Воспитание светлой души

      Лизерли раньше не видела поездов вживую. Да, на картинках они изображены почти идентично, но когда рассматриваешь этакую здоровую махину своими собственными глазами — совсем иные ощущения, особенно для впечатлительного ребёнка.       Вечерний воздух звенит чистотой. Уже почти стемнело; небо приобрело тот светящийся оттенок сапфировых камней, что предшествует ночному мраку, и горизонт расчертили полосы бледно-лимонного, зеленого и розового. Сумеречно-синий туман окутал до самых колен, обнимая еле осязаемо. В этот вечер всё такое восхитительно волнительное, в каждой секунде чувствуется бесконечно нежное, щемящее дыхание предстоящей дороги, отчего ожидание кажется еще более изысканным и неповторимым. Дамы, облаченные в модные наряды и шляпки щебечут без умолку, сверкая драгоценностями на тонких пальцах, пока мужчины дымят в разные стороны клубами табачного дыма, читая свежий выпуск местной газетки. Они чувствуют зачарованно-быстрый ритм времени, как пульс танцующего человека. Поезд «Бёрн-Париж» горделиво пыхтит на перроне, обещая прокатить с ветерком до самой столицы Франции, где семейство Мориарти-Холмс ждёт целая неделя незабываемых эмоций и приключений. Паровой котел шипит, выпуская смог, проводники громогласно объявляют приветствия, чемоданы грохочут по мостовой и это — чудесно, великолепно и так в нову, что Лизерли хочется заплакать. — Как ты мог забыть шарф, Шерли? — обеспокоенный голос отца выводит из некоего транса и девочка оборачивается, замечая как светлые брови родителя нахмурены. — На улице середина июня! — По ночам все ещё прохладно!       Холмс возмущённо открывает и закрывает рот, краснея до самых ушей. Ну да — прохладно, даже холодно, но он забыл шарф дома и с этим уже ничего не поделаешь. Он даже не помнит, чтобы его просили этот самый пресловутый кусок вязаной шерсти захватить.       Уильям скрещивает пальцы на уровне живота, на лице его буквально читается строгая, педагогическая фраза «А голову ты свою дома не забыл, любимый?». — Я совсем не мёрзну. — девочка делает шаг, обнимая Мориарти поверх плаща, её темно-серые глазки устремлены вверх и так очаровательно блестят под искаженным светом фонарей, что у Лиама сердце вмиг сжимается. — Не ругайтесь, пожалуйста.       Она привыкла к гармонии, нежности и заботе, когда каждый день — спокойное течение реки, безоблачное небо и мягкий персиковый рассвет, а не опороченные грязной сворой туч сумерки, настигшие путников в самый неподходящий момент. Те редкие случаи, когда взрослые начинали спорить, всегда доставляли неприятное чувство вины, даже если ситуация её абсолютно не касалась. В подобные секунды хотелось лишь оказаться в крепких руках близких сердцу людей и слушать, как знакомый шёпот обещает на грани истерики «всё будет хорошо». А она ему поверит. Всегда беспрекословно верит, сжимая ладони на плечах, в попытке обмануть собственное тело, словно кто-то другой сейчас его обнимает. Просто Лизерли не понимала, да и сейчас понять не способна, к чему может привести разговор на повышенных тонах, да и в чем его смысл: жизнь итак непростительно коротка, ничего толком успеть невозможно, времени так мало, что, можно сказать, вовсе нет, даже если не тратить его на всякие глупости вроде ссор. В голове у относительно маленького ребёнка мысли мелькают разные, как умные, так и глупые в силу возраста: а вдруг это из-за меня? а вдруг папа больше не любит папулю? а вдруг... и так тысячи бессмысленных «а вдруг».       Но людям свойственно недопонимать друг друга, даже злиться, так что крохотные перебранки не должны так беспокоить дитя, но она, вопреки здравому смыслу, ощущает некое опустошение, отсутствие внутри светлого луча надежды, точно подошёл к концу день, выцветший в блекло-серые оттенки вечера. Это максимализм и лишняя драматизация, вот только Лизерли пока не в состоянии это признать. Для неё их семья — идеальная, а в идеальных семьях не обращают внимания на забытые шарфы. — Мы не ругаемся, милая. — наклонившись, Шерлок аккуратно заправляет светлый локон за ушко, и это немного щекотно. — Просто папа беспокоится о твоём здоровье. — Конечно. — подхватив дочь на руки, Уильям ласково прижимается губами ко лбу, целуя и параллельно проверяя, нет ли у девочки жара.       Слабый иммунитет, частые болезни, ночи у постели в попытках сбить высокую температуру: к сожалению для Лизерли подцепить простуду — легче лёгкого, на фоне чего у Мориарти зародилась буквальная паранойя. Родителя можно понять, ведь страшно, невообразимо страшно однажды не суметь помочь, не успеть вовремя. В какой-то степени Лиам видит в дочери младшего брата: за Льюисом он приглядывал с подобным маниакальным вниманием не только всё их детство, но даже сейчас, когда они оба взрослые мужчины, что в состоянии позаботиться о себе сами, но... это семья, это родство. Близкие люди никогда не перестанут вас оберегать, вне зависимости от возраста.       Шерлок неуверенно обнимает любимого за плечи, направляя в сторону толпы. Начинается посадка.       До самого купе никто не произносит ни звука, думая о своём. Как было бы странно и чудно одновременно уметь читать чужие мысли: они разные и так быстро сменяют друг друга, даже забавно. Лизерли морщит носик, размышляя о завтрашнем дне: вправду ли Эйфелева башня так высока, как пишут в книгах? Вкус круассанов из французских кондитерских хоть немного отличается от швейцарских? Там теплее, чем в Мюррене, и насколько часто льют дожди? О, она в предвкушении долгих прогулок по узким улочкам, что пахнут багетом и растопленным шоколадом. Наверняка среди уютных домишек можно встретить уличных музыкантов, извергающих из изящных скрипок печальные мелодии, льющиеся меж цветочных клумб и бумажных скатертей, заляпанных винными пятнами.       Уильям прижимается ближе к Холмсу, привычно перебирая пальцами шелковистые локоны цвета залитого солнцем пшеничного поля. Он думает о скорой встрече с братьями, о восторге дочери, когда та увидит, сколько близких приехали ради неё (малышка думает, что путешествие запланированно на троих, вот так сюрприз) и о том, что обижаться конечно бессмысленно, но он подуется ещё немного. Так, для профилактики, чтобы Шерлок уж больно шибко не надеялся, что ему всё легко прощается, пусть так оно и есть.       Холмс, в свою очередь, отчаянно пытается придумать оправдывание для Хадсон. Он уверен, что Лиам непременно пожалуется ей на забывчивость возлюбленного за чашечкой хорошего кофе (Шерлок поражается по сей день — когда они успели так сдружиться) и вот тут-то он и получит хороших тумаков по своей дырявой головушке. Причём вполне заслуженно.       Небольшое купе встречает их лунным блеском, заполнившем пространство. Лизерли уже тихо сопит, когда Уильям аккуратно укладывает её подальше от окна, присаживаясь рядом и укрывая сверху своим плащом. Девочка жмурится, сжимая ткань в ладошке, и укутывается поплотнее. Сегодня и впрямь морозно. — Мы будем на месте к рассвету. — Холмс поглядывает за стекло, ловя взглядом скрывающийся за тучей белоснежный диск. Его пиджак через секунду опускается на плечи Мориарти, отчего тот недовольно хмурится. — Прекрати дуться, Лиам. — Я не дуюсь.       Шерлок тихо смеётся, наклоняясь и целуя бледно-розовую щеку. — Ну конечно. — Может самую малость.       Губы касаются чужих: мягко, осторожно, едва уловимо, лаская с непередаваемой нежностью, целуя то верхнюю, то нижнюю. — А так? — и улыбается той самой улыбкой, безмерно очаровательной и слегка коварной. Шерлок Холмс воистину хитрый лис.       Но не то чтобы Уильяму это не нравилось.