам представил его когда-то как родственника, простите мне эту ложь. Я давно должен был сказать вам, что Лео – это мой супруг, брак официально зарегистрирован в США 20 лет назад, и также Лео приходится биологическим отцом Феликсу. Марго – это наша подруга на протяжении всей жизни. Она стала Феликсу настоящей мамой. Так получилось много лет назад.       Дядя Ян замолчал, я видел, как ему дались эти слова. Он повернулся к Лео: – Лео, прости и ты меня! За всё! За боль, которую я причинил тебе, за все страдания, которые ты перенёс из-за меня, за то, что ты вынужден жить вдали от нашего сына. Я лишил тебя семьи! Я долго был трусом, можно сказать, предателем, но, несмотря ни на что, ты был рядом, всегда был рядом со мной! Always by my side! (Всегда на моей стороне!) Я так благодарен тебе за то, что ты всё ещё рядом! Я всегда чувствую тебя, твою поддержку, твою веру в нас, все эти годы ты и только ты дарил мне счастье и любовь, помогал пройти через всё, что могло разрушить нашу жизнь!       Лео всё это время смотрел на Феликса! Все молчали, тишина стояла такая, что мне казалось, что я слышал биение всех сердец. Я смотрел только на Лео, на последних словах он поднялся и обнял дядю Яна. Эфка схватил мою руку, сжал. Я чувствовал, как он дрожит. Я боковым зрением видел, что у мамы намокли глаза, тётя Катя сидела в оцепенении, закусив губу. Я не мог понять, что она чувствует, повернул голову к отцу Тормоши. Тут было сразу видно, что наш Петрович принял мой любимый коктейль «Три в одном!» Мой отец вдруг положил руку ему на плечо, сжал его: – Я думаю, господа мои друзеллы, у нас есть законный повод нажраться! Ведь так, Петрович!? Хочешь что-нибудь покруче шипучки!? Ян, как насчёт коньячку? А шампанское пусть пьёт молодежь и дамы! Так как, Петрович, вдарим по пятизвёдочному?       Отец Тормоши повернул голову в сторону моего, покосился на руку, лежащую на плече, и глухо сказал: – Наливай!       Мы немного выдохнули, но тут раздался резкий голос тёти Кати: – Я не поняла!       Все напряглись! Лео, разжав объятия, обернулся, замер в ожидании. Мама моя, погладив тихонько руку подруги, спросила: – Катюша, что ты не поняла? – Я не поняла, с какого хрена у нас тут дискриминация по половому признаку?! – Катенька, ты о чём? – мама моя с испугом смотрела на тётю Катю. Та, показав на стоящих мужчин, потом глянув на моего отца и своего мужа, закончила свою мысль: – Объясняю для недогоняющих, как любит выражаться мой сын. Почему это мужикам – коньяк, а нам – шампанское? Или вы считаете, что это только у вас есть повод надираться от полученной информации? Так, что, мне, пожалуйста, тоже рюмку налейте, будьте так любезны. – Катюша, ты же не пьёшь коньяк! – воскликнула мама. – Раньше не пила! Пришло, видимо, время попробовать! Чего все замерли? Нальёт мне кто-нибудь?       Дядя Ян протянул руку к бутылке коньяка, но Лео его опередил: – Прости, дорогой, можно я поухаживаю?! – он взял бутылку, быстро налил в рюмку и передал её тёте Кате. Она взяла и махом опрокинула её в себя! Мама моя ахнула, мужчины все замерли, а тётя Катя, взяв вилку, поводила глазами по столу, остановила взгляд на вазочке с кимчи, ткнула вилкой в закуску и засунула её себе в рот. Медленно прожевала и проглотила. Я видел, что глаза её широко раскрываются, как у кота из мультфильма «Том и Джерри», наполняются слезами! Потом она сделала глубокий выдох, посмотрела на дядю Яна и хриплым голосом сказала: – Прощён, но будешь должен!       После этого она протянула руку Лео (он аккуратно взял и пожал её) и сказала: – Будем снова знакомы! Я – жена того, чью челюсть необходимо поднять быстрее, пока его удар не хватил, так что, будь любезен, налей и моему супругу тоже.       Всё это время мы сидели на диване молча, только водя глазами с одного говорящего на другого. В какой-то момент я почувствовал, что рука Даниэля, за моей спиной, дотянулась до Эфки и сжала его плечо. Лео разлил коньяк в рюмки, и все, не чокаясь, выпили. А мы так и сидели с бокалами в руках, как на картине «Мы вас не ждали!».       Тётя Катя глянула на нас, во взгляде её я увидел вопрос, потом она откинулась на спинку стула, тронула себя за подбородок и задумчиво спросила, глядя на меня и Эфку: – А вы двое? Тоже двадцать лет будете молчать и по кустам прятаться? – Ччего? Ккто? – Эфка сначала растерялся, а потом решительно поднял наши руки и, положив их на стол, произнёс: – Никто и не прячется! И не собирался прятаться! Просто я не думаю, что сейчас время говорить обо мне и Ромео! Кое-кто и так в ступоре!       Справа за столом раздался стон, я повернулся и увидел, что Петрович, кажется, после рюмки коньяка, словил ещё один коктейль! Он посмотрел на нас, потом икнув, протянул рюмку Лео: – Ещё! Повторим! – и он опрокинул в себя вторую рюмку. – Ты, главное, закусывай, Повторюшкин! – усмехнулась тётя Катя. – Попрошу не указывать! Я предполагаю, что ещё не все новости на сегодня узнал, поэтому закусывать начну только после полного просмотра контента. Итак, огласите весь список, пожалуйста! Вовка, ты следующий!       Тормоша всё это время тихо потягивал шампанское из бокала, поэтому, не ожидая обращения к себе, поперхнулся и вытаращил глаза: – А чё сразу я?! Я тут ваще сбоку сижу! – Ну вот, ты, значит, крайний! Колись! – Да при чём здесь я? Я ничего не делал!       Мой папа решил прекратить этот бессмысленный допрос и сказал: – Петрович, отстань от парня! Не хочешь сказать что-нибудь нашему Кимычу!?       Дядя Ян уставился на отца Тормоши, тот, зыркнув на него глазами и запихивая в рот всю ту же острую корейскую закусь, прошелестел: – Кимычу? Сказать? Я хотел бы этого трусливого зайца придушить, да боюсь, что меня его Амурский тигр загрызёт.       Все опять оторопели и напряглись. А Петрович продолжил: – И нечего сейчас на меня своими галактиками («Ого, оказывается я не один их вижу!») сверкать, думаешь, налил мне коньяка, и я тебя прощу за враньё, заяц хренов! – Не думаю… я надеюсь… – На что ты надеешься? – Что ты меня простишь. – А на хрена тебе моё прощение? – Потому что ты – мой друг! – Друг, говоришь, дружбан, значит! Всё-таки, значит, я не хрен моржовый, а друг! – Что ты такое говоришь? – А то и говорю: значит, как по бизнесу общаться, на даче тусоваться, надираться вместе, на рыбалку ездить, в отпуск – то я тебе друг! То есть друг для дела и для удовольствия, для кайфа! Хорошая такая дружба! А как сокровенным делиться, душу открыть, себя не мучить, то я, видимо, не гожусь для этого! Я, значит, рылом не вышел, не достоин. Я сейчас про остальных молчу, это их дело, как они всю эту инфу переварили. Катюха вон, тебя после рюмки коньяку простила, а я вот, извини, так сразу не могу. Мне это всё обмозговать надо. Так что я предлагаю выйти и освежиться. Вперед, заяц! Пошли. – Петрович, ты чего!? Куда ты его? – мой отец пытался удержать друга. – Не боись, Санёк, бить не буду, хотя руки так и чешутся заехать по этим грёбаным галактикам, чтоб пелена с них спала. И в мозгах прояснилось. Су..а ты, Ян! Столько лет в России живешь, а ни хрена ты про нас не понял. Придётся устроить тебе ликбез, давай пошли. А Амурского тигра («Всё, теперь и у Лео прозвище появилось, вот от кого у Тормоши эта привычка!») я попрошу остаться, это чисто разговор между дружбанами. Санёк, идём тоже. Будешь независимым наблюдателем! Хотя фиговый из тебя наблюдатель, вы ж из одной конторы. Ладно, сойдешь за адвоката этого зайца.       И Петрович, подхватив дядю Яна под руку, поволок того в направлении лоджии.       Мы остались сидеть. Но, кузен не был бы кузеном, если бы по-тихому не ускользнул за нашими отцами. Я опять уставился на Лео, Эфка так и держал наши руки на столе. Рука у меня начала затекать, я, выдернув её, обнял Эфочку и положил свою голову ему на плечо. Лео улыбался, разглядывая всех оставшихся. Потом, взяв бутылку шампанского, налил всем: – Катюша («Катьюша! Я сдыхаю, как это звучит!»), вам коньяка или…? – Или, дорогой, или! Коньяк – это была реанимация! А сейчас мне нужен жизненный эликсир, чтоб я могла прийти в себя! И ты, конечно, извини, Лео, но раз мы, как бы, заново с тобой познакомились, то я хочу услышать твою историю. Мы столько лет общаемся, ты хоть и не часто, но регулярно бываешь в нашей компании, всё про нас знаешь. Поэтому прости меня за моё женское любопытство, но судя по реакции всех, только мы с Николаем ничего не знали. – Катюша, я сама только на днях узнала. Просто не успела тебе рассказать, сначала поездка, потом Ромашка болел, потом больница. – Ой, Нинель, только не говори, что ты ничего не видела. Даже я давно поняла всё про пацанов, но не знала, как сказать тебе о них. – Вот и я, Катюша, я тоже не знала, как сказать. Я тоже поняла давно. Ну как давно, года два-три назад. – А что ж молчала? – Ну, знаешь, это не такая классная новость, чтоб ей было радостно делиться с подругами: «Привет, моя дорогая! А ты знаешь, мой сын, оказывается, гей! И сын наших друзей – тоже!» – Вот именно, с подругами. Колька мой в одном прав: что мы тогда за друзья такие, если боимся друг другу правду сказать? Поделиться тем, что тебя мучает, что на сердце и в душе. Откуда в нас этот страх? – Простите, дамы, что вмешиваюсь в ваш разговор! Но я хочу вас поправить! Вы не правы! Это не страх заставляет вас молчать, а любовь! – О чём ты, Лео!? При чём тут любовь? – Вы любите своих друзей, поэтому заботитесь о том, чтоб не сделать им больно, не желаете их обидеть, причинить им страдания. Вы оберегаете друг друга, поэтому предпочитаете промолчать, а возникшие проблемы решать самостоятельно, в одиночку. Я не знаю, как это звучит по-русски. Как-то Ян мне сказал однажды, что он не поделился со мной, чтоб не сделать мне горько. Я не знаю при чём тут горечь. Как это перевести на русский? – Это называется «не огорчать», папа Лео, – тихо сказал Эфка! – Что ты сказал, милый? Ты меня называл…? – Я тебя назвал папой! Я тут слушал всех и понял, что все правы! Что дядя Коля ругается на папу, потому что огорчён и обижен, что ему не доверяли и умалчивали. И папа прав, что молчал, потому что боялся доставить всем неприятности, и из-за нас: Ромео, меня и Тормоши. Он заботился о нас. Я так не хочу молчать. Поэтому прости меня, что я не сразу стал называть тебя папой. – Иди ко мне, сын! – Лео протянул к Эфочке руки, тот вылез через меня и подошёл к нему. Они обнялись, ну, мама сразу заплакала, конечно. Тётя Катя вздохнула, тоже шмыгнув носом: – Так, все вроде всё выяснили, можно, наконец, к еде приступить? Я, между прочим, с работы прямо. Столько всего вкусного вижу тут, и кое-что незнакомое, хочу всё попробовать. Это ты, Лео, постарался? – Я и Даниэль. – Это ты про того мачо, который сидел рядом с Ромео и пожирал его глазами? Кто он? – Это кузен Феликса, Катюша. Сын старшего брата Яна. – Он, что немой? Мы втроём заржали! Это Дэн-то немой!? – Да Бог с тобой, Катюша! Он же поздоровался с тобой! Просто потом молчал, тут такие признания и разборки были. Он очень воспитанный и умный молодой человек. Кстати, школу заканчивал у нас здесь. Жил в России с 13 лет. – Надо же! Я даже не помню, что он здоровался. Совсем мозги мне коньяк промыл! И что главное! У меня от него ни в одном глазу! – Простите, Катюша! («Боже, Катьюша! – Шеф, да перестань ты уже тащиться! – Прости, но шефу так нравится, как он говорит!») Что значит «ни в одном глазу»?!       Мама с тётей Катей переглянулись и засмеялись! А Эфочка, повисший на спине отца, принялся разъяснять смысл фразы. Пока все базарили, Тормоша медленно и тихо добивал уже третий фужер шампусика и так же неторопливо поедал всё, что попадалось под руку на столе. Дэн постарался, притащил много еды из своего ресторана и ещё помог Лео кое-что приготовить. – Так что там насчёт мачо? – опять напомнила тётя Катя. Мама глянула на нас с Эфкой и, вздохнув, поведала подруге всё, что знала. Мама у Тормоши слушала и пробовала одно блюдо за другим, поэтому, услышав про сердце из роз, поперхнулась и хлебнула шампанского, чтобы откашляться. А мама, увлёкшись рассказом, не увидела этого и продолжила, рассказав про шоу под окнами больницы! Шампанское вылетело из горла тёти Кати, она, выпучив глаза, со слезами кашляла и махала руками. Мама пыталась бить её по спине, Лео пытался напоить её водой, Тормоша просто тупо таращился на мать, а мы с Эфкой стояли как два замерших болвана.       Вдруг что-то проскользнуло мимо Эфки, оттолкнуло маму и Лео, и, схватив тётю Катю под грудь, подняло и встряхнуло. Она тут же пришла в себя, прокашлявшись, наконец! – Вы точно смерти моей хотите! Спасибо, Марго! Ты как всегда вовремя! Вот что значит Скорая помощь! – Что у вас здесь происходит? И где наши мужчины? – спросила, снимая пуховик, мама Эфки. – Дядю Яна отец на разборки утащил, на лоджию. Дядя Саша там в роли адвоката что-ли. Вот сидим, ждём, чем дело кончится, чем сердце успокоится! Надеемся, что обойдётся без мордобоя! – доедая очередной кусок мяса, стебанулся Тормоша. – Да что тут случилось-то? – Марго, не волнуйся. Парни пошли поговорить. Они ж друзья, разберутся. – А ты почему тогда здесь сидишь? – А потому, что там разговор между пацанами-друганами, а Лео – не друг, а супруг! – «Чёрт, что это было? – А это шеф, твой очередной ляп! Ты ж не можешь без них! Язык твой – враг твой!» – Ты о чём, Ромео? – удивилась тётя Рита. – Нни о чём! Простите, Лео! (Я сложил ладошки на уровне груди и поклонился. Все от меня офигели, но прокатило – Лео заулыбался!) Я хотел сказать, что дядя Коля узнал от дяди Яна, кем ему Лео приходится, и сильно обиделся из-за обмана. Вот и позвал на разборки. А мама просвещала тётю Катю про Дэна, вот она и поперхнулась, когда ей про шоу кузена рассказали. – Ясно, не дождались меня. Поэтому такой эффект. Ох, уж эти Кимы! Ну, ведь предупреждала аккуратнее преподнести! – Так никто не знал, когда ты освободишься, вот Ян и решил, что нет смысла ждать,– пояснил Лео. – Да там банальный аппендикс был, я просто попросила позвонить и предупредить, что задержусь немного. – Ну, как всегда, сыграли роль «глухие телефоны», – сказала мама. – Ладно, я думаю, что пора их звать обратно. Давно они там? – Ну, минут 10 уже. Даниэль пошёл за ними… – …следить, – вставил я. – Господи, Ромашка, что с тобой сегодня! Из тебя лезет, как… – …рога изобилия?! – я состроил маме умильную рожицу. – Я лучше промолчу! Просто прошу, уймись уже! А то придётся тебя сослать в комнату к Эфочке. – Ну, уж нет. Я еще ничего не съел! – Так ты не болтай, а ешь. Кто тебе не даёт? Вон Тормоша уминает за обе щёки. Бери с него пример. – Ой, лучше не надо, тётя Нина. А то, если Хён так начнёт обжираться, то я его не смогу ни на руках, ни на спине носить, – забеспокоился Эфка. Все засмеялись. – Ладно, пойду, руки вымою и позову этих переговорщиков обратно, пока носы не отморозили. А то, лечи их всех потом! – и тётя Рита ушла. Эфка наложил мне в тарелку разной еды и стал кормить с рук прямо. Я ел и опять пялился на Лео. Он был неотразим. В рубашке цвета… ммм «Чайной розы, шеф! – Ага, вот как он называется! Вот, чёрт, почему от него нельзя глаз отвести? – Ну, потому что он шикарен, шеф! Но пялиться прекращай! Это не красиво! У тебя парень рядом сидит! Кормит тебя! А ты на его отце завис! – Ну, потому что надо было Эфочку садить напротив меня, я б на него пялился! – А кого бы ты тогда за колено мацал? Это твои руки всё бедро уже облазили ему. Имей совесть! Люди вокруг! – Ну, да, ну да! Везде свои плюсы и минусы! – Поэтому повернись к Эфке и смотри на него! – Уже!» Я повернулся к Эфочке! Он уже почерпнул ложкой кусок то ли рыбы, то ли закуски из рыбы и засунул мне в рот аккуратно. Тут же салфеткой вытер подбородок. А я продолжал наглаживать ему правое бедро уже двумя руками. Эфка регулярно, локтем пытался скинуть мою руку, но ему мешала то ложка, то вилка, при помощи которых он меня кормил. – Хён! Имей совесть! Перестань! – сквозь зубы цедил Эфка. Я хитро улыбался ему, но потом всё ж вспомнил, что мой парень тоже ещё ничего не ел. И стал со своей тарелки таскать куски и запихивать ему в рот. Он сначала вертел головой: – Хён, сначала я тебя накормлю! А потом и сам поем! – А что, вместе поесть нельзя!? Я тоже хочу накормить своего макнэ! Я обещал Лео заботиться о тебе! Ешь, давай, и не бухти! Я всё ж твой Хён! Ты должен меня слушаться! – А ты не только мой Хён, ты ещё и мой малыш! А первым делом всегда малышей кормят! Так что ещё посмотрим, кто кого слушаться должен! – Ой, не могу больше! Выключите их кто-нибудь! – застонал Тормоша. – Что с тобой, сынок? – тётя Катя повернулась на его стоны. – Да, не могу больше слушать эти ути-пути от своих бро! Всё! Капец! Нет у меня братанов больше! «Куды мир котится?! Шо деится в нём?» Бро исчезли, и вместо них сидят два долбанных милаша и сюсюкаются! – Тормоша причитал на подобие старой бабки. Компания за столом опять засмеялась! – Чё веселимся, народ!? – на кухню вернулись отцы и тётя Марго. – Да вот, страдалец новый объявился! Сидит, причитает, песни поёт на тему: «Как жить? Как быть?» – Лучше скажите, что вам всем налить!? – произнёс дядя Ян, оглядев всех, после того как они расселись. – Дорогой, у всех уже налито, а кое-кто свою дозу принял, поэтому и стонет. Перепил и переел, пока вы на лоджии остывали! – Ну, тогда разрешите снова поднять бокал и выпить, наконец, за то, что… – …все мы здесь сегодня собрались! – с набитом ртом закончил я фразой из знаменитой песни!