Iterum amare

Холодная ночь в Облачных Глубинах. Яркая, вездесущая своим светом луна висела на безоблачном темно-синем небе, отражаясь в журчащем умиротворяюще-тихо источнике. Макушки темно-желтых и багрово-красных деревьев-такой уж оттенок подарили им сумерки этой ночью- едва ли качались из стороны в сторону с характерным шелестом, похожим на чей-то шепот: ветра почти не было. Но после вечернего дождя, который стучал по крыше бамбуковой хижины около двух часов, лужи на древних каменных тропах Гу Су, знатно поросших, начали покрываться тонкой льдистой пленочкой: температура стремительно падала. Аккуратно выточенная, она являлась собою произведение высокого искусства, столь же хрупкое, как императорский фарфор. Для жителей этих мест таковая перемена не была чем-то из ряда вон выходящим: близился конец осени, знаменуемый обильным листопадом каждое ветренное утро. И потому природа, убаюканная периодически поднимающимся белым туманом на вершинах гор, что окружали этот удивительно спокойный уголок, готовилась к своему долгому, морозному сну. Цзян Чен был родом из мест куда южнее Облачных Глубин. Его родные края славились обилием тепла и света, исходящего от Солнца почти круглый год, и бесконечными озёрами, реками- невероятно приятными по своей температуре, надо сказать. Водопады, если они и встречались на территории Юнмэна, представляли собою маленькие ручейки, бегущие с камня на камень на разной высоте. Они блестели в свете палящего солнца, игрались с лучами его, переливаясь. Приятно веющие южные ветра хранили это место, благословенное Небесами, время от времени посылая на светлое небо Пристани Лотоса тяжелые грозовые тучи, которые сыпали проливными дождями- теплыми и до боли родными, такими, какими были и десять, и двадцать лет назад. Тенистые леса с богатой флорой открывали для юных адептов просторы для охоты на зверей, скрывая их от безоблачной погоды. Ему было не плохо здесь, нет. Просто Цзян Чен каждой фиброй души чувствовал пробирающий холод высокогорного Гу Су, и ему было некуда себя деть. Все одеяла, в которые он безнадежно пытался завернуться так, чтобы было как можно теплее, не грели его окоченевшие добела пальцы рук и ног. Просить четвертую по счету ткань сочли бы наглостью, однако если бы Цзян Чен мог пересилить свою безмерную гордость, он бы не побоялся осуждающих взглядов в свою сторону. Мужчина крупно дрожал всем телом, свернувшись невольно в позу эмбриона, попутно пытаясь под одеялом согреть хотя бы дыханием свои несчастные руки. Хорошая идея- согреть себя духовной энергией, но какой самоубийца, скажите мне, будет поддерживать повышенную температуру тела всю ночь без продыху? Была ещё одна мысль: попросить одеяла непосредственно у Главы клана, чтобы все свершилось без посредников в лице младших адептов, но Цзян Чен сразу выкинул эту мысль подальше: кто же пойдет в такую темень стучаться, извините, к Главе Лань, да еще и в таком неофициальном виде- трёх одеялах и с подушкой? Вообще говоря, Цзян Чен приехал в Гу Су, оторвав себя от горячо любимой Пристани Лотоса, по очередному личному приглашению Лань Сиченя- только вот кто же мог знать, что ради обсуждения "очень важных дел, касающихся территориального деления орденов" понадобится выстрадать, в прямом значении этого слова, холодную и до ужаса долгую ночь. Прежде Главе Цзян не приходилось бывать в Облачных Глубинах непосредственно в это время года- и он злился сам на себя, что не предусмотрел дополнительного слоя одежды или чего-то подобного. Цзян Чен даже не матерился про себя на счет этой ситуации с температурными качелями в своём обыденном репертуаре. Ну, по крайней мере, пытался. В последнее время Глава Лань стал все чаще приглашать его в Гу Су (что стало поводом для идиотских двусмысленных намеков со стороны Вэй У Сяня), и мужчина был даже не против этого: в конце-концов, с неугомонным Цзинь Лином, у которого, по скромному мнению его многострадального дяди, торчало шило в одном месте, выпить чашку превосходного горного чая за ленивым обсуждением каких-то там "левых дел" и просто за душевными разговорами являло собою хорошую перспективу отдохнуть в приятной компании. Они с Лань Сиченем условились не церемониться при таких встречах- что греха таить, они вели себя, как старые друзья. Всегда начиная с отвественного обсуждения дел, двое Глав кланов постепенно переходили к шуткам, воспоминаниям о былом, и официальные документы торжественно отправлялись на край стола. С тех самых пор, как Цзинь Гуан Яо был убит, Глава Лань почти погас, уверовав в суровость и жестокость мира, и проводил дни за игрой на Ле Бин. Грустные, совсем не характеризующие обычно веселого и открытого Лань Сиченя, мелодии наполняли окрестности его хижины чем-то наподобие похоронной атмосферы, царапая душу. Великая скорбь разливалась по воздуху- и небо, и горы, молчавшие тысячи и тысячи лет, начинали плакать мелким, ледяным дождем. Он заставал его таким-потерянным и одиноким- и вёл под крышу, наливал чай, доставал чистую одежду, потому как прежняя уже успела безнадежно испачкаться в грязи, что намешал набежавший дождь, и долго разговаривал с ним, получая неискренние односторонние ответы. Цзян Чену сначала казалось, что Лань Сичень банально прибедняется, чтобы привлечь к себе внимание, но, взглянув в лишённые прежней живости глубокие карие глаза, дал себе за это мысленную пощечину. Он хорошо понимал этого человека: такое же состояние преследовало его с момента смерти любимой шицзе, Цзян Яньли, а посему хотел хотя бы немного помочь. Затем Лань Сичень стал приглашать его в Гу Су сам, и Цзян Чен охотно срывался и приезжал, чтобы просто увидеться, поговорить. Услышать его. Но сегодня он явно попал в ситуацию, называемую в народе словом на букву "п". Четкое осознание собственной беспомощности бесило до боли в груди. И Цзян Чен уже было решил все-таки пойти в поздний час к Лань Сиченю- попросить его одолжить парочку одеял, но тут мужчину опередили: сдержанный стук в дверь пролетел по комнате. Глава клана Цзян поднялся на локтях и, не желая заставлять ночного гостя ждать, спешно подошёл к двери. Он приоткрыл её на щелку и увидел озаренное луной лицо того, кого меньше всего ожидал лицезреть. Лань Сичень стоял перед ним с распущенными, но аккуратно причесанными волосами, и почему-то теребил в руках краешек ханьфу. Цзян Чен обратил внимание на то, что Глава Лань держит что-то большое в руках. -Прошу простить меня за столь поздний визит, Глава клана Цзян,- официально братился мужчина нежным спокойным голосом, - Мне неловко об этом просить Вас... Пока собеседник сделал паузу, Цзян Чен открыл дверь полностью, представая перед Лань Сиченем в своём смехотворном виде. Ледяной и сырой после дождя воздух потоком хлынул на несчастного южного человека, и мужчина инстинктивно сжался, укутываясь в самое верхнее одеяло на себе. -Вы меня извините, конечно,- едва ли не стуча зубами проговорил Глава Цзян,- Но не могли бы мы сменить место разговора на более т-тёплое? -Ох,- произнёс Лань Сичень, словно его что-то озарило,- Разумеется. -Проходите,- буркнул Цзян Чен. Стоило Главе Лань переступить порог хижины, как продрогший мужчина захлопнул дверь и ринулся в ещё не успевшую остыть постель. -Я прошу искренне меня извинить за такое поведение,- начал он, - Мне стало слегка... Холодно. Я просто не выношу такого климата. -По правде говоря, - спокойным голосом отозвался Лань Сичень,- Я пришёл к Вам с такими же мыслями. -Неужели? -Вы не поверите, однако да,- мужчина легко улыбнулся,- Я подумал, что Вы замерзнете у нас здесь, и поэтому решил принести Вам ещё два одеяла. Почему-то мне показалось, что таковое количество будет достаточным. Лань Сичень в соответствии со своими словами подошел к краю кровати и, развязав веревку, стягивающую многочисленные слои белой ткани, протянул одеяла удивленному Цзян Чену: -Вот, прошу. -Как же Вы вовремя, все-таки. Благодарю. От всей души, если честно, - мужчина тут же накинул их на себя и блаженно, даже без тени раздражения, койя сопровождала его почти всегда, улыбнулся, прикрыв глаза. В мыслях Цзян Чена мелькало удивление: он поразился тому, насколько проницательным и внимательным может быть человек: наверняка Лань Сичень заметил его поведение сегодня вечером во время ужина (мужчина то и дело тер ладони друг об друга), и, скорее всего, дела клана попусту не позволили тогда же отдать эти одеяла адресату. -О, Небеса,- выдохнул через некторое время Цзян Чен, немного согревшись и не открывая глаз,- Спасибо тебе огромное. Я не знаю, что бы со мной сталось, если бы не твои одеяла. И тут Глава Цзян понял, что сморозил. Осознав свою ошибку, он поспешил её исправить, а глаза его в это время распахнулись: -Прошу меня простить, Глава Лань, я- -Все хорошо,- мягко перебил Лань Сичень вопреки этикету, - Мы с тобой так давно знаем друг друга. Так почему бы не обращаться на "ты" или по имени? -И то верно,- согласился собеседник. Они так и прибывали в молчании, наверное, с минуту, пока Цзян Чен не опомнился: -Тебе не холодно там стоять? Присядь ко мне,- мужчина постучал по месту на кровати рядом с ним. -О, нет, я вынужден отказаться. Это было бы верхом неуважения к тебе. Я, пожалуй, присяду за стол, если ты не возражаешь. Цзян Чен мотнул головой, а затем, немного сжавшись в одеялах и как бы проверив, не упадут ли они, подошёл к столу по холодному полу и опустился рядом с Лань Сиченем. -Тебе все еще холодно? , - обеспокоился Глава Лань, немного склониы голову на плечо, - Могу я оказать какую-нибудь помощь? -Ты можешь помолчать, - неожиданно огрызнулся Цзян Чен, - А еще... -М? Что такое? -А еще, если можно, я хотел бы попросить у тебя чаю, - немного смутился мужчина от собственной просьбы. Голос его зазвучал необычайно низко и с хрипотцой, отчего он кашлянул в конце фразы, дабы прочистить горло. Лань Сичень едва заметно кивнул каким-то неземным образом извлёк из-под стола сервиз на светло-голубом подносе, а затем, опять как по волшебству, из фаянсового чайничка начал струится пар, вырисовывая в воздухе замысловатые завитки. Не очень большой по своим размерам домик через доли секунды наполнился легким приятным ароматом высокогорного зелёного чая. -Он... Уже горячий? Как так?,- изумился Цзян Чен, невольно придвинувшись чуть ближе к источнику запаха. -Я подогрел его своей духовной энергией. Знаешь,- произнес мелодично Лань Сичень, разливая напиток и как бы опережая последующие вопросы, -Почти везде в Облачных Глубинах мы храним подобные сервизы. -Нужно было догадаться, - шепотом сказал мужчина в одеялах сам себе, повернув голову в сложном движении к правому плечу. -Прошу, - Глава Лань подал чашку собеседнику двумя руками и улыбнулся так ласково, лучезарно, прикрыв карие глаза дорожкой темных ресниц. -Благодарю. Цзян Чен держал в руках маленькую чашечку, и, грея ладони, вдруг подумал: "Как так получилось, что внезапно именно в этом доме оказался сервиз, готовый к подаче? Почему так удачно расположился- под столом? И почему в нём был чай? А если это и традиция, то какого, извините меня, лешего, на нём стоят именно две чашки? Почему не три? Не пять? " Лицо главы Цзян во время таковых раздумий делалось необычайно серьёзным. Даже если мужчина не злился ни на кого из своего ближайшего окружения, то все равно выглядел пугающе: сдвинутые по привычке брови на переносице, образующие заметную складочку, поджатые бледные губы и холодный суровый взгляд- все это создавало картину, сильно схожую с Вашим, уважаемый читатель, выражением лица, когда Вы, скажем, вдруг узнаете, что лотерейный билет, купленный Вами намедни, отличается от выигрышного одной-единственной несчастной цифрой. -Что-то случилось, Ваньинь?,- обеспокоенно осведомился человек в белом,- Все хорошо? -Лань Хуань, - обратился названный на манер собеседника,- Тебя дядя не учил, что врать- нехорошо? -Что?, - глаза Лань Сиченя, обычно полуприкрытые, открылись полностью. -Подумалось, что в принципе не может быть так, как ты говоришь, - Цзян Чен отпил чаю, опуская веки, - Смотри: ты сказал, что по всем домам Облачных Глубин расставлены такие сервизы. Во-первых: почему чай заранее приготовлен? На моей памяти не было ни единого такого случая. Даже Вэй У Сянь, будь он трижды не ладен, во время прошлого моего визита бегал за чаем к младшим адептам. Во-вторых: почему в сервизе только две пиалы? Даже на официальных встречах со мной и Главой Не ты, Лань Хуань, изволишь готовить запасные чашки. Все это очень странно выглядит,- мужчина откашлялся, - Как будто ты спешил, не учтя всего этого, но специально приготовил сервиз. Получается, что ты планировал прийти ко мне сегодня ночью, не так ли, Глава Лань? Растерянный Лань Сичень смотрел на Цзян Чена в упор с тенью слабой улыбки на лице. Его собеседник говорил без раздражения, без злобы, а с каким-то умиротворением, так размеренно и тихо- и это вселяло в заклинателя надежду. -Ваньинь, какой ты догадливый,- мужчина улыбнулся шире и немного помотал головой, - Мне следует признать, что это правда. -Так значит, ты мне все-таки соврал? -Боюсь, что так,- Лань Сичень опустил свою белоснежную аккуратную ладонь, доселе лежавшую на столе, на опущенную руку собеседника,- Но во имя благой цели и ложь есть истина, так ведь? -Что ты делаешь?, - насторожился Цзян Чен и бросил мимолетный взгляд на их ладони, отложив мысль вытащить свою руку, - Какая такая цель? -А-Чен,- от такого обращения ззаклинатель в светло-фиолетовом дернулся и поджал губы, слегка прищурившись, - Я... Я давно собирался тебе кое-что сказать. Это... Это важно для меня. Очень... Прошу, выслушай меня и не перебивай. Несвоевременные запинки и паузы в речи Лань Сиченя казались Цзян Чену немного непривычными: он давно знал этого человека и прекрасно понимал, что именно он есть величайший мастер по сокрытию собственных чувств ( после своего непревзойдённого младшего брата, разумеется), и в речи его эмоции никак не могут сыскать себе отражения. Такова была участь Главы крупного и стремительно развивающегося ордена заклинателей: будешь волноваться- все будут на ушах стоять , станешь паниковать- половину из подчиненных охватит экзистенциальный ужас- и Цзян Чен прекрасно его понимал. Но, видимо, именно сейчас главе Цзян суждено было ошибиться- однако значило ли это, что в сердце у его товарища хранится то, что даже он, владелец стольких психологических масок, не способен удержать? Сердце Главы Лань тем временем разогналось не на шутку: вот он, тот самый ответственный момент, который он сам же и спланировал- оставалось воплотить в жизнь свои грезы. Сохранять обманчиво- спокойный вид сейчас обратилось невозможным. Дело оставалось за малым: три самых важных в мире слова должны быть произнесены здесь и сейчас, и пусть на это его благословят Небеса, а дальше можно будет спокойно умереть с осознанием того факта, что никаких секретов от человека, сидевшего перед ним, он с собой в могилу не грозится унести. -А-Чен, ты..., - и решимость, что бежала по венам вместе с горячей кровью секунду назад, испарилась: он запнулся и едва заметно закусил побелевшую губу... Только смотря на этого избитого жизнью до полусмерти человека Лань Сичень как никто другой мог понять его боль, и потому старался выйти к деликатной, но давно цепляющей за душу и важной для него лично теме издалека, так, чтобы ненароком не ранить больное нежное сердце, тысячу раз разбитое и столь же раз собранное из мельчайших осколков: он знал, что Цзян Чен умело скрывает за фальшивой стеной безразличия и гнева бесконечное беспокойство, обиду и банальную боль. Этот человек, великий и ужасный Саньду Шеншоу, успел завоевать себе репутацию, прямо скажем, "отморозка", готового на все ради доказательства призрачной истины кому бы то ни было. Но на деле Цзян Чен являл собою доброго, открытого человека, в силу своего воспитания иногда даже чересчур прямолинейного. А это, собственно, и было теми качествами, которыми можно было характеризовать внутреннего него. Наивного, но смелого мальчика, который жил глубоко внутри израненной души, способны были разглядеть единицы- и Лань Сиченю воистину посчастливилось стать одним из этих немногих любимцев судьбы. -Ну, что же ты мямлишь? Выкладывай как есть,- произнес Глава Цзян наставническим тоном по привычке, коим предпочитал ругать, например, племянника. Его не то, что бы раздражала нерешительность- просто было необычно было видеть Лань Сиченя, окруженного атмосферой неловкости и недосказанности. В совокупности со всем вышесказанным сие неприятное ощущение в груди Цзян Чена приобретало оттенок недовольства. -Мне очень не хотелось бы тебя оскорбить,- мужчина в белом чуть двинул указательным пальцем по тыльной стороне ладони своего собеседника,- А-Чен, мне кажется, что я влюбился... -В кого?, -не подумавши выпалил названный, округлив глаза. -А-Чен, Ваньинь, Глава Цзян, я..., - Лань Сичень, казалось, путался в собственных мыслях, перебирая имена одного человека, тщетно стараясь четко и ясно выразить свои эмоции. Карие глаза его бегали с огромной скоростью, цепляясь за предметы интерьера, а щеки в свете яркой белой луны были заметно красны. -Что? Что ты хочешь сказать, Лань Хуань?, - торопил, почти выпытывал Цзян Чен, действительно до конца не понимая, какую такую сверхважную вещь хочет донести до него Глава Лань. -Я люблю тебя, Ваньинь!, - вдруг на одном выдохе выдавил из себя Лань Сичень, сразу в страхе дернувшись назад. Мужчина прикрыл рот рукой, второй ещё не отпуская ладонь любимого человека, и зажмурился, точно нашкодившее дитя, ожидавшее наказания. -Ты-что?, - переспросил опешивший Цзян Чен, сделав глаза чуть ли не навыкате. Нижнее правое веко его дрогнуло, а сам он в шоке приоткрыл рот. -Люблю тебя. И... И достаточно давно,- Лань Сичень решился переплести из пальцы и сжать ладонь Цзян Чена крепче. В ответ на такое заявление мужчина в светло-фиолетовом сначала изменился до неузнаваемости в лице, растерянно раздумывая, что сказать, но спустя секунду тонкие розовые губы изогнулись в подобии улыбки, но не доброй, а отдаленно напоминавшей сумасшедшую- обычно такая сверкала на лице заклинателя во время жаркой битвы. Зрачки его беспощадно сузились до размера зернышка чёрного перца и сверкнули ужасающим неверием. Мгновение- и глава Цзян расхохотался, подобный слетевшему с катушек рядовому злодею из штатного романа, прикрыл лицо ладонью и запрокинул голову к потолку. Распущенные волосы его дернулись в порыве и упали на плечи черным водопадом. Только картина эта не очаровывала- пугала. Образ такого Саньду Шэншоу, может быть, у обычного среднестатистического обывателя и уложился бы в голове, но не у Лань Сиченя. Мужчина вскинул голову и с полным отчаяния взгядом уставился на собеседника. -Ты- меня?,- с трудом проговорил Цзян Чен сквозь смех. -Да..., - на грани шепота отозвался Лань Хуань. -Да кто меня, мать твою, может полюбить!?,- сорвался на крик заклинатель, резко выдернув руку из замка с ладонью Главы Лань. Последний хотел было что-то возразить уже более решительно, но его опередили: -Ты знаешь, о чем вообще толкуешь, а, Лань Хуань? ,- он усмехнулся, распаляясь с каждым словом, - О, Небо, кто может полюбить такого, как я, если сам я не способен на любовь с тех самых пор, как погибли мои родители и шицзе!? И даже Вэй У Сянь, черт его побери, и тот бросил меня! Скажи, способен ли я после всего того, что случилось, кем-то дорожить или оберегать!? Все, что у меня есть- это А-Лин, но он тоже уже не ребёнок! Ему плевать на меня! Как и тебе, Вэй У Сяню и всем в этом проклятом мире! Цзян Чен резко встал, не прекращая кричать и яростно жестикулируя руками. В сумерках этой ночи порыв гнева заставил его забыть о холоде и излишней вежливости: теперь перед Лань Сиченем стоял настоящий Цзян Чен с обнаженной душой, в глазах которого собиралась едва различимая влага. Вопреки словам мужчины вид его был до ужаса несчастный- он вступил в бессмысленную полемику со своим сердцем, желая доказать себе же свою ничтожность и ненужность, и этим отталкивал людей- такова была его дилемма, таково было его проклятье.