Мой путь к тебе

      — Всё точно в порядке? — с сомнением спрашивает Чимин, защёлкивая ремень безопасности. Чонгук переводит на него непонимающий взгляд. — Ну, с тем, что я проведу все выходные с вами?       Чонгук закатывает глаза, но утвердительно угукает — Чимин такой милый, когда смущается, — и на его лице появляется озорная улыбка. Он подносит палец к губам, как бы раздумывая. Внезапно его глаза округляются в ужасе от осознания:       — Вот чёрт! — Чонгук начинает метаться в кресле, чуть повышая голос, имитируя бурную панику. — Немедленно остановите самолёт! Чимин не хочет знакомиться с моими родителями! Надевай парашют и выпрыгивай пока не поздно!       — Тише! — Чимин толкает младшего в бок, пытаясь закрыть галдящий рот. Чонгук лижет его ладонь, чтобы освободиться. — Дурак! — Чимин морщится, вытирая ладонь о его плечо. Младший показывает язык и победно хихикает.       — Чимин, всё правда в порядке, не переживай об этом, ладно? — отдышавшись, он тепло улыбается старшему, говоря абсолютно серьёзно, и вставляет в его ухо один из наушников, показывая, что беспокоиться больше не о чем.       Чимин действительно хочет познакомиться с родителями Чонгука и безумно нервничает в преддверии встречи. Может, для Чона это всего лишь проявление дружелюбия и заботы, но Чимин не может успокоить учащённое сердцебиение – для него это нечто большее. Он закусывает изнутри щёку, обмякая в кресле, и косится на макушку Чонгука. Младший чуть качает головой в такт любимой песни, елозя ею по предплечью Чимина. Пушистые волосы электризуются о его вязаный свитер, едва слышное «о-о-о-о» в такт мелодии теряется в нарастающем гуле двигателя самолёта.       Тепло и нежность разливаются по телу Чимина, окрашивая его щёки лёгким румянцем. Непростительно глупо мечтать о чём-то большем, но Чонгук для Чимина особенный, а значит встреча с его родителями тоже. Он понимает, почему младший предложил лететь в Сеул вместе — фактически, после сопротивления старшего затолкал его вещи в свой чемодан, утверждая, что не позволит Чимину рыдать под романтические комедии, поедая гадости из общажного автомата.       Чимин соврёт, если скажет, что не паникует. Они дружат с Чонгуком три года, с момента, как младший поселился за стенкой соседней комнаты общежития, и они впервые столкнулись на выходе: сонные, опаздывающие на свои пары. С тех пор они стали как неразлучники — со слов Джебома, дразнящего их попугайчиками за постоянную возню и дружеские подколы в своём маленьком уютном мирке. Чимин понимает, что именно так и поступают лучшие друзья: не оставляют без поддержки и знакомят со своими родителями. Госпожа Чон всегда была к нему очень добра, передавала через сына домашнюю еду и даже звонила, чтобы лично справиться о его делах и самочувствии. При этом она никогда не заставляла Чимина смущаться или чувствовать себя неловко. Он всё это прекрасно понимает, но чертовски боится не понравиться остальным родственникам Чонгука.       Чимин медленно выдыхает, пытаясь унять подступающую к кончикам пальцев дрожь. Чонгук заснул, и он аккуратно вынимает шипящий наушник из его уха. Младший сквозь сон причмокивает, устраиваясь удобнее на его руке. Пак приобнимает его, окончательно успокаиваясь, и закрывает глаза. Сон настигает моментально, два с половиной часа проносятся незаметно.       Аэропорт Инчхон встречает их гулом и организованными волнами перемещающихся пассажиров. Они держатся за руки, чтобы не потеряться в водовороте людей. «Я вернулся», с сожалением проносится в голове Чимина. Он прогоняет мысль, приносящую забытую боль. Чонгук замечает изменение на его лице и крепче сжимает его ладонь своей, не отпуская до тех пор, пока не видит в толпе отца. Он бежит к высокому мужчине, стоящему со скучающим видом, утягивая Чимина за собой.       — Папа! — кричит, едва не снося мужчину с ног. Сумка с вещами падает на кафельный пол. Чимин не может сдержать улыбки, глядя, как Чонгук пытается задушить в объятиях своего родителя.       — Ну ты и вымахал, — обнимает его Юнги, лохматит растрепавшиеся за время полёта волосы. Чонгук неразборчиво бубнит в ответ, наслаждаясь моментом. Наобнимавшись, старший отодвигает его в сторону, смеясь: Чонгук как соскучившийся щенок, совершенно забывший, что уже вырос.       — Здравствуйте, господин Мин, — Чимин подходит ближе, низко кланяется, — рад с вами познакомиться. — Они пожимают руки. — Благодарю вас за приглашение и прошу прощения за доставленные неудобства…       Юнги прерывает его речь, по-отечески похлопывая по плечу:       — Всё в порядке, Чимин. Мой дом – твой дом, к тому же никто не должен быть один на праздниках, верно?       Чимин смущается, густо краснея. Сейчас конец марта, до начала учёбы осталось три дня, а Чонгук впервые за год вырвался к родителям, пропустив из-за загруженности новогодние праздники. И взял Чимина с собой.       «Расслабься», шепчет ему Чон, переключая внимание на отца:       — Что это у тебя?       — А… — Юнги разворачивает скомканный лист размера А3. «Чонгуки и Чимини! Добро пожаловать!» гласит надпись с плаката. — Это Хосок сделал. Скáжете ему, что я держал эту штуку над головой, понятно? — Он смотрит с угрозой, выгибая бровь, но в глазах бегают озорные огоньки. Чимин тихо хихикает, усердно кивая в знак согласия. — Он чуть задержится, сегодня у младшей группы показательное выступление. Так, — Юнги окидывает их взглядом, находя багаж на плече Чонгука, — теперь едем домой.       Дома тепло и пахнет рисом. Это первое, о чём думает Чимин, стоя в крохотной прихожей. Солнечный свет через кухню пробивается по узенькому коридорчику, в голове у него небольшой кавардак от событий и впечатлений, а потом его крепко обнимают, едва не баюкая в тёплых руках, все мысли и переживания отходят в сторону. Хосок, второй отец Чонгука, так же добр к нему; разлепляя объятия, он помогает найти тапочки, расспрашивая о дороге и о его самочувствии. И гонит всю ораву на кухню, чайник только вскипел.       — Пап, это тебе, с прошедшим. — Чонгук прихватывает с собой дорожную сумку, выуживая из неё большую квадратную коробку в подарочной плёнке.       — Спасибо, — Юнги тепло улыбается, догадываясь по размеру, что может находиться внутри, — клади под ёлку, — указывает на горшок на подоконнике.       — Пап, это фикус…— растерянно тянет Чонгук.       — Это Эухенька и сегодня он выступает в качестве ёлки. Он даже украшен, видишь? — Юнги с гордостью указывает на ветку растения с зелёными листьями: на золотой ниточке подвешена маленькая еловая шишка, посыпанная искусственным снегом.       — Мы решили устроить праздничный ужин, — объясняет Хосок, передавая Юнги поднос с чашками. Кухню наполняет аромат свежезаваренного апельсинового чая. — Отметим новый год в марте, раз мы, наконец, собрались все вместе.       — А это тебе, хён, — Чонгук машет коробкой овальной формы и устраивает её рядом с предыдущей на подоконнике. Он замечает, что рядом с горшком уже лежат два празднично упакованных свёртка.       — Спасибо, милый, — Хосок проводит ладонью по его плечу.       — Я тоже кое-что привёз, — подаёт голос Чимин. Он достаёт из сумки пакет с логотипом любимого магазинчика. — Тут только к чаю, но всё очень вкусное и традиционно японское… Вот, это касутера, чем-то напоминает бисквит с мёдом, — Чонгук издаёт недовольное «бее», — но благодаря особому сиропу он не приторный, как вы ожидаете! Это тайяке, — «мои любимые печеньки!», перебивает Чонгук, под укоризненный взгляд собравшихся утягивая коробку с печеньем в виде рыбок себе. Чимин выуживает из пакета ещё пару коробочек, добавляя чуть тише: — и мои любимые моти.       «Ты сам как моти», так и подмывает сказать Чонгука, глядя на порозовевшие щёки Чимина и алеющие кончики его ушей. Он покусывает нижнюю губу, чтобы не ляпнуть лишнего.       — Да ты в этом спец! — присвистывает Юнги. Чимин кашляет, прочищая горло. Он не хотел показаться занудой, тем более читать лекцию по сортам сладостей. Просто… он выбирал угощение с особым трепетом, желая разделить любимые десерты с родственниками Чонгука.       — Спасибо, дорогой, всё выглядит очень вкусно! — Хосок тепло улыбается.       — Спасибо, Чимин, это очень мило с твоей стороны. Думаю, этой красоты хватит на неделю, если Чонгук не будет таскать привезённые нам сладости втихомолку. — Чонгук супится, но возвращает упаковку рыбок на середину стола. Чимин его передразнивает, младший в ответ смешно морщит нос. Хосок тихо посмеивается, Юнги, не моргнув, разворачивает одну из упаковок.       Они пьют чай со сладостями, разговаривая о приятных мелочах, а после собираются в парк на прогулку. Сеул для Чонгука всё ещё воспринимается в новинку. В каждую из поездок он не столько рассматривает достопримечательности, сколько увлечённо разговаривает с отцом и Хосоком, а сейчас, вдобавок к этому, не может оторвать взгляд от Чимина, прячущего руки в карманах пальто. Чонгук натягивает козырёк его кепки на нос, в шутку удерживая, Чимин смеётся и возится, угрожая его убить. До этой минуты он выглядел таким беззащитным и немного зажатым, будто чувствовал себя лишним. Но это не так, отцы Чонгука уделяют ему не меньше внимания, признаться честно, Чонгук уже начинает ревновать, видя их тёплые улыбки, обращённые к старшему, и заботливые похлопывания по плечу.       Хосок следит, чтобы всем было комфортно, чтобы каждому хватило внимания и купленной в ларьке еды, а для Юнги, бонусом – нескольких поцелуев украдкой. Они снова устраивают турнир по фехтованию шпажками, и Чимин картинно и весьма драматично умирает, пронзённый шпагой Юнги в самое сердце. Чонгук хохочет над ним и едва успевает вытянуть руки, хватая старшего, что не удержал равновесия. Чимин замирает в его руках на пару секунд, замечая, что младший смотрит иначе. Он, кажется, уже тысячу раз падал подобным образом, слишком сильно смеясь, когда глаза превращались в полумесяцы, а Чонгук его тысячу раз ловил. Затаив дыхание, Чимин тонет в смотрящих на него сверху-вниз карих глазах, ощущая крепкую хватку Чонгука, вцепившегося в него сильнее необходимого. Тот притягивает Чимина к себе, помогая принять вертикальное положение, и не отпускает. На короткий миг окружающий мир замирает, сердце Чимина пропускает удар, пока огромные глаза младшего смотрят на него с волнением и… восхищением? Он смаргивает, отстраняясь, едва слышно благодарит, поправляя воротник, чтобы хоть чем-то занять руки и найти причину опустить взгляд. Через несколько метров неловкость ситуации пропадает, Чонгук как обычно цепляется за локоть Чимина, поддакивая шуткам Хосока и споря о ерунде с Юнги.       Начинает темнеть, когда они возвращаются домой проголодавшиеся, в приподнятом настроении. Квартира встречает их тишиной и прохладой из распахнутого на кухне окна. Она совсем небольшая: узкий коридорчик из прихожей ведёт на кухню и в просторную комнату, та поделена на две части широким стеллажом с книгами и цветами, одна часть комнаты оборудована под кабинет с рабочим местом Юнги, бóльшая часть отведена под гостиную с широким диваном, столиком и телевизором. В углу спрятана неприметная дверь, ведущая в спальню.       Они делятся на команды. Юнги на кухне запекает мясо, выбирая в помощники Чимина. Под его чутким руководством тот делает соус. Хосок с Чонгуком занимаются украшением комнаты, развешивают гирлянду светящихся японских фонариков, раздвигают раскладной стол, расставляют на нём посуду и светодиодные свечи-капельки, расправляют бархатную скатерть, хранимую Хосоком для особых случаев. Она старая, но напоминает Чимину о детстве, когда бабушка расстилала похожую. Раскладывая на диване мягкие пледы и декоративные подушки, Чонгук получает одной по спине от смеющегося Хосока, в отместку заставляя хёна нацепить ободок с оленьими ушками.       Ужин проходит в тёплой атмосфере шуток и доверительных историй. Под приглушённый плей-лист они разворачивают подарки, Юнги не сдерживает ехидной улыбки, когда Чонгук вскрывает предназначенный для него свёрток.       — Там страшный рождественский свитер? — разочаровано дует щёки Чонгук, нащупывая что-то мягкое внутри. Действительно свитер, только без дурацкого принта, пастельно-лилового цвета, очень мягкий на ощупь. Он совсем тонкий, идеально подходит для погоды за окном. — А у тебя что? — вытягивает шею в сторону старшего.       Довольный Чимин демонстрирует вещь такого же кроя, нежно-голубого оттенка. Он прикладывает свитер к груди, и Чонгук поражается, как Паку идёт этот цвет, подчёркивая нежный румянец щёк и глубину карих глаз. Юнги достаётся лимитированная пластинка в его внушительную коллекцию винила, Хосоку — кроссовки из последней коллекции — Чонгук долго на них откладывал, работая после учёбы в кафе.       Обсудив, кажется, практически всё, разговор переходит на личное. С невозмутимым видом умудрённого опытом родителя, Юнги интересуется, нравится ли кто-то Чонгуку.       — Ну пап! — ноет тот недовольно. Чимин замечает в его глазах смущение, понимая, что Юнги попал в точку. В груди начинает больно колоть.       — Спокойно, я не буду допытываться, кто она. Ты должен знать, что не надо стесняться говорить с нами о девушках только потому, что мы геи. — Чимин давится соджу, Хосок икает. — На случай, если ты захочешь об этом поговорить: мы будем рады тебя выслушать, дать совет или просто поддержать. Ну и познакомиться с ней. — Чонгук испепеляет его взглядом. — В будущем. В далёком будущем!       — Чонгук, обещаю тебе сделать всё возможное, чтобы Юнги не вёл себя так обескураживающе честно, — Хосок сверлит старшего взглядом. — Мы постараемся понравиться ей, честно. И ей не придётся краснеть и удирать сломя голову.       Чонгук хихикает от слов хёна, а Чимин опускает взгляд, закусывая изнутри щёку, думая: «а мне вы уже нравитесь».       — Чимин, хочешь услышать историю о том, как мы с Юнги познакомились? — выдёргивает его из раздумий Хосок. Он замечает смятение Пака, грусть в его взгляде и спешит разрядить обстановку.       — О, это очень романтичная история, хён, — поддерживает Чонгук с явным сарказмом. Чимин с интересом кивает, Юнги готовится краснеть в сотый раз.       — Я стоял в узком коридоре, — начинает воодушевлённый Хосок, — налево дверь в служебные помещения, направо в уборные, прямо – зал клуба. Жутко мандражировал перед первым выступлением, боялся, что забуду движения или оступлюсь, грохнувшись на танцполе. Мимо меня в уборную прошёл парень, неодобрительно покосившись. Это был Юнги, как вы поняли. Когда он вышел, я всё ещё стоял там, нервно наматывая круги и заламывая пальцы, бубня под нос «соберись, соберись». Он остановился напротив, такой серьёзный и хмурый, ниже меня на пол головы, похлопал меня по щеке – не больно, но ощутимо – зажал лицо в ладонях и произнёс: «не знаю, кто ты за хрен, но у тебя всё получится» и вышел.       В комнате воцаряется тишина. Чимин таращится на Хосока с открытым ртом, в глазах того плещется любовь и сердечки. Спустя столько лет он искренне восхищён Юнги, гордится историей их встречи, называя её «настоящей судьбой».       — Разве это не романтично? Конечно, я выступил круче всех! Отработал на чистом адреналине. — Юнги и Чонгук из последних сил сдерживаются, чтобы не засмеяться. — Правда потом ещё полгода думал, что Юнги меня ненавидит, но это мелочи.       — Не правда! — возражает Мин. — Это была любовь с первого взгляда! — Он сгребает в охапку сопротивляющегося Хосока, бурчащего «что-то я не заметил». Накидывает на него плед, «случайно» заматывая с головой.       Чимин не сдерживает улыбки, находя возню старших милой, и натягивает подаренный свитер поверх белой футболки. Чонгук ловит его взгляд, поникая плечами в жесте в сторону старших «ну сколько можно». Пак кивает на место рядом с собой, протягивая к нему руки. Чонгук передвигается ближе, устраивая голову на его плече, обнимая руку Чимина своими, словно коала. Свитер мягкий словно подушка, и Чимин тоже мягкий, уютный и тёплый. Его едва ощутимые касания по плечу дарят умиротворение.       Они смотрят старую рождественскую комедию, совсем не смешную, по мнению Чонгука, но родители не замолкают, комментируя поступки героев, а Чимин тихо смеётся и умиляется простоте и доброте жителей городка с говорящим названием «Рай». Каждый раз, когда он хихикает, макушку Чонгука обдаёт облачком горячего дыхания старшего, а тело приятно вибрирует, прижатое к груди Пака. Давно не следя за происходящим на экране, он опускает взгляд вниз, на ладонь Чимина, машинально поглаживающую его пальцы. Чонгук боится пошевелиться – только бы не спугнуть, и прикрывает глаза. Окутанный теплом, он засыпает под голоса самых родных людей, успевая подумать, что сейчас он как герой фильма находится в раю.

***

      — Чимин, поможешь мне? — зовёт из кухни Хосок. Фильм закончился, Чонгук бесцеремонно разбужен, посуда отправлена в раковину. Пак выбрасывает в мусор собранные пустые бутылки от соджу, спрашивая, чем ещё может помочь.       — Пусть они немного поговорят о своём, дадим им побыть наедине, м? — Хосок закрывает за ним дверь, тепло улыбаясь: — хочешь чая или ещё чего-нибудь? — Чимин отрицательно качает головой, порываясь вымыть посуду. — Погоди, сделаю тебе волшебный коктейльчик, чтобы на утро чувствовал себя огурчиком! — он добавляет в воду лимон и специи из жестяной банки, — держи — протягивает стакан, в котором плавают маленькие цветочки.       Чимин благодарит и выпивает, вкус странный, но на удивление очень приятный. Напиток пахнет нагретой солнцем травой, когда он всё лето жил с бабушкой в деревне, собирал ромашки в красивый букет и одуванчики для венка. Он дарил ей эти мелочи каждый день, и она каждый день улыбалась, рассказывая новую историю про приключения мальчика по имени Принц.       — О чём задумался? — возвращает из мыслей Хосок.       — О бабушке, — Чимин моет пустой стакан, принимаясь за остальную посуду. — Очень вкусно, спасибо вам.       — На здоровье, — Хосок забирает у него по одной вымытые тарелки, досуха вытирая. — А твои родители?       Чимин долго молчит, не поднимая взгляда. Хосок уже собирается извиниться, что полез не в своё дело, но тот давит горький смешок:       — Я сбежал от них в Токио.       Это не совсем правда. Чимин сбежал не от них, а от разъедающего одиночества. Родителям никогда не было до него дела: он был нежеланным ребёнком, а их брак не союзом любящих сердец. Они жили с бабушкой вдвоём в пригороде Пусана, в старших классах школы перебрались в Сеул. После её смерти никто из родителей даже для вида не предложили Чимину жить с ними. Поэтому он ухватился за возможность учиться в университете в Токио, сдал на отлично вступительные, получил стипендию. Изучение языка его увлекло, давая забвение мыслям о покинутом пустом доме.       — Хреново чувствовать себя сиротой при живых родственниках. Ой… — он закусывает губу, понимая, что выругался.       Хосок тяжело вздыхает:       — Главное, что они живы-здоровы, правда? И наверняка любят тебя…       Чимин удручённо качает головой. Он никогда не давал повода стыдиться себя: хорошо учился, не беспокоил по пустякам, вообще не беспокоил; не капризничал в детстве, не бунтовал в подростковые годы, он никогда не требовал их любви, хоть единственное, о чём он мечтал – это чуточка искренности и внимания. Не безразличным он был только бабушке, и, если можно было бы выбрать, он… Чимин не додумывает, пугаясь таких мыслей. Он давно вырос, но от осознания ненужности больно по-прежнему.       Чимин не замечает, как по щеке скатывается слеза, пока Хосок не охает, подходя ближе.       — Иди сюда, — старший крепко обнимает, как в первую встречу сегодняшним днём, будто они знакомы полжизни. Будто Чимин действительно для него многое значит. — Всё хорошо. — Хосок едва покачивает его в своих руках, приговаривая: — Лечебные обнимашки обладают целительными свойствами! Чонгуку повезло с таким замечательным другом. Он очень тобой дорожит, это видно. Теперь и мы с Юни тоже.       Чимин неопределённо булькает ему в плечо, пытаясь собраться, сегодня он впервые почувствовал себя в кругу настоящей семьи.       — Порой всем бывает херово. Ой, — Хосок шлёпает себя по губам, — не говори Юнги, что я так выражался. Но помни, главное не унывать и двигаться дальше. Будет нужна поддержка или совет от старика, обращайся. — Хосок убеждается, что глаза Чимина снова сухие и больше не грустные. — А теперь пошли тормошить наших гавриков.

***

      В комнате стоит полумрак, гирлянда приглушённо освещает пространство, пахнет мандаринами и Чимин, широко зевая, ощущает искрящееся в пространстве неосязаемое чудо. Так странно, быть в тепле и с близкими посреди весны, когда за окном просыпается природа, а в уютной квартирке они пьют горячие напитки со сладостями и дарят друг другу подарки и нежность.       За ним широко и громко зевает Чонгук.       — Ну вот, — подхватывает общее состояние Юнги, прикрываясь ладонью. — Чимин, ты спишь на матрасе, он новый и очень удобный, а ты, мелкий, на этом диване.       — Оу, — расстроено выдыхает Чонгук. Юнги принимает это на счёт дивана, не догадываясь, что Чонгук надеялся лечь рядом с Чимином.       Чимин видит нескрываемое разочарование в глазах младшего, полагая, что тот хотел занять матрас сам. Признаться, он ждал и одновременно боялся того, что им предоставят одно спальное место. В общежитии они частенько засиживались до глубокой ночи, делая курсовые и готовясь к тестированиям. Чимин жил без соседа, поэтому они могли не беспокоиться, что потревожат кого-то светом и разговорами. В такие ночи они, обессиленные, заваливались на одноместную кровать Пака и засыпали практически мгновенно, переплетаясь конечностями. Исключительно, чтобы не свалиться в такой тесноте. Чимину нравилось засыпать с Чонгуком, даже не в романтическом смысле, от усталости они едва шевелили губами, чтобы пожелать друг другу спокойной ночи, но именно в такие ночи он спал крепко, без снов и тревожащих мыслей, просыпаясь действительно отдохнувшим. А ещё, он всегда лежал на пять минут дольше, не открывая глаз, будто дремлет, и нежился в тепле чонгуковых рук.       — Мы можем поменяться… — предлагает Чимин.       — Никаких рокировок! Ты наш гость и этот чудесный матрас для тебя, — отмахивается Юнги.       Под сопение Чонгука они заправляют пододеяльники и, помахав на прощание уходящим в свою комнату Юнги и Хосоку, укладываются. Казалось, что усталость возьмёт своё, но сон как назло не идёт. Чимин ворочается, пытаясь удобно устроиться – матрас действительно огромный! – но чего-то отчаянно не хватает. Он обнимает подушку, и косится в сторону Чонгука.       — Не жалеешь, что приехал? — разрывает тишину младший и Чимин облегчённо выдыхает, мгновенно включаясь в разговор.       — Неа, — переворачивается он, — спасибо, что поделился этим. Правда… Тебе не спится?       Чонгук свешивается с дивана, качая головой:       — Тут слишком тесно и пружина впивается мне в бок. Можно к тебе, хён?       Чимин пытается скрыть взволнованную улыбку за краем подушки. Он забывает о том, что несколько часов назад на этом диване поместились четыре человека; он не думает возмутиться обращением «хён» – младший так называет его только когда выпрашивает что-то. Он просто рад, что Чонгуку тоже хочется быть к нему ближе.       Чимин приподнимает одеяло и Чонгук скатывается вниз с дивана на матрас словно масло. Их тела соприкасаются, устраиваясь в привычной позе. Чимин тихо хихикает, когда дыхание младшего щекочет его ресницы, он часто моргает, но не думает отстраняться. Чонгук вопросительно мычит.       — Ты обслюнявил мой новый свитер, — шепчет Чимин ему в грудь, безбожно краснея.       — Но сейчас ты не в нём, — дразнит младший, забираясь холодными пальцами под рукав футболки Чимина. Тот ойкает от неожиданности и контраста температур: под одеялом, в руках Чонгука безумно тепло. — Рассказать тебе на ночь сказку о кролике, живущем на луне, Чимин-и? — Продолжает его подначивать и смущать.       — О тебе что ли? — старший пытается отвернуться, дуя щёки.       Это получается само собой, то, как они дурачатся на грани дружеских подколов и флирта. Чонгук усиливает хватку так, что Чимину не пошевелиться. Не то, чтобы он на самом деле пытался отстраниться от младшего. В его руках он чувствует себя в самом правильном месте.       Чонгук фыркает, шмыгая носом, изображая кролика, жующего морковку.       — Иди ты, — смеётся Чимин, делая «буп» по его носу. Чонгук на автомате пытается цапнуть за палец и впервые действительно ловит его губами.       В неловкой тишине они застывают: Чимин с распахнутыми глазами, Чонгук с его пальцем во рту. Атмосфера накаляется, воздух вокруг обжигает. Чимин громко сглатывает, когда младший обхватывает его палец своими, аккуратно поглаживая, стирает влагу, и неотрывно смотрит в глаза. Пак открывает рот, чтобы что-то сказать, но мысли не формируются в слова, ощущение интимности момента захватывает, и он стремительно тонет в огромных карих омутах.       Так сильно хочется Чонгука поцеловать.       Младший сводит брови к переносице, будто что-то решает, едва заметно хмурится и прикасается губами к чиминовым пальцам. Лёгкое, почти невесомое касание, он устраивает руку старшего на своей груди, крепко сжимая своей и шепчет: «спокойной ночи, Чимин-и».

***

      Чимин медленно разлепляет глаза, щурясь от проникающего в комнату света. Он сладко потягивается, наслаждаясь утренней негой. Ощущение тепла и счастья окутывает его с головой, тяжёлые руки Чонгука придавливают к матрасу – это приятная тяжесть. Чимин зарывается носом в подушку, пряча алеющие щёки, как слышит шорох со стороны кухни. Он приподнимает голову и видит крадущегося в спальню Хосока, тот приставляет палец к губам в знаке «тише» и шепчет одними губами «спи дальше». В руке у него кружка с дымящимся чаем, подмышкой зажат пакет снеков. Он явно не хотел будить младших. Чимин откидывается обратно на мягкую подушку, размышляя, который сейчас час? Вылезать в холодный мир не хочется совершенно.       А потом до него доходит, что Хосок видел, как он спал, прижимаясь к их сыну, как пускал слюни на его грудь! О, боги! Чимин подрывается, пытаясь вырваться из цепких рук младшего и отползти подальше. Потревоженный Чонгук бурчит сквозь сон «ещё пять минуточек» и обнимает подсунутое одеяло вместо ускользнувшего Чимина. Старший, тихо хихикнув, направляется в ванную. Приведя себя в порядок, он дважды ополаскивает лицо ледяной водой, успокаивая учащённое сердцебиение, но не в силах стереть глупую (на самом деле влюблённую) улыбку с лица.       На кухне он готовит кофе, размолов зёрен на четверых, делает лёгкую закуску из найденных в холодильнике остатков вчерашнего ужина, запекает хлеб с сыром и сам не замечает, как пританцовывает. Из приоткрытого окна доносится чириканье птиц, яркое солнце согревает уютную кухню, на теле ещё ощущаются объятия Чонгука и Чимин просто счастлив, находясь в этом моменте.       — Идёшь пить кофе? — он заглядывает в комнату, опираясь плечом о косяк, наблюдая, как Чонгук борется с одеялом в тщетной попытке выпутаться. Выбравшись на свободу, он забавно чешет затылок, подходя к Чимину вплотную, и сонно щурится. С гнездом на голове, недовольный тем, что пришлось встать, Чонгук напоминает ему безумно милого воробушка, пока самого Чонгука расстраивает тот факт, что проснувшись, он обнаружил рядом с собой не Чимина, а лишь одеяло.       Не в силах удержаться, Пак поправляет его волосы, с нажимом зачёсывая назад непослушные пряди. Чонгук поднимает голову, подаваясь за движением его ладони, и замирает, смотря в потолок. Чимин следует за его взглядом: над дверью, прямо над их головами висит веточка омелы.       — Оу, — у Чимина получается писк.       — Ага… — соглашается Чонгук, переводя взгляд на старшего.       Они замирают в проёме, пытаясь прочитать мысли в глазах напротив. У Чимина нет ни одной, только желание сделать шаг вперёд и прикоснуться к губам Чонгука. Он боится, кусая в нерешительности свои, но делает этот шаг, привставая на мысочки, чуть вытягивая шею. Чонгук наклоняет голову и их губы соединяются, сухие и тёплые.       Несколько секунд они прислушиваются к ощущениям, боясь быть отстранёнными и отвергнутыми. Чимин опускает ладони Чонгуку на грудь и выдыхает, согревая дыханием. Младший бережно придерживает его за плечи, сокращая расстояние между ними, и углубляет поцелуй. Чимину кажется, что прекраснее ощущения он никогда не испытывал, губы Чонгука сладкие и чуть шершавые от весеннего ветра; его пальцы рисуют на плечах Чимина узоры, надавливая сильнее, когда поцелуй из нежного становится страстным.       От переполняющих чувств Чимин тихо стонет. Испугавшись собственных эмоций, он отстраняется. Чонгук тянется за ним влажными губами, как за кислородом, продолжая аккуратно придерживать. Губы Чимина горят без прикосновений младшего, он хочет ответить и никогда больше не отрываться от Чонгука, но.       — Не делай так больше, — просит шёпотом, возвращаясь в реальность, напоминая себе, где они и кем являются друг для друга.       — Тебе противно? — в глазах Чонгука он видит боль.       Чимин отрицательно качает головой, сильно прикусывая изнутри щёку. Как сказать Чонгуку о том, что это был самый желанный поцелуй в его жизни, когда для младшего это всего лишь развлечение — следование рождественской традиции? И вообще, почему омела висит над дверью весной?       — Мне… Я… — нет, он не может признаться в своих чувствах и потерять Чонгука. — Мы сделали это в шутку, не надо так больше.       — Чимин, — Чонгук хмурит брови, и Пак не может вынести то, как сильно расстраивает его; внутри скребёт от горечи и досады. — Ты уди-…       Чонгук не договаривает. Раздаётся щелчок, и дверь в комнату открывается.       — … я ему так и сказал, если будет переносить сроки… — из маленькой комнаты выходит Юнги. — О, вы уже проснулись.       Чимин отшатывается от Чонгука, чуть не врезаясь в стену, упираясь в неё носом. Переводя дыхание, он надеется, что Юнги не успел их заметить. Но как повернуться лицом, когда щёки пылают, а губы искусаны?       — Какие-то вы сонные, — прищуривается вышедший следом Хосок, звонко хлопая ладонями: — проснитесь и пойте!       — Я сделал всем кофе, — говорит Чимин, звуча больше испуганно, чем утвердительно. Он поворачивается, пытаясь спрятаться за спиной Хосока, направляющегося на кухню, но Чонгук останавливает:       — Вы идите, а нам с Чимином нужно зайти в одно место по делам, — он проверяет наручные часы, — прямо сейчас!       — Но ты не позавтракал… — пытается возразить Пак, пока младший утвердительно кивает на протесты и тянет его в прихожую одеваться.       Мысли в голове Чимина скачут как распуганные кузнечики. Чонгук хочет сказать что-то плохое, поэтому они ушли из дома? Он посадит его на автобус до аэропорта, велев убираться? Он хочет поцеловать его снова? Но на улице полно народа, значит – нет..?       — Куда мы идём? — спрашивает, не выдерживая.       — Хочу показать тебе одно место. Особенное. — Чонгук выглядит спокойным, а маленькая морщинка на его лбу говорит о решительном настрое.       — Значит, ты не сердишься на меня?       — Боже, Чимин, конечно нет, — он останавливается и только сейчас замечает, как старший напряжён. Чонгук поправляет воротник его пальто, трёт плечи в успокаивающем жесте и подставляет локоть, улыбаясь, как оленёнок. Это их жест, Чимин не может не улыбнуться в ответ, с нескрываемым облегчением цепляясь за руку. Чонгук переплетает их пальцы и прячет в карман своей куртки. Его ладонь тёплая, Чимину становится невероятно комфортно. Он понимает, что Чонгук его никогда не обидит. Он его дом, его убежище, в каком бы статусе ни были их отношения.       — Я хотел прогуляться по реке Хан, но там сейчас ветрено и многолюдно, поэтому мы здесь, — c главной улицы они свернули в проулок, прошли ещё один, пересекли детскую площадку и нырнули в арку, скрывающуюся за деревьями.       — Вау, — Чимин не сдерживает изумления.       Они находятся в маленьком дворике, дома стоят впритык друг к другу, образуя квадрат. По стенам расползлись вьюнки, обрамляя побегами разноцветную мозаику, в центре расположился работающий фонтанчик.       — Это место мне показал Хосок-хён, в путеводителях о нём не пишут. Я прихожу сюда, чтобы подумать, привести мысли в порядок. Закрой глаза, — Чонгук встаёт за спину Чимина, опуская подбородок на его плечо. — Не подглядывай! Вытяни руки, вот так, ладонями вперёд. Я держу тебя, тише. Чувствуешь?       — Я слышу море! — под закрытыми веками Чимин слышит, как волны размеренно бьются о берег, чувствует влагу на своих ладонях от долетающих брызг, несколько капель попадают ему на лицо. Даже воздух отдаёт солёным привкусом прибоя. Чонгук, как прочный фундамент, крепко держит его, даря ощущение защищённости.       — А теперь открывай, — Чимин распахивает глаза, мир вокруг будто изменился, стал ярче. Словно он окунулся в детство, оказавшись в Пусане, прогнав все тревоги. Чонгук прижимается к его боку, пряча влажную ладонь Чимина в карман.       — Так красиво! — старший рассматривает мозаику – тысячу разноцветных квадратиков с изображением императорского дворца.       — Ага.       — Но ты же не смотришь! — Чимин ловит его завороженный взгляд на… себе.       — И руки у меня совсем не замёрзли. Знаешь, что это значит? — Чимин озадаченно смотрит в блестящие карие глаза и когда смысл сказанного достигает сознания, его лицо покрывается лёгким румянцем. — Сейчас я тебя поцелую, не из-за дурацкой омелы, а потому, что мне этого действительно хочется. Ты позволишь?       Он застывает в ожидании ответа и Чимин, расплываясь в счастливой улыбке, падает в его объятия, приникая к губам.

***

      Перед отъездом они вчетвером готовят онигири из риса, соревнуясь в ровности вылепленных шариков и треугольников; Чонгуку удаётся слепить звезду: Хосок восхищается, а Чимин дразнится, что её переехал каток. Сплющенный рис действительно выглядит не очень, и пока младшие препираются, обмазывая друг друга начинкой, Юнги, пожимая плечами, с невозмутимым видом отправляет злосчастный пирожок себе в рот. Съедобно, но треугольники Хосока с тунцом определённо вкуснее.       Юнги отвозит их в аэропорт.       На заднем сидении машины они сидят на отдалении друг от друга, смотря в окна на мерцающие в ночи огни мегаполиса. Не отрывая взгляда от стекла, Чонгук медленно скользит левой рукой по кожаному сидению. На середине пути его мизинец встречается с мизинцем Чимина, переплетаясь. Чувственность искрит на кончиках пальцев, они не поворачивают головы, но в отражении их лиц на стекле можно увидеть яркие улыбки.       Дорожная сумка Чонгука полупустая, улетая налегке, они везут главный багаж в сердце — взаимную любовь и привязанность. Так много всего, через что им только предстоит пройти, Чимин через год заканчивает обучение, Чонгук боится, но готов рассказать родителям о принятом ими решении быть вместе. Он хочет кричать об этом на весь мир, но трепетно бережёт тайну в груди, переплетая пальцы с чиминовыми в замок после прохождения паспортного контроля. Окрыляющее чувство влюблённости принадлежит только им двоим.

***

      — Хоб-а, ты когда-нибудь снимешь эту хреновину? — Юнги указывает на выцветшую за несколько лет искусственную веточку омелы.       — Неа, — Хосок лукаво улыбается, утягивая Юнги в объятия чтобы поцеловать. — Она соединяет сердца!