Под моей крышей

Голова раскалывается… Вокруг темнота. Воздух застоявшийся и влажный. И очень тихо, как будто в могиле. Обрывки воспоминаний начали всплывать, как пузыри воздуха на поверхность темной, вязкой воды. Одно, второе… …Душераздирающе долгая минута, когда лица мамы и папы стали пусты и блаженны. Когда из их глаз исчезло узнавание. Когда ей оставалось всего несколько секунд на то, чтобы в последний раз посмотреть на них и попрощаться прежде, чем они придут в себя. Прежде, чем они спросят ее вежливо-стеклянными голосами: — Простите… Мы знакомы? Кто вы?.. А потом будто провал в темноту и снова лица. Первое — длинное, какое-то перекошенное лицо, которое она знала по многочисленным плакатам. Которое мало кто в магическом мире не знал. Антонин Долохов. И другое, заросшее какими-то грязно-сизыми бакенбардами почти до глаз. Ощеренные острые зубы. Зловонное дыхание. И жуткий голос, похожий на ночной кошмар. — Какая красивая девчоночка. Вот бы разок… — Заткнись, Сивый, — хрипло каркнул третий. Его лица Гермиона так и не увидела. — Противно слушать… …Холод пробирался под кожу. Ее начало неудержимо трясти. Гермиона зажмурила слепые глаза в кромешном мраке и свернулась в клубок. Под ней был неровный, каменно-холодный пол… …Она пыталась отбиваться. Тогда они плюнули на магию и напали все разом, кто-то выхватил палочку из ее руки, другой до судороги скрутил ей руки за спиной. Третий, обдавая ее лицо и шею смрадным дыханием, зарылся лицом в волосы на ее макушке и глубоко, клокочуще втянул воздух. — Сладкая… сладкая крошка… — медленно пробормотал он, и огромные лапы с кривыми когтистыми пальцами прошлись по ее плечам. — Ну хоть кусочек… — Сивый, завали пасть! — выкрикнул невидимый Пожиратель с очевидным раздражением. — Ты достал! Когда ты уже нажрешься! Гермионе показалось, что она сейчас умрет от страха и отвращения. Одно дело — погибнуть, защищаясь, но Фенрир Сивый… Тошнота подкатила к горлу. Надо же было так облажаться и попасться в лапы Пожирателей. Она прекрасно понимала, почему ее выбрали целью. Потому что она — лучшая подруга Поттера. Потому что даже если она не знает или не захочет рассказывать, где его прячет Орден и когда его будут перевозить в безопасное место, всем известно, что Поттер обязательно явится сам, чтобы ее спасти. Сам Волдеморт об этом знает… Гермиона притянула колени к груди, но стало только хуже. Тошнота усилилась, и усилилось ощущение, будто пол качался под ней, точно палуба корабля. Перед глазами плыли цветные круги и пятна. Наверное, ударилась головой, когда упала. Или это последствие сразу двух порч, которые наслали на нее Пожиратели. Гермиона с трудом сглотнула кислую слюну и вяло подумала: хорошо, что позавтракать так и не довелось. Если бы все пошло по плану, она бы уже была в Берлоге. С Орденом Феникса. С Роном. С Джинни. С миссис Уизли. И Молли бы жарила оладьи на завтрак. А Рон таскал бы свежую малину с блюдца. И Грозный Глаз рассказывал бы план в сотый раз. И Флер смотрела бы на Билла влюблёнными глазами, а Джинни вздыхала бы украдкой, думая о Гарри. А вместо этого Гермиона Грэйнджер лежит в полной темноте, непонятно где, и совершенно неизвестно, что будет дальше. — Лучше бы… — произнесла вдруг Гермиона вслух и сама дернулась от звука своего голоса. — Лучше бы… убили. Мысль о смерти показалась ей одновременно близкой и далёкой. Невыносимо огромной и совсем крошечной. Как странно было бы сейчас умереть и больше никогда никого не увидеть. Как грустно. И как легко. Она и не представляла, как на нее давили последние несколько лет. С тех самых пор, как стало ясно, что Волдеморт вернулся, с тех пор, как над Гарри повис занесённый меч, Гермиона почти не знала покоя. А теперь она точно в Азкабане. Где еще ей быть. Сейчас сюда явятся дементоры, а у нее даже нет с собой волшебной палочки, чтобы призвать Патронуса. И они будут медленно скользить к ней, протягивая осклизлые, покрытые гнилыми струпьями руки, будут опутывать ее паутиной холода, страха и безнадежного отчаяния, и в конце концов она просто сойдет с ума и утонет во мраке, в точности как большинство узников в Азкабане. Нужно быть или очень отважной и преданной, как был Сириус, или хранить в душе достаточно ненависти, как Пожиратели, чтобы выбраться отсюда так или иначе. Гермиона обняла колени руками и тихо заплакала. Слезы катились из глаз одна за одной, и она лежала так долго, беззвучно плача, пока не выдохлась и не почувствовала жажду. А потом просто замерла и лежала, пока слезы не подсохли, противно стягивая кожу, и не начал дышать нос. И тогда в кромешной темноте и тишине ей послышались голоса. Будто кто-то переговаривался где-то над ней. Действительно, простучали быстрые шаги, потом еще пара ног, несколько голосов начали говорить одновременно. Гермиона не разобрала ни слова, но странная догадка начала закрадываться в ее голову. А что, если это не Азкабан? Вряд ли в Азкабане есть места, где могут собираться несколько человек сразу. Что, если это вообще не тюрьма? Может, это какое-то логово Пожирателей, куда они стаскивают пленников, а уже потом отправляют их в Азкабан или — Гермиона снова задрожала — к самому Волдеморту? Кто она такая, чтобы сам Волдеморт имел в ней интерес? А с другой стороны, не так много человек могут похвастать такой близостью к Гарри Поттеру, как она. Может быть, где-то здесь же сидит и Рон? Или Джинни? Или еще кто-нибудь, кого можно использовать в ловле Гарри на живца? Но если это не Азкабан, может быть, отсюда можно бежать? Гермиона осторожно встала и немедленно почувствовала, как сильно влияет на координацию отсутствие света. Она подняла руку над головой, все выше и выше, встала на носочки, но до потолка не достала. Тогда она двинулась наугад вперед, ища стены, и нашла одну только через добрых двадцать шагов. Как показала прогулка вдоль стен, помещение оказалось прямо-таки огромным. И ни лучика света. Ни единой щели или отверстия в стенах, во всяком случае там, где она смогла ощупать. Даже двери как будто не было. Тем временем голоса наверху стали громче. Люди как будто ссорились или спорили. Изо всех сил напрягая слух, Гермиона попробовала вычленить слова, но не смогла. Зато расслышала по крайней мере один женский голос. Низкий, с хрипотцой, но определенно женский. В полной темноте было тяжело понять, сколько прошло времени. Но, судя по тому, что Гермионе уже вполне ощутимо хотелось в туалет, а кроме того, пить и есть, прошло по меньшей мере часа три или четыре. А может быть, и больше. Гермиона вдруг остановилась у стены. Так или иначе, раньше или позже, но ей все же придется справлять здесь нужду. Ее передернуло от отвращения и ужаса. Кто бы мог подумать — очутиться в таком положении… Впрочем, может быть, за ней придут раньше. Или, если не убили ее сразу и не планируют убивать, может быть, ей принесут поесть и попить. Может быть, и свечу тоже. Было бы неплохо. Чтобы хотя бы видеть, где находишься. Сверху вдруг что-то грохнуло, точно кто-то с силой захлопнул дверь. Гермиона почувствовала, как рефлекторно распахнулись в темноте ее невидящие глаза. Промелькнула мысль, что она сейчас, наверное, похожа на сову — вытаращенные глаза, и голова так же беспокойно вертится из стороны в сторону, на каждый звук. Но не успела она додумать свою мысль до конца, как сверху послышались отчетливые твердые шаги. Кто-то прошел прямо над нею, без особой спешки, но энергично и решительно. С другой стороны, как бы навстречу, прошла другая пара ног, более легкими и мелкими шагами. Вероятно, женщина. Снова гул голосов на повышенных тонах. Короткий приказ. И снова тишина. Гермиона застыла, неподвижная, точно статуя. Ей определенно казалось, что что-то должно случиться с минуты на минуту. Но минуты, невидимые, неощутимые в темноте, сменяли друг друга, то растягиваясь, то упруго сокращаясь, как растянутая резинка, и она в конце концов опустилась на пол. В этой темноте стоять было так же непросто, как и ходить. Пол был холодным и неприятным. Очень скоро у нее заболела и порядком окоченела задница. И в туалет хотелось все сильнее. Гермиона обхватила колени руками и принялась раскачиваться вперед и назад, как будто это могло помочь. По ощущениям, она сидела тут целую вечность. Наконец, резь внизу живота стала нестерпимой. Гермиона встала и ощупью подобралась к стене. По ее расчетам, помещение было прямоугольной формы, и она решила отвести под нужник один из углов, примыкавших к длинной стене. Дрожа и кусая губы, она нащупала стык двух стен, подтянула повыше свитер и принялась расстегивать штаны. Ей не хотелось думать о том, что она будет делать, когда телу приспичит нужда побольше. И не хотелось даже представлять себе, что кто-нибудь может за ней наблюдать, совершенно невидимо для нее. Это вполне по силам даже магглам с их неуклюжими попытками заменить магию разнообразными приборами и устройствами. Гермиона стиснула зубы и принялась стягивать разом всю нижнюю часть одежды. И тут в стене прямо рядом с ней что-то вспыхнуло. Мгновенная тонкая линия белоснежного света очертила прямоугольный контур, подозрительно напоминающий дверь. И да — это действительно оказалась дверь. Которая просто открылась без всякого намека на петли и замки. Высокая стройная фигура показалась в дверном проеме, на расстоянии вытянутой руки от охваченной паникой Гермионы, судорожно натягивающей белье и штаны на их прежнее место. После стольких часов пребывания в полной тьме даже мягкий полусвет, на фоне которого ее гость казался вырезанным из черной бумаги силуэтом, слепил глаза. С перепугу она даже на секунду подумала, что это сам Волдеморт. Однако пришедший был ниже Волдеморта и одет был не в длинную магическую робу, а во что-то маггловского фасона. Против света она практически ничего не могла разглядеть, но что-то в общем очерке показалось ей до боли знакомым. Короткий глумливый смешок моментально оживил ее память. Конечно. Ну кто еще. — Обустраиваешься как дома, Грэйнджер? — протянул знакомый мягкий голос Драко Малфоя. Кончик волшебной палочки в его руке зажегся неярким светом, которого, однако, хватило, чтобы осветить все помещение. Равнодушный взгляд прозрачно-серых глаз обошел углы, стены, потолок и снова остановился на Гермионе. — Так привычнее, да? В уголок? Гермиона почувствовала, как кровь зашумела в ушах, как щеки стали огненно-алыми. — Лучше уж так, Малфой, — ответила она, едва переводя дух. — Говорят, после урока профессора Грюма ты первым делом побежал менять штаны! Ноздри Малфоя дрогнули, губы искривились, но он моментально взял себя в руки. — А ты все вспоминаешь ту глупую шутку, Грэйнджер. Ну, тешь себя счастливыми воспоминаниями — это все, что тебе осталось. Гермиона почувствовала, как холодеют руки и ноги. — Они… они меня убьют? — пролепетала она, едва сознавая, насколько по-детски и насколько испуганно прозвучали ее слова. — Они?.. Хм. Не знаю, Грэйнджер. Наверное. На что нам нужна какая-то грязнокровка. Разве что только ты сможешь быть полезной. Малфой театрально пожал плечами, поднял брови и слегка повернулся, чтобы уйти. — Где я? — воскликнула Гермиона, не совсем, правда, понимая, зачем ей это знать. — Что это за место? — Так я тебе и сказал, Грэйнджер, — мягко фыркнул Малфой, блеснув глазами. — Сколько меня здесь продержат? — в отчаянии воскликнула она. — Драко, пожалуйста!.. Ухмылка вдруг сползла с лица Малфоя, будто расплавилась восковая маска. На секунду Гермионе показалось, что он растерялся. — Столько, сколько будет нужно, — ответил он каменным голосом. — Ну или пока ты тут всех окончательно не задолбаешь. — Это из-за Гарри? Ему нужно узнать, где Гарри, верно? Поэтому поймали меня? Кто ещё здесь, Драко? Кто ещё из Ордена попал к вам в плен? — поспешно воскликнула Гермиона, бросаясь к двери и цепляясь руками за все подряд — за край, за косяк, за запястье Малфоя. Он отдернул руку, будто ошпаренный и тут же как будто устыдился себя и нервно пригладил волосы этой же рукой. — Весело тебе провести время, Грэйнджер, — сказал он, вздергивая подбородок, в точности как его отец. — Наедине с собой. Он рванул дверь на себя, и Гермиона едва успела отшатнуться и убрать пальцы с косяка. Темнота и тишина — снова. Ни проблеска света, ни искры надежды. Вдруг она услышала шаги наверху. Снова послышались голоса, раздраженные и недовольные, но теперь Гермиона готова была побиться об заклад, что один из них принадлежал ее недавнему гостю. Она принялась ходить вдоль стены, держась за нее рукой, строя самые невероятные догадки, чтобы хоть как-то унять нервную дрожь и страх, который после визита Малфоя стал гораздо более реальным, чем до него. Темнота и тишина как будто расщепляли ее сознание на две части — одной части все происходящее казалось вполне реальным, рациональным и обоснованным, а вторая будто наблюдала за действом из безопасного тихого уголка, где ничего страшного никогда не случится. Теперь Гермиона снова стала единым целым. И страх пробрал ее не на шутку. Где бы она ни была, вокруг Пожиратели Смерти. И Малфой — один из них. И за одной из этих стен могут быть другие пленники, живые или уже мертвые… Гермиона ударила кулаком об стену. Отдернула руку, но тут же ударила снова, ещё раз и ещё. Она колотила стылый камень, пока правая рука не начала пульсировать от боли до самого локтя. А потом закричала, срывая горло, захлебываясь, пока крик не перешёл в рыдание, и где-то поблизости не послышались торопливые шаги. Белый луч прорезал стену, и дверь снова отворилась. — Какого черта ты тут устроила, маггловское отродье?! Чьи-то железные пальцы схватили ее за плечи и вздернули на ноги, точно куклу. Пинок в спину — и Гермиона, спотыкаясь и отбрыкиваясь, потащилась к выходу со своим провожатым. Свет больно ударил по глазам, Гермиона на какое-то время будто ослепла и почти не разглядела широкой лестницы, по которой была вынуждена подниматься несколько пролетов, а потом ее новым пинком втолкнули в сумрачную комнату. Гермиона ахнула от удара и неожиданности. Это был жилой дом. Огромный, будто замок, но все же жилой. Вовсе не тюрьма. Бледный свет пасмурного дня проникал в комнату через единственное незашторенное окно. Высокое и узкое, оно было забрано частым ромбическим переплетом рам, будто решеткой из черного дерева. В дальнем углу что-то гигантское, похожее на церковный орган с высокими трубами. Камин высотой почти в человеческий рост. Обтянутые темно-пурпурным шелком стены, роскошная мебель, обитая холодно-серым бархатом, тяжелые портьеры, множество портретов в резных рамах. С каждого внимательно и вместе с тем с презрением глядит очередное бледное, острое лицо. И такое же лицо напротив. Драко стоит плечом к плечу с матерью и смотрит прямо перед собой стеклянными глазами. Только теперь Гермиона поняла, кто ее сюда притащил. Люциус Малфой собственной персоной, тяжело дыша и раздувая ноздри, снова рванул ее за плечо. Послышались быстрые шаги, и еще одна женщина стремительно вошла в комнату через другую дверь. — Что такое? Что творит эта мерзавка? Гермиона вздрогнула от одного звука этого голоса. Беллатрикс Лестрейндж собственной персоной. Все семейство в сборе, какая прелесть. Значит, это поместье Малфоев, семейное гнездо… крысиное гнездо. И все эти вытянутые блеклые физиономии на стенах, кажется, еще выше задрали свои костлявые подбородки и смотрят на нее, на грязнокровку, как на прилипшую к каблуку грязь. Беллатрикс сделала несколько шагов вперед, к Гермионе, и внимательно посмотрела на нее из-под тяжелых век. Как же она, вероятно, была красива когда-то давно. И как она похожа на Сириуса. Страх, отчаяние, ненависть и боль затопили душу. Гермиона стиснула зубы. Было что-то в повадке мадам Лестрейндж, что с первого взгляда не обещало ничего хорошего. — Решила пошуметь? — мягко спросила Беллатрикс. — Стало скучно, котеночек? — Я… мне не дали даже воды! — сказала Гермиона, тоже вздергивая подбородок, совсем как это гадкое сборище. — И я… Вы не смеете меня здесь держать! Что вообще вы собираетесь со мной делать? Беллатрикс прыснула в кулачок, несколько наигранно, но довольно похоже на правду. — А ты храбрая, — сказала она, все еще держа лицо или, по крайней мере, пытаясь держать лицо. — Но очень глупая. Неужели ты еще не поняла, для чего ты здесь? — Волде… — МОЛЧАТЬ!!! Беллатрикс в два шага покрыла остаток расстояния между ними и наотмашь ударила Гермиону по лицу. — Не смей произносить это имя! — прошипела она, ухватив Гермиону за волосы на макушке. Щека будто раздулась втрое, налилась пульсирующей болью. Гермиона почувствовала вкус крови и теплую влагу в уголке рта. — Не смей даже думать говорить это имя своим мерзким грязным ртом!. — Можете сразу меня убить, — тихо сказала Гермиона, ловя безумный взгляд Беллатрикс. — Но я ничего не скажу о Гарри. Ни вам, ни вашему драгоценному… Беллатрикс размахнулась, как будто собираясь влепить ей еще пощечину, но остановила руку на полпути. — О Гарри, — неожиданно мягко и даже почти спокойно пропела она. — О Гарри… Нет, дорогая, ты расскажешь нам ВСЁ о своем ненаглядном Поттере. Ты просто не знаешь, сколько способов существует, чтобы заставить человека говорить. Гермиона почувствовала, как немеют колени и губы, как пальцы становятся холодными и твердыми, словно ледышки. — Хорошо, что ты сказала. Поговорим о Гарри, — сказала Беллатрикс. Ее оскаленное лицо непостижимо быстро приобрело спокойный и даже отстраненный вид. Это выглядело крайне безумно и жутко. — Нет, — поспешно выпалила Гермиона, понимая, что что бы ни последовало далее, она не успеет, не осилит подготовиться. И каждое ее «нет» — это репетиция того, что Беллатрикс сможет выжать из нее любыми пытками… Гермиона вдруг вспомнила Невилла. И его мать с истаявшим, бледным, ничего не выражающим лицом, ее прозрачную, бессмысленную улыбку, дрожащую на губах, покрытых клочками темной пересохшей кожи, ее тонкие седые волосы, пальцы, похожие на ломкие стебли жухлой травы. Это сделала Беллатрикс. Однажды она уже запытала двоих людей до безумия. Что ей стоит повторить опыт снова? — Ты начинаешь меня утомлять, — сказала Беллатрикс, и ее лицо снова переменилось с молниеносной быстротой. Гермионе стало худо от страха и жути. Где-то впереди нее бледным пятном маячил Драко. Его волосы и кожа отражали бледный серый свет, и в полумраке казалось, что он парит над плечом своей матери как серебристая луна. Он молчал и не двигался. Он не вмешается. Ни за что. Беллатрикс подошла ближе, и Гермиона так очевидно съежилась, что мадам Лестрейндж фыркнула от смеха. Она слегка прищурилась, нацелила палочку на Гермиону. «Мама, мамочка…» Боль ударила ее со всех сторон одновременно. С нее заживо сдирали кожу и присыпали свежую рану солью. Каждую мышцу в ее теле поджаривали на медленном огне. Каждый нерв тянули раскаленными железными клещами. Перед глазами плыла кроваво-алая тьма, металлический вкус заполнил горло. Это кровь, с облегчением подумала Гермиона. Сейчас я истеку кровью, и все закончится. Скорее бы… Она упала на холодный пол с огромной высоты и продолжила проваливаться вниз, во тьму. Только бы потерять сознание. Только бы умереть. Соленая влага текла и текла в горло, губа болезненно пульсировала. — Ты скажешь или нет? — донеслось сквозь тугой, толстый туман, окутавший голову. — Н-н. — простонала она. — Не… Нет. Второй раз был ничем не лучше первого. Будто тысяча игл пронзила ее глазные яблоки, что-то горячее, огромное, ввинчивалось в оба виска одновременно, пылающая боль пронзила лицо. Все суставы выворачивались, выгибались в противоположную сторону, сухожилия рвались, и все тело гнулось в непостижимую дугу… — Хватит! Холодный паркет показался Гермионе раем. Она просто лежала как мертвая, чувствуя, как полыхающее болью лицо прижимается к прохладному лаку, и боль стихает. Горячее дыхание коснулось ее лица. Темные волосы занавесили свет. Беллатрикс нависла над нею, почти касаясь зубами ее уха. — Волшебные ощущения, правда? — вкрадчиво прошептала она, силой выпрямляя безвольную руку Гермионы и подтягивая рукав до самого локтя. — Непередаваемое наслаждение. Кончик палочки вонзился в предплечье. Гермиона застонала. И тут будто лезвие ножа заходило по живому, и она снова закричала, забилась, пытаясь вырваться, но Беллатрикс буквально сидела на ней верхом, придавливая к полу, чертя неведомые линии на ее предплечье. Один последний длинный разрез, и Гермионе показалось, что ей вскрыли вены. Капли побежали по коже, горячие и тут же мокро-холодные. — Сгодится для начала, — удовлетворенно сказала Беллатрикс и тяжело встала, точно утомившись от сложной работы. Гермиона, все еще задыхаясь, скосила глаза. На ее предплечье, врезанная в плоть, алела надпись «ГРЯЗНОКРОВКА». Она не очень помнила, что было дальше. Кажется, Малфой вызвал кого-то из своих подручных, ее забросили на плечо, будто мешок с тряпьем, и унесли обратно в подвал. Мерлин знает, сколько времени она пролежала там, во тьме, на полу, пока вдруг белый свет не вспыхнул во мраке. Гермиона с трудом подняла голову. В стене прорезалась дверь, но за нею никого не было. Что-то темное само вдвинулось в проем, дверь исчезла. Гермиона взвизгнула от накатившего ужаса, ожидая каких угодно самоходных пыточных приспособлений, но вокруг стояла тишина, ничего не двигалось. Она, трясясь всем телом, встала на четвереньки и поползла, ощупывая пол перед собой, пока рука не уперлась во что-то вроде подноса. Ближе всего к ней находился угловатый предмет, похожий на коробочку. Гермиона осторожно приподняла его, и дно внезапно отпало, а наружу вырвался шарик мягкого голубого света. И повис перед нею, на уровне глаз. В этом свете Гермиона увидела большой кувшин с водой и что-то, похожее на свернутое одеяло. Между его складками ощущалось нечто твердое и круглое. Медленно развернув ткань и все еще ожидая подвоха, Гермиона увидела четыре больших, блестящих, точно лакированные, зеленых яблока.