Созвездие Хамелеон

      Дребезжащий звон раздался прямо над ухом — и я подпрыгнула на кровати, широко распахивая глаза и судорожно хватая ртом воздух. С силой закусила внутреннюю сторону щеки, в последний момент заглушая уже готовый сорваться с губ крик. Осмотрелась вокруг — и шумно выдохнула.       Спокойно, Гермиона. Все в порядке. Ты в безопасности.       Я не спала нормально, наверное, с тех пор как началась эта чертова война. Она закончилась — но кошмарам, ярким, наполненным вспышками непростительных, всполохами Адского пламени и десятками мертвых тел, до сих пор не было конца. Редкая ночь обходилась без того, чтобы я не видела во снах в подробностях все то, что пережила за последние несколько лет. Что только не преподносило мне подсознание в качестве ночных сюрпризов — Рон, опутанный окровавленными лентами воспоминаний в Отделе тайн, Сириус, исчезающий в Арке смерти, бледные, безжизненные лица Тонкс, Люпина и других погибших, глаз Грюма в двери министерского кабинета, дементоры, серебряный нож в руках безумной Беллатрисы. Как и всегда, запястье заныло при этом воспоминании — и я потерла тыльной стороной второй руки увековеченную на нем надпись. Сколько раз друзья предлагали обратиться в Мунго — усилиями колдомедиков за пару часов от мерзкого шрама не осталось бы и следа, но я не сделала этого — да и не собиралась делать в будущем. Грубо зарубцевавшееся слово «грязнокровка» должно было остаться со мной на всю жизнь, как материальное напоминание о произошедшем.       Очнувшись от своих размышлений, я сообразила, что до сих пор не отключила будильник. Протянула руку, щелкая по кнопке, и со вздохом упала обратно на подушки. Живоглот почти бесшумно запрыгнул на кровать и, важно прошествовав прямо по моим ногам, улегся ко мне на живот, тихо урча. Я почесала кота за ухом — и вновь задумалась о сегодняшнем сне.       Он определенно не был классическим послевоенным кошмаром — иначе я вскочила бы еще до будильника. Детали уже стирались из памяти, как всегда бывало после пробуждения, но главное как будто до сих пор стояло перед глазами. И этим главным был Малфой.       Мне совершенно точно снилась Выручай-комната — я не помнила более ни одной детали, кроме бледного, осунувшегося лица Малфоя, подсвеченного Адским пламенем, которое до сих пор стояло перед глазами. Как наяву. Легкий озноб прошелся по телу. С сожалением откинув в сторону теплое одеяло и осторожно переложив на него недовольного Живоглота, я одним движением встала с постели и, зябко прошлепав ногами по холодному полу, открыла шторы. В комнату ворвался мутный серый свет.       Несмотря на то, что до конца лета оставалась еще пара недель, изо дня в день погода становилась все хуже и хуже. Веселья это не прибавляло — я и так была замучена непрекращающимися судами над пожирателями, начавшимися еще с мая. Я без преувеличения проводила в Министерстве куда больше времени, чем в стенах родного дома — но, пожалуй, так было даже лучше.       Потому что до сих пор я не вернула память своим родителям. Собиралась сделать это едва закончилась война — но здравый смысл взял верх над чувствами. Конечно, я безумно скучала по ним — но сначала следовало закончить со всем тем, что мертвым грузом повисло на нас после войны, а уже потом заново выстраивать отношения с мамой и папой.       А еще мне было чертовски страшно. Я была уверена в правильности наложенных чар и возможности отменить их в любой момент, но сердце все равно подгрызала противная мысль «а что, если…». К тому же, понадобится время для того, чтобы родители вновь свыклись с мыслью, что у них есть дочь — а значит, мне придется несколько недель или даже месяцев провести в этом доме.       Я нахмурилась, вспомнив, каким недовольным выглядел Рон, когда я сообщила ему о своих намерениях. Да, мы сблизились в тот период, пока охотились за крестражами и оплакивали погибших друзей. Да, отношения между нами давно перешли границу дружеских. И да, дальнейшие планы Рона на нашу совместную жизнь были очевидны — Нора, семья и дети. А для меня — по крайней мере на данном этапе — было важно совсем другое. Я хотела заново обрести родителей, отпустить все пережитое, уcтроить свою собственную жизнь — получить должное образование, построить карьеру и, может, годам к тридцати задуматься о будущих детях. Сейчас, в мои восемнадцать, мысль о материнстве вызывала только суеверный ужас. И, как бы я не любила своего парня, я была не готова вот так просто забыть все, к чему шла долгое время.       Да и если уж быть до конца откровенной хотя бы с самой собой, мое нежелание прямо сейчас бросить все и переехать в семейное гнездо Уизли имело под собой еще одно неприятное основание. У меня не было уверенности в том, что именно он — моя судьба. Я уже говорила об этом с Джинни — но она только махнула рукой и отшутилась, что и у них с Гарри Созвездия появились не сразу. Я не могла, разумеется, видеть их метки — но подруга однажды нарисовала мне на клочке пергамента их Созвездие. Уже потом я из интереса нашла его в астрономическом атласе — это оказался Цефей. В арабских картах оно носило имя Аль-Мультагиб, что означало «пламенный» или «пылкий». Что ж, это определение вполне подходило моему вспыльчивому другу и огненно-рыжей подружке.       От размышлений меня отвлек тихий стук в стекло. Я резко шагнула в сторону, прячась за шторой, мгновенно шепнула «Акцио палочка», и, только зажав едва теплое древко в ладони, осмелилась осторожно выглянуть. И тут же с раздражением отбросила палочку на кровать — стучала в окно всего лишь сова, в лапах которой висел странно знакомый конверт.       То, что произошло сейчас, с переменным успехом случалось со мной при каждом шорохе. Несмотря на то, что я лично защитила дом своих родителей всеми известными мне заклинаниями — а в этом, после скитаний в поисках крестражей, у меня был впечатляющий опыт — я все еще вздрагивала от любого шума — будь то хлопок выхлопной трубы, напоминающий звук трансгрессии или перестук дождевых капель по подоконнику. Или, как сейчас, всего лишь почтовая сова.       Точно, сова. Я нахмурилась и, подобрав палочку с кровати, навела ее на конверт в когтистых лапах прямо через стекло, невербально проверяя его на темную магию. Золотистое свечение, окутавшее его, дало понять, что все в порядке — и только тогда мои пальцы легли на створку окна, распахивая его и впуская в комнату свежий запах дождя. Недовольная серая неясыть, встрепанная и насквозь мокрая, приземлилась на подоконник и отряхнула перья, забрызгивая лежащие на нем книги и свитки.       — Извини уж, — хмыкнула я, отвязывая конверт от ее лапки.       Сова смотрела выжидающе и, спохватившись, я зашарила взглядом по подоконнику. Среди захламляющей его бумаги каким-то чудом нашлась одинокая конфетка в пестрой обертке — и птица, сочтя ее, видимо, достаточной платой за свои страдания, тут же забрала с моей ладони протянутое лакомство и выпорхнула в окно. Я покосилась на оставшиеся на вещах мокрые пятна и в очередной раз взмахнула палочкой, высушивая пострадавшие тома и пергаменты. Хоть в чем-то осталась прежней — так и не стала наплевательски относиться к книгам.       Война изменила меня куда больше, чем мне бы хотелось. Гермиона Грейнджер из прошлого вряд ли выжила бы в этом безумии, обладая только умением думать — и ей на смену пришел кто-то более хитрый, более ловкий и более жесткий. Я уже совершенно точно не была той девочкой, которая шесть лет не думала ни о чем, кроме учебы — а между тем учеба, похоже, теперь думала обо мне. Других объяснений конверту из гербовой бумаги, запечатанному воском с оттиском герба Хогвартса, я не находила.       Пальцы немного дрожали, и достать письмо получилось не с первой попытки. Конверт все еще оставался тяжелым — но я не заметила этого, нетерпеливо разворачивая бумагу. Почему-то яркой вспышкой пронеслась в голове мысль что, казалось, много лет назад, в этой же комнате и на этом самом месте я получила первый конверт из школы магии. Тогда это было глотком воздуха, возможностью вырваться из жизни серой мышки, примерной ученицы, лучшей по всем предметам в своей маггловской школе, а сейчас… сейчас это казалось еще более нереальным, чем в далеком прошлом. Потому что я действительно не могла представить себя вновь на месте хогвартсовской ученицы.       ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА ХОГВАРТС       Я провела рукой по гербу, под которым располагалась витиеватая надпись, и грустно улыбнулась, когда взгляд перепрыгнул на следующую строку. После должности директора школы, где ранее располагалось длинное полное имя и еще более длинный список личных достижений Альбуса Дамблдора, теперь коротко и лаконично значилось «Минерва Макгонагалл». Она даже не посчитала нужным упомянуть об Ордене Мерлина первой степени — впрочем, и я не подписывалась как «Гермиона Джин Грейнджер, героиня Второй магической войны» со всем списком почетных титулов и регалий, присвоенных мне после победы на Волан-де-Мортом, который я все еще с легким недоверием наблюдала в официальных письмах. Но, к счастью, для Макгонагалл я все еще была просто «мисс Грейнджер».       «Информируем Вас о том, что студентам, по ряду причин пропустившим или не завершившим 7 курс и, в связи с этим, лишенным возможности сдавать ЖАБА, предоставляется право с 1 сентября текущего года вновь быть зачисленными в Хогвартс для получения полноценного образования. Список необходимых учебников и оборудования прилагается».       Я присела обратно на кровать и скорее машинально полезла в конверт за упомянутым выше списком — пока еще не в полной мере осознавая то, что было сказано в письме. И изумленно выдохнула, когда вместе с двумя пергаментами на ладонь мне, глухо звякнув, выпал значок школьного старосты. Алый гриффиндорский щит, оплетенный серебром, опоясывала серебряная же лента, на которой поблескивала традиционная для Хогвартса надпись «Лучшая ученица». В точности такой же, как был у Перси Уизли, может быть и тот же самый — только наверняка трансфигурированный для девушки. Я хмыкнула себе под нос, невольно отмечая, что в голове само собой всплыло заклинание для точечной трансфигурации — пожалуй, не только любовь к книгам, но и знания роднили меня с Гермионой из прошлого.       Значит, Макгонагалл предлагает вернуться в Хогвартс…это не стало для меня неожиданностью, но все же немного удивило. Я была уверена в том, что теперь по части владения магией дам фору любому из учеников, когда-либо окончивших полные семь курсов — да и парочке преподавателей, если уж на то пошло. Тратить еще один год на завершение школьного обучения было нерационально — но, учитывая фразу о невозможности сдать ЖАБА до момента прохождения полного курса обучения, варианта отказаться у меня не было. Вероятнее всего, по официальным документам мисс Гермиона Грейнджер, будь она хоть трижды героиня войны, обозначена как «находившаяся в академическом отпуске». В самом деле, не напишут же в официальных документах, что я скиталась по лесам в поисках осколков души небезызвестного пресмыкающегося.       Значок старосты, с одной стороны, был приятным бонусом. В конце концов маленькая Гермиона мечтала об этом посте с первого курса — вернее, с того момента как в руки к ней попала «История Хогвартса», где была упомянута эта должность. С другой — сейчас мне не хотелось ответственности. Эта «ответственность» по горло достала меня за прошедший год. Я была бы не против просто стать обычной семикурсницей, без лишних забот — но в этот раз мое мнение не то чтобы интересовало кого-то. Это подтвердил второй лист пергамента, прилагавшийся к письму — Макгонагалл уведомляла меня о назначении на пост старосты школы и выражала надежду, что я изъявлю желание продолжать обучение.       Кое-что настораживало меня — в письме не было ни слова о том, кто займет пост старосты мальчиков. Я поиграла с мыслью о том, что это место отведено Гарри или Рону, но тут же напомнила себе, что старосты школы не могут обучаться на одном факультете. Может быть, вторым префектом будет Эрни — традиционно старостами школы становились бывшие старосты факультетов. Или Голдстейн — он ведь тоже был префектом своего факультета. Вероятность того, что этот пост займет Малфой, я исключала — да и вообще сомневалась, что он вернется в Хогвартс.       Суды над его семейкой были самыми громкими и самыми тяжелыми — из-за неоднозначности их деятельности в военное время. О том, чтобы оправдать Люциуса, не могло быть и речи — приближенный к Волан-де-Морту, ярый сторонник превосходства чистокровных, отъявленный убийца, руки которого по локоть были запятнаны кровью магглов и маглорожденных, он после первого же заседания Визенгамота был приговорен к пожизненному заключению в Азкабане. Куда сложнее все обстояло с его семьей — следствия по делу Нарциссы Малфой продолжались весь июнь и, по итогу, она была оправдана — но лишена возможности покидать магическую Британию и, в частности, свое поместье. Мягче всего суд обошелся с ее сыном — при всей соей скользкой натуре, младший Малфой за всю Вторую магическую войну не лишил никого жизни. В его пользу складывались все обстоятельства — отказ от убийства Дамблдора, ложь его матери во время битвы за Хогвартс, и, наконец, свидетельство Гарри. Он уперся как баран в невиновность хорька — и сделал все, чтобы тот не разделил со своим отцом уютные апартаменты в Азкабане. Кто знает — может, ощущал вину перед ним за ту сектумсемпру или был настолько благодарен Нарциссе?       Вне зависимости от мотивов Гарри, я поддержала его решение. Так уж между нами сложилось еще в годы войны — в любом случае быть на стороне друг друга. Малфоя Визенгамот судил в полном своем составе — а потому даже мне самой, всего лишь свидетельнице защиты, было неуютно находиться в зале номер десять. Тем более ему — на нижней площадке, скованному живыми цепями, под прицелом сотен глаз. Не помню точно, что именно я произнесла в его оправдание — ни на этом слушании, ни на множестве других, тянувшихся нескончаемой цепочкой с конца июня до начала августа. Закончилось все огромным штрафом и домашним арестом на весь август — и, с учетом смягчающих обстоятельств, после выплаты денежной компенсации Малфоя отпустили восвояси. Я не была уверена, что он заслуживает такого наказания — по его вине погиб Дамблдор, по его вине Пожиратели напали на Хогвартс и именно благодаря ему иллюзия спокойствия в стенах родного замка нарушилась окончательно — но Гарри в приговоре Визенгамота все устроило и он, наконец, перестал считать, что чем-то обязан заносчивому хорьку или его матери.       Я без особого интереса потянулась к последнему листу, вытащенному из конверта — тому самому списку учебников и перечню необходимых ингредиентов. В нем не значилось чего-то особенно редкого — только, с учетом того, что добрая половина Хогвартса во время финальной битвы была разрушена и о том, чтобы под обломками искать личные вещи, не шло никакой речи, половина списка просто дублировала то, что покупалось еще на первом курсе. Что ж — старый котел давно следовало бы заменить.       Откинув в сторону пергаменты и задумчиво покрутив между пальцев значок старосты, я села на кровати. Призвала к себе со стола чистый свиток и маггловскую шариковую ручку, разгладила его на коленях и, покусывая пластиковый корпус, вывела: «Уважаемая профессор Макгонагалл!». Задумалась на мгновение — и на бумагу мерно, одна за другой начали ложиться строки ответного письма. Я уведомила ее о том, что планирую вернуться в Хогвартс для продолжения обучения и поблагодарила за оказанное мне доверие в связи с назначением на пост старосты школы. Закончив с этим, я коснулась кончиком палочки нижнего края — и пергамент, сложившись в четыре раза, оказался запечатанным в простой конверт. В очередной раз, как всегда бывало в таких ситуациях, пожалела о том, что не обзавелась собственной совой — и со вздохом поднялась на ноги. Нужно было заглянуть в совятню — все равно ведь собиралась сегодня в Косой переулок.