Под моей крышей

Как оказалось, кувшин с водой никогда не пустел. Сколько бы она ни выпила, воды не убавлялось. Тогда Гермиона еще и умылась. Это было не очень удобно, но деваться было некуда. Так в одном из углов образовалась лужа, которую ей совершенно нечем было осушить или отгородить. И хотя отведенная ей комната была просто огромной, она внутренне корчилась от мысли о том, как эта лужа очень скоро будет пахнуть. С другой стороны, не все ли равно, потому что выход отсюда, судя по всему, только один — через признание и, в лучшем случае, милосердную смерть от руки Беллатрикс. Постепенно страх как будто бы улегся. После перенесенной пытки Гермиона была все еще очень слаба. Ноги подгибались, руки дрожали и не слушались, голова болела, и даже зубы ныли. Она закуталась в плед и уселась у стены, пока ее не сморила вымученная дремота. Она проснулась от того, что кто-то знакомым голосом звал ее по имени. «Просыпайся, милая, пора в школу!» Это папин голос. И весь папа тоже здесь, рядом, присел на корточки, как когда она была совсем крошкой, и гладит ее по щеке кончиками пальцев. Но этого не может быть. Папа не может быть здесь, он с мамой, далеко отсюда, и они даже не помнят, что у них когда-то была дочь. Но что такое случилось, почему у нее начались галлюцинации? «У тебя жар, малютка, тебе надо поспать.» Гермиона попыталась протянуть руку и схватить папины пальцы, но промахнулась и тяжело завалилась набок. Улыбающееся папино лицо стало быстро таять в темноте, пока не исчезло вовсе. И Гермиона провалилась во мрак. Иногда она приходила в себя, и ей казалось, что в темноте, за пределами маленького круга голубого света, вокруг нее кто-то ходит. Это приводило ее в ужас, но она не могла пошевелиться и просто лежала и ждала, пока ее не затянет в очередную черную воронку. Было страшно холодно, потом становилось жарко, и она сбрасывала с себя тонкое серое покрывало, умудрилась даже стащить свитер, и промокшая на спине и груди рубашка приятно холодила тело, пока снова не стало холодно, а надеть свитер назад уже не оставалось сил… И тогда она просто провалилась в забытье, полное шорохов, стука, голосов и видений. Никогда в жизни ей еще не было так худо. В какой-то момент послышались торопливые шаги, кто-то как будто вошел в подземелье, и свет погас. Гермиона попробовала поднять гудящую голову, но не смогла. Торопливые шаги стихли, но через несколько минут невидимая дверь снова отворилась. Теперь уже точно несколько пар ног вошли внутрь и остановились. — Люмос, — произнес отстраненный голос. Звуки странно булькали, словно пробиваясь сквозь толщу воды. — …заболела, — сказал другой голос с оттенком брезгливости. — …будем ждать… ный Лорд… — расслышала Гермиона. — … все равно… Потом снова настала тишина, шаги стихли, дверь закрылась. Несколько вечностей спустя она проснулась и почувствовала жажду. Гермиона осторожно пошевелилась и поняла, что туго укутана в несколько одеял, словно в кокон. Свитер снова был на ней, а на ногах вместо ботинок — толстые шерстяные носки. Она осторожно выпростала руку из теплых мягких складок и пошарила возле себя в поисках кувшина с водой. — Мисс не надо бы шевелиться, — раздался рядом тоненький голосок. Гермиона так и подскочила. Шарик голубого света висел в воздухе неподалеку, а прямо под ним сидело на полу крошечное существо с большими ушами, как у летучей мыши, одетое в круглую, отороченную потрепанным кружевом скатерть для чайного столика с прорезанными отверстиями для головы и рук. Домовой эльф, конечно же. Выходит, у Малфоев в услужении был не только Добби. Ну или они наняли новых рабов после того, как Гарри освободил их вероломного слугу. — Кто ты? — прохрипела Гермиона пересохшим горлом, пытаясь облизать шершавым языком потрескавшиеся губы. — Как тебя зовут? — Лисси, мисс, — ответил эльф, робко вставая, и Гермиона поняла, что имя, вероятно, женское. — Что ты здесь делаешь, Лисси? — как можно мягче спросила она. Перед глазами еще не рассеялся туман, но Гермиона разглядела, что почти все длинные пальцы ее маленькой собеседницы забинтованы, а на правом ухе виднеется большой пурпурный синяк. В памяти встала гриффиндорская гостиная, залитая теплым светом камина, и выражение лица Рона, когда она гордо показала ему значок с аббревиатурой Г.А.В.Н.Э…. Как же давно это было, и ничего уже теперь не вернуть… — Лисси здесь, чтобы помочь мисс выздороветь, — тихонько ответила та, робко опуская большие темные глаза и теребя край скатерти. — У мисс был жар, мисс хотела спать, и Лисси была рядом, укрывала мисс и меняла холодные компрессы. Мисс болела много-много дней, Лисси следила, чтобы у мисс было все, что нужно. — Кто тебя прислал? — медленно спросила Гермиона, пытаясь догадаться сама и не решаясь предположить самое невероятное. — Лисси нельзя говорить, мисс, — покачала головой маленькая служанка. — Лисси было велено смотреть за мисс, пока мисс не придет в себя. Мисс пришла в себя, задание Лисси сделано. Теперь Лисси должна возвращаться к обычной работе. — Спасибо… спасибо тебе, — с трудом вымолвила Гермиона. Было так странно, так удивительно осознавать, что кто-то заботился о ней в этом кошмарном месте, где она уже готовилась к смерти. Лисси потупилась. Видимо, ее нечасто благодарили, если вообще кому-нибудь из Малфоев такое могло прийти в голову. Раздался громкий хлопок, и Лисси исчезла. Гермиона оперлась на обе руки и села. Внутри одеял стало жарко. Она чувствовала слабость, руки и ноги дрожали, но в целом все было не так уж плохо. Интересно, что это была за странная болезнь? Вряд ли это был обсыпной лишай или драконья оспа, что-то больше похожее на горячку без видимой причины. Гермиона внимательно осмотрела свои руки в голубоватом свете, ощупала лицо. Кожа была чистой и гладкой, все как обычно, кроме уже почти затянувшихся порезов там, где Беллатрикс высекла слово «Грязнокровка»… Если бы порезы сразу обработали бадьяном, не осталось бы ни следа. Теперь будут шрамы, и их придется… «Как же, придется, — одернула себя Гермиона. — Выберись отсюда для начала…» Лисси, очевидно, расчесала ее волосы и аккуратно заплела в косу. Странно, по словам маленькой служанки, прошло «много-много дней», но одежда казалась приятно чистой, ни от нее, ни от тела ничем не пахло. Гермиона покраснела, сообразив, что Лисси, ко всему прочему, вероятно, заботилась вообще обо всех нуждах ее тела, пока она была без сознания. Но кто? Кто мог отдать ей такой приказ? Голова закружилась. Гермиона поспешно села и потянулась к кувшину, чтобы попить, но ее рука натолкнулась на что-то возле кувшина. Что-то, замотанное в шерстяную шаль. Ожидая чего угодно, она осторожно раскрыла сверток и обнаружила, что это большая чашка с теплым, душистым бульоном. Невероятно. Просто невероятно. Может быть, подумалось Гермионе, это все — плод горячечного бреда? Но нет. От решительного щипка на предплечье осталось ощутимо пульсирующее красное пятно, и вкус бульона тоже оказался весьма реальным. Тогда Гермиона осушила чашку до дна и снова встала. Шарик света послушно поплыл следом за ней, когда она двинулась вдоль стены. В противоположном углу нашелся ночной горшок с плотно прилегающей крышкой. И еще откуда-то сверху будто бы легонько веял свежий воздух. Поток показался Гермионе прохладным как для лета, а потом ее осенило: «много-много дней»! Какой сейчас день? Какой месяц? Что с Гарри? Ее как будто огрели по затылку тяжелым мокрым жгутом. Что с Гарри? Где он сейчас? Удалось ли Ордену безопасно забрать его из дома Дурслей? Кто заменил ее, Гермиону, в их плане с «семью Поттерами»? Она закусила губы и стиснула руки, переплетя пальцы так, что кожа натянулась и побелела. В голове еще ходил легкий туман, но Гермиона напрягла мозг изо всех сил. Скорее всего, если бы Гарри оказался в плену у Пожирателей или самого Волдеморта, ее бы не просто не лечили, а просто убили бы. Или, в лучшем случае, вышвырнули бы куда-нибудь… на потеху Фенриру, как он и хотел. Дрожь ужаса пробрала Гермиону от одного только осознания, что ее судьба все еще не решена, и случиться может все, что угодно. Вполне может быть, что Беллатрикс не станет очень с ней церемониться и использует Сивого как один из способов «заставить человека говорить». Одно можно предположить более или менее точно — Гарри жив и не в плену. И тогда она, возможно, еще имеет для Пожирателей некую ценность. Стараясь свыкнуться с этой мыслью, Гермиона бродила туда-сюда по своему подземелью, считая шаги, пытаясь считать секунды, минуты, но это было ни к чему. Что-то необъяснимое давило на нее, как будто кто-то невидимый смотрел на нее сверху, следил за каждым ее шагом и вздохом. Потом слабость взяла верх, Гермиона забралась назад в теплый кокон из одеял, свернулась в теплый клубок и подумала, что не так уж все и плохо, в конце концов. И заснула. Проснулась она от громкого хлопка. Лисси вернулась. Она робко подошла и потрогала лоб Гермионы сухой мозолистой ладошкой, потом, пряча глаза, отошла. — Мисс голодна? Лисси принесла мисс поесть. Мисс должна поесть, пока не остыло. Но только осторожно: мисс очень долго была больна и все еще очень слаба. И, будто боясь, что Гермиона ее задержит, маленькая служанка с громким хлопком исчезла из подвала. На подносе, который она оставила возле Гермионы исходил аппетитным паром пышный воздушный омлет. Маленькая серебряная ложечка торчала из вазочки с рисовым пудингом. Гермиона смотрела на еду, точно завороженная, и не могла понять, что вообще происходит. Потом взяла вилку и начала есть. *** Оказалось, что темный потолок отлично подходит для того, чтобы писать на нем формулы воображаемым пером. От нечего делать Гермиона занялась воспроизведением по памяти обширной таблицы, которую она по собственной инициативе составила еще в начале лета и так и не успела показать профессору Вектор. Если не спешить, выводить каждый знак покрасивее и несколько раз перепроверять каждую строку, можно убить несколько часов. Потом нужно просто вообразить себе тряпку, стирающую написанное, и начать сначала. Или заняться составлением новой таблицы. Гермиона полностью выздоровела. Руки и ноги уже не дрожали, когда она пыталась встать и ходить по своему подземелью. Но заняться ей было совершенно нечем. Страх угас в ее душе, невозможно ведь все время чего-то бояться. Тем более что ее теперь кормили по крайней мере раз в день. Лисси появлялась с громким хлопком, держа в руках поднос. В первое время Гермиона только благодарила ее как можно более ласковым голосом. Потом робко спросила, который час. — Девять часов утра, мисс, — едва слышно ответила Лисси. На подносе оказалась чашка с овсянкой, заправленной сливками и свежей красной и черной малиной, несколько тостов, намазанных маслом, и чашка горячего крепкого чаю. Гермиона уже и думать забыла, когда в последний раз пила крепкий душистый чай. Наверное, дорогой хороший сорт. Еще бы, это же Малфои. И вдруг Гермиона задумалась. Еда на подносе выглядела как чей-то завтрак. Вряд ли это были объедки с хозяйского стола, во всяком случае, все было подано очень аккуратно. И еще менее вероятно то, что Лисси приказали готовить отдельную порцию для пленницы — с чего бы вдруг такая щедрость? Но кто-то же отдает ей приказ являться сюда с едой! А еще у бедняжки постоянно перебинтованы руки, несколько раз бинты появлялись и на тонких босых ножках, и Гермиона все крепче утверждалась в мысли, что Лисси повинуется одному приказу в нарушение другого, и вынуждена сама себя наказывать. Но кто в этом доме, полном врагов, мог отдать Лисси приказ кормить пленницу и заботиться о ней? Громкий хлопок заставил Гермиону подскочить на месте и уронить чашку. Лисси появилась в подвале. — Мисс поела? — поспешно пролепетала она, тараща глаза, как будто в сильном испуге. — Мисс должна немедленно лечь и сделать вид, что болеет. Пожалуйста, мисс, сюда скоро придут хозяева! Хозяева придут проверять мисс, они думают, что мисс все еще тяжело болеет и лежит без сознания! Пожалуйста, мисс! Гермиона поспешно сгребла в кучу одеяла и поднос и сунула всю охапку в тоненькие ручки Лисси. — Спасибо, — шепнула она маленькой эльфе. — За все спасибо! Чувствуя, что сыграть надо как можно правдоподобнее, Гермиона распустила и растрепала волосы, чтобы они выглядели как можно более свалявшимися, потом энергично натерла щеки и губы рукавами свитера, чтобы те выглядели горящими от жара. В последнюю секунду ее осенило: свет! Она схватила шкатулку, поймала в нее шарик света, захлопнула крышку и сунула шкатулку в темный угол. А потом легла на твердый холодный пол и вдруг поняла, как успела привыкнуть к уютному теплу гнезда из одеял. Прошло всего несколько минут (того, что Гермиона считала минутами в своем заточении), и невидимая дверь в стене открылась. Несколько пар ног неспешно вошли внутрь. — Итак, — произнес холодный мужской голос. Вероятно, Малфой-старший. — Что нам делать с этим отребьем? — Почему она до сих пор жива? — равнодушно спросил голос Беллатрикс. — Она должна была давно издохнуть в этой дыре. В любом случае, что с ней? — Если тебе так хочется, подойди и посмотри, Белла, — ответил Малфой. — У меня нет ни малейшего желания прикасаться к этой грязи и даже приближаться. Кто знает, что за заразу она подхватила. Достаточно уже того, что я вхожу сюда. — Ты все еще думаешь, что она может нам пригодиться, Люциус? — Да, Белла! Сколько можно повторять, я все еще думаю, что мальчишка Поттер… — Малфой осекся и Гермиона буквально увидела сквозь закрытые веки досаду на самого себя на его холодном надменном лице. — Что мальчишка Поттер может затеять поиск во спасение лучшей подруги, — продолжил он сквозь зубы, едва слышно. Гермиона поняла: он опасается, что она может его слышать, но все же не очень-то в этом уверен. — Поэтому пусть остается здесь. Хоть какой-то козырь в рукаве… — Как знаешь, Люциус, — все так же равнодушно отозвалась Беллатрикс. — Но я бы вышвырнула ее на помойку уже сейчас. Все равно ей тут долго не протянуть. Решившись приоткрыть глаза, сквозь ресницы Гермиона увидела, как качнулся ее длинный подол, как замелькали каблуки в квадрате бледного света. Малфой последовал за ней. Дверь закрылась. Значит, Гарри жив и не в плену. И они наверняка понятия не имеют, где он. Операция «Семь Поттеров» прошла успешно. Или, может быть, Грозный Глаз придумал что-нибудь взамен. Ну, или… или ее присутствие было не так уж жизненно важно. Может быть, они срочно заменили ее Чарли Уизли. Гермиона решительно вытерла слезы. Что толку плакать. Может быть, она больше никогда отсюда не выйдет. И не увидит никого из друзей. Не будут же они всю жизнь ее оплакивать. В любом случае, спасение Гарри гораздо важнее для всего волшебного мира. Для того и существует Орден, чтобы если кто-то один упадет, его место мог занять следующий. Гермиона медленно села, прижавшись спиной к стене, положила руки на согнутые колени. На душе стало как-то странно пусто, будто кто-то распахнул все ее окна и двери и впустил ветер. Вокруг мир, он живет и дышит, а она здесь, застряла в безвременьи. В темноте. В одиночестве. Она снова попыталась считать секунды, чтобы хоть чем-то заняться, но забросила это дело после нескольких тысяч. Просто легла на пол, свернулась в клубочек и попыталась ни о чем не думать. Пока в стене снова не прорезалась дверь. Гермиона вскочила, как будто рядом выстрелили. Дверь медленно, как-то нерешительно приоткрылась, и на пороге возник новый силуэт. Он был поменьше и полегче мистера Малфоя, но точно не Беллатрикс и не Нарцисса. Дверь закрылась. — Люмос, — произнес знакомый голос, и светящийся кончик волшебной палочки осветил лицо Драко Малфоя. Гермиона вся подобралась, будто кошка для прыжка. Она понятия не имела, зачем они пришел, почему закрыл дверь с той стороны, и должна ли она перед ним разыгрывать больную. Потому что, по ее предположениям, именно перед ним как раз и не должна была. — Не бойся, — тихо сказал он. — Я знаю, что ты уже выздоровела. — Это ты прислал Лисси, чтобы она обо мне заботилась? — спросила Гермиона, садясь на прежнее место. Драко помолчал и вдруг опустился на пол напротив нее, не заботясь о красивых, выглаженных черных брюках. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он вместо ответа. Гермиона не могла побороть тревожное ощущение, что что-то тут не так. Откуда вдруг такая забота? Зачем? — Неплохо, — ответила она. — Спасибо Лисси. Драко кивнул. Тусклый свет лизнул его светлые волосы. — Почему ты это сделал, Драко? — вдруг спросила Гермиона. — Как ты узнала, что это я? — спросил он, поднимая голову и внимательно ее разглядывая. — А кто еще, — ответила Гермиона, неожиданно для себя сознавая, что улыбается. — И яблоки… тогда, в самый первый день. Он снова кивнул. — Ты ведь очень рискуешь, Драко, — снова начала Гермиона. — Значит… значит, есть причина, по которой ты решил помочь грязно… — Не надо, — тихо сказал он. — Не говори это слово. Хватит. — Как скажешь, — согласилась Гермиона. — Но мы ведь никогда не были даже друзьями. Почему тогда? — Я больше не могу смотреть, как они убивают. Как пытают. Наверное, ОН скоро убьет и меня, потому что я больше не могу выполнять его приказы. — Волде… — Нет! — перебил Драко, и Гермиона изумленно уставилась на его палец, который остановился в нескольких дюймах от ее губ. — Нельзя его произносить. На имя наложено табу. Они явятся сюда, чуть только ты произнесешь его вслух. Они знают, что на такое осмеливался только Орден Феникса. И Дамблдор. И Поттер. — Они — это Пожиратели? — осторожно спросила Гермиона. Драко кивнул и опустил руку, будто только сейчас понял, что она все еще маячит у Гермионы под носом. — Что вообще происходит в мире, Драко? — робко спросила она. — Какой сегодня день? Что со мной было? — Сегодня среда, двадцатое августа, — ответил он, но как будто нехотя. — Что с тобой было, я не знаю, я не лекарь. Может быть, это последствие проклятия. Все переносят его по-разному. — О да, — тихо сказала Гермиона, не глядя на Драко. Воспоминание о чудовищной боли прошло по всему ее телу как дрожь. — Родители Невилла так и не оправились. Настала тишина. Двадцатое августа — значит, ровно месяц прошел с того момента, как ее захватили в плен. И из этого месяца она помнила только первый день и последнюю неделю или около того. Так как отслеживать время не было возможности, Гермиона считала дни по появлениям Лисси с едой. Что же случилось за этот месяц за пределами поместья Малфоев? Драко смотрел куда-то в пол, свет мерцал и переливался на его волосах, на его гладкой, будто мраморной щеке. Гермиона как-то незаметно для себя засмотрелась на эти переливы — наверное, просто очень давно не видела хотя бы какого-нибудь лица, уж подавно такого художественно-красивого. В былые школьные времена она почти не задумывалась об этом. У нее был особенный вкус на парней. Внешность ее почти никогда не интересовала; вероятно, поэтому ей было все равно, красив или не очень был Виктор. Ей в первую очередь понравилось то, с какой серьезностью он подошел к знакомству с ней. Ну и было очень лестно верить, что о ней он будет «очень сильно горевать», если не успеет вызволить ее из плена русалок и тритонов. А потом как-то… У нее было не особо много времени размышлять о красоте окружающих парней, слишком много сил отнимала учеба, да и дела Гарри казались важнее глупых романчиков. Но все же ей показалось странным, насколько грустно вдруг ей стало, когда в прошлом году открылась тайна Драко, и все поняли, что Гарри был прав, и весь год Малфой строил козни против директора. И что именно он обезоружил Дамблдора на башне, лишил его малейшего шанса защитить себя от Пожирателей. А теперь вот он сидит перед ней и как будто раскаивается во всем, что натворил. Гермионе хотелось злиться, но она не могла. — Никто не знает, где Поттер, — сказал Драко, наконец отвечая на ее вопрос. — Его пытались перехватить. Они знали, что Орден будет пытаться вывезти его из маггловского дома, знали, что будет семь человек, выглядящих, как Поттер. Гермиона похолодела. Как? Почему? Кто выдал план Волдеморту? — Был бой прямо в воздухе. ОН тоже там был. Настоящего Поттера узнали, и ОН сам отправился в погоню. Но что-то такое произошло, и Поттеру удалось скрыться. Говорили, что кто-то погиб, что кто-то ранен. Я точно не знаю, кто именно. — Драко судорожно сжал челюсти, и Гермиона догадалась, что у него стучат зубы. — ОН… Он был в страшной ярости, — продолжил Драко, пытаясь унять дрожь, хватая воздух, будто утопающий. — Я думал, что он всех убьет. И даже удивился, когда понял, что все еще жив. Я тоже… Я тоже знаю теперь, что такое Круциатус. И еще много чего. Драко поднял голову. Его прозрачные глаза блестели сильнее обычного. — Когда побываешь на этой стороне, становится очень тяжело применять его к другим людям. Пока я стараюсь прятаться где-нибудь, чтобы ОН даже не вспоминал обо мне и не отсылал с поручениями, то есть, с наказаниями, но это очень трудно. Потому что ОН здесь практически жил, пока не захватил Министерство. Гермиона, ты не представляешь, сколько людей он уже убил и еще убьет! И тут одно из двух — или мы все обречены, или Поттер — избранный или как там его, и может все поправить. Гермиона замерла. Что это? Ловушка? Пожиратели пытаются разжалобить ее красивым мальчиком с прозрачными грустными глазами и страшными историями? Выведать все, что можно, о Гарри не пытками, а железной рукой в бархатной перчатке? Но неужели они думают, что она в самом деле такая дура? — Это идея Беллатрикс? — спросила она твердым, звенящим голосом. — Или мистера Малфоя? Или госпожи Нарциссы? Вряд ли Сам-Знаешь-Кто вообще знает о моем существовании, так что его пока можно не брать в расчет. Как будто странные чары спали с темноты и тишины. Драко вздрогнул и отпрянул, чуть не уронив палочку. Что-то неожиданное, похожее на последнюю отвагу безоружного воина, смеющегося в лицо врагу, ударило Гермионе в голову. — Или ты сам до этого додумался? Пришел такой грустный, нежный, жалкий, и думал, что грязнокровка растает от твоей доброты и выложит все, что знает о Гарри? Ну нет, я не такая дура. Драко сидел перед нею неподвижно, будто ему дали пощечину. И в самом деле, его мраморные щеки и бледные губы стали едва заметно розовыми. Вряд ли он настолько хороший актер, чтобы сыграть румянец. Гермиона вдруг опомнилась и поняла, что погорячилась, но было поздно. Он встал и сделал шаг назад. — Что ж, Грэйнджер, — сказал он тусклым, пустым голосом, — видимо, ты не настолько умна, насколько сама считаешь. Счастливо оставаться наедине с собой. Гермиона уставилась в пол, кусая губы. Она не увидела, как он вышел из подземелья. Но когда темнота снова обняла ее, она неожиданно для себя заплакала. *** Гермиона не ошиблась в своих предположениях. Она осталась без завтрака. И без обеда. И без одеял. Только кувшин с холодной водой и шкатулка со светящимся шариком. Прошла долгая темная вечность, вероятно, несколько дней, и Гермиона поняла, что в подземелье ужасно холодно. Что от голода ее буквально знобит, и страшно, невыносимо болит голова. Однажды ей показалось, что в отдушину, откуда веял свежий воздух, потянуло запахом еды. Чем-то вроде яблочного пирога с корицей. И она бессильно заплакала. Когда Драко ушел, она принялась корить себя за поспешность эмоций. Как бы там ни было, даже если его подослали Пожиратели, или даже если он сам решил выслужиться перед Волдемортом, не обязательно было устраивать героические спектакли, можно было попробовать схитрить. Правда, она и сама не знала, как именно, но это ведь дело десятое. А тем временем он бы продолжал ее кормить. Теперь она была точно уверена, что это его завтраки ей приносила Лисси. И это было… даже трогательно. Перед ее глазами часто вставала эта картина в темноте: узкое тонкое лицо, пряди светлых волос, блестящие глаза. Конечно, теперь воображение могло разгуляться на полную катушку, и почему бы не пририсовать этому лицу грустный бледно-розовый рот, который так подходит к страдальческому выражению глаз? А теперь почему бы этому рту не улыбнуться и не сказать еще раз: «Гермиона»? Только когда Драко ушел, она поняла, что он впервые в жизни назвал ее по имени. Может, он и не лгал? Может, не играл в несчастного Мальчика-Без-Выбора? Может быть, в нем все-таки есть что-то человеческое? Она сама не заметила, как заснула, подложив руку под нестерпимо-болезненный висок. И во сне из темноты к ней пришел Драко Малфой, необыкновенно серьезный, протягивая ей руку. — Я докажу, что не вру, — сказал он тихо, и дверь подземелья отворилась, впуская внутрь океан света. Потом раздался хлопок, и возле Гермионы появилась Лисси с подносом в руках. На подносе стоял подсвечник со свечой, и круг теплого света выглядел необыкновенно уютно. — Это для мисс, — тихонько сказала Лисси, опуская глаза. — Молодой хозяин сказал, что мисс должна поесть. — Молодой хозяин вспомнил о мисс, — мрачно отозвалась Гермиона, приподнимаясь на локте. — Нет-нет! — шепотом воскликнула Лисси и поспешила закрыть лицо тонкими ручками. — Молодой хозяин очень беспокоился, что мисс голодает, но не мог ничего прислать. В доме было много гостей, и сам Темный Лорд был в доме, молодой хозяин очень сильно грустил от этого. Мисс должна поесть, иначе мисс опять заболеет. — Спасибо, Лисси, — сказала Гермиона тепло. — Ты очень добрая и хорошая. Я очень тебе благодарна за все. Только не знаю, как тебя отблагодарить. — Лисси не нужно благодарить, — испуганно прошептала малышка. — Лисси никогда не благодарят. Лисси делает свое дело и слушается своего молодого хозяина. Она поспешно отошла от Гермионы, пока та не успела снова смутить ее очередной похвалой, и с громким хлопком исчезла. Нюх не обманул Гермиону. Яблочный пирог был восхитителен. А к нему кружка горячего какао. Возмутительная, почти неприличная роскошь в ее положении. Кружка была та же самая, в которой Лисси приносила ей чай, барвинково-голубая. Этот цвет напомнил Гермионе ее наряд на Святочном балу, оттенок был точь-в-точь тот же самый, и ей почему-то безумно захотелось примерить тот наряд, хотя, конечно, теперь он будет ей совсем мал, но тот цвет был ей так к лицу, а еще вся эта одежда, которую она не снимала уже несколько недель, до чертиков ей надоела, и, что и говорить, нуждалась в тщательной стирке. Пирог был такой вкусный, что Гермиона, повинуясь внезапному импульсу, взяла тарелку и принялась ее вылизывать, собирая последние сладкие крохи, вдыхая очаровательный аромат. Свеча давно погасла, и шарик света прятался в шкатулке, так что Гермиона осталась полностью наедине с собой, с тарелкой в руках, и не испытывая ни малейшего смущения. Но, конечно же, если уж дверь должна была открыться то она открылась именно в этот момент. Гермиона не взвизгнула, не вскочила. Она застыла как статуя, с тарелкой, приклеенной к высунутому языку, и огромными глазами уставилась на Драко. Он, видимо, тоже не ожидал и тоже на секунду замер. — Я опять не вовремя? — осведомился он, подходя. Гермиона не нашлась, что ответить, только медленно спрятала язык и попыталась придать лицу осмысленное выражение. Щеки ее медленно наливались жаркой алой краской, и она вряд ли сама смогла бы объяснить, почему ее сердце колотится все быстрее, хотя опасность уже миновала.