resplendence

Serafina Steer — Night Before Mutiny

Академическая валидация бессменно казалась чем-то жизненно необходимым. В то же время горьким образом недостижимым, навеки далёким и заоблачным, небесным чудом, посланным кем-то из вне, будто дорогое чудо-лекарство для больной дитя-сироты. Что-то, что надлежит приобрести, иметь, но вот по горе-обстоятельствам, превращалось лишь в пустую хотелку, которой не суждено было свершиться в её судьбе. Самовнушение и пацифистская натура плотно сработались в преобразовании этой естественной человеческой нужды в похвале и отличии в науках в отрицаемое и порой даже порицаемое барахло, что именовалось «ненужным» и «необязательным», но поистине считала ли она так? Конечно нет... Зрелище и так жалкое, добавлять стыда и бессмысленного забвения вовсе не хотелось бы, а оно и незачем. Такая уверенность в самоличной траектории, перекосившей путь успеха в учёбе и рабочих навыках, порождалась не искренними побуждениями и фривольностью творческого разума, чем кичилась девушка, все эти бунтарские выходки и сформировавшийся лишь в старших классах губительный пофигизм образовались по причине откровенных провалов, теми же плохими оценками и отсутствием какого-либо желания инвестировать время, нервы и желание в дальнейшее обучение. «Чем это провоцировалось?» – пожалуй, самый честный и важный вопрос в этой плачевной ситуации, но был ли у неё или у кого-либо из её окружения точный ответ? Вот это уже по-труднее. У психолога девушки он непременно был, как и на всё, что шло «не так» в жизни Брэдфорд: «хроническая усталость», «простая характерная лень», «побочные эффекты антидепрессантов и прочих препаратов» и просто «психологические травмы, связанные с потерею близкого человека», «апатия к жизни» — всё вновь привязывалось к бесконечному водовороту ментальных сбоев в ней. Лоррейн не могла слепо отрицать эту взаимосвязь или твердить о заблуждении Дэниз: как бы её не отвращало поведение женщины, она всё же являлась профессионалом с опытом, в смешное количество раз больше уж знала, о чём твердила. Однако все трудности с личным становлением, определением жизненных целей, чёткой расстановкой приоритетов сложились задолго до трагедии с сестрой. Возможно, быть успешной, счастливой и царить в гармонии с собой и окружающим миром просто не было заложено в ней, подобный код отсутствовал в ДНК. Она не фаталист, вовсе нет, веровала, что люди сами вершат свою судьбу (каким бы тяжким это суждение не давалось, ведь при этом не могла бежать от собственной вины в несчастьях), но прочитанная где-то цитата про точное предназначение каждого буйным образом успокаивала и равномерно обезнадёживала: Лоррейн нужно было просто смириться — всё, о чём она мечтает, быть может, и не её мечты вовсе, а навязанные обществом стандартные представления о счастье и благополучии, к которым она никогда не сможет прийти, поскольку попросту не суждено, да и в конечном итоге, и не нужно ей это. Полная пассивность в происходящем и грядущем карьерном будущем способствовали несогласованному с ней родительскому решению готовить дочь к поступлению на юридический факультет, подобно звёздному в своём деле отце, однако то отсутствие интереса и желания чего-либо распространилось и на подготовку, которая оказалась выброшенной кучей зелёненьких бумажек. За подобное транжирство и болезненное разочарование родителей ей ещё долго приходилось закрывать уши в ответе на крик и недовольства, однако, произошедшее в жизни «то самое», о чём семья Брэдфордов до сих пор даже говорить не могла, помогло спокойно пуститься на самотёк и пойти в разнобой с их представлениями жизни собственной дочери, выбравшей противоположный «стабильному» направлению художественный факультет. Мистер и Миссис Брэдфорд были настолько сломлены горем, что тревога по поводу тусклой и бесперспективной жизни живой дочери гасла по сравнению с внезапной потерей жизни их младшей. Это происшествие жестоким образом облегчило выбор дальнейшего плана для Лоррейн: всё пустилось на привычный ей режим «автопилота», возможность создавать искусство снова открылась перед ней на контрасте с закрывшимися дверями, когда-то ведущими к семейному счастью. — Лори, это пипец как красиво, — любопытная обладательница светленькой макушки приняла неудобное для своего туловища положение, вытянув шею, дабы лицезреть творение подруги. Лоррейн и не задумывалась особо над серебристо-тёмными линиями, которые в лёгком хаосе переплетались на толстой писчей бумаге её тетради, первым рефлексом было среагировать на необычную кличку, которую из уст подруги слышала крайне редко, нежели признать нежданный комплимент. — Лори? — в непонимании сморщила вытянутое лицо, обернувшись в сторону Эриксон. — Вив, серьёзно? — Уу, это же этюд по воображению, — смело проигнорировав незначительный упрёк тёмноволосой, подвинулась ещё ближе, огромными светящимися глазами рассматривая эскиз. — Мне очень и даже очень нравится, — внимательно всматриваясь, она будто сканер анализировала каждую деталь наброска. Блондинка всегда была крепким плечом для любых сетований и поддержки в кризисный пик «творческой засухи», однако подобный искренний и откровенным способом пламенный интерес к работам Брэдфорд не пробуждался часто и по жалостливым пустякам, значит, действительно зацепило, а эта реализация немного поразила Лоррейн, но та не стала заострять на подобном внимания, лишь спокойно промолвив: — Думаю, да. Вообще не было в планах вырисовывать чей-то полноценный портрет, лишь хотела отрепетировать точность профиля на контрасте с анфасом, но в итоге получилось... это, — вздорно указала ладонью на рисунок, не дотрагиваясь до его, круговыми движениями пантомимно проведя по его габаритам, тем самым намекала на отсутствие чёткого порядка и идеи, — просто какая-то сумбурная фигня. — Мне твои сумбурные фиговины всегда нравятся, ты же знаешь, — тепло ответила Вивьен, ни капельки не лукавя, ведь и вправду считала Рейни безумно талантливой, только не вписывающейся в рамки и принятые нормы данного искусства. Некий свободолюбивый творец, никак иначе. — А особенно, когда красавец какой-то вырисовывается, — шутливо прикусив нижнюю губу кораллового цвета, кокетливо пролепетала, лишь наслаждаясь вызванным раздражением в виде измученного вздоха подруги. — С чего ты взяла, что это вообще мужчина? — пристально всматриваясь в собственное творение и склонив набок голову для новой перспективы, тихо проговорила девушка. Деликатные изгибы, плодородные вены, струящиеся по верхней части вытянутой шеи, казавшейся схожей с почвой пёстрых орхидей, приятно раскрывшихся в летнюю пору, плавные тени, символизирующие шелковистую гладкость белой плоти, разворот головы на три четверти, раскрывавший пустое место для дальнейшего расположения носа и лицевой части подбородка, который почему-то в её воображении задумывался вовсе не волевым, а по-женски острым, тонким, но при этом выступающим и вытянутым, мириады тёмных линий, уникально строящихся в разномастные кудрявые пряди, буйно вьющиеся в разные стороны, обрамляли голову бесполой музы, что необычайно естественно выливалась из воображения Лоррейн на бумагу. — Кем бы это не являлось, получается невероятно красиво. Громогласное восклицание Миссис Хилл заставило Эриксон в миг замолкнуть. Однако девушка, немного покраснев от полученного замечания, всё же готова была в последний раз рискнуть своей задницей ради поддержки Брэдфорд: — Пожалуйста, закончи рисунок, я уверена, получится классно, — уже возвращаясь на своё место, еле слышно прошептала. От подобных слов Эриксон Лоррейн не смогла скрыть подлинной улыбки, очаровательно приподняв уголки губ в ответ, что-то внутри всегда по-особенному грелось в моментах, когда осознавала насколько счастлива в знакомстве с Вивьен. Очевидно врала, уверяясь в том, что никогда не выигрывала в лотерее, ведь самый раритетный билет в виде подобной дружбы выпал ещё в шесть лет, когда белобрысая девочка без передних зубов протянула ей маленькую ручку на школьной линейке.

***

Mazzy Star — Quiet, The Winter Harbor

Загрязнённые окна автобуса поливались холодными каплями дождя, водопадом стекающим по ним. Уличные огоньки и фары прочих автомобилей превращались в красочные пятна, напоминающие газетные мозаики на картинах Врубеля, а лёгкий осенний бриз тайком забирался внутрь через щель, обдувая лицо, но при этом даря такую необходимую свежесть в душном пространстве. Не могла понять, почему разум так неистово тормошился и не подчинялся в призывах обрести спокойствие вместо бомбардировки кучи начатых, но не доведённых до умозаключения мыслей. Со вчерашнего дня где-то далеко и укромно таилась косвенная напоминалочка о словах Тимоти: «Завтра в 16:30. Кафе за углом, то самое, где пекут самые вкусные багеты», даже его голос бархатно обрамлял каждую букву при проигрывании этого воспоминания вновь, до такой степени оно впилось в неё. Такое неожиданное и вовсе не свойственное её жизни безумие (хоть он настоял на замене этого слова, ведь не распознавал ничего такого необычайного в их обмене) оно всё же непременно выбило девушку из тихого и еле слышимого ритма её тусклой жизни. Всегда в полуопущенном состоянии ходила по улицам, находилась в помещениях, не желая даже полноценно вкусить окружение вокруг, подняв голову вверх, как вдруг находилась на пути в кафе, расположившееся вблизи дома, да и не просто впопыхах кофе отведать, а на разговор с парнем. Живым, молодым, настоящим парнем, что сам соизволил пригласить её туда во время того, как в соседней квартире пребывала Зендея. Ну, как можно было это ещё охарактеризовать? Возможно, у Лоррейн словарный запас был невелик, но никак, кроме «безумства», не могла это всё назвать. Не узнавала себя в согласии, не распознавала и легкую тревогу в преддверии встречи, ведь та тревога не была похожей на ту, от которой в ванной красовались таблетки, а казалась приятной и слегка щекочущей изнутри. Чужеземным воспринимался и внезапный прилив энергии после окончания учебного дня: обычно хотела навеки впечататься в кровать и отключить любую связь с внешним миром, однако в данную минуту лишь раздумывала о темах для разговора и предварительно составляла заказ, чтобы не медлить, как делала это обычно. Но Лоррейн была бы не Лоррейн, если бы одна горькая мыслишка не отравляла настрой и предвкушение, а та настойчиво вещала: «Он не придёт». Это казалось таким логичным и куда более лёгким для восприятия, нежели смирение с тем, что действительно встретит соседа за столиком. Подобное случалось в жизни слишком часто, и только к подобному был уже натренирован и выработан иммунитет. Вовсе не думала, что вчерашний разговор оказался лишь какой-то злой шуткой или ироничным стёбом, что-то всё же натаскивало на мысль о том, что парень не являлся экземпляром подобного типа, лишь веровала в загруженный график и возможную записочку, просунутую в дверную щель с надписью: Лоррейн, прости меня, молю. Мне безумно стыдно, но мне срочно позвонил мой агент, вызывают на примерку костюмов :( И по правде говоря, она обрадовалась бы подобному раскладу событий. Тогда оказалось бы ненадобным из кожи вон лезть в поддержании разговора с малознакомым человеком, в самоконтроле и сдерживании своих странностей. Каким нестандартным ни был бы сам Тимоти, и какими бы непринуждёнными ей ни казались предыдущие обмены с ним, полностью открыться и дать взглянуть на откровенную версию себя позволяла лишь двум людям за всю свою жизнь, а с парализующим учётом того, что один из этих людей уже покинул этот свет, подобной искренностью Лоррейн награждала лишь Вивьен. Объявление нужной станции на её же удивление молниеносно вызвало реакцию, да такую быструю, что уже только при закрытии автобусных дверей перед носом вспомнила о забытом зонте на потертом сидении. Смачно проматерившись про себя, аккуратно и с надеждой подняла голову в сторону туч, что по какому-то несусветному везению разгонялись и задерживали небесный плач в себе: ей суждено было остаться сухой и не превратиться в мокрого крысёнка по имени Лори. Подобно каждому заведению на Верхнем Ист Сайде, «Мадам Бонте» славилось дорогущей арендой и пышным экстерьером, однако, как редчайшему экземпляру оригинальности, этому месту удивительным способом удавалось сохранить душевность и приятную самобытность: дизайн отдавал чётким стилем, мало напоминавшим богатый шик, присущий соседним заведениям, официантами были простые студенты, а не измученные испытательным сроком чопорные профессионалы, столики могли позволить себе потёртости и неровности, что только придавало шарма и искренности заведению, распинаться о качестве меню и не стоило, одним словом — exquise! – как бы выразился любой скромный житель Франции, ведь частичка самых аутентичных и обаятельных переулков Парижа непременно поселилась в Нью-Йорке под крышей этого очаровательного кафе. Никогда прежде не вдавалась в такие детали и не рассматривала округ, но в неком страхе не пойми чего задерживалась в дверях, замедляла шаг и изнурительно долго оглядывала вывеску с меню. Не могла определить отчего робела: от внезапного столкновения с его физиономией или же лицезрения лишь незнакомых лиц в его отсутствии тут. Ещё немного промешкалась у кассы, стоя чуть позади образовавшейся очереди. В нежелании проходить дальше к столикам пыталась избежать дальнейших действий, щурясь, в пристальных попытках рассматривала уже давно ей известный ассортимент. Раз сто успела пожалеть о своём согласии, проверить часы, показывающие 17:07, убеждаясь, что точное время назначенной встречи уже миновало, и он либо вовсе не явился, либо находится в состоянии опоздания, на что она и надеялась, поскольку всегда была мисс пунктуальностью, заявляясь порой раньше назначенного. Всегда ждала, но никогда не была ожидаемой. Дэнис теперь объясняет эту тенденцию одержимостью в контроле ситуации, даже если это чувство — ложное. Перед глазами засияла дружелюбная улыбка бариста, а из уст пролилось заученное: «Я слушаю Вас». На автомате озвучив свой заказ, девушка принялась ожидать приготовление своего напитка. Краем глаза мелькнул контингент помещения, что удивил своим маленьким составом, людей и вправду было немного. Как только её заказ был готов, уже приходилось сталкиваться с неизбежным, а именно с нахождением Тимоти, если он, конечно, там был. Поднос, плотно удерживаемый дрожащими пальцами Лоррейн, выдавал её нестабильность лёгкими вибрациями.

Clairo — Amoeba

— Лоррейн, — от такого не громкого, но всё же отчётливого обращения, волосы предательски стали дыбом и привычная каменная экспрессия на мгновение дрогнула в изумлении, подняв голову, она встретилась взором с Шаламе, что лучезарно улыбаясь, мигом покинул своё место за дальным столиком в самом укромном углу кафе, чтобы помочь девушке. Его классическое чугунное пальто таило на себе крошечные капли недавно закончившегося дождя, орава тёмных волос с медным отливом пушилась из-за влажности ещё сильнее, приковывая к этому его уже коронному качеству ещё больше внимания. Она с особой улыбкой ответила на его приветствие, ошеломившись его инициативности, парень желал перехватить её поднос, дабы самолично донести его до столика. — Не стоит, я и сама могу, правда, — как можно вежливее и с неуверенным смешком пыталась избежать его физического внимания, которое казалось незаслуженным и каким-то противоестественным. — Хей, я могу казаться хрупким, но это не мешает мне быть воспитанным, — кудрявый вовсе не видел отходного пути, уверенно перехватив предмет и всё же оставив след своего прикосновения на её кожи. — Спасибо, — сдавшись, тихо промолвила. Тимоти оказался не просто приличным, но и отменно воспитанным, ведь даже отодвинул ей стул, что вызвало маленький визг внутри. Редкая в современности галантность была схожа с персонажами из романов Джейн Остин, в которых ощущала себя застрявшей Лоррейн. Девушка казалась намного спокойнее и смиреннее, чем кой являлась в предыдущих столкновениях с ним. Может, усталость навязчиво играла свою роль, может, наличие посторонних людей сковывало или же другая, иная обстановка их встречи смиряла Брэдфорд - осознанная, запланированная и им инициированная встреча. Ненароком расположила ладонь в карман, убеждаясь в надёжном наличии серебряной зажигалки-виновницы этого всего там. — Честно, я был уверен, что просижу тут один, — нервный смешок-привычка воздушно выскочил из него, пока длинные пальцы торопливо уложили особо вьющуюся прядь за ухо. — Но ты, оказывается, просто сохраняла правило десяти минут. — Разве мы на свидании, чтобы его сохранять? — при её спокойном вопросе, парень смущённо замешкался. Она могла поклясться, его белые щёки мигом заполонил румянец, но не дала неловкому моменту заполонить пространство, самолично обозначив границы происходящего: — Нет. Поэтому я просто долго выбирала кофе, — фасада собранности и непоколебимости - единственное, что удерживало от взволнованности, но, если бы он лицезрел её запотевшие ладоши, укромно прятавшиеся под столом, убедился бы, что не он один так рассеян. — Что бы это ни было, я очень рад, что ты всё же смирилась с моим сумбурным предложением и пришла, — аккуратные природно-алые губы тянулись в искренней улыбке, а глаза, порой блуждавшие по окружению, сейчас не смели прерывать зрительного контакта с девушкой напротив. — Конечно, я пришла, — в лёгком маневре достала зажигалку из кармана, продемонстрировав ему одолженный предмет, — я же «честная», забыл? Он приятно рассмеялся в ответ, вспомнив о своей вчерашней странноватой фразе, что никак не давала с тех пор покоя Лоррейн. — Кстати, о чём вообще тогда была речь? — аккуратно, опустив зажигалку на стол, направила её пальцами в сторону парня. — Часто кидали до этого с зажигалками? — удивлялась своей способности находить в себе силы шутить и даже направлять диалог в нужное русло, будто он был другом столетней давности, а не странным соседом-звездой. — Ну, и это в том числе, — грустно усмехнувшись, молящее поднял на неё взгляд, будто косвенно ища там самоличное объяснение и поддержку, не желая самому разглагольствовать на тему того, какой он «несчастный звёздный мальчик, обретший славу и поклонников», позволил себе лишь намёк. — Просто некоторые находят моим вещам другое применение... — Сразу их выкидывают? — феерично нахмурилась мигом всё осознавшая, но решившая отогнать от явно неприятной ему темы внимание Лоррейн. — Ты заразный, не так ли? — когда в ответ он лишь шутливо фыркнул, та продолжила: — Что же ты сразу не сказал, я хожу с этой фигней уже больше недели, — это окончательно вывело юношу на ребяческий смех. Что было таким странным, инородным. Тимоти постоянно смеялся или по крайней мере улыбался рядом с ней. Лоррейн обычно вызывала у людей хмурое выражение встревоженности и жалость в глазах, но быть источником чьего-то смеха было непременно в новинку. Однако она была уверена в том, что это лишь методика по разрядке обстановки, позаимствованная у Вивьен, так хорошо действовала. В процессе такого долгого, но незаметного по минутам, разговора она узнала, что Тимоти заявился сюда даже раньше положенного, что выбрал это место, как признался, не просто из-за «самых вкусных багетов», но и из-за слабой посещаемости в будние дни, что гарантировало более спокойную обстановку и минимизировало возможность фоток исподтяшка и сомнительных заголовков на следующий день. Но и, конечно, успели о литературе разглагольствовать, вступив в дружелюбную полемику о лучшем романе Луизы Мэй Олкотт, а после лёгкой отсылки Тимоти на свою роль в новейшей адаптации и полного недопонимания со стороны Лоррейн с заторможенным вопросом: «Стоп, ты там снимался?», не взирая на свою природную скромность и абсолютное отсутствие чванливости, удивление Тимоти всё же затормошило его, заставив ошарашенно выпалить: — Да ты гонишь, серьёзно не смотрела?! Сказать, что на момент выхода у неё была клиническая депрессия, как-то сил не хватило, да и желания так быстро топить его в подробностях своего здоровья тоже не было, поэтому та лишь добавила сарказма на сто: — Ну прости, что я не отслеживаю каждую твою роль и не считаю количество минут, проведённых тобой на экране. Одёрнувшись и осознав, что прозвучало его эмоциональное восклицание как-то придурковато и с нотой «Да ты знаешь, кто я такой?», он быстро начал отнекиваться, объясняя истинную причину своего конфуза: — Нет-нет, прости, я вообще не в этом смысле. Просто, блин, помимо меня там играла Сирша, Мерил, М-е-р-и-л, мать её, Стрип, — голос дрогнул в трепете, глаза так ярко загорелись в подлинном восторге, что и не самому одарённому человеку было бы понятно, что парень обомлевает от своего дела и представителей данного искусства, явно пребывал в своей стихии. — Флоренс, Эмма Уотсон и, конечно же, режиссёр Грета. Человек, которому я обязан практически своей карьерой, поэтому я так удивился, не подумай, что я какой-то мудак и-и прочая херня, — слегка заикаясь, он начал опережать свои слова, быстро мелькающими мыслями и в моменте слегка взъерошил волосы, тем временем сморщенной экспрессией лица походя на котёнка. — Короче, фильм потрясающий из-за этих невероятных женщин, я там и доли такого великолепия не привношу. После такой душевной ноты и отнюдь не высокомерного подтекста, крывшегося в его вопросе все желания остроумно подшучивать над ним вмиг испарились, девушка лишь тихо промолвила с грустноватой улыбкой: — Правда не было времени, как-то затерялся этот релиз, но надо будет обязательно глянуть. Когда речь зашла о кинематографе, Шаламе буквально начал захлёбываться в желании столько всего сказать, столько выделить, он пылал этим всем, буквально сливался воедино. Брэдфорд с изумлением смотрела на человека, который так чётко нашёл себе предназначение в этой жизни, у которого в ДНК определённо было заложено это. После серьёзных обсуждений изменений кино в сфере массового производства и возвышения жанров артхауса в массы Шаламе ни с того ни с сего вякнул, что каждое Рождество, они с семьей смотрят «Кошмар на улице Вязов» — некая семейная традиция. — Так вот ты почему такой... ну, экзотичный. — Эй, — сквозь улыбку, отказывающуюся сходить с лика, пытался проговорить, — это очень даже хороший фильм. — Да, а особенно такой Рождественский. Тема страха и Фредди Крюгера плавно перелилась в Миссис Хилл и NYU. Тимоти лишь после тщательного выслушивания и полного предоставления Лоррейн возможности всё рассказать и откровенно пожаловаться, начал делиться советами недовыпускника и спокойно уверять в её успехе, акцентируя внимание на излишнем запугивании со стороны преподавателей. Каким бы затягивающим разговор ни был, но на сегодняшний день у неё имелся лимит, а именно поздний сеанс с Дэниз. С учётом того, что вообще не рассчитывала встретить Шаламе сегодня, спокойно назначила сеанс на 20:00. Посмотрев на античные часы, что неизменно красовались на левом запястье, слегка ужаснулась времени — 19:37. Почти три часа непрерывного разговора с парнем... Казалось, будто кто-то подрисовал стрелки. — Судя по выражению лица, ты куда-то уже опаздываешь, но я не могу этого не сказать: ты единственный человек, который носит старинные часы на запястье. Я серьёзно. Лет пятнадцать ни на ком не видел. Действительно, практически входила в красную книгу со своей привычкой, ещё обретённой в детстве. — Мама постоянно ругалась, что я не могла разбираться в римских цифрах, и именно так я решила проблему, сделав их частью моей повседневной жизни, — что-то внутри согрелось при оживлении воспоминания из далёкого детства, а сама даже не осознала, что так легко поделилась заветным с ним да и не жалела вовсе. Между молодыми людьми повисла спокойная тишина, над прерыванием которой Брэдфорд неуверенно колебалась, но всё же решила сделать очень важный шаг, раскрывавший маленькую, но всё же частичку её существа: — Как ты отнесёшься к тому, что буквально через двадцать три минуты у меня сеанс с психологом, и поэтому я должна срочно бежать? — всё ещё пытаясь переводить данную тему на несерьезный лад, по окончании предложения смиренно поджала губы брюнетка в ожидании его ответа. Тимоти даже и глазом не моргнул: — Настолько хорошо, что я бы даже мог предложить подвести тебя, если долго ждать автобус или далеко идти. Будто тонна съехала с хрупких плеч: не могла понять почему именно, но его ответ так обрадовал, так окрылил. — Это слишком хорошо, Тимоти. Видишь ли, я только сегодня узнала, что ты, оказывается, Лори был, а представь, сколько всего я ещё не знаю... Поэтому в машину так сразу не сяду, это точно. Без обид, кудрявый. — Обрадовало применение «ещё», — даже сама не заметила, как позволила этому выскользнуть из уст, однако Шаламе это выделил молниеносно, что определённо зарождало приятную взволнованность, а на лицах засияли оробевшие ухмылки.

***

Ночь была вновь бессонной, только вот в этот раз не по причине постоянных перекуров и выходов на излюбленное место. Как ни странно, но вообще сегодня излишне курить желания в себе не таила, виновником горящего света в её окне стал утренний эскиз, который никак не мог выйти из головы, подобно навязчивой мантре засев в глубинах мозга. Даже ненавистный визит к Дэниз не способствовал испарению желания привнести что-то новое в рисунок, как-то его дополнить. В течение всего дня, пока набросок не был на глазах, мысленно воссоздавала его по памяти, а когда он красовался перед ними, появлялась редкая гордость за свои старания. Возможно, слова Вивьен так возвысили его значимость, а возможно, ей действительно за долгое время нравилось своё творение. Брэдфорд мечтала наконец дорисовать черты лица в этой работе. Равномерными штрихами и гипнотизирующими движениями собственных рук она вырисовывала новые детали, что так отчётливо присваивали мужской род изображенному человеку на этюде, однако всё же часть загадочной андрогинной натуры оставалась таиться на бумаге, долгие минуты абсолютного погружения в процесс и затяжное, тщательное воссоздание чётко-мелькающих изображений стали поводом для шокирующего результата, ведь, сама того не осознавая, дав волю своему подсознанию, девушка вырисовала по памяти точный профиль кудрявого парня, обладателя упоительного смеха, об который слух ласкался весь этот сумбурный, но до поражающей неожиданности, приятный вечер.