Music of Steel

      Концерт ставят в пятницу — всё по канонам и правилам, и Юра чувствует себя Кристиной, своими руками прокладывающей путь в катакомбы Призрака Оперы. Лёгкой походкой к дьяволу в руки.       «Молитвами да проложим дорогу из желтого кирпича, вот только не забудем выбрать правильное направление».       Вся филармония гудит, как потревоженный улей, и волнение передаётся даже обычно отрешённому ИОН-С. Робот ходит погружённый в себя, и на контрасте с эмоциональным теперь ВЛД кажется совсем уж безучастной марионеткой.       Ночь генеральной репетиции проносится вихрем, и Юра знает — следующий день станет для него поворотным.

***

      Дверь в гримёрную хлопает, когда до концерта остаётся чуть больше часа. Юра — лохматый, раскрасневшийся и с двумя костюмами в чехлах на руках — оглядывает присутствующих и выдыхает: Игоря среди них нет. А это значит, что всё ещё не так плохо.       — А вот и гвоздь программы явился, — хмыкает Ксюша и поворачивается обратно к зеркалу. Больше до него никому нет дела: у девушек из оркестра достаточно своих забот, чтобы обращать внимание на какого-то там пианиста. Даже если он солирующий.       Но уж точно не гвоздь программы.       Юра уходит в раздевалку, чтобы переодеться: из своей «пошлой», как бы назвал её его старый репетитор, атласной рубашки и рваных джинс в костюм, пока чёрный, такой же, как и у остальных музыкантов. Только потом, к концу первого акта, ему придётся ускользнуть за кулисы, когда зрители будут зачарованы «Музыкой ночи» и скорее всего не обратят на него внимание, чтобы переодеться в другой, белый фрак, делающий его похожим на утончённого дворянина, и выступить с сольной «Точкой невозврата», которую он так долго доводил до совершенства дома, всего несколько раз проигрывая в зале, чтобы никто не услышал.       Когда Юра дал послушать её Маше, зашедшей в гости, она сказала, что песня звучит, как признание в любви. Не ей, нет, тому самому Ангелу музыки, ведущему Кристину и держащему в страхе всю Парижскую оперу.       Божественное грехопадение.       Самая страшная сказка. Потому что оркестр никуда не уйдёт: им ещё вместе отыгрывать финал — как никуда не уйдёт и Игорь. Игорь, уже несколько раз пытавшийся загнать Юру в собственную любовную ловушку. И как он отреагирует… трудно даже представить.       В основном зале почти никого нет: всё оборудование уже стоит на местах, и только особо ответственные студентки негромко распеваются на хоровых мостках. Юра кивает им, улыбаясь на испуганно-восхищённые приветствия в ответ, и подходит к электрооргану. В отличие от всех других инструментов этот — раритетный, сменивший множество хозяев, с белоснежными зубами заменённых клавиш. Мужчина с характером, не то что домашний мальчик-синтезатор, готовый петь на миллионы голосов: фортепиано, орган, клавесин и даже настоящий электронный хор… Юра гладит господина Ямаху (настоящего, не поддельного!) по крышкам, здороваясь, снимает пиджак и садится за инструмент.       Наушники лежат тут же, уже подключенные, студентки заинтересованно поглядывают в его сторону, и Юра включает электроорган, завороженно наблюдая, как вспыхивают лампочки, запускающие системы. Всего несколько секунд спустя господин Ямаха уже готов к работе и послушно поёт, проникая прямо в душу, нотами «Увертюры», глубоким басом разливаясь в сознании.       Музыка окутывает своим мягким коконом, втягивает в историю, превращает из нежного фортепианного голоска в густой органный стон; из танцовщицы кордебалета в приму, любовницу Призрака Оперы — в саму суть Музыки ночи, чарующей невинные души, чтобы преподнести их мелодиям тьмы.       Вот теперь Юра готов. Готов обуздать Ангела музыки.

***

      Зал наполняется людьми медленно. Вплывают старушки под руку со старичками; чинно заходит городская интеллигенция, то ли уставшая от болтовни в вестибюле, то ли наоборот, сбежавшая от неловкого одиночества; вваливается школьный класс во главе с классной руководительницей. Всё, как всегда.       Наконец дают первый звонок, и людей резко становится ещё больше.       ИОН-С безучастно наблюдает за ними, стоя около самых кулис. Он подключён к внутреннему каналу связи и слышит, как ворчливо переговариваются работники: негромко матерящийся звуковик Прокофьев, кроющий всех на свете за то, что уборщицы снова трогали его пульт, две сестры-светотехника, одна в рубке, вторая в «поле», в последний раз сверяют подключения кабелей, администраторы координируют охрану и гардеробщиц…       В общей какофонии голосов нет лишь одного: дирижёра. И это почему-то невероятно удручает.       ИОН-С осматривает зал, когда дают второй звонок и гул голосов внешних начинает перекрывать внутренние. Наконец по выделенной линии проходит краткое «Зайди в мой кабинет. Живо», и это короткое сообщение на мгновение замыкает цепи насоса искусственной крови, словно бы сбивая пластиковое сердце с выверенного ритма. Но кому есть дело, когда именно такие ошибки превращают его существование в настоящую жизнь?       «До позитронной проститутки нет дела никому, кроме её хозяина, дитя моё, — воркует материнская система. — Так поспеши к нему, пока ты всё ещё хоть кому-то нужен».       В пустом коридоре ИОН-С позволяет себе перейти на бег, и каждый шаг отдаётся тянущей болью под грудной пластиной. Болью, которая успокаивается, стоит лишь увидеть чужое недовольное лицо.       — Явился наконец-то, — Игорь оправляет рубашку и разглаживает складочки на фраке. Перед ним на столе лежит лента галстука, и робот понимает просьбу без слов.       Его юркие пальцы всегда могли завязывать узлы куда быстрее и элегантнее, даже если это всего лишь галстук.       — Ты будешь сопровождать меня до самого зала, я прав? — Игорь наблюдает, как играет свет на кончике длинной серёжки, и медленно поднимается взглядом до уха, а после и глаз кукольного мальчика. Трудно не заметить возбуждённый огонь, горящий в них, но ещё труднее — не приписать его собственному воображению.       — Конечно, Игорь. Как и всегда, — ИОН-С делает шаг назад, любуясь собственной работой. Горячий материнский шёпот о том, что ему нужно рухнуть на колени и своими губами доказать собственное же восхищение, он почти игнорирует.       «Никакого секса во время работы, железка. Только если я сам этого не попрошу» — крутится в логах системы давным-давно брошенная фраза, ставшая для него прописной истиной.       — Тогда поспеши. Шоу уже давно пора начинаться.

***

      Начало концерта проходит спокойно, и это нервирует Юру ещё больше, чем если бы Игорь с первого же мгновения начал кидать в его сторону сальные взгляды. Публика в восторге от увертюры, студенты неплохо исполняют собственные партии, и даже долгая приветственная речь от директора музучилища не кажется ему очень уж скучной.       Юра лениво следит за оркестром, вслушиваясь, как нежное море скрипок рассекает бриз арфы, как духовые подхватывают эти звуки, разбивая их о камни ярких фраз. Хор, студенческий и неопытный ещё, теряется в этом упорядоченном шторме, но даже это не портит общей картины. Юра едва заметно, одними губами шепчет слова и чуть не пропускает момент, когда ему нужно уходить. Части «Примадонны» и «Маскарада» и так достаточно коротки, чтобы сокращать их ещё больше.       За кулисами нет никого, кроме, почему-то, Йонаса — нет, ИОН-С, он же не девиант, как его домашняя курочка-наседка, чтобы получить собственное имя — и под его взглядом Юра быстрым шагом уносится в гримёрную: у него есть чуть больше десяти минут, а без Володи, привычно помогающего с переодеванием в костюмы, это совсем немного.

***

      Стоит признать, хотя бы где-то внутри, что успевает он едва-едва и даже почти бежит, чтобы успеть вернуться на сцену. Зрительные блоки ИОН-С обманчиво-насмешливо поблёскивают в полутьме, и будь у Юры хотя бы на минуту больше времени, он бы показал ему язык. Немногим было позволено так открыто ехидничать над ним, и конкретно этот робот в список не входил. Но также конкретно этому роботу на мнение окружающих было абсолютно плевать.       Юра успевает проскользнуть на своё место всего за несколько секунд до начала собственной партии, и хлёсткий взгляд Игоря, словно кнут, обжигающий остатки совести внутри и обещающий все кары небесные, становится его наградой.       За клавиатурой инструмента Юра становится сам себе повелителем, и ни один дирижёр ему не указ.       Органная партия начинается, и притихший было зал взрывается овациями. Приглашённые голоса — тоже кто-то из бывших студентов, сумевших добиться успехов — превращают музыку в слова, приковывая к себе публику, и мелодия переливается, отражаясь от стен концертного зала, словно от сводов пещер.       Только стоит Юре поднять глаза, на мгновение окинув оркестр взглядом, как он чуть не сбивается с ритма: Игорь смотрит только на него. Словно и нет никого больше вокруг: ни солидных струнных, ни бойких духовых, ни зрителей, ни-ко-го. Только они вдвоём и колдовство Ангела музыки.       Белый, как снег, фрак пианиста и чёрный — дирижёра, скрывшего половину лица под маской. Истинные Кристина и Призрак на этом балу, а не те, поддельные, что выводят сейчас знаменитую арию. Электричество потрескивает в воздухе, и малейшее движение может превратить искры в пламя.       И Юра знает — это движение его. Его «Точка невозврата».       Наконец его сольную партию объявляют, он кланяется, потом обменивается короткими кивками с певцами о готовности и кладёт пальцы на клавиатуру. Короткий вдох, чтобы собраться с разбегающимися мыслями, и Юра решает: будь, что будет. Он уже достаточно увяз во всём этом, чтобы вот так отказываться.       Сгорел сарай, гори и хата, думает он.       Первые ноты низкие, словно горячий любовный шёпот, мелодия набирает обороты медленно, словно очаровывая дурманом, заставляя прочувствовать каждое слово, каждое движение оголённых душ.       И даже смотреть не нужно, чтобы понять, Игорь пожирает его взглядом с первых же мгновений. К горлу подступает ком, но Юра давит его в себе. Сейчас он здесь плетёт кружево из восхищения и порочной привлекательности. Сейчас он здесь — искуситель. Сейчас…       «В своих мыслях ты уже уступила мне и прекратила сопротивляться», — сливается голос певца с его собственными мыслями, и странное томление завладевает телом.       …глупец, попавшийся в собственную же ловушку. Музыка всегда действовала на тебя слишком сильно. Юра чувствует себя Кристиной, отдавшейся Ангелу музыки. Божественное грехопадение.       В себя он приходит только несколько мгновений спустя, когда зал, замеревший от оглушающих эмоций, гремит аплодисментами. Ведущий снова называет его имя, и Юра встаёт, всё ещё оглушённый собственным музыкальным заклятием, выходит на середину сцены, чтобы поклониться, и даже принимает из чьих-то рук большой букет тёмно-красных роз.       И именно в этот момент, когда он, уже внутренне успокоившийся и перегоревший, собирается вернуться на своё место, чтобы вместе со всеми доиграть финальную партию, Игорь ловит его за руку. Заглядывает в глаза, словно решаясь на что-то, а потом дёргает на себя и целует, путаясь пальцами в волосах.       Зал, ещё не отошедший от прошлых эмоций, взрывается новыми. Вспышки фотокамер и гул голосов сливаются в единый поток светомузыки, и Юра замирает, прямо как перед началом проклятой арии. Всего на секунду, нет, на долю секунды, он позволяет себе поддаться Игорю. Дрогнуть губами навстречу, поймать чужой вдох и прижаться ближе. Адреналин набатом стучит в ушах. Сильные руки держат — не вырваться. И так дальше будет во всём. Сладкая жизнь — никаких проблем: никакой матери, требующей женитьбы, никаких долгов, любые концерты, любые гастроли, только будь послушным мальчиком, ластись под хозяйскую руку, да не возражай. Одно заветное «да», и он сам захлопнет свою золотую клетку.       Как жаль, что хорошим мальчиком Юра никогда не был.       Он дёргается назад, и букет тёмно-красных роз с размаху впечатывается Игорю в лицо. Сбивает маску, кровавыми лепестками осыпаясь на пол, оставляя только шум крови греметь в оглушительной тишине. Кристина не осталась с Призраком оперы. Кристина хотела жить на свободе.       Юра покидает сцену почти бегом, если до того, как несколько капель крови из распоротой Игоревой щеки успеют стечь на воротник. Теперь у него есть несколько минут, пока первый акт не закончится. Несколько минут, чтобы сбежать.       Кристина подарила свой последний поцелуй.