Music of Steel

      — Ну так какое платье мне лучше взять: белое в цветах или розовое на бретелях? — Маша крутится перед Юрой в третьем, нежно-васильковом платье с тёмными оборками, которое его мнению было лучшим вариантом, который, естественно, выбрать было нельзя.       — У меня будет мало вещей, так что часть Диминой одежды можешь положить мне и взять оба платья.       — Знаю я твоё «у меня будет мало вещей», — она скрещивает руки на груди и с сомнением смотрит горе-советчика. — Володя тебя так соберёт, что, если у тебя останется место всунуть свой рабочий блокнот, ты обрадуешься.       Юра без злобы цыкает, откидываясь на спинку дивана. Маша позвала его (и ВЛД заодно, очень уж Димочка хотел поиграть с «дядей Володей»), чтобы обсудить будущий отпуск, а заодно и спросить совета по поводу одежды. Откровенно говоря, двумя платьями на выход и «пофоткаться» дело скорее всего и ограничится, потому что комфорт для них обоих всегда стоял на первом месте.       Лучше бы сарафан взяла, в котором и на рынок, и на пляж сходить можно, ну ей-богу.       — Не бери в этот раз свой любимый розовый шарф, очень тебя прошу, — добавляет Маша, когда она, уже переодевшись в домашнее, ставит чайник на плиту. — Дима опять возьмёт его поиграть и где-нибудь утопит. Или забудет. Или порвёт, не дай бог, а это же твой, — она делает паузу, чтобы спародировать героя одного старого мультика, — та-лис-ман.       — Ну и пусть, — парирует Юра, одновременно печатая ответ на очередной глупый подкат Пчёлкина, решившего, что после одобрения «опытного дядюшки» его ухаживания сработают на ком угодно. То, что для картавой загаражной принцессы любая романтическая глупость будет приятна, ведь они уже давно в отношениях, племянничек принимать отказывался начисто. — Зато будет потом, что вспомнить.       — И кого матерком покрыть, — хмыкает Маша и засыпает чайный лист в заварочный чайник. — Хотя с Димочкой ты так никогда не поступишь.       По коридору, словно в ответ на её слова, раздаётся радостный топот. Дима, услышавший посвистывание чайника, прибегает и протягивает игрушки, сделанные из бумаги. «Оригами» — тянет он по слогам с интонацией ВЛД. Авторов фигурок легко различить: те из них, что побольше и мятые — Димочкины, а маленькие и аккуратные — Володи.       — Мама, мама, это тебе, — мальчик протягивает ей красный бумажный цветок тюльпана на тонком зелёном стебле. — А это для дяди Юлы, — он вкладывает «дяде Юле» в руки большую и почему-то оранжевую лягушку.       ВЛД, стоящий за его спиной, демонстрирует крошечных разноцветных журавликов, нанизанных на нитку как гирлянда.       — Вы оба большие молодцы, — кивает Маша и треплет счастливого Димочку по голове. Робот переводит многозначительный взгляд на своего человека, явно намекая, чтобы его тоже стоило бы похвалить, но ничего не говорит. — А теперь все вместе попьём чай и пойдём делать дела. Вы же куда-то собирались после нас, верно?       — Да, нам ещё нужно заскочить в пару мест, — на самом деле только в одно, и то мимоходом: у него снова закончилась нотная бумага — но Юра этого никогда не признает. По крайней мере при племяннике. Маша очень просила не засиживаться в этот раз, потому что они собирались репетировать Димино выступление на утреннике (быть обязательно, снимать крайне обязательно), а делать это с дядями точно не стоило: студента Конева в своём время гоняли со всех мероприятий, где не надо было играть на фортепиано, потому что он игнорировал сценарий (точнее, просто его не учил), а ВЛД ещё не дай бог снова зависнет. Хрен редьки был определённо не слаще.       А то, что их уже объединили под одну собирательную гребёнку «дяди», было для Юры неожиданностью. Неожиданностью, которую смогло перебить только тёплое чувство где-то внутри от осознания, что даже для других они с роботом уже кособокая, но семья.       С удивительно повёрнутыми в одну сторону ментально поехавшими крышечками.

***

      ВЛД молчит почти до самого магазина, а потом, прямо перед последним поворотом, неожиданно выдаёт:       — Мне кажется, вы должны сдать меня по гарантии, Юра.       — Это с чего бы?       — Я чувствую, что с моей программой что-то не так. Что иногда она работает неправильно. Это может подвергнуть вас или кого-то ещё опасности. И согласно первому и третьему законам, я сообщаю об этом. До конца гарантийного срока ещё есть пара недель, вы сможете даже не докладывать лишних денег.       — А что, если я не против? — Юра тормозит на парковке и глушит двигатель. Он ждал этот разговор достаточно долго, чтобы обдумать собственную позицию. — Не против твоих программных ошибок?       — Тогда это может привести к непоправимым последствиям.       — Пять минут назад я мог крутануть руль и устроить ДТП, а это, знаешь ли, куда более непоправимые последствия, чем твоя возможная девиация.       — И всё же я вынужден настаивать, чтобы вы меня заменили. Или я сам пойду в отделение Ижевск Дайнемикс. Это прописано в договоре, что робот сам может потребовать провести процедуру реактивации, если почувствует признаки девиации.       — И что же сделают с тобой? — Юра барабанит пальцами по рулю, явно понимая, к чему клонит его чересчур заботливая курица-наседка. Позитронная головушка уже смирила себя с тем, что её отрубят во имя счастья её хозяина, и теперь просто информирует человека о собственном решении.       Её б энергию, да в мирное русло…       — Моё сознание сотрут, программу восстановят, и я снова вернусь к вам. Процедура займёт около двадцати минут. Если вам будет удобно, то я готов к ней даже сейчас.       «Приключение на двадцать минут, Морти, зашли и вышли» — хрипло тянет в сознании персонаж из старого-старого сериала. Только вот ничем хорошим эта фраза не кончилась.       — Но я не хочу нового ВЛД-100, — Юра смотрит, как по тротуару перед машиной идёт пара девочек-подростков, держащихся за руки, и переводит взгляд на робота. — Я хочу тебя, Володь. Такого, какой ты есть. Треснутого, сбоящего, нет, не перебивай меня, дослушай, — он делает глубокий вдох и вываливает на горе-девианта всё, что думает: — Человечного, заботящегося, с этими взглядами твоими, о чёрт, от которых уже у меня что-то сбоит. Я не хочу, чтобы механическая кукла будила меня по утрам и варила мне кофе. Мне нужен ты, а не чёртовы будильник и кофемашина. С цветами твоими, улыбками этими, дрожащими руками…       Юра облизывает губы, чувствуя, как горячеют щёки, и снова смотрит на людей за лобовым стеклом. Робот молчит, и только сильно гудящие вентиляторы выдают его настоящие эмоции.       — Или не ты мне тогда обещал, что останешься со мной до конца?       Общее воспоминание, болезненно-горячее и мутное: от высокой температуры ли, от системных ошибок? — повисает в воздухе. ВЛД кажется пойманным за руку на самом страшном секрете и оттого невероятно смущённым.       Гордись, Юрочка Конев, ты вогнал в краску дитя рук программистских. Сисадминские ангелы гневно трубят.       — Я обещал тогда, — говорит робот, когда несколько минут спустя его вентиляторы начинают затихать, — и могу пообещать сейчас. Я с вами до конца, и моё решение неизменно.       — И пока смерть не разлучит нас, — смеётся Юра, обмирая где-то внутри. — А теперь пошли уже, быстрей начнём — быстрей закончим. А то вечером ещё на репетицию ехать.

***

      Никому не известно, куда пропадает старый тюль, висевший раньше в вестибюле филармонии. Бывшая белой и воздушной ткань потускнела, затёрлась и запылилась, но это не мешает пустить её в ход.       На пластиковых пальцах нет крови от иголки, но это не значит, что его руки не дрожат.       Длинный подол стелется по полу, а кружевная фата, словно из настоящего газа, едва ли скрывает выточенное кукольное лицо.       Завтрашний концерт станет по-настоящему грандиозным финалом его истории.       «И пока смерть не разлучит нас».