The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

Драко

      Пять месяцев назад       Я до последнего надеялся, что Лестрейндж с Паркинсоном ошиблись. Что прямо за этой дверью увижу двух незнакомых магглов, которых ни разу в жизни не встречал, и, когда Тёмный Лорд убедится в том, что в их памяти нет ни единого ценного воспоминания, он, возможно, даже оставит их в живых. Но, как только дверь сорвалась с петель, всё моё существо охватил леденящий ужас. С каждым мгновением он просачивается под кожу, пока я смотрю в знакомые карие глаза мужчины, сжимающего в дрожащих руках револьвер.       Лицо Уильяма Грейнджера вытягивается в испуге, позади него сдавленно выдыхает Джин, прячась за его спиной. Они неотрывно смотрят на Тёмного Лорда, чей облик не может внушать ничего, кроме страха, в особенности, когда встречаешь его впервые. Их затравленные взгляды мечутся между ним и моей маской, а я не могу отделаться от чувства, будто они уже поняли, кто я. Каким-то образом узнали и не могут решить: возненавидеть меня или взмолить о защите.       — Кто вы? — дрожащим голосом цедит сквозь зубы Уильям. — Что вам нужно?       Но Тёмный Лорд не снисходит до диалогов с магглами. Он явился забрать то, за чем пришёл.       Взмах палочки — и револьвер отлетает в дальний угол гостиничного номера. Джин вскрикивает, Уильям вздрагивает и пятится назад, прикрывая жену своим телом.       — Ты узнаёшь их? — почти скучающим тоном вопрошает Тёмный Лорд, склонив ко мне голову.       Я не могу соврать. Я знаю, что последует дальше и, если честно, не думаю, что у меня есть шанс на спасение, даже если я скажу правду.       — Да, — мой голос сдержан и бесцветен. По виску мучительно медленно скатывается капля пота, рассекая щеку и скрываясь под воротником.       Тёмный Лорд взмахивает палочкой и силой повелевает двум магглам пасть перед ним на колени. Джин и Уильям беспомощно покоряются и вытягивают руки над головой в сдающемся жесте — таком нетипичном для волшебников, оказавшихся безоружными под прицелом. Будто Тёмного Лорда это остановит.       — Мы не знаем, где она, — сбивчиво выдавливает Джин. — Клянусь, мы ничего не знаем!..       — Легилименс!       Глаза Уильяма широко распахиваются, взгляд опустевает, тело мелко дрожит от напряжения. Мой желудок скручивает спазмом. Я никогда не обладал способностью предсказывать будущее, но сейчас знаю точно, что произойдёт в ближайшие секунды. Волдеморт ищет в воспоминаниях Грейнджеров любую зацепку о Поттере — это его главная цель, но цепочка неизбежно приведёт его к тому, чего он никак не мог ожидать.       Я понимаю, что мне конец, но не могу в должной степени осознать это. Я наблюдаю за происходящим словно со стороны. Всё выглядит настолько нереальным и фантастическим, будто в любой момент эти светло-жёлтые стены обернутся тёмно-серыми с изумрудными вкраплениями, и я обнаружу себя в собственной спальне, пробудившимся от очередного кошмара. Они являются мне в последнее время с завидной частотой.       С тех пор, как моя жизнь лишилась всякого смысла.       Но стены не исчезают. Пронзительный женский крик не обрывается. Лишь после того, как сознание Джин подверглось детальному исследованию, змееподобное лицо Тёмного Лорда медленно поворачивается ко мне. Внутри по-прежнему холодно и пустынно. В его присутствии я никогда не держу разум открытым. Разумеется, ему об этом известно.       Возможно, это лишь плод моего воображения, но в его непроницаемом взгляде зарождается разочарование. Он не произносит ни слова. Вместо этого он резко срывает с меня маску, и она растворяется серой дымкой в воздухе. Искажённые страхом лица Уильяма и Джин озаряются изумлением.       Тёмный Лорд наклоняется к моему уху, и от его ледяного шёпота я чувствую отвратительное шевеление волос на виске:       — Я хочу, чтобы твоё лицо было последним, что они увидят перед смертью. Я хочу, — его губы практически касаются моей щеки, покрытой мурашками, — чтобы ты сделал это, глядя им в глаза. Если справишься… я пощажу тебя.       — Драко… — ошеломлённо выдыхает Джин, цепляясь мёртвой хваткой в плечи мужа.       Тёмный Лорд насмехается. Моё предательство обернулось для него забавой. Его пощада не имеет ничего общего с милосердием — это лишь значит, что он не позволит зайти себе слишком далеко, чтобы дать мне умереть.       Защитный барьер трещит по швам, но я, словно в беспамятстве, поднимаю палочку. И в этот момент мутная пелена резко спадает. Исполненные страха и неверия лица Грейнджеров предстают передо мной в неком новом качестве — так чётко, будто я вижу каждую их эмоцию под микроскопом.       И барьер обращается в прах. Я больше не властен над своей окклюменцией. Контроль безвозвратно утрачен, и мой разум пронзает воспоминанием о прощальном объятии Уильяма, о ласковом слове, которое так легко слетело с его губ в порыве благодарности. Сердце затапливает горьким стыдом. Эти люди чисты и невинны, они даже не могут вообразить, на что я способен. В их глазах я всего лишь ребёнок, которого они полюбили в ту же минуту, как только узнали, как много я значу и как много готов сделать для их дочери.       Мне хочется закричать о том, что я оскорбил её доверие, причинив ей вред. Мне хочется закричать о том, что я никогда и никого не любил так сильно, но после всего, что я сотворил, моя любовь больше ничего не стоит. Я хочу, чтобы они возненавидели меня и перестали смотреть на меня с такой пронзительной, отчаянной надеждой. Гнев от грёбаной беспомощности переполняет меня подобно раскалённой магме, растапливает обледенелость, и она начинает шипеть, превращаясь в горячий пар. Челюсти плотно стиснуты, глаза печёт от навернувшихся яростных слёз.       Моя рука дрожит. Сначала мелко, потом сильнее и в конце концов медленно опускается, с трудом удерживая волшебную палочку в онемевших пальцах.       Я подписал себе смертный приговор.       За моей спиной раздаётся тихий хриплый смех.       — В чём дело, Драко?       «Убей меня. Прошу, просто сделай это сейчас. Я знаю, как ты жаждешь этого, чего тебе стоит сдерживать себя каждую лишнюю секунду. Это не в твоих правилах. Так почему же именно я несу такую исключительную ценность в твоей коллекции марионеток?»       Холодная ладонь впивается в мою шею, длинные острые ногти вонзаются в скулы. Тёмный Лорд стоит позади меня, и я вижу его бледную руку, вытянутую передо мной. Из кончика палочки вырывается первый зелёный луч и сразу за ним второй. Я не слышу заклинаний, не вижу обмякших тел — лишь продолжаю заставлять себя неотрывно смотреть на волшебную палочку и осознавать сквозь нашедший морок, что она не моя. Я не мог препятствовать неизбежному, не мог вымолить у Тёмного Лорда обменять свою жизнь на родителей Гермионы, но хотя бы смогу спокойно ввериться смерти, не расколов остатки своей изувеченной души.       Жёсткая хватка на горле усиливается, и мне становится трудно дышать. Тёмный Лорд силой оттаскивает меня к коридору и небрежно взмахивает палочкой, посылая пламенный столп прямо в два бездыханных тела. Я не успел увидеть их пустых взглядов и мертвенно бледных лиц. Я и не пытался успеть. Мои глаза словно затянуты пеленой и не способны сфокусироваться ни на чём, а сознание более не способно уцепиться ни за одну мысль. Я понимаю, что меня ждёт. Тёмный Лорд торопится. Его ярость осязаема и совсем скоро оставит на моей коже глубокие отметины.              Смрад тлеющей плоти давно мне знаком, и я почти что рад, что мне не придётся слишком долго помнить об этом. Теперь нет нужны думать о том, как искоренить воспоминания о запахе смерти людей, которые были мне по-своему дороги.       Адское пламя разгорается с невообразимой скоростью, но Тёмный Лорд не желает в этот раз наслаждаться зрелищем. Не ослабляя хватки на моём горле, он резко поворачивается, и мы аппарируем прямиком в подземелье мэнора.       Я падаю на сырой каменный пол, из груди вырываются хриплые выдохи и надсадный кашель, разносящиеся зловещим эхом. Где-то в углу доносится неразборчивый лепет пленников, в страхе жмущихся к стене, но едва мысль об этом успевает пронестись в моём сознании, как голос Тёмного Лорда заполоняет всё вокруг:       — Ты осмелился предать меня, Драко Малфой, — презрительно шипит он, склоняясь надо мной. — Предать чистоту своей крови и оскорбить благородство своей магии. Веками род Малфоев славился своей преданностью чистокровным идеалам. Ты думал, что сможешь укрыться в тени, спрятаться от моего всевидящего взора. Возомнил, что сумеешь скрыть свою тайную связь с грязнокровкой, что твоя окклюменция послужит тебе надёжной бронёй. Ложь — превосходное оружие, но у неё есть один существенный недостаток. Она не может жить вечно. Гнилостный запах правды всегда рано или поздно просачивается наружу.       Волшебная палочка рассекает воздух рядом с моим лицом. Я резко выдыхаю от боли, прижимая дрожащую ладонь к глубокому порезу от виска до подбородка, и теряю равновесие, падая на вытянутую руку. Я должен что-то сказать, что угодно, но слова застревают в глотке. Мне остаётся лишь наблюдать за собственным унижением и смаковать каждую прожитую минуту. У меня нет плана. Нет надежды. Живым мне не выбраться.       — Вся моя жизнь — кровопролитная борьба за сохранение нашего удивительного мира. Я пожертвовал всем ради его процветания и полагал, что окружил себя столь же ревностными воинами, готовыми внести свой вклад в светлое будущее, в котором царствует высшая цивилизация чистокровных волшебников. Моя мать запятнала мой род, и я не посмел продолжать его. Убив своего слабого никчёмного отца, ты дал мне ложную надежду. Я проникся симпатией к мальчишке, в котором узнал себя. Не имея собственного сына, я даровал тебе возможность раскрыть свой блестящий потенциал под моим покровительством. Я давал тебе шансы один за другим, был терпелив к твоим провалам. Но ты предпочёл продаться за плотское удовольствие с низшим существом, уверовав в фундаментальность любви как некого абсолюта. Ты соблазнился заветом старого безумца Дамблдора. Ты позволил своим чувствам затуманить твой разум, ты дал волю слабости, недостойной истинного волшебника.       Каждое его слово было нацелено на то, чтобы пробудить во мне стыд за содеянное, и я поражаюсь тому, что, даже находясь на пороге смерти, мне плевать. Страх боли непреодолим — он продиктован инстинктом, но ни одно из обвинений Тёмного Лорда не нашло отклик в моей душе и не призвало мук совести. Я не верю ему. Его дар убеждения больше не способен поколебать мою решимость.       Я медленно поднимаю голову и устремляю на него взгляд, кривя губы в ухмылке. Безумная идея в преддверии бесславной кончины завладевает моим рассудком. Много я не потеряю, так отчего бы не испробовать самый абсурдный план из всех существующих, на который я когда-либо решался?       — Вы ошибаетесь, мой Лорд.       Хлёсткий удар Круциатуса не заставляет себя долго ждать. Моё тело врезается в стену и падает наземь, корчится в спазмах, но растянутый в крике рот продолжает кривиться в усмешке. Я упиваюсь пыткой. Я жаждал её с той самой ночи, ибо не был способен причинить себе достаточно боли. Я расплачиваюсь не за идею, не за предательство, но за свою непростительную ошибку, о которой Тёмный Лорд совсем скоро узнает. Я готов показать ему её и надеюсь, что буду в состоянии оценить его реакцию. Если я и хотел бы совершить нечто стоящее перед смертью, так это унизить Лорда Волдеморта так, как не осмеливался до этого никто другой.       — Легилименс!       Залитые солнечным светом коридоры Хогвартса. Студенты всех факультетов толпятся возле классов, обмахиваясь пергаментами из-за сентябрьской жары. Внимание Тёмного Лорда задерживается на Поттере, небрежно запихивающем конспекты в школьную сумку, но я увожу фокус на его драгоценную подругу.       Грейнджер заправляет волосы нервным движением и что-то непрестанно твердит своим недалёким друзьям. На её виске проступила испарина, три верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, гриффиндорский галстук ослаблен. Недопустимая вольность для такой чопорной заучки, но Тёмному Лорду ни к чему об этом знать.       Я наблюдаю за тем, как часто вздымается её грудь, как просвечивается кружево белья под тонкой тканью рубашки. К горлу подкатывает тошнота, моё лицо кривится от отвращения, но каменный стояк, упирающийся в брюки, выдаёт моё истинное низменное желание. Я знаю, что она грязнокровка. Но я не привык отказывать себе в удовольствии — никогда не отказывал.       Тёмный Лорд ищет дальше, и я привожу его поиски в кабинет зельеварения. Студенты один за другим покидают класс, но я не тороплюсь уходить. Я жду, когда Грейнджер заткнётся, а Слизнорт, наконец, распрощается с ней и уйдёт в Большой зал на обед.       И этот момент наступает. Я бросаю на дверь запирающее. Грейнджер оборачивается на щелчок, замечает меня и надменно задирает подбородок. Она не боится меня — а зря. Она ещё не знает, насколько я одержим желанием трахнуть грязнокровку, чтобы она стонала подо мной и умоляла не останавливаться.       В следующую секунду я уже прижимаю её к стене и грубо вдавливаю пальцы в её бёдра, вторгаясь языком в её рот. Прокусываю её нижнюю губу до крови, Грейнджер хнычет от боли, пытаясь вызволиться, но я не позволяю ей.       — Заткнись, — сквозь зубы приказываю я, задирая подол её юбки. — Если ты хоть кому-нибудь скажешь…       Грязнокровке удаётся вырваться, и она влепливает мне пощёчину. Румянец её возбуждения и слёзы обиды приводят меня в восторг.       — Не приближайся ко мне, чёртов псих! Никогда!       Она хватает сумку и выбегает из класса. Но я не собираюсь отпускать её так просто. Я добьюсь своего во что бы то ни стало.       Следующее воспоминание и каждое после него — настоящие. Я обещаю Грейнджер спасти её родителей. Показываю момент встречи с ними, но старательно вуалирую свои истинные чувства. Двое магглов мне омерзительны, примитивные простецы не вызывают во мне ни капли симпатии, и я надеюсь, Тёмный Лорд чувствует это. Грязнокровка мне благодарна. Она доверяет мне. Она признаётся мне в своих чувствах и отдаётся мне — это именно то, чего я добивался, пообещав спасти её семью.       А затем перед моими глазами предстаёт искажённое ужасом лицо Грейнджер, её исполненные страха глаза и побелевшие костяшки моих пальцев, крепко сомкнувшихся на её шее. Она умоляет меня остановиться, но я не прекращаю.       Я… не прекращаю…       Я насилую её до тех пор, пока цвет кожи её лица не становится пунцовым от удушья.       И воспоминание обрывается…             Мощный поток магии прошибает моё тело вновь, и я сдавленно вскрикиваю, когда рёбра одно за другим трескаются и ломаются, а гортань затапливает кровью. Она выплёскивается на мокрый камень, и резкий металлический запах проникает в дыхательные пути. Я пытаюсь откашляться, чтобы вдохнуть. Боль настолько сильная, что, вероятно, я долго не протяну.       Тёмный Лорд рывковым движением палочки избавляет меня от скопившейся в гортани крови, и она извергается из меня наружу, заливая всё вокруг отвратительным багрянцем. Тяжёлые хрипы вырываются из моей груди и кажутся оглушительными. Наверное, именно так и звучит дыхание смерти.       — Ты славно постарался, Драко, — холодно произносит Волдеморт. — Однако ты ослушался моего приказа. Какое же чувство возобладало над тобой, когда ты опустил палочку? — он склоняется надо мной и с насмешливым любопытством заглядывает мне в глаза. Его лицо очень близко, но оно расплывается сплошным бледным пятном, и даже сквозь пелену я улавливаю очертания его издевательского оскала. — Даже если бы твоя лживая легенда оказалась правдой, для тебя бы не составило труда уничтожить парочку грязных магглов. Что ты скажешь на это, Драко?       Он играет со мной. Хочет добиться от меня позорного признания. Хочет услышать бессмысленные мольбы о пощаде, которые станут моими последними словами. А я прилагаю все усилия для того, чтобы широко улыбнуться. Провожу языком по окровавленным зубам и выдавливаю хриплый смех:       — Я просто… хотел отыметь её, как последнюю суку. Чтобы она боготворила меня… Надеялся… что однажды мне ещё раз свезёт…       Мои слова приводят к ожидаемому эффекту. Лицо Тёмного Лорда искажается гримасой гнева. Он рассекает мне вторую щеку, наносит порезы один за другим, а я смеюсь как безумец. Кровь заливает рот и глаза. Древко полосует мою кожу до костей, разрывает одежду. Сквозь надсадный смех, срывающийся на крик, незнакомые проклятия едва доносятся до моего слуха, и я могу лишь догадываться об их предназначении по острой нестерпимой боли и утрате чувствительности в конечностях. Сознание слишком затуманено, чтобы прочувствовать всё. Где-то на задворках я слышу хруст ломающихся костей, чувствую, как швыряет из стороны в сторону моё тело с каждым новым переломом. Зрение затуманено кровавыми слезами и тёмными пятнами, я теряю связь с реальностью и тайно благодарю за это. Темнота обволакивает. Спасительная темнота…       В какой-то момент разум проясняется — Тёмный Лорд применяет Ренервейт. Боль разом возвращается и прошибает всё моё существо, но у меня нет сил закричать. Рот наполнен кровью, и, если я хоть немного пошевелю языком, то захлебнусь — голова недостаточно наклонена вбок, повернуть её полностью я не могу. Тело парализовано.       Волдеморт хочет, чтобы я слышал его, но больше не был способен сопротивляться. Чтобы я осознавал своё падение до последнего вздоха, чтобы едкий металлический вкус поражения укротил мою дерзость. Он пытал меня до тех пор, пока не убедился, что я стал достаточно слаб и беззащитен, — он не терпит, когда жертва остаётся в состоянии выбирать из сотен эмоций правильную. Тёмный Лорд любит упиваться чужой безысходностью и всегда проявляет изобретательность в том, чтобы добиться своей цели. Единственное, на что я способен сейчас, — смотреть ему в глаза, хватаясь за ускользающие отголоски жизни и считать мгновения до момента, когда кровь проникнет в дыхательные пути, а боль лишит меня сознания.              — Ты будешь примером для всех, кто осмелится подорвать моё доверие, — без тени усмешки медленно проговаривает Волдеморт, величественно возвышаясь надо мной, и его пронизывающий шёпот словно просачивается мне под кожу отвратительной вибрацией. — Твои гордыня и самонадеянность погубили тебя. Пусть каждый знает, что предательство карается жестоко и без пощады. И пусть твоя судьба станет вечным напоминанием о том, что воля Тёмного Лорда нерушима. Ты, — он склоняет голову и взирает на меня с ледяным презрением, — глупец, Драко Малфой. Твоё имя войдёт в историю как символ вечного позора.       Его удаляющиеся шаги теряются в приглушённом тонком звоне. Я пытаюсь сфокусироваться на нём, на всепоглощающей пустоте, в которой я растворяюсь. И последнее, о чём я думаю перед смертью, — это раскаяние.       Раскаяние, которое уже никогда не смогу принести.

***

Woodkid — In your likeness

Watch my fears unravel

Смотри, как раскрываются мои страхи.

Can you see the truth of me?

Видишь ли ты правду обо мне?

I don't want the light required

Мне не нужен свет

For this endless walk on wire

Для этой бесконечной прогулки по тросу.

I know I'm not made in your likeness

Я знаю, я не создан по твоему подобию,

You're not made for my darkness

А ты не создана для моей тьмы.

I know I'm not made in your likeness

Я знаю, я не создан по твоему подобию,

I do try, but I'm hopeless.

Я правда стараюсь, но я безнадёжен.

      — Он не дышит, Северус… Прошу, пожалуйста…       — Уйди.       — Я не оставлю…       — Делай, что тебе велят, Нарцисса. У меня мало времени. Никто не должен узнать…       Фраза обрывается на полуслове. Продолжительная тишина наполняется шёпотом. Он исходит отовсюду. Сотни, тысячи голосов и тот самый тонкий звон, сквозь который доносится приглушённый хлопок двери и щелчок запирающего заклинания.

***

      Смех Беллатрисы разносится по заброшенному коридору. Я бегу изо всех сил, и, хотя она неторопливо следует за мной, я чувствую, как она неумолимо настигает. Она знает мою тайну. Знает, что я предатель, — она увидела это не в моих воспоминаниях, но наяву.       — Дра-а-ако, малыш, хватит убегать, — посмеиваясь, пропевает она. — Я не собираюсь причинять тебе вред. Мы ведь одной крови. Давай же, Драко, остановись. Было бы глупо жертвовать тобой из-за какой-то грязнокровки, не так ли?       Каждое её слово — ложь. Это уловка. Я знаю, что она сделала. Я не видел, но могу поклясться, что слышал, как Беллатриса вопила слова Убивающего проклятия. Ноги несут меня сами, сердце бешено бьётся о рёбра, перед глазами слёзная пелена… В самом деле, я не помню, когда в последний раз видел ясно.       Грейнджер мертва. И вина за её смерть лежит лишь на мне одном. Из-за меня и моего сентиментального, инфантильного желания украсть её последний поцелуй и наконец сознаться в своих чувствах.       Я мчусь на Астрономическую башню. Там меня ждёт Снейп. Он поможет мне, он… он должен что-то сделать. Я нуждаюсь в защите как никогда. Я не могу всё время противостоять силе войны в одиночку. Я пытаюсь, но оступаюсь на каждом шагу, я слаб…              Я так слаб.       — Нельзя вечно убегать от судьбы, — насмешливый голос Беллы раздаётся за моей спиной, и её тёплое дыхание касается моего затылка. — Ты проиграл, Драко. Ты не Поттер, жизнь которого бережёт пророчество до судного дня. Твой судный день уже настал.       Тело прошибает разрядом боли, и я падаю в бездну.       Падаю до тех пор, пока сознание вновь не утопает в густом мраке.

***

      — Драко… если ты слышишь меня… Борись, милый. Не сдавайся. Я рядом. Я всегда буду рядом…

***

      Насыщенный аромат яблоневого цвета наполняет мои лёгкие. Я жадно вдыхаю его, греясь в лучах майского солнца. Кремовые розы склоняются под тяжестью густых лепестков и лениво покачиваются на ветру. Сад Малфой-мэнора предстал во всей своей роскоши: несмотря на поддерживающие чары цветения, действующие круглый год, именно весной это место становится поистине волшебным — ни одна даже самая искусная магия не способна сравниться с творческой силой природы.       Под нежно-фиолетовыми волнами китайской глицинии, раскинувшейся пышными цветочными гроздьями, отдыхают два белоснежных павлина, склонив друг к другу головы. Мне всегда было интересно дотронуться до них, узнать, каково на ощупь нежное оперение, но эти птицы обладают неподступной гордостью и не позволяют человеку подходить слишком близко. Сегодня этого желания нет. Я чувствую себя взрослее, чем обычно. Будто детскую пытливость безвозвратно унесло водоворотом времени вместе с наивной доверчивостью и беззаботностью. Теперь всё кажется не таким потрясающим, как раньше. Рациональный ум оценивает холодно, аура сказочности разоблачена и обусловлена обычным природным происхождением, не имеющим ничего общего с грёзами и фантасмагорией, являющимися неотъемлемой частью детского воображения.       Я отвожу от лица усеянные шипами розовые ветви и двигаюсь дальше. Вокруг пруда возле беседки неспешным шагом прогуливается отец. Черты его лица расслаблены, губы изогнуты в лёгкой улыбке, шелковистые белые волосы ниспадают на плечи и переливаются серебром в лучах солнца. Я давно не видел его столь спокойным и умиротворённым.       — Пап?       Люциус не слышит меня. Наверное, погружён в собственные мысли. Я приближаюсь к нему, оказываясь в его поле зрения, но он словно игнорирует моё присутствие.       — Отец.       Уголок его губ дёргается, но он так и не обращает на меня взгляда. Я в недоумении хмурюсь. Солнце припекает, вдалеке разносится пение птиц. Я подхожу к Люциусу вплотную и смотрю ему в глаза, однако он будто не видит меня. Иногда он так вёл себя, когда я разочаровывал его, но я не припоминаю причины нашей последней ссоры. Мы часто ссоримся. Но он не мрачнеет от звука моего голоса, не отворачивается. Внутри зарождается неприятное предчувствие, противоречащее окружающей безмятежной обстановке.       Внезапно взгляд отца сосредотачивается на чём-то позади меня, и на его лице расцветает улыбка. Я оборачиваюсь и нервно сглатываю.       Из-за пышных ветвей весенних роз появляется мама. Её лицо озарено такой же счастливой улыбкой, но я едва ли задерживаюсь на ней, ведь моё внимание моментально устремляется ниже — к её выпуклому животу, обтянутому тёмно-синей тканью лёгкого платья.       — Вот ты где, дорогой, — мелодично произносит Нарцисса, и Люциус быстро сокращает между ними расстояние, заключая её в бережные объятия.       — Тебе уже лучше, любовь моя? — с нежностью в голосе проговаривает он, медленно проводя ладонью по её животу.       — Намного. Целитель сказал, что я могу прогуляться. И отметил, что для моего возраста беременность протекает просто прекрасно. Нет ничего удивительного в том, что время от времени могут возникнуть осложнения.       — Мы обязательно справимся, — обещает ей Люциус, и когда его рука тянется к её щеке, манжета рубашки задирается, обнажая яркую Чёрную метку. — В этот раз всё будет по-другому. Наш сын родится в новом прекрасном мире. Мы больше не совершим старых ошибок.       Моё тело сковывает озноб, к горлу подбирается тошнота. Ещё недавно я мог дышать полной грудью, но теперь вокруг шеи будто сомкнулись дьявольские силки. Это всё не по-настоящему. Должно быть, произошла какая-то ошибка… Ведь я здесь. Стою прямо перед ними — моими родителями. Почему они не видят меня?       Я резко опускаю взгляд и подношу ладони к лицу, но наблюдаю перед собой лишь пустоту.

***

      — Хозяйке следует отдохнуть. Пожалуйста, Дэйзи справится, она не сомкнёт глаз и будет пристально следить за состоянием хозяина Драко…       — Я не устала.              — Но…       — Тебе не понять. Я уже сказала, что не оставлю его одного. Я доверяю тебе и ценю твою преданность, но попрошу впредь не настаивать на своей заботе обо мне.       Слабые пальцы рассеянно погружаются в мои волосы, почти не шевелясь, словно важность этого действия непреложна, даже если приходится выполнять его из последних сил.       — Дэйзи поняла. Дэйзи просит прощения.       — Принеси ещё крововосполняющего и регенерирующего зелий. Сколько осталось времени до возобновления контрзаклятия?       — Два с половиной часа.       — Хорошо… Если я…       — Дэйзи разбудит вас. Дэйзи за всем проследит.       Тяжёлый вздох согласия. Мгновением позже раздаётся аппарационный хлопок.

***

       Плотный чёрный туман окутывает пространство. Пронизывающий холод студит кровь в жилах, но я упорно продолжаю идти. В морозном воздухе витает запах смерти. Редкие снежинки обжигают кожу, губы и веки покалывает от их прикосновений. Мои силы на исходе. Я знаю, что совсем скоро они покинут меня, но, прежде чем это случится, я должен успеть сделать нечто важное. Оно где-то рядом, в нескольких шагах. Вот только каждый из них даётся мне всё тяжелее.       Моё время подходит к концу. Я должен понять, мне необходимо найти… Что-то внутри меня не даёт мне покоя. Невыносимая тоска и удушающее чувство вины затапливают сердце. Я изувечен. Моя уродливая душа молит об отдыхе, но настойчивый голос разума твердит: ещё рано.       Вдалеке виднеется одинокая фигура. Я на мгновение замираю — я узнал её даже по размытому силуэту.       Грейнджер.       Судьба даровала мне шанс. Я не понимаю, как я здесь очутился, но ни на секунду не сомневаюсь, что нахожусь сейчас именно там, где должен. Боковое зрение улавливает разбросанные повсюду тела мертвецов, но мне нет до них дела. Теперь моя цель ясна как никогда — я здесь для того, чтобы принести своё покаяние.       Шаг за шагом я приближаюсь к Грейнджер, и дымная поволока становится всё тоньше. Черты любимого лица, которое я помню в совершенстве, напряжены, выдавая уязвимость. Гермиона выглядит беззащитной и сломленной. Взгляд тёмно-карих глаз исполнен сомнения и страха.       Она знает, что произошло. Конечно, знает.       Я хочу рассказать ей правду. Чтобы она увидела её и не испытывала ненависти ко мне. Я хочу, чтобы она простила мне моё бессилие перед властью Тёмного Лорда. Но каждое заготовленное слово оправданий разбивается о мой поступок, содеянный моими руками. В нём виноват лишь я один.       Я причинил ей боль и оставил одну. Я предал Гермиону и просто сбежал, как чёртов трус.              Я присутствовал при убийстве её родителей и ничего не сделал для того, чтобы их защитить.       Я не создан по её подобию. А она не создана для моей тьмы.       Её лицо так близко. Я бы мог протянуть руку и дотронуться до её щеки, остановить бегущую слезу, но продолжаю неподвижно наблюдать, как Гермиона плачет. Мне нечего дать ей. У меня ничего не осталось — я пуст. Только разрывающееся от боли сердце, от которого я бы с радостью избавился, бросив к её ногам.       Мир начинает покачиваться. Я опускаю взгляд и сразу отыскиваю причину своей слабости.       Из моей груди торчит рукоять кинжала. Разум затапливает облегчением. Я вновь смотрю на Грейнджер, и мои губы непроизвольно изгибаются в смиренной печальной улыбке. Местом нашего прощания стало поле битвы — именно так и должна была завершиться наша история.       Не отрывая взгляд от её глаз, я тянусь ладонями к рукояти клинка. Грейнджер замечает моё движение, и её лицо искажается в испуге. Она хочет остановить меня, но по какой-то причине не делает этого, беспомощно продолжая наблюдать за тем, как окровавленное лезвие извлекается из моего тела.       — Возьми его, — надломленно шепчу я, протягивая ей кинжал с останками моего сердца, которое совсем скоро перестанет биться. — Пообещай мне, что заберёшь его, Грейнджер.       Мои последние слова теряются в надвигающемся мраке. Её образ растворяется, и мне лишь остаётся запомнить его перед тем, как я потеряю её навсегда…       — Ренервейт.

***

      — Драко?       Измученный голос матери звучит совсем близко. Опасливо и неуверенно, словно она совершает нечто запретное. Как давно она зовёт меня? Где-то на задворках сознания мелькает мысль о том, что я слишком надолго оставил маму одну. Что произошло? Внутри, преодолевая множественные барьеры боли и слабости, зарождается тревога. Я снова не справился. Я подвёл её, оставил без защиты. Хоть бы она была цела…       — Драко, милый, ты слышишь меня?       Я пытаюсь пошевельнуться, но ничего не выходит. До омерзения знакомое чувство, от которого я чертовски устал. Моё тело выдерживает значительно больше, чем душа, и мне осточертело задаваться вопросом, почему. Почему я просто не могу прекратить это грёбаное существование и из раза в раз возвращаюсь в мир живых.       Я знаю, что это не сон. Но хотел бы оказаться в месте, где больше никогда и ничего не почувствую.       Судорожный вздох матери тонет в тишине комнаты. Нарцисса задерживает дыхание и робко касается моей щеки. Вероятно, едва заметное подрагивание век выдало моё присутствие. Я определённо в сознании, но словно до сих пор балансирую где-то на границе сна и реальности.       — Я никуда не уйду. Я буду рядом, когда ты очнёшься. Ты в безопасности, Драко.       Её голос дрожит от усталости, кончики пальцев беспрерывно скользят по моей щеке, и от этого родного и уютного чувства боль словно притупляется. Мне так не хватало этого. Касания мамы ощущаются как тёплый весенний воздух в садах мэнора — безопасное место, в котором царят мир и покой. Какова вероятность того, что я пробыл без сознания до окончания войны? Смогу ли я проснуться свободным человеком? Судить о времени на грани беспамятства сложно. Мысли обрывочны.       Утомление обволакивает меня подобно невесомому облаку, и я вновь позволяю себе отдаться в объятия сна, лишь отдалённо отмечая вниманием, как прикоснулось горлышко пузырька к моим губам, и раздался шёпот диагностирующего заклинания.

***

      Стойкий аромат крепко заваренного чёрного чая доносится до моего обоняния и приводит в чувство. Боль в теле ощущается значительно слабее до первой попытки пошевелиться. Такое ощущение, будто каждую мою мышцу пропустили через мясорубку и приклеили это бесформенное жидкое месиво обратно к костям, которые постигла та же участь. Вряд ли я смогу хотя бы приблизительно вообразить, сколько в данный момент в меня влито обезболивающих зелий.       Очень осторожно я пытаюсь разомкнуть веки, постепенно позволяя глазам привыкнуть к яркому свету, от которого виски и лоб пронзает острой болью. Долгое время мне не удаётся ничего рассмотреть, кроме мутного калейдоскопа из цветных пятен, которые мучительно медленно приобретают свои очертания.       Моя комната. Такая, какой я её помню, — все стены целы, входная дверь и дверной проём не деформированы, никаких следов борьбы. Это кажется хорошим знаком, но любой штиль навевает мысли об обманчивом спокойствии — затишье перед бурей. Или же она миновала?..       Я ни черта не помню. Будто совсем недавно знание об этом было где-то на поверхности, совсем близко и ясно, но сейчас поблекло в свете солнечных лучей подобно последней звезде на предрассветном небе. Значит, я не лишён воспоминаний, и в ближайшем будущем меня ожидает ряд грёбаных потрясений. Омерзительно ненавистное чувство, когда возвращается память. Чувство воссоединения с малопривлекательной реальностью.       Взгляд скользит к противоположной стене, в район окна, и замирает. Поначалу я сомневаюсь, что всё верно истолковал. Моргаю несколько раз, смахивая остатки мутной пелены, и убеждаюсь, что моё зрение меня не подводит. Сгорбленная спина, растрёпанные потускневшие волосы, заплетённые в неаккуратную косу, серый и неоднородный цвет лица, испещрённого морщинами, неподвижно застывший взгляд, устремлённый в окно. Тонкие бледные пальцы, слабо сжимающие позолоченную фарфоровую чашку, над которой вихрятся остатки пара — чай почти остыл.       Если бы я знал, что однажды увижу маму такой, я бы предпочёл никогда не просыпаться. Я сделал это с ней. Это я виноват в том, что она стала похожа на тень самой себя. Каждое моё решение неуклонно вело меня к результату, которого я достиг. Я способен лишь приносить скорбь и страдания любимым людям.       Нарцисса сидит не шевелясь, кажется, будто она вовсе не дышит. Одна только напряжённая поза выдаёт её одушевлённость. Даже в профиль издалека я вижу, как покраснели её глаза. Сколько дней она не спала? Хотя, возможно, ещё не до конца отойдя от болезненного сна, я воспринимаю всё искажённо.       — Мам? — слабо шепчу я.       Она вздрагивает, резко отворачиваясь от окна, и дрожащими руками отставляет на подоконник чашку, слегка расплёскивая чай на платье, — непозволительная небрежность для Нарциссы Блэк, которая послала к чёрту все правила и пренебрегла этикетом ради одного из самых важных моментов её безрадостной жизни.       — Драко… — тихий лепет срывается с маминых губ, и они изгибаются в рассеянной трепетной улыбке, когда она нетвёрдой походкой направляется к моей постели, грозясь в любой момент потерять равновесие из-за чудовищного истощения. — Ты здесь. Я не могу поверить, что ты здесь…              Последние её слова тонут в безудержных всхлипах, и я нервно сглатываю, когда ощущаю прохладные нежные ладони на своих щеках, всматриваясь в мамины голубые глаза, полные слёз. Их глубина словно таит в себе всю скорбь человечества — прожитую, испытываемую и неизбежно грядущую. Мне кажется, будто я вижу маму впервые — настоящую беззащитную душу, лишённую лоска и ярких масок. Нарцисса никогда не бывает безобразна и умело скрывает своё неумолимое увядание, но в этот миг я кристально ясно наблюдаю его, улавливаю каждую мелочь. Мама утверждала, что любовь — это не болезнь, что это самое красивое и непостижимо высокое чувство, но прямо сейчас я вижу, что она сотворила с ней, как изувечила и истощила.       — Как ты себя чувствуешь? Тебе больно?       — Бывало и лучше, — неразборчиво проговариваю я. — Сколько я пробыл без сознания?       Вероятно, не этот вопрос мне следовало задать в первую очередь.       Нарцисса крепко поджимает пересохшие губы, не отрывая взгляда от моего лица, словно я в любой момент могу исчезнуть.       — Одиннадцать дней, — с горечью выдыхает она, будто избавляясь от неподъёмного груза, взваленного на хрупкие плечи. — Одиннадцать дней я боролась за твою жизнь, милый. И хотя временами надежда покидала меня… я не переставала верить. Не могла сдаться. Мерлин… как же я боялась, что навсегда потеряла тебя.       Мама обессиленно опускает голову, и я впервые наблюдаю за тем, как стремительно ослабевает её контроль, высвобождая всю накопившуюся боль. Она плачет навзрыд и даже не пытается сопротивляться неуправляемому порыву эмоций. Я не узнаю её. Мама всегда была одной из самых сильных людей, которых я знал. Разумеется, мне было известно, что ей не чужда слабость — мне и раньше доводилось видеть её слёзы, но сейчас… Сейчас всё по-другому. Будто моя непоколебимая твердыня сломалась, и всё моё представление о мире разрушилось в тот самый миг, когда мама вверила мне свою боль вместо того, чтобы безотказно принять мою.       — Мама, пожалуйста… — голос подводит меня. Я хочу попросить её прекратить, остановиться, но я слишком эгоистичен, чтобы сознаться даже самому себе, как же невыносимо соприкасаться с тьмой, царствующей в душе самого близкого человека.       Я пытаюсь согнуть руку, чтобы потянуться к щеке и накрыть мамину ладонь, но едва мне удаётся пошевелиться, как тело пронзает острым повсеместным спазмом. Нарцисса вздрагивает в исступлении и растерянно оглядывает меня, часто моргая.       — Ты не должен двигаться, — сдавленно бормочет она, качая головой. — Северус сказал, что восстановление пойдёт быстрее, когда ты очнёшься. Заклинания и зелья смогут вступить в полную силу, когда твоя магия активна…       — Северус? Он был здесь?       Какие-то знакомые отголоски воспоминаний всплывают в моей памяти. Значит, не все мои видения были выдумкой.       — Дэйзи привела его. Это… было необходимо.       Она осекается и глубоко вздыхает в попытке успокоиться. Мама отводит взгляд, но я продолжаю смотреть на неё.       — Что произошло?       Кажется, именно этого вопроса она и боялась больше всего. Нарцисса возводит глаза к потолку, приоткрыв рот, и затем, сглатывая ком, вновь обращает взгляд на меня.       — Ты умирал, Драко. Твоё тело находилось под воздействием проклятий, с которыми я не была в состоянии справиться в одиночку. За всю мою жизнь мне не доводилось сталкиваться со столь мощной тёмной магией. Она проникла глубоко в кости, в мышечные ткани, внутренние органы. Около семидесяти процентов твоего тела было изломано и поражено некрозом. Целительские чары и зелья не помогали, и я… я просто была в отчаянии. Я понимала, насколько рискованно было просить Северуса помочь, но, если бы он не успел прибыть вовремя…       Её черты искажаются, и она крепко зажмуривается, прикрывая половину лица дрожащей ладонью. Неспособность утешить маму убивает меня. Смысл её слов едва ли до меня доходит, как и суть того, что я пережил, ведь я практически ничего не осознавал. Настоящий ад во всех его проявлениях прошла именно она, беспомощно наблюдая за тем, как я разлагаюсь заживо.       — Больше двенадцати часов Северус пытался исцелить тебя, — продолжает она, восстановив дыхание. — Он применял одно контрзаклятие за другим, подбирал целебные руны, ни на мгновение не переставая бороться за твою жизнь. Первые сутки были самыми тяжёлыми. Мы не знали, как долго ты сможешь продержаться.       Мама касается моей лодыжки поверх одеяла и поджимает губы в подобии скорбной улыбки.              — Оберег помог. Дэйзи славно постаралась. Бедняжка совсем извелась здесь, с нами обоими. Находила всё новые ухищрения, как меня накормить и отвлечь, специально приносила в комнату ароматные булочки, а в ответ на мой суровый взгляд утверждала, что проголодалась. Вот только на тарелке булочек всегда было не меньше дюжины.       — У нас довольно коварный эльф, ты разве не замечала? — отвлечение от изначальной темы несказанно меня радует. Мама усмехается и кивает.       — Это всё дурное влияние Малфоев. А Дэйзи поразительно быстро учится.       — Мы их недооцениваем. Если бы эльфы постигли всю силу собственной магии и получали должное образование, то непременно захватили бы мир. И это мы бы пекли для них булочки.       С губ матери срывается непроизвольный смешок, и от этого приятного звука боль в теле отступает. Мой мир всё ещё пригоден для существования, хоть его изрядно потрепало.       — Мне так не хватало твоих гадких шуточек. Какое счастье вновь наслаждаться изысками твоего острого ума, — её улыбка подрагивает и постепенно тает. — Никогда в жизни мне не было так страшно, как в эти кошмарные дни, проведённые у твоей постели. Без тебя моя жизнь не имеет смысла, Драко.       Я ненавижу, когда она так делает. Когда манипулирует мной посредством чувства вины за то, что я едва не погиб. Я знаю, о чём думает мама. Разумеется, она до глубины души презирает Тёмного Лорда за всё то дерьмо, на которое он нас обрёк, но, оказавшись в этой западне, я никогда не вёл себя осторожно. В том, что я едва не погиб, мама, вне всяких сомнений, винит меня самого.       — Я должен был попытаться добиться его расположения. Приблизиться к нему настолько, насколько никто из Пожирателей даже не смел помыслить. Думал, что справлюсь. Я совершил ошибку.       — Ещё немного, и эта ошибка стоила бы тебе жизни, — с горечью шепчет Нарцисса. — Что, в самом деле, могло оказаться столь важным, чтобы рискнуть всем?              — Именно это я и намеревался узнать, — мне хочется отвести взгляд, но я пытаюсь донести до мамы всю серьёзность моего вероломного поступка. Что-то после моих слов переменилось в ней.       — Что ты имеешь в виду?       Есть ли смысл и дальше оставлять её в неведении? Я настолько привык держать всё в секрете, чтобы уберечь её и уберечься самому, но моя тактика оказалась напрочь бесполезной. Словно услышав мои мысли, Нарцисса склоняется ко мне, прижав ладонь к моему подбородку, чтобы удержать мой взгляд прямо, и на грани отчаяния произносит:       — Драко. Прошу, не закрывайся от меня. Ты ведь помнишь, о чём я просила тебя с самого начала.       Разумеется, помню.       — Не понимаю, о чём ты.       Я просто не готов сейчас говорить об этом. Мне нужно время на то, чтобы всё переосмыслить. Найти нужные слова для своей чудовищной истории.       Мама утомлённо вздыхает и прикрывает глаза, чтобы я не увидел, как они раздражённо закатываются. И когда она распахивает их вновь, её взгляд смягчается.       — Ладно. Мы можем обсудить это позже. Сейчас тебе необходим покой. Думаю, и мне следует ненадолго оставить тебя и привести себя в порядок.       Мама поднимается с кровати, направляется к двери, и внезапно я озвучиваю вопрос, который даже не успел толком обдумать:       — Пока я был без сознания… ты слышала что-нибудь о ней? Хоть что-то?       Нарцисса оборачивается в некотором замешательстве, но ей требуется всего одно мгновение, чтобы уловить суть.       — Нет, — растерянность на её лице сменяется хмуростью. — Но Родольфус пытался выведать у меня местонахождение Беллатрисы и выглядел весьма обеспокоенным.       Она застывает возле двери, явно не торопясь покидать комнату, и я догадываюсь, что степень её желания «привести себя в порядок» напрямую зависит от моей готовности продолжить разговор.              Упоминание Родольфуса оказывает на меня очень резкий и неприятный эффект. Впервые с момента пробуждения я чувствую, как к горлу подступает тошнота.       — Когда?       Внимательный взгляд матери скользит по моему лицу, прежде чем она озвучивает ответ:       — Примерно за час до того, как Дэйзи нашла тебя в подземелье.       Её слова будто бьют меня под дых и выкачивают весь воздух из комнаты. Стены начинают вращаться, перед глазами всё расплывается.       — А Рабастан? — мой хриплый голос звучит будто издалека. — Он был с ним?       Нарцисса медленно качает головой и полностью разворачивается корпусом ко мне. Я замечаю это боковым зрением, так как больше не могу смотреть на неё. Все мои мысли сосредоточены на том, какого чёрта Родольфусу было нужно от мамы в ночь убийства Грейнджеров.       — Драко?..       — Кто… — я откашливаюсь и пытаюсь сморгнуть омерзительное наваждение. — Кто-то ещё знает? Обо мне?       Заставляю себя поднять глаза на маму и прилагаю все усилия для того, чтобы проигнорировать тревогу в её взгляде и напряжение в тонких плечах.       — Только я и Северус.       Её многозначительный взгляд с ноткой высокомерия, присущей лишь ей одной, являет собой безусловную подсказку.       Тёмному Лорду ничего неизвестно.       — Что произошло той ночью?       Дурное предчувствие расползается под кожей, и болезненные ощущения вновь усиливаются. Я выжил не просто так — это ясно как день.       Нарцисса совершает несколько шагов в моём направлении и останавливается у изножья кровати, складывая ладони в замок.       — Тёмный Лорд полагал, что тебе никто не поможет. Травмы были несовместимы с жизнью. Пытая тебя и оставив умирать на глазах у пленников, он крупно просчитался.       Уголок губ Нарциссы изгибается в очаровательной меланхоличной ухмылке.       — Я не понимаю…       — Как я уже сказала, — мягко произносит она, — Дэйзи славно постаралась. И, судя по всему, не теряла времени зря и обрела новых друзей.       Я продолжаю смотреть на маму в ожидании дальнейших разъяснений, но она лишь загадочно склоняет голову, вкладывая в это движение некий завуалированный посыл. Головоломки — именно то, что мне сейчас нужно, чёрт возьми.       — Кто-то из пленников помог мне? — в неверии шепчу я, отводя взгляд. Это немыслимо. Меня заставляли пытать их, вытягивать информацию силой. Они знают, кто я такой. В их глазах я не мог быть никем иным, кроме как истинным чудовищем. Немыслимо.       — Тёмный Лорд исчез сразу после… Если мне сказали правду, кто-то доложил ему, что мальчишка Уизли был замечен в Лондоне. Так что… Ты счастливчик, Драко.       Последние слова Нарциссы заставляют меня отвлечься. Уизли? Один? Означает ли это, что Волдеморт возобновил охоту на Поттера в одиночку?       Мама вновь опускается на край кровати и привлекает моё внимание. Что-то не даёт ей покоя, и она явно колеблется, прежде чем произнести это вслух. Но я уже решил, что не стану удовлетворять её любопытство сегодня. Я обязательно расскажу ей обо всём позже.       — Ты понимаешь, что это значит? — неожиданно спрашивает она, и в её голосе мелькает нотка надежды.       — Что именно?       — У тебя снова появилась возможность сделать выбор. По-настоящему правильный выбор, Драко.       Она касается ладонью моей груди и легонько сжимает одеяло. Мама старается звучать убедительно, но я слышу, как дрожит от волнения её голос. Столкнувшись с недоумением в моём взгляде, она придвигается ближе и понижает голос до шёпота:       — Мы с Северусом возьмём Тёмного Лорда на себя. Прибегнем к хитрости, если он захочет доказательств. И, как только ты достаточно окрепнешь для аппарации, ты сможешь сбежать. Отыщешь Гермиону — возможно, спустя какое-то время. Такого шанса больше не будет, его нельзя упускать…       Мама продолжает шептать весь этот вздор, пока я пытаюсь осознать, что стоит за этим паршивым воодушевлением в её глазах. С каждым словом мне всё больше становится не по себе, будто она находится в каком-то бреду, в который так легко поверить, хотя бы на миг. Если чему я и научился во время войны, так это читать между строк и улавливать искусно скрытую ложь, полуправду — что-то, чего я не должен заметить, чтобы проникнуться уверенностью и спокойствием. Читать Нарциссу Блэк обычно не так-то просто, но сейчас, в состоянии отчаяния, её хватка ослабла. И я прекрасно понимаю, что произойдёт, если их со Снейпом маленький план воплотится в жизнь.       Рано или поздно Волдеморт обо всём узнает. Мама собирается принести себя в жертву. Отдать свою жизнь взамен моей. Возвращаться мне некуда — она никогда не примет меня. Не после всего того, что я сделал.       — Нет.              Нарцисса растерянно моргает и уязвлённо поджимает губы.       — Прости?       — Я сказал — нет.       Предательский ком стягивает горло, и я вынужденно сглатываю, чтобы удержать гневные слёзы. Как она посмела допустить это? Какого чёрта поступает со мной так после всего, что произошло? После того, как, в прямом смысле слова, возвратила меня к жизни, вырвав из холодных скользких лап смерти?       Мне хочется накричать на неё. Сказать, как сильно я её ненавижу за эту грёбаную материнскую жертвенность. Но в последний момент беру себя в руки, крепко сжимаю челюсти и, глубоко вдохнув, намереваюсь поступить по-человечески и сказать правду.       — Я никуда не уйду. Единственный человек во всём проклятом мире, которому я нужен, это ты, мама. И если ты думала, что я не догадаюсь… Если надеялась так легко меня соблазнить столь сомнительной свободой, то, выходит, ты совершенно не знаешь меня.       Нарцисса сокрушённо качает головой и отворачивается. Я разочаровал её. Как, собственно, и всегда.       — Неужели ты не понимаешь. Если ты не скроешься, тебе придётся вновь предстать перед Тёмным Лордом. После того, как ты разгневал его. Или ты полагаешь, что и на этот раз тебе удастся вымолить у него прощение? Ты больше не нужен ему, Драко. Ему нужны сильные и верные рабы, беспрекословно исполняющие его волю, в преданности которых ему не доводилось сомневаться. Ты больше не сможешь сражаться. Хоть я и не знаю всего, но абсолютно очевидно, что он больше не станет тебе доверять. Ты вышел из игры.       — Мне всё равно.       Глаза Нарциссы расширяются в изумлении, отчего паутинка лопнувших сосудов от недавних слёз становится более явственной.       — Если ты и впрямь рассчитываешь…       — Я останусь. Здесь мой дом, здесь ты. Я не позволю, чтобы ты отдала свою жизнь за меня, будучи постоянно на волоске от смерти каждый день скверного существования в этом месте. Я не собираюсь жертвовать единственным любимым человеком ради туманной неизвестности, — наполнив лёгкие воздухом, я прикрываю уставшие глаза. — Я не могу потерять и тебя тоже, мама.       Воцаряется долгое молчание. Я не тороплюсь открывать глаза, так как уверен, что из-за жжения от усталости и внезапного эмоционального всплеска сдержать слёз не выйдет. Пока об этом слишком тяжело думать, но что-то во мне безвозвратно сломалось. Возможно, из-за болезни я стал сверх меры чувствительным. То, к чему, как мне казалось раньше, у меня давно выработался иммунитет, теперь бьёт прямо в цель. Я слишком ослаб.       Мама права. Я больше не смогу сражаться. И больше не хочу.       — А я не могу потерять тебя, — тихо шепчет она, мягко сжимая мою ладонь, и мне даже не нужно смотреть, чтобы убедиться в том, что мама снова плачет.       — Я что-нибудь придумаю. Обещаю.       Вдох-выдох.       Сбитое дыхание постепенно приходит в норму. В последний раз сглатываю подступивший к горлу ком, и когда спазм отпускает, открываю глаза. Нарцисса смиренно кивает и проводит пальцами по моим отросшим волосам. Я знаю, мой ответ совсем не удовлетворил её и не внушил ни капли уверенности, но она слишком деликатна, чтобы продолжать этот спор, пока я нахожусь в таком уязвимом состоянии. Поэтому, вновь коротко кивая, мама поднимается с моей постели и на этот раз покидает комнату, не произнося больше ни слова.       Лишь когда дверь запирается, я осознаю, насколько сильно измотан. Этот разговор вытянул из меня все силы, которые удалось накопить за время одиннадцатидневного сна. Однако мама оказалась права: с пробуждением и правда процесс восстановления ускорился — в теле начинает появляться подвижность. Весьма болезненно, почти незаметно, но я уже могу пошевелить пальцами рук и медленно поворачивать голову набок. Из-за взаимосвязи мышц и нервных окончаний боль отдаёт в разные части тела, но сам факт прогресса немного поднимает мне настроение.       Пока что чувствительность возвращается только в верхнюю часть тела — боль в ногах притуплённая, и как бы я ни старался, у меня не выходит совершить ни одного движения. На прикроватном столике я замечаю знакомый бутыль в форме скелета с небезызвестным названием. По всей видимости, некоторые кости всё же пришлось растить заново. Как славно, что я не помню довольно внушительную часть терапии этой дрянью. Если я был в отключке одиннадцать дней… значит, мне осталось принимать Костерост чуть меньше недели. Достаточный срок для того, чтобы не начинать лечение заново, если я сделаю то, что задумал.              Через минуту после ухода Нарциссы в спальне появляется Дэйзи. При виде меня её карикатурно гигантские уши забавно трепещут, словно крылья мотылька, и она едва удерживает себя в руках, чтобы не броситься к моей постели.       — Хозяин Драко вернулся! Какая радостная весть! — тонкий ультразвук нещадно бьёт по моим ушным перепонкам, и я болезненно морщусь.       — Дэйзи, умоляю, снизь громкость.       Она прижимает обе ладошки ко рту и неистово кивает в знак извинения.       — Дэйзи ещё никогда не доводилось служить человеку, восставшему из мёртвых! — вкрадчиво шепчет она, приближаясь ко мне. — Как хозяин себя чувствует?       Её огромные фиолетовые радужки исследуют моё лицо, словно музейный экспонат, пока крошечная рука зависает над областью моей грудной клетки и медленно движется по воздуху в разные стороны, оценивая текущее состояние без никчёмных посредников вроде волшебной палочки. Её ладонь замирает над моими коленями, и на морщинистом лице углубляются бороздки между бровями.       — Как долго я не смогу ходить?       Дэйзи опускает руку, с сожалением пожимая плечами, и этот жест зарождает во мне тревогу. Видимо, на этот раз дело и правда плохо. Впрочем, по-другому быть и не могло.       — Дэйзи не знает. Дэйзи с хозяйкой Нарциссой сделали всё возможное, чтобы спасти хозяина Драко. Могут уйти месяцы, прежде чем способность ходить вернётся. Но…       Она осекается, и её нижняя губа начинает дрожать, уши пригибаются.       — Но о полном восстановлении не может быть и речи, — догадываюсь я, сосредоточив взгляд на ковре.       На третьем курсе я изучал анатомию — читал её во время бесполезных уроков Люпина и Трелони. В книге было сказано, что развитие мужского организма может продолжаться до двадцати одного года — минерализация костей, увеличение мышечной массы, окостенение эпифизарных пластинок, которые играют ключевую роль в удлинении костей и, следовательно, приводят к увеличению роста. Отчего-то за всё время войны я ни разу не задумывался о том, что на всю жизнь останусь неполноценным, даже не успев толком вырасти, и от этой мысли мне почему-то становится смешно.       — Дэйзи уверяет, что хозяин снова сможет ходить. Пусть не так, как раньше. Если опираться на трость…       — Ну уж нет. Никаких блядских тростей.       Мой резкий тон пугает её, и она виновато опускает голову.       — Дэйзи не хотела обидеть хозяина Драко. Дэйзи просто хочет помочь.       Вот он, мой шанс. Я ждал подходящего момента, и он настал.       — Тогда окажи мне одну услугу, — Дэйзи выжидающе смотрит на меня, даже не подозревая, о чём я собираюсь её попросить. — Но для начала ты должна поклясться, что ни при каких обстоятельствах не расскажешь об этом Нарциссе.       Дэйзи звучно моргает с различимым щелчком, и на её лице отражается сомнение, однако она покорно кивает, обрекая себя на безумную авантюру, от которой уже не сможет отказаться.

***

Woodkid — I Love You (Acoustic)

      Аппарация даётся мне непросто. Адски непросто, если быть точнее. Я знаю, что ещё слишком рано. Даже с учётом запредельно деликатной магии Дэйзи, из моего горла вырывается крик, когда мы преодолеваем пространственно-временной барьер и оказываемся на твёрдой поверхности, усыпанной пеплом и снегом. Морозный воздух проникает под кожу и вызывает озноб — организм слишком ослаблен, и даже тёплая мантия с согревающими чарами не спасают от крупной дрожи.       — Дэйзи не следовало слушать хозяина, — в панике лепечет она. — Дэйзи должна была отказать. Дэйзи совершила огромную ошибку!       — Всё… в порядке… — сквозь зубы выдавливаю я в попытке опереться на локоть, отчего тело пронзает новой вспышкой боли.       — Мы должны немедленно вернуться в мэнор. Хозяину необходим покой, хозяин ещё слишком слаб…       — Дэйзи.       Она умолкает и крепко цепляется за моё предплечье, чтобы удержать от падения. Я осматриваюсь по сторонам и пытаюсь найти хоть какую-то зацепку, которая позволит мне вспомнить, каким было это место, когда я видел его в последний раз. От стен и потолка почти ничего не осталось. Лишь низкие обугленные выступы высотой около фута свидетельствуют о том, что раньше здесь находились межкомнатные перегородки. Я даже не уверен, что мы находимся именно там, где всё произошло.       — Побудь здесь.       — Но хозяин Драко…       — Доверься мне.       Не в праве ослушаться меня, Дэйзи через силу кивает и размыкает крепко стиснутые пальцы, выпуская ткань моей мантии. Несмотря на эльфийскую миниатюрность, без её поддержки вес моего тела словно удваивается, но я стараюсь не подавать виду. Оперевшись на оба локтя, я подтягиваюсь и сдвигаюсь на несколько дюймов вперёд. Ещё ни разу в жизни я не оказывался в столь унизительном положении, передвигаясь ползком, волоча за собой ноги. Каждое движение даётся мне настолько тяжело, что на висках и спине выступает пот. Из-за ноющей боли в костях, мышцах и суставах сдавленное дыхание вырывается с хрипом, но я продолжаю двигаться дальше.       К полуночи состояние заметно улучшилось, зелья в сочетании с целительскими чарами превосходно справляются с повреждениями тела, склеивая его по кусочкам, однако сейчас я почти уверен, что весь многодневный прогресс сойдёт на нет за жалкие несколько минут моего самоистязания.       Я равнодушен к боли. То, за чем я вернулся сюда, намного важнее.       И совсем скоро я нахожу то, что искал.       Это происходит случайно. Очередной рывок — моя ладонь погружается в смесь снега и пепла, и пальцы находят предмет, который я безошибочно распознаю наощупь.       Я резко выдыхаю и обессиленно падаю на бок. Перед глазами вновь пляшут уже привычные тёмные пятна, но даже сквозь них я способен различить в тусклом голубоватом свете отблеск лунного камня на изумрудной нити, покачивающийся в дрожащей руке.       Последнее сомнение растворяется в холодном мраке. И на этот раз я действительно уверен, что сделал правильный выбор.       Она была с Родольфусом той ночью. Она всё знает. Я потерял её навсегда.