Iterum amare

-Я ужасен! Невыносим! Так смеешь ли ты, Глава Лань, говорить со мною о любви!? Никто и никогда не полюбит меня! Это невозможно! Я- ничтожество, недостойное смерти, так можешь ли ты, я тебя спрашиваю, говорить эти тошнотворные слова!? Сердце Цзян Чена ударяло по рёбрам с такой силой, что становилось невыносимо больно просто от осознания тяжести органа, качающего кровь. Мужчина рвано дышал, и грудь его поднималась с завидной частотою, а непрошенные, злые слезы великой обиды на жизнь текли по чуть покрасневшим щекам, оставляя тонкие мокрые дорожки. Он, смаргивая их, помотал головой, а затем с каким-то отчаянием коротко заглянул в глаза Лань Сиченя, уже успевшего к этому моменту вскочить с места и нерешительно протянуть руки к несчастному заклинателю. -А-Чен... Ты плачешь?, - как бы желая удостовериться, робко спросил мужчина в белом, опуская голову. Глава Лань ощущал какую-то непонятную вину. Он поднял правую руку, побледневшую от волнения за любимого, и попытался дотронуться до лица Главы Цзян. Последний резко повернул голову и еще раз взглянул на человека, стоящего перед ним, но уже как-то по особенному, так, как смотрит несправедливо осуждённый, так, как смотрит ребёнок, лишенный родительского расположения и любви. И хотелось почему-то схватить это брошенное всеми дитя и обнимать до умопомрачения- он заслуживал этого не менее, чем остальные. Лань Сичень в метался в мыслях: отчего же возлюбленному досталась такая судьба? Почему этот прекрасный человек с чистой душою был обречен на страдания и муки, коих нельзя было пожелать даже заклятому врагу? -Уходи, - отвлёк от мыслей резкий, но тихий голос Цзян Чена, сжавшего кулаки,- Убирайся. -Ваньинь, зачем ты меня прогоняешь?,- глубоко, как будто сожалея о чем-то важном, вздохнул Лань Сичень и прикрыл глаза. Лицо его было неестественно бледно, а руки немного дрожали от урагана эмоций, бушевавшего сейчас где-то в сердце, - Тебе плохо, и я должен помо- -Я же сказал тебе!, - перебил мужчина, выпучив глаза,- Поди прочь! Глава Лань опешил и отшатнулся от Цзян Чена, до пао которого успел коснуться кончиками пальцев. Ужас, страх, который сейчас разбил обманчиво-спокойное лицо мужчины, эту его постоянную маску, отразился в карих глазах неясной тенью. -Хорошо..., - сухо сказал он, - Но, Ваньинь, если будет нужно... -Спокойной ночи, Глава Лань, - Цзян Чен повернулся к окну, загораживая яркую холодную Луну. Бесшумно ступая по каменной тропе, ведущей к дому Главы, Лань Сичень каким-то потерянным пустым взглядом бегал по заросшей плитке, пытаясь считать каждый прямоугольник для отвлечения от собственных мыслей. Он шёл медленно, едва-едва передвигая вдруг ставшие свинцовыми ноги. Смута, зародившаяся в сердце, сейчас бесконтрольно буйствовала по всему организму непонятно откуда взявшейся пульсирующей болью, гневалась на того, в ком была рождена, и давила на виски неприятной пульсацией. Непонимание, отчаяние, чувство вины и непомерного горя смешивались на холсте души Лань Сиченя темными красками, все больше пожирая светлые мысли и нещадно убивая еще живую надежду, сокрывшуюся в глубине человеческого органа чувств, стучавшего с неимоверной скоростью. В непроглядной тьме где-то еще теплилась эта самая надежда; она кричала, желая достучаться до него, глупого и наивного человека, она говорила ему жить, она плакала ноющей болью справа от центра груди и она, погибая в этой предсмертной агонии от отчаяния и боли, завещала продолжать верить... Но он почему-то не мог. Сил плакать, крича в голос, не нашлось, а взывать к равнодушным богам, восседавшим на золотых тронах, вскинув руки в жесте немого вопроса "за что? " было равносильно ношению воды в решете. Но почему-то было одно могучее, но доселе неопознанное желание: если он, Глава Лань, встретит когда-нибудь этих пресловутых богов, то в первую очередь в лицо проклянет их за то, что они посмели сотворить с Цзян Ченом. И пусть его самого терзают сотню лет самые мерзкие и падшие твари- главное, он защитит его так, как сумеет. С этой мыслью Лань Сичень не заметил, как дошёл до гладкого, точно зеркало, озера, отражающего безоблачное ясное небо с прекрасными, как первый лотос, звездами. Мужчина поднял голову: как хорошо, наверное, вот так вот светить на "потолке мира" целыми днями, ни о чем не думая всерьез, и в один прекрасный момент упасть сюда, на грешную землю, сгорая в пламени и прощаясь с бесполезной своей, никчемной жизнью. Стоя на берегу, он все яснее осознавал, что Саньду Шэншоу ни за что на свете не полюбил бы мужчину- такой уж у него принцип в жизни. Стать обрезанным рукавом: да было бы, ради кого! Кто он вообще для Цзян Чена? Друг? Знакомый? "С чего вообще, - вопрошал Лань Сичень то ли у самого себя, то ли у гор, сокрытых в ночной мгле,- Я решил, что он ответит мне такими же чувствами?" Только вот за раздумьями о несчастной любви и ностальгией о былом- об их встречах, совместных чаепитиях и прогулках вдоль холодных источников- он забылся, присев на ближайший камень и глядя сквозь воду маленького озерца. -Лань Хуань! ,- чей-то громкий голос с явной отдышкой донесся со спины, - Обернись, Лань Хуань! Человек в белом послушно повернул голову и вдруг заметил приближающуюся фигуру в светло-фиолетовом. Лань Сичень поднялся с камня и шагнул навстречу, но тут же ступил назад, подумав, что явно лишним сейчас будет что-то говорить или делать. Наверняка он пришёл, чтобы высказать ему остатки своих мыслей о нем- а зачем же еще? Бедный, несчастливый Глава Цзян. Пряди почти чёрных волос Цзян Чена, выбившиеся из заплетенной на ночь непрочной косички, скакали туда-сюда, мелькая перед лицом. Он преодолел расстояние между ними за считанные секунды, и, не останавливаясь в своём беге, резко обвил шею Лань Сиченя, прижимаясь к последнему всем телом. Парализованный удивлением, но на подсознательном уровне почему-то просветлевший, Глава Лань инстинктивно обнял мужчину за талию, выронив сорванный по дороге к озеру жёлто-зелёный листочек, который во время своих раздумий изволил вертеть в руках. Видимо, Цзян Чен не рассчитал импульс, с которым бросился в объятия, и хватило буквально секундного промедления, чтобы, схватившись друг за друга, они с характерным всплеском рухнули в ледяную воду. На удивление это маленькое озеро оказалось довольно глубоким: мужчины, окунувшись в него, ушли вниз почти по грудь, и, не ожидав такого, еще крепче сжали друг друга в объятиях. Лань Сичень как-то рефлекторно поднял человека рядом чуть выше собственного уровня погружения, уткнувшись в изгиб чужой шеи мокрым носом. Он все еще не понимал ситуацию, казавшуюся ему столь необычной, сколь и радующей...( Если Вы премного осведомлены об устройстве мира, дорогой Читатель, Вы можете знать, что, например, кошки в большинстве своем любят колбасу. Чтобы лучше понять чувство моего героя, осмелюсь попросить Вас вообразить, что кошка внезапно станет есть зерно подобно курице). От роем кружащих в голове мыслей спас низкий голос Цзян Чена, звучавший около уха Лань Сиченя: -Прости. Глава Лань ни за что бы не поверил, что вот так вот просто может получить мольбу о прощении не от абы кого, а от Саньду Шеншоу. Он вскинул голову и внимательно вгляделся в серые бездонные глаза, смотрящие уже не с горечью прошлого, но с сожалением и тоской. Брови грозного Главы Цзян были расслабленно разведены, а мокрые волосы, сделавшиеся за счёт этого еще темнее, чем раньше, беспорядочно рассыпались по плечам и заставили Лань Сиченя невольно подумать, что его собеседник выглядит чересчур по-домашнему. -Лань Хуань, повтори то, что ты сказал в доме, - внезапно потребовал Цзян Чен, отводя глаза в сторону. -Что? Что именно?, - впал в ступор Лань Сичень. -Самое главное! Что? Что ты сказал тогда!?, - рывком Глава Цзян приблизился к его лицу. С секунд десять мужчина раздумывал, что от него хочет этот загадочный, но до боли любимый человек, а затем, как будто озарённый, смущенно произнёс: -Я... Я люблю тебя. -Я тоже тебя люблю, Лань Хуань. Шесть слов, три из которых решили всю дальнейшую судьбу мужчины в один миг, звучали из уст его так легко и так нежно. Сначала он с легким недоверием посмотрел на Цзян Чена, как бы сомневаясь в реальности происходящего, а затем медленно, явно членораздельно произнес: -Ты... Ты не врешь? -Не веришь?, - густые брови Главы Цзян сошлись на переносице. Его лицо приобрело обыкновенное выражение: раздражение, приправленное гневом праведным, с соусом из презрения к окружающим. Но была в этом выражении черта, резонирующая со всем вышеперечисленным и выдающая мужчину с головой- наигранность. Неумелым актерством Цзян Чен пытался скрыть истинные намерения и желания- это Лань Сичень заметил. Так что же, получается, заклинатель сделал ему эдакое одолжение, ответив "любезностью на любезность"? И признание в любви, и эта беготня за ним до озера, и теперешние объятия- это что, все из жалости? Самым удивительным было то, что Лань Сичень, читая своего собеседника как открытую книгу, имел два пути: решить, что за сокрытым за маской злобы Цзян Чен прячет любовь, или что в нëм говорит жалость, сострадание к "просто другу". Охотнее, разумеется, наш герой верил в последнее. Так Глава Лань накручивал себя, опуская взгляд в воду. Глаза его ловили еле заметное отражение собственной натуры, такой растерянной и кажущейся одинокой. Он невольно пожалел Цзян Чена, стоящего сейчас вместе с ним в ледяных водах озерца, как вдруг последний, утомившийся ожиданием, воскликнул: -Ну что?! Что ты стоишь? Поцелуй меня! Лань Сичень в который раз вскинул голову: -Но... Но я думаю... -Слишком много думаешь, Лань Хуань, слишком много! Цзян Чен дёрнул его за ворот белоснежного ханьфу и слегка болезненно стукнул своими губами о его. Он зажмурился, чмокнул в верхнюю губу, слегка надавливая, а затем резко дернулся назад, как будто его толкнули. Мужчина закрыл рот мокрой рукой, отвернулся, и на грани шепота произнёс: -Вроде бы так это делается... Лань Сичень в этот момент тщетно пытался сориентироваться в мыслях и локализоваться в пространстве, потому как быстрые и спонтанные действия Цзян Чена не вписывались в придуманную им пять минут назад интерпретацию событий- слишком все было просто. Вот так признался- и ответили? Нет, так не бывает. Но с другой стороны: он же его поцеловал... Поцеловал! Да еще и пытался сделать это достойно. Не значит ли это, что вся его концепция неверна? И тут Глава Лань воистину прозрел: "Мне следует поцеловать его в ответ" Заклинатель осторожно поднял из воды мокрую руку и повернул к себе слегка покрасневшее в районе щек лицо любимого. Когда-то давно он также поступал с А-Яо- последний часто грустил и изливал старшему свои переживания на счет Не Минцзюэ и отца- и ему, Главе Лань, было не понять человека, лишенного счастья задолго до осознанной взрослой жизни. Но теперь его не стало, и осознание этого било по сердцу Лань Сиченя долгие мучительные три года. А сейчас перед ним находился человек, который своими визитами и легкими отвлеченными разговорами почти насильно вытащил его из омута бесцельной апатии, вывел за руку, как потерявшееся в лесу дитя- в него грех было не влюбиться. Лань Сичень провёл большим пальцем по скуле Цзян Чена и, подавшись вперед, коснулся лепестками губ. Мужчина рядом, на удивление, чуть смутившись сперва, глянул с азартом, и, опустив веки, неуклюже взялся отвечать на поцелуй. Он прижался к заклинателю в белом всем телом и плотнее ухватился за шею мужчины. Это был не страстный, а нежный танец двух душ- влажные, но холодные губы мужчины в фиолетовом скользили из стороны в сторону по наоборот разгоряченным лепесткам Лань Сиченя, периодически позволяя языку пробегать по кромке зубов. Последний же, посасывая то верхнюю, то нижнюю губу возлюбленного, неспешно и с упоением водил руками по его талии. Отстранившись первым, Цзян Чен вдруг ткнул его пальцем в грудь: -И не обвиняй меня в том, что я не умею целоваться! Чертов Вэй У Сянь, будь он проклят, не дал мне никаких четких инструкций! Я велю А-Лину спустить на этого проходимца Фею! Судя по всему, он хотел еще что-то выкрикнуть в своё оправдание, но собеседник поймал его на слове: -А-Чен, ты спрашивал Господина Вэя... О поцелуях? -Нет!, - тут же отрезал мужчина нервно,- Он мне сам рассказал! Все, закрыли тему, - заклинатель замахал перед собой рукой, мотнув головой в порыве смущения. -А-Чен,- взгляд Лань Сиченя стал неимоверно мягким и нежным,- Не говори ничего, я прошу тебя. Глава Лань снова прильнул к желанным губам, утопая в собственном только что обретенном счастье...