The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

      После трёх аппараций Гермиона, Гарри и Рон очутились посреди бескрайней равнины, на горизонте которой виднелись несколько одиноких деревьев. Это была наиболее безопасная локация для перемещения, так как точного месторасположения дома Лавгудов никто не знал.       — Добби утверждал, что отсюда нужно двигаться на север, — пробормотал Рон и обернулся вокруг себя, осматривая территорию. — Думаю, если мы набросим Дезиллюминационные чары, то в случае засады останемся незамеченными, и у нас будет преимущество.       Гарри с Гермионой ответили согласным кивком и одновременно наколдовали заклинание компаса.       — Твой немного барахлит, — заметила Гермиона, придирчиво рассматривая оранжевые линии, зависшие в воздухе.              — С чего это ты взяла, что не твой?       Гермиона и Рон одарили Гарри снисходительными улыбками, после чего тот лишь пожал плечами и, что-то пробурчав в ответ, развеял чары. Трое друзей двинулись в направлении стрелки компаса, которая указывала на «N». В этой части Британии моросил мелкий дождь, однако благодаря отсутствию ветра погода была сносной.       — Что вам известно о Ксенофилиусе? — спросил Гарри, чей силуэт слабо прорисовывался лёгкими прозрачными волнами на фоне окружающей среды.       — Луна немного рассказывала об отце, когда мы встретились в лазарете, — ответила Гермиона.       — В лазарете? — в один голос переспросили Гарри и Рон.              Гермиона тяжело вздохнула и попыталась сосредоточиться только на самом важном, но необходимость прояснить для мальчиков обстоятельства той злополучной встречи неизбежно приводила к тому, что придётся обратиться к болезненным воспоминаниям. К тому же, это значило, что теперь Рон узнает, какую сослужил службу Ордену, когда с его помощью Отряд Дамблдора саботировал операцию Пожирателей смерти.       — На одном из заданий мы… с Малфоем… получили серьёзные ранения, — Гермиона раздумывала, оставался ли ещё у неё способ опустить детали, но она уже сказала слишком много. — В Блэкстоуне, — тихо добавила она.       Звук шагов стал тише — Рон остановился. Спустя несколько секунд затормозили Гарри и Гермиона.       — Ты… ты была там? На операции в Блэкстоуне? — в ужасе проговорил Рон, и Гермиона втайне порадовалась, что благодаря действию чар ей не пришлось смотреть ему в глаза. Это бы всё усложнило.       — Никто ведь не знал, — попыталась она успокоить его, но вышло отнюдь неубедительно. — Никому бы не пришло в голову беречь жизнь Беллатрисы Лестрейндж. И когда Невилл проклял меня, Др… Малфой потерял бдительность и тут же угодил под проклятие. Истекая кровью, он успел атаковать Забини, который скрывался под маской Пожирателя, как и прочие из Отряда. Он единственный остался на поле, не ушёл с остальными. А Малфой намеревался во что бы то ни стало выяснить, кто стоял за диверсией. И за моей… возможной смертью.       Воспоминания нахлынули с новой силой, к горлу подобрался ком. Не самый подходящий миг для перепроживания столь травмирующего опыта, но в то же время Гермиона мысленно отметила, что именно сейчас ей хватило мужества пройти через это. Ещё месяц назад ей бы не удалось выдавить ни слова.       — Охренеть, — шёпотом выругался Гарри. — И как же вы выбрались?       Гермиона грустно улыбнулась и продолжила путь, услышав позади себя торопливые шаги, которые замедлились, когда они с Гарри и Роном поравнялись.       — Малфой совершил невозможное, — старалась она говорить как можно непринуждённее, но голос всё равно предательски дрогнул. — Он умирал… Но ему удалось воспользоваться моим единственным портключом, который перенёс нас троих в убежище Андромеды.       Гермиона умолкла и натужно сглотнула, пытаясь абстрагироваться от разрывающих душу эмоций, захлестнувших подобно ледяной воде. Было так просто позволить ей просочиться в дыхательные пути и затопить лёгкие, но мысль о предстоящем задании здорово заземляла и мотивировала отставить переживания в сторону.       Воцарившуюся тишину долго никто не решался нарушить, словно изначальный вопрос утратил свою важность, пока Рон всё же не откашлялся, осмелившись продолжить разговор:       — Так, значит… ты, Малфой и Забини чудом спаслись, попав в лазарет Андромеды?       — Угу.       — А при чём тут Луна?       — Ну… Эм-м… — Гермиона замялась, сомневаясь, стоило ли выдавать чужие секреты, но деваться было некуда. — Луна пришла навестить Забини.       — Что?!       — Иди ты!       Реакция Гарри и Рона её позабавила. Гермиона искренне полагала, что искра, вспыхнувшая между Блейзом и Луной, была очевидна всем, кто посещал собрания ОД, но, как оказалось, мальчишки не были внимательны к подобным тонкостям.       — А вы думали, они просто приятели? — насмешливо хмыкнула Гермиона.       — Лично я полагал, что Луна асексуальна, — честно признался Гарри.       — То же самое, — подтвердил Рон.       Гермиона закатила глаза и покачала головой.       — Чтобы вы знали, у них с Забини всё серьёзно. Мы с Малфоем даже стали свидетелями нешуточной драмы. Но вас это не касается, — торопливо добавила она и сконфуженно поджала губы.       — К такому жизнь меня не готовила, — загробным тоном пробормотал Гарри. — Нет, правда. Мне кажется, трудно представить себе двух более непохожих людей, чем Луна и Забини.       — Как вообще можно рассуждать о вкусовых предпочтениях человека, который носит в ушах редиски? — фыркнул Рон. — Думаю, Забини идеально дополняет коллекцию странных вещиц Луны Лавгуд. Он что-то вроде браслета из напёрстков.       Гермиона хотела одёрнуть его и пристыдить за неуместный комментарий, но больно уж хороша вышла шутка.       — Что касаемо Ксенофилиуса… У него странное отношение ко всему происходящему, — нерешительно произнесла она, морально готовясь к негативной реакции друзей.       — Только не говори, что он из этих святош, которые считают нас всех братьями и говорят, что нам пора прекратить «ссориться», — желчно процедил Рональд.       — В «Придире» принципиально обходится стороной тема войны, — подтвердила его догадку Гермиона. — Это единственное магическое издание, которое не контролируется новым режимом. Лишь из любви к Луне Ксенофилиус позволил ей вести небольшую колонку с призывом поддерживать Орден Феникса и Гарри, но в целом — да, Лавгуд из «этих». Он предпочитает жить так же, как и раньше, вне политики. Словно и нет никакой войны.       — Чокнутый самодур. Вы уверены, что он вообще станет нам помогать?       — Мы всего лишь спросим его о символе, — рассуждал Гарри. — Не думаю, что наш вопрос окажет на него давление. К тому же, в последнюю нашу встречу он был очень мил со всеми, даже с Виктором.       — За это время многое могло измениться, — хмуро произнёс Рон.       — У нас нет выбора. Он единственный из всех известных нам волшебников, кто может знать истинное значение символа. Гриндевальд и Реддл не в счёт.       — Гермиона? — окликнул её Рон. — Как думаешь? Не поздно ещё вернуться.       Если бы Гермиона ответила честно, она бы призналась, что ей было не по себе с самого начала, когда Гарри впервые заговорил о визите к Лавгудам. Но похожие чувства у неё возникали по разным причинам и далеко не всегда являлись сигналом к отступлению. Путешествие в Годрикову впадину, возвращение в тело Беллатрисы — обе эти идеи вызывали у Гермионы тяжёлое, жуткое предчувствие, но в конечном счёте, несмотря на кошмар, пережитый в деревне, был уничтожен новый крестраж. Это стоило борьбы и тех испытаний, через которые прошли они с Гарри. На этот раз их силы утроены, а, значит, они обязательно справятся, что бы им ни уготовила судьба.       — Мы должны сделать это. Возвращаться некуда. Пешки ведь ходят только вперёд, не так ли?

***

      Причудливой формы дом замаячил на горизонте примерно спустя два часа пешего путешествия. В его очертаниях просматривалось нечто схожее с прежней Норой до того, как Пожиратели смерти превратили её в гору пепла. Остроконечная треугольная крыша выглядела по-карикатурному вытянутой, как и вся конструкция жилища Лавгудов — она казалась слишком узкой и больше напоминала башню, отделанную белой штукатуркой. По мере приближения Гермиона обнаружила небольшой сад, простирающийся за домом, и тропинку, которая уходила куда-то далеко за пределы равнины. Возле крыльца наблюдалось непонятное движение, но как только друзья достигли пункта своего назначения, стало ясно, что это был всего-навсего хаотичный танец слив-цеппелин, высаженных в крупных вазонах. Внешне они отдалённо напоминали те самые редиски, которые Луна так любила использовать в качестве бижутерии, — вероятно, так ей было проще справляться с разлукой по дому.              Несколько раз перепроверив окружающую обстановку, Гермиона, Гарри и Рон деактивировали Дезиллюминационные чары и впервые смогли взглянуть друг на друга.       — Ладно, — прошептал Рон, обернувшись назад. — И что теперь? Просто постучимся к нему?       Гарри глубоко вдохнул и вместо ответа взбежал по крыльцу, уверенно прижав палец к дверному звонку, из которого донеслось мелодичное пение соловья.       — Сейчас ведь пасхальные каникулы, — спохватилась Гермиона. — Луна должна была вернуться.       Но прежде чем кто-то успел высказать своё мнение по этому поводу, дверной замок щёлкнул.       То, что предстало перед взором Гермионы, заставило её тревожно сглотнуть. Ксенофилиус Лавгуд опасливо прищуривался и словно не решался ступить за порог. Исхудавшее лицо с впалыми щеками было покрыто щетиной, белые волосы заметно отросли и спутались по всей длине до пожирневших корней, под глазами пролегли глубокие тени.       — Кто вы? — настороженно пробормотал он, разглядывая незваных гостей.       — Сэр, это я, Гарри Поттер, — Гарри осторожно отшагнул назад и указал на друзей, — а это Рон и Гермиона. Мы виделись с вами на свадьбе Билла и Флёр…       — Гарри Поттер… — растерянно пролепетал Ксенофилиус, и его глаза мгновенно расширились. — Ох, что же это я… Конечно… конечно, я помню. Вы… вы попали в беду?       Друзья вновь коротко переглянулись. Момент для открытого обсуждения сложившейся ситуации был неподходящий, поэтому оставалось лишь вложить в отчаянный взгляд что-то наподобие «действуем так, будто ничего странного не происходит».       — Нет, мы в порядке, мистер Лавгуд, — вмешалась Гермиона и поднялась по крыльцу вслед за Гарри. — У нас есть вопрос, который мы бы хотели вам задать, так как больше нам не к кому обратиться.       — О… что ж, заходите, прошу вас, не стесняйтесь, — внезапно приободрился Ксенофилиус и так резко отпрянул назад в прихожую, что повалил на пол плетёный цилиндр с разноцветными дырявыми зонтами. — Я слегка прихворал, так уж вышло… Как раз намеревался выпить чаю и вынуть из печи свежую партию лимонного печенья…       Последние его слова прозвучали в некотором отдалении, когда он свернул за угол и принялся греметь посудой на кухне. Даже по состоянию прихожей не составляло труда обнаружить, что дом давно нуждался в уборке. Как и было совсем несложно заметить, что никакого запаха свежей выпечки не было и в помине.       — Вы что, действительно собираетесь принять его приглашение? — тихо прошипел Рон. — Здесь явно происходит какая-то чертовщина.       — Мы проделали такой путь, Рон, — воспротивился Гарри — его лицо выражало куда больше воодушевления, чем бледные маски Рона и Гермионы. — Мы всё равно уже здесь.       — Тебя совсем ничего не смущает, приятель? Лавгуд выглядит как умалишённый. Он и на свадьбе не производил впечатления адекватного человека, но сейчас…       — Я понимаю, о чём ты, ладно? — попытался его утихомирить Гарри. — Да, всё выглядит слишком странно, но с другой стороны… это ведь отец Луны. Она борется в Отряде Дамблдора и рискует жизнью ради нас всех.       — Гермиона? — молящим шёпотом обратился к ней Рон, но едва она успела открыть рот, как из кухни донёсся голос Ксенофилиуса: «Проходите же, чувствуйте себя как дома!»       — Я бы не тревожилась понапрасну, но лишняя бдительность не помешает, — торопливо проговорила она и направилась по узкому коридору вперёд.       В словах Рона определённо была правда: хотя Гермионе до сегодняшнего дня так ни разу и не довелось встречаться с Ксенофилиусом, он явно был не в себе. Нутро буквально кричало о том, что нужно убираться отсюда и как можно скорее, но необходимость узнать, какой же смысл кроется в таинственном символе, преобладала над чертовски высокой вероятностью попасть в беду. К тому же Гермиона понимала: даже если бы она поддержала Рона, и Гарри остался бы в меньшинстве, это ничего бы не поменяло, лишь посеяло бы зерно раздора, так как Гарри был непреклонен. Он скорее гневно бы бросил нечто вроде «я остаюсь, а вы уходите, если хотите». В этом Гермиона нисколько не сомневалась.       — Так-так-так, мята, шиповник… мёд… — бормотал себе под нос Ксенофилиус, сгорбившись над плитой.       — Мистер Лавгуд, — обратилась к нему Гермиона, прочистив горло, отчего тот вздрогнул и едва не уронил плоскую фиолетовую чашку, больше напоминающую глубокое блюдце с ручкой. — Как поживает Луна? Она здесь?       Тело Лавгуда на мгновение будто окаменело, но, когда он обернулся, его лицо озарила болезненная улыбка.       — Да… да, Луна отправилась к колодцу за водой. Мы выкопали его в нескольких милях от дома, так как в наших краях расплодилось слишком много пресноводных заглотов, а их помёт жутко ядовит.       — Колодец? — недоверчиво нахмурился Рон. — Почему вы просто не можете наколдовать себе воды?              Казалось, очевидный вопрос застал Лавгуда врасплох, но он почти сразу нашёлся с ответом:       — Мы стараемся как можно меньше пользоваться палочками, — он суетливо вытер ладони о подол длинной сорочки, доходящей ему до щиколоток. — Сейчас такое время… лучше соблюдать осторожность. Палочки могут отслеживать.       Окинув взглядом беспорядок на кухне, Гермиона вполне могла в это поверить. Для человека, владеющего магией, здесь было настолько грязно, что необитаемая Визжащая хижина по сравнению с жилым домом Лавгудов выглядела куда более опрятно.       Рон изогнул бровь:              — Но это не имеет никакого см…       — Что привело вас сюда, друзья? — с чрезмерным радушием поинтересовался Ксенофилиус, и в этот момент он до боли напомнил свою дочь.       Гарри в последний раз переглянулся с Роном и Гермионой, затем подошёл к Лавгуду, вынул из кармана клочок пергамента и развернул его.       — Этот символ, сэр. Я заметил его у вас на шее в качестве украшения, тогда, на свадьбе. Виктор Крам утверждал, что это символ Гриндевальда, но нам кажется, что…       — Гриндевальд вор и негодяй! — воскликнул Ксенофилиус, и его спутанные космы угрожающе покачнулись, когда он дрожащей рукой нырнул за пазуху и выудил оттуда тот самый кулон, о котором упомянул Гарри. — Он опорочил своими злыми деяниями красивую многовековую легенду, вообразив себя богом!       — Легенду? — переспросила Гермиона, наклонившись вперёд.              Ксенофилиус с недоумением вглядывался в лица гостей, будто они были слепы к чему-то совершенно очевидному.       — Разве вы не слышали про «Сказку о трёх братьях» и Дарах Смерти? — почти с возмущением прошептал он.              — Нет, — хором ответили Гарри и Гермиона.       — Мама запрещала мне её читать, — неожиданно отозвался Рон.       Два удивлённых взгляда устремились на него, но он лишь пожал плечами.       — Постой, — озадаченно качнул головой Гарри, — разве тебе не было интересно узнать, что от тебя скрывают родители?       Щёки Рона слегка порозовели, и он с неумелой напыщенностью усмехнулся:       — Да и пёс с ним, я ж не идиот, чтобы пялиться в книжки в дошкольном возрасте, мне было куда интереснее летать на игрушечной метле…              — Что за Дары Смерти? — нетерпеливо обратилась Гермиона к Ксенофилиусу.       — Сейчас, сейчас… — он сорвался с места и метнулся к древнему серванту, заваленному горшками для рассады, кусками бечёвки, старыми номерами «Придиры», пожелтевшими от времени, и принялся рыться в куче хлама, непрестанно приговаривая что-то себе под нос. — Она была где-то здесь… Да-да, была… Ах, она, должно быть, у меня в спальне! Подождите, никуда не уходите, я мигом. И угощайтесь чаем с печеньем.       Ксенофилиус быстро взбежал по винтовой лестнице, после чего наверху послышался характерный шум судорожных поисков.       — Я же говорил, мы явились сюда не напрасно, — с уставшей ухмылкой покосился на друзей Гарри, но Гермиона прекрасно знала, что то была лишь видимость непринуждённости. Гарри волновался. Поведение Ксенофилиуса с каждой минутой вызывало всё больше беспокойства.       — Очень надеюсь, что Луна и правда здесь, — нервно произнесла Гермиона, плотно сжав губы. — Не думала, что тут будет так жутко. И не вздумайте пить этот чай.       Она кивнула на скудное угощение Ксенофилиуса, состоящее из непонятной розовой жидкости, наполняющей чашки, и порядочно отсыревшего печенья, которое и впрямь было похоже на лимонное своим ярким жёлтым цветом.       — Как только узнаем, что это за символ, тут же делаем ноги, — сказал Рон, склонившись к друзьям. — Даже если Луна и правда здесь, в чём я очень сомневаюсь…       — Вот, — провозгласил Ксенофилиус, торопливо спускаясь по лестнице и помахивая книгой в руке. — Нашёл… Так…       Он на ходу распахнул книгу и провёл пальцем по оглавлению, а затем открыл на нужной странице и, протянув книгу Гермионе, остался стоять возле окна.       Книга сказок Барда Бидля выглядела очень потрёпанной, уголки страниц истончились и местами надорвались. «Сказка о трёх братьях» заметно отличалась наибольшей изношенностью — очевидно, её читали чаще прочих.       — Оригинал этой книги был изложен рунами, — сообщил Ксенофилиус, и теперь весь его вид излучал усталость, от былой бодрости не осталось и следа. — Мы с Пандорой, покойной матерью Луны, очень любили именно эту сказку. Мы сами перевели её, чтобы наша малышка могла в любой момент её прочесть.              Губы Лавгуда изогнулись в улыбке, и он уставился в окно.       Гермиона неуверенно кивнула и начала читать вслух.

«Сказка о трёх братьях

      Жили-были трое братьев, и вот однажды отправились они путешествовать. Шли они в сумерках дальней дорогой и пришли к реке. Была она глубокая — вброд не перейти, и такая быстрая, что вплавь не перебраться. Но братья были сведущи в магических искусствах. Взмахнули они волшебными палочками — и вырос над рекою мост. Братья были уже на середине моста, как вдруг смотрят — стоит у них на пути кто-то, закутанный в плащ.       И Смерть заговорила с ними. Она очень рассердилась, что три жертвы ускользнули от неё, ведь обычно путники тонули в реке. Но Смерть была хитра. Она притворилась, будто восхищена мастерством троих братьев, и предложила каждому выбрать себе награду за то, что они её перехитрили.       Старший брат Антиох, самый воинственный, попросил волшебную палочку, самую могущественную на свете, чтобы её хозяин всегда побеждал в поединке. Такая волшебная палочка достойна человека, одолевшего саму Смерть! Тогда Смерть отломила ветку с куста бузины, что рос неподалеку, сделала из неё волшебную палочку и дала её Антиоху.       Второй брат Кадм был гордец. Он захотел ещё больше унизить Смерть и потребовал у неё силу вызывать умерших. Смерть подняла камушек, что лежал на берегу, и дала Кадму.       — Этот камень, — сказала она, — владеет силой возвращать мёртвых.       Спросила Смерть младшего брата Игнотуса, чего он желает. Игнотус был самый скромный и мудрый из троих братьев и не доверял Смерти, а потому попросил дать ему такую вещь, чтобы он смог уйти оттуда, и Смерть не догнала бы его. Недовольна была Смерть, но ничего не поделаешь — отдала ему свою мантию-невидимку.       Тогда отступила Смерть и пропустила троих братьев через мост. Пошли они дальше своею дорогой, и всё толковали промеж собой об этом приключении да восхищались чудесными вещицами, что подарила им Смерть.       Долго ли, коротко ли, разошлись братья каждый в свою сторону.       Антиох странствовал неделю, а может, больше, и пришёл в одну далёкую деревню.Отыскал он там волшебника, с которым был в ссоре. Вышел у них поединок, и, ясное дело, победил Антиох — да и как могло быть иначе, когда у него в руках Бузинная палочка? Противник остался лежать мёртвым на земле, а Антиох пошёл на постоялый двор и давай там хвастаться, какую чудо-палочку он добыл у Смерти — с нею никто не победит его в бою.       В ту же ночь один волшебник пробрался к Антиоху, когда он лежал пьяный на своей постели. Вор унёс волшебную палочку, а заодно перерезал Антиоху горло.       Так Смерть забрала первого брата.       Тем временем Кадм вернулся к себе в деревню, а жил он один-одинёшенек. Взял он Камень, что мог вызывать мёртвых, и три раза повернул в руке. Что за чудо — стоит перед ним девушка, на которой он мечтал жениться, да умерла она раннею смертью.       Но была она печальна и холодна, словно какая-то занавесь отделяла её от Кадма. Хоть она и вернулась в подлунный мир, не было ей здесь места и горько страдала она. В конце концов Кадм сошёл с ума от безнадёжной тоски и убил себя, чтобы только быть с любимой.       Так Смерть забрала второго брата.       А Игнотуса искала Смерть много лет, да так и не нашла. А когда Игнотус состарился, то сам снял Мантию-невидимку и отдал её своему сыну. Встретил он Смерть как давнего друга и своей охотою с нею пошёл, и как равные ушли они из этого мира».       Гермиона подняла глаза от книги и устремила взгляд на Ксенофилиуса.       — Теперь вы поняли значение символа, мисс Грейнджер? — полуутвердительно проговорил он.       — Линия — Бузинная палочка, — неописуемо приятное чувство, когда всё становилось на свои места. — Круг…       — Камень, — продолжил Гарри.       — И треугольник — мантия-невидимка, — догадался Рон.       В голове гудел рой из наскакивающих друг на друга мыслей, которые так и не терпелось озвучить, обсудить с мальчиками, но, учитывая обстоятельства, Гермионе ничего не оставалось, кроме как соединять между собой все недостающие детали и держать язык за зубами.       Волдеморт охотился за Дарами смерти, чтобы завладеть ими и стать самым непобедимым волшебником всех времён. Того же хотел Гриндевальд. На ум моментально пришло воспоминание о рассказе Драко про чашу Грааля и Священное копьё — легенда, которая поразительно совпадает с подлинной историей этого мира и нашла свой отклик более полусотни лет назад в маггловском мире. Просто поразительно, что все диктаторы, вне зависимости от своего происхождения, настолько ведомы жаждой неисчерпаемой власти, что готовы всерьёз уверовать в мистицизм детской сказки, так и не усвоив её мораль.       Смерть непобедима. Лишь глупец может считать иначе.       — Спасибо, сэр, — голос Гарри вырвал Гермиону из раздумий. — Вы очень помогли нам. Простите, что нагрянули без предупреждения…       — Что вы! — чрезмерно участливо отмахнулся Ксенофилиус и подошёл ближе, сжав ладони в замок. — Для меня большая честь помочь Гарри Поттеру и его друзьям. Может, хотите ещё чаю или…       — Думаю, нам уже пора, — настойчиво прервала его Гермиона, вежливо улыбнувшись. — Спасибо вам за гостеприимство.       Они с Гарри и Роном поднялись со скрипучих стульев и поспешно направились в коридор, вознамерившись наконец покинуть дом, как вдруг раздался слабый голос Ксенофилиуса:       — Мне так бесконечно горько, что наш прекрасный мир гибнет в огне, — сокрушённо прошептал он, и его подбородок задрожал. — Я всегда мечтал, чтобы в нём процветали гармония и любовь. Даже после смерти моей любимой жены я стремился к ним. А теперь… Всюду царят насилие и жестокость, братья и сёстры возненавидели друг друга. И вы… вы ведь совсем ещё дети…       Гермиона, Рон и Гарри застыли на полпути и растерянно уставились на Лавгуда. Его взгляд был устремлён в невидимую точку, глаза заблестели от навернувшихся слёз. Весь его вид выдавал растерянность и даже какую-то детскую беззащитность. Гермионе стало стыдно за столь предосудительное отношение к несчастному бедолаге — возможно, он переживал о войне куда серьёзнее и просто пытался всеми силами сохранить то немногое, что у него оставалось.       — Мистер Лавгуд, — мягко позвала его Гермиона и сделала несмелый шаг по направлению к нему. — Мы можем чем-то помочь?       Ксенофилиус поднял на неё печальный взгляд, затем перевёл его на Гарри и задержался.       — Дождётесь Луну? — обессиленно пробормотал он. — Она будет так рада вас видеть. Я… я пойду её встречу. Наверное, ей тяжело нести столь тяжёлый груз в одиночку.       Лавгуд снял с крючка пёструю мантию и, накинув её на плечи, вышел из дома. Гермиона с тревогой взглянула на мальчиков, вероятно, впервые в жизни не имея ни малейшего представления, как им следует сейчас поступить.       — Что? — не выдержал Гарри её испытующий взгляд.       — Не знаю. Что-то не так. Поначалу я была совершенно уверена, что он окончательно свихнулся и потерял связь с реальностью, но теперь… Я чувствую себя ужасно.       — Вы заметили, как подавленно он говорил о Луне? — спросил Рон. — Будто собственноручно похоронил её на заднем дворе.       — Она говорила, что у них с отцом усложнились отношения из-за различий во взглядах на всё происходящее. Возможно, потому Ксенофилиус так печален — чувствует, что теряет связь с последним родным человеком и последней радостью жизни.       — А если нет? Что, если с Луной что-то случилось, и у мистера Лавгуда вправду помутился рассудок? — озвучил Гарри самую очевидную версию происходящего, которую до этого момента никто не осмелился произнести вслух.       Гермиона решительно посмотрела наверх, бросила взгляд на окно, а затем на дверь.       — Я на второй этаж, а вы обыщите всё здесь, — быстро проговорила она и устремилась вверх по лестнице. Гарри и Рон незамедлительно приступили к поискам.       Дверь в первую спальню была распахнута настежь. Из-за специфической конструкции дома на этаже помещалась всего одна комната — по всей видимости, на третьем была спальня Ксенофилиуса. Гермиона сразу узнала фантасмагорическую обитель Луны Лавгуд: пол покрывал небесно-голубой ковёр со звёздной картой, вышитой золотой нитью, на стенах и на изголовье кровати висели гирлянды из слив-цеппелин, выкрашенных в разные цвета. Белый платяной шкаф украшала роспись из голубых маргариток и цветков льна, одну из стен занимала грифельная доска, на которой знакомым витиеватым почерком было написано: «Каждая секунда жизни — великий дар. Даже в безлунные ночи, когда нарглы портят твоё прекрасное сновидение своими гнусными выходками».              Гермиона улыбнулась и ощутила незнакомую ей тоску. Она так редко вспоминала о Луне. И когда возвела взгляд к потолку, это чувство многократно усилилось: на Гермиону смотрело её собственное лицо, искусно изображённое акварельными красками, а рядом с ней располагались такие же портреты Гарри, Рона, Джинни, Невилла и Блейза. Портреты не двигались, но выглядели необъяснимо живыми, они словно дышали. Каждое изображение оплетала неразрывная золотистая нить, но когда Гермиона присмотрелась, её взгляд распознал многократно повторяющееся слово «друзья», выведенное золотыми чернилами.       Гермиона с трудом заставила себя оторвать взгляд от изумительной и такой трогательной росписи. Её не покидало ощущение, что она без спросу прикоснулась к чему-то слишком личному, не предназначенному для глаз посторонних, но успокоила себя тем, что, вероятно, Луна не была бы против, чтобы её друзья узнали об этом. Жаль, что Гермиона, да и Гарри с Роном никогда не ценили дружбу с Луной так же высоко.       Шум и голоса мальчиков на первом этаже вернули её к реальности и заставили вспомнить, зачем она здесь. Присмотревшись к поверхностям в комнате, Гермиона не могла не отметить, что толстый слой пыли, в том числе и на аккуратно застеленной кровати, указывал на то, что в комнате давно никто не бывал. Она подбежала к шкафу и распахнула скрипучие дверцы — из одежды в нём хранилась лишь старая остроконечная шляпа.       — Дерьмо, — выругалась Гермиона и выбежала из комнаты, устремившись на третий этаж. Информации о том, что Луна совершенно точно не вернулась домой на каникулы, было вполне достаточно, чтобы убраться отсюда как можно скорее, но любопытство взяло верх: Гермиона была обязана разобраться, какого чёрта скрывал Лавгуд, и была ли ложь о визите дочери всего лишь безобидным бредом скорбящего отца.       Врываться без позволения в спальню Ксенофилиуса ощущалось чем-то в корне неправильным, но Гермиона наплевала на внутреннее сопротивление. Она услышала, как Гарри и Рон зовут её с первого этажа, но всё её внимание было охвачено доносящимся из комнаты Лавгуда шелестом бумаг. И как только Гермиона распахнула дверь, ноги словно вросли в пол, а к горлу подобралась тошнота.       В углу спальни находился зачарованный печатный станок, из которого ежесекундно вылетали свежие чёрно-белые листовки. Повсеместно, включая незаправленную кровать, возвышались огромные стопки «Придиры», на обложке которой было изображено лицо Гарри, увенчанное крупной красной надписью «Нежелательное лицо №1».       Гермионе начало казаться, что она задыхается. Но на этот раз — от гнева. Всепоглощающего, разрушительного чувства, которое служило ей двигателем и главным ориентиром на протяжении долгих месяцев. Она была уверена, что эта часть её давно мертва, и неукротимое желание борьбы больше никогда не пробудится на ряду с другими чувствами, которые она разучилась испытывать.       Гермиона ринулась вниз, перескакивая через две ступеньки, Гарри и Рон уже мчались ей навстречу.       — Уходим. Сейчас же.       Её голос прозвучал низко и жёстко, совсем не свойственно её привычному тону.       — Что там? Что ты нашла? — допытывался Рон.       — Лавгуд чёртов предатель. Он в сговоре с Пожирателями смерти.       Гермиона не узнавала себя. Как она могла позволить проклятым сантиментам завладеть её разумом? Вся жалость к Ксенофилиусу вмиг испарилась, несмотря на то, что жизнь его единственной дочери наверняка в эту самую секунду висела на волоске, и ему хорошо было об этом известно.       Схватив Гарри и Рона за руки, Гермиона крутанулась на месте, но ничего не произошло. Она попыталась ещё раз, но аппарация не срабатывала.       — Здесь действуют антиаппарационные чары, — яростно прошипел Гарри и потянул Рона и Гермиону к входной двери, но та оказалась заперта.       — Алохомора! Портаберто! Бомбарда! — кричала Гермиона, но магия оказалась бессильна.       — Чёрт!       Снаружи раздался характерный хлопок аппарации, а затем ещё один и ещё.       — Они здесь! — послышался надломленный голос Ксенофилиуса. — Здесь Гарри Поттер! Он у меня!       В следующий миг дверь сорвалась с петель и её отбросило в сад. Перед крыльцом стоял на коленях Ксенофилиус Лавгуд со вскинутыми вверх дрожащими руками, а над ним возвышались семь фигур, облачённых в чёрные мантии и металлические маски.       Тело Гермионы обдало холодом. Пожиратели смерти, с которыми она долгие полгода сражалась бок о бок, сейчас вселяли мертвенный ужас своей близостью, хотя раньше она могла беспрепятственно дотронуться до каждого из них. Гермиону посетила безумная вероломная мысль о том, чтобы навести чары дымовой завесы и быстро выпить Оборотное зелье, но это было слишком рискованно. Аппарационный барьер, судя по всему, могли преодолевать только носители метки — обычные меры, предпринимаемые Пожирателями на всех подконтрольных им территориях.       Ситуация казалась безвыходной: численное превосходство, защитный барьер, высокий уровень боевой подготовки армии Волдеморта — вряд ли на это задание отправили бы кого-то из новобранцев. Но хуже всего — отсутствие времени.       Гермиона резко вскинула палочку, и прежде чем семь вспышек заклинаний устремились в их сторону, дом Лавгудов и прилегающая к нему территория погрузились в серую мглу.       — Быстро, хватайтесь за руки! — крикнула Гермиона и спрыгнула вниз с крыльца.              Рон и Гарри вцепились в неё мёртвой хваткой и сорвались на бег. Снопы цветных искр мелькали рядом, несколько из них пролетали слишком близко, пока, спустя считанные мгновения, чары не развеялись. Гермиона вновь использовала заклинание дымовой завесы, и, поскольку на его полную нейтрализацию уходило около семи секунд, она успела навести Дезиллюминационные чары на всех троих, продолжая бежать. Барьер не мог простираться слишком далеко, максимум полмили, но было необходимо пробежать их как можно быстрее, чтобы суметь аппарировать.       — Держитесь вместе! Не останавливайтесь! — заорал Рон.       Как только мгла вновь поредела, Гермиона заметила в воздухе столпы чёрного дыма — кто-то из Пожирателей выслеживал три мутные фигуры, которые не составляло труда распознать в условиях хорошей видимости.       Гермиона в очередной раз использовала заклятие, и это стало её огромной ошибкой: находящийся в воздухе Пожиратель увидел, откуда исходила магия, и ринулся вниз, перекрыв дорогу им с Гарри и Роном. Проклятия срывались с кончика его палочки одно за другим, и, пока Гарри, Рон и Гермиона пытались их отразить и оглушить врага, мгла развеялась, и остальные Пожиратели засекли столкновение.       — Сюда! — прорычал сквозь маску изменённый магией голос, и в этот короткий миг, пока Пожиратель отвлёкся, Гермиона успела его оглушить, однако сразу же перед ними возникла новая угроза. Шесть Пожирателей окружили троицу, метая проклятия, и моментально разоружили Гарри и Рона.              Гермиона продолжала бороться, с горечью осознавая всю тщетность и безвыходность своего жалкого сопротивления, которое неизбежно закончится через считанные секунды. Возможно, они уже пересекли барьер и могли бы аппарировать, но остановиться она не могла. Ей хотелось закричать, чтобы Гарри и Рон оставили её и бежали, но и это не будет иметь никакого смысла — они безоружны. Это конец.       Резкий удар в грудь — и Гермиона упала на землю. Древко с силой вырвалось из её ослабевших пальцев. Даже лёжа на земле, поверженная, она не переставала искать, искать, судорожно прощупывать выход из смертельной западни, в которой они оказались. Разум беспрерывно подбрасывал нереализуемые идеи, и, лишь после того, как кто-то из Пожирателей деактивировал Дезиллюминационные чары, а затем атаковал её Оглушающим проклятием, мир перестал вертеться, и сознание погрузилось в пустынную тишину.

***

      — …в подземелье до прибытия Тёмного Лорда.       — Когда?       — Позже. Это подождёт.       Поразительно знакомый голос звучал с каждым словом всё отчётливее и громче.       — А грязнокровка?       — Оставь её мне.       Мутная картинка постепенно начала приобретать очертания. Гермиона несколько раз моргнула и попыталась сосредоточиться на окружающей её обстановке. Она лежала на каменном полу в старинном особняке — этот потолок казался до боли знакомым…       «Нет».       События прошедших минут мгновенно восстановились в её сознании. Их поймали. Чёрт возьми, их поймали.       Бессвязный шум, разреженный эхом подземелий, вырисовался в надрывные крики. Гермиона слышала своё имя, повторяющееся снова и снова так далеко и отчаянно.       Гарри и Рон. Они целы? Их ранили? Как скоро сюда прибудет Волдеморт?       Она часто задышала и попыталась привстать, взгляд лихорадочно метался по потолку обеденного зала Малфой-мэнора, чьи стены видели столько смертей и пыток, что никакие очищающие заклинания не были способны отмыть кровавые пятна от грубых каменных плит. Крики из подземелий внезапно стали громче и вдруг резко оборвались после грохота металлической решётки, наделённой заглушающими чарами.       Воцарилась неестественная тишина. Гермиона слышала лишь звук своего прерывистого дыхания и медленные, неспешно приближающиеся шаги. Когда она перевела взгляд, все внутренности словно покрылись тонкой коркой льда.       На полу валялась вывернутая бисерная сумочка, рядом с которой были выложены в ряд меч Гриффиндора, металлическая фляга, волшебная палочка из орехового дерева и копна чёрных волос, перевязанных тонкой нитью. Тошнотворное головокружение от осознания происходящего пустило волну дрожи по телу, кожа покрылась отвратительными мурашками.       Глухой стук каблуков позади не прекращался и становился всё ближе. Ещё ни разу в жизни Гермионе не было так страшно обернуться. Ведь она узнала его. Тот самый низкий бархатистый голос, который всегда был так нежен к ней.       — Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами, — с холодной вкрадчивостью произнёс он, — на какую мерзость способно грязное маггловское отродье. Тёмный Лорд слишком недооценивает вас, помойных крыс, вылезших из клоаки. Вы не просто предаётесь влажным фантазиям о равенстве с чистокровными. Ваши планы достигли недопустимых масштабов.       Родольфус Лестрейндж остановился возле Гермионы и окинул её брезгливым надменным взглядом, от которого кровь застыла в жилах. Он не видел в ней беззащитного ребёнка, он оценивал её, словно дешёвый бракованный товар, растоптанный в грязи.       Гермиона поразилась тому, насколько иначе воспринимался этот человек через призму её собственного сознания, и не могла поверить, что когда-то испытывала к нему симпатию и желала коснуться его или нежно улыбнуться.              — Не хочешь ли ты рассказать мне, грязнокровка, как давно вы с друзьями планировали свою маленькую шалость? — ледяной шёпот, срывающийся с красивых губ, вызывал тошноту.       Гермиона не могла пошевельнуться. Близость Родольфуса одновременно завораживала и сковывала ужасом. Всё, о чём она могла сейчас думать, это тайна, которую было необходимо сохранить любой ценой. Он не должен узнать про крестражи. Пусть читает её словно открытую книгу — Гермионе уже не спастись. Но Гарри… надежда всё ещё оставалась. Она должна защитить его миссию. Чёрт побери, какой же бесславный конец уготовила для неё судьба после всего, через что ей довелось пройти.       Гермиона усиленно сглотнула подступивший ком и закрыла глаза. Сейчас не время для страха, хоть он и был повсеместен, — ей нужно сосредоточиться на окклюменции.       — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — прошипел Родольфус, грубо схватив её за подбородок и запрокинув её голову под неестественным углом. — Я сказал: смотри на меня!       Гермиона зажмурилась крепче. Образы из прошлого постепенно исчезали один за другим, обращаясь в выдумку, не имеющую ничего общего с реальностью. Зашкаливающий адреналин был ей помощником — в шаге от смерти недосягаемый ранее предел возможностей ощущался чем-то привычным. Гермиона была уверена как никогда: у неё получится, ведь на кону стояло слишком много. Тайна Гарри умрёт вместе с ней.       — Круцио!       Это не было болью в привычном понимании. То, что происходило с телом Гермионы, невозможно было описать ни одним известным колдомедицинской науке термином. Это была вездесущая агония, которая заполнила собой весь мир, просочилась в мысли, поразила каждую клеточку тела.       Пытка прекратилась так же резко, как и началась, перед глазами мерцали чёрные пятна, саднящее ощущение в горле указывало на то, что Гермиона кричала, но она не слышала собственного крика. По верхней губе стекала влага — вероятно, из носа пошла кровь.       — Твой первый Круциатус, не так ли? — с удовольствием протянул Родольфус и наклонился к ней, чтобы поймать её остекленевший взгляд. — Как тебе? Задумывалась ли ты хоть когда-нибудь, что чувствует жертва, подвергшаяся этому проклятию? — он опустился на корточки и провёл кончиком палочки по лицу Гермионы, небрежно смахивая локон, упавший на лоб. — Приносило ли тебе удовольствие пытать до смерти пленников, находясь в теле моей мёртвой жены?       Гермиона надсадно всхлипнула и попыталась отвернуться от пронзительного взгляда его чёрных глаз, но Родольфус не позволил ей этого.       — Неужели ты думала, что твоя маленькая тайна никогда не раскроется? — хмыкнул он, впившись ногтями в её щеку. — Мечтала прослыть героиней, станцевав на чужих костях? — Родольфус цокнул языком и покачал головой. — Маленькая возгордившаяся грязнокровная сука.       Он выпрямился и пихнул Гермиону ногой в плечо, перевернув на спину.       — Петрификус тоталус.       И без того неподвижное тело, скованное болью, словно превратилось в камень. Широко распахнутые глаза следили за тем, как Родольфус спрятал волшебную палочку в карман пиджака, после чего его пальцы потянулись к ширинке, а губы искривились в жестокой ухмылке.       — Мне нечасто доводилось обнажаться при Белле, — ремень выскользнул из пряжки, пуговица выскользнула из петель. — Ты, конечно же, в курсе. Но бывали и особые моменты, когда я позволял ей насладиться моей наготой. Это её возбуждало, а мне…приносило неимоверное облегчение.        Он прикрыл глаза, и Гермиона почувствовала, как тёплая жидкость просачивается сквозь одежду, попадает на руки, шею и лицо. Родольфус Лестрейндж мочился на свою жертву, тихо посмеиваясь, и наблюдал, как струя выписывает бесформенные узоры на неподвижном теле. Лишь он один мог выражать свою скорбь посредством извращённого унижения, и никто не мог ему помешать. Никто не придёт на помощь — Гермиона это понимала. Всё, что ей оставалось, — лежать и молить всех богов, чтобы Родольфусу надоело играть со своей добычей как можно скорее.       Ещё никогда она не мечтала о смерти так отчаянно, как в этот момент.       Завершив своё грязное дело, Родольфус отряхнулся и, поправив брюки, с удовлетворением оценил проделанную работу.       — Теперь ты пахнешь намного лучше, грязнокровка.       Он обошёл Гермиону с другой стороны и надавил подошвой ботинка ей на щеку.       — Вынужден признать, ты была хороша. Не каждому магу под силу удержать контроль над мёртвым Оборотным зельем. Правда, думаю, ты согласишься, что была слишком близка к провалу в наш первый и самый последний совместный ужин. И, тем не менее, тебе удалось одурачить меня. Но сейчас, — Гермиона не могла видеть Родольфуса, но по шороху одежды догадалась, что он вновь достал палочку, — моё разбитое сердце готово к правде.       Из-за обездвиживающего заклинания Гермиона не могла зажмуриться, поэтому пришлось приложить все оставшиеся силы к тому, чтобы отключиться от бесцельного созерцания своего эшафота и полностью сосредоточиться на окклюменции.       «Это будет последнее, что я увижу перед смертью. После того, как Лестрейндж всё узнает, он не станет медлить и просто избавится от меня за ненадобностью».       Едва эта мысль успела сформироваться в её голове, как сознание будто надтреснуло от варварского вторжения, и события прошлых месяцев заплясали перед глазами. Родольфус пробирался по чертогам воспоминаний в поисках лица Беллатрисы и, добравшись до самого раннего, остановился.       Злосчастный коридор в Хогвартсе — тот самый, с выцветшим гобеленом. Гермиона всё ещё чувствует жар на своих губах от прощального поцелуя в тот момент, когда Беллатриса загоняет её в угол. Родольфус детально просматривает каждый жест и вслушивается в каждое слово, затем Беллатриса вскидывает палочку и произносит убивающее проклятие.       Он наблюдает, как Гермиона прощупывает пульс на бледном запястье и убеждается, что Беллатриса мертва. Смотрит, как дрожащая рука наколдовывает заклинание отделения волос от кожи головы. Картинка резко меняется — и Гермиона уже в кабинете Снейпа.        «Мне жаль вас огорчать, мисс Грейнджер… Малфои всегда действуют в своих интересах. Зачастую они настолько умело используют людей, что те даже никогда не узнают об этом. Это семья первоклассных лжецов. А как использовали вас, мисс Грейнджер?»       «Драко убедил вас в подлинности своих чувств посредством нескольких широких жестов и природного обаяния. Доверял вам секреты, чтобы вы прониклись ответным доверием. Дарил незабываемые ночи и шептал слова любви, пока ему это было удобно, а затем внезапно исчезал, становился холодным и безразличным».       «Что ж, я вижу, вы достаточно хорошо знаете Драко. Но с чего вы взяли, что хорошо знаете меня?»       — Magnifique! — раскатисто расхохотался Родольфус, и его голос отозвался эхом внутри воспоминания.       Похоже, фокус его внимания сместился, теперь Лестрейндж ищет кое-что другое и весьма скоро это отыскивает.       Беллатриса находится в комнате Драко. Родольфус не желает слушать их разговор, ему нужно подтверждение. Ему нужны грязные секреты. И когда он бесцеремонно врывается посторонним наблюдателем в одну из самых пламенных ночей Драко и Гермионы, вдоволь наслушавшись трепетного шёпота и нежных слов любви, он, наконец, решает, что этого достаточно.       Облегчение от исчезновения чужого присутствия в своей голове навалилось на Гермиону приступом тошноты и удушья. Из-за обездвиживающих чар она не могла как следует отдышаться, кислород циркулировал по лёгким мучительно медленно, и в глазах опять потемнело. Издевательский смех Родольфуса не смолкал ни на секунду, казалось, от увиденного он лишь ещё больше завёлся.              — Так вот почему Тёмный Лорд был так взбешён, — высокомерно протянул он на улыбке. — Чистокровный наследник Малфоев сношался с мерзкой грязнокровкой Поттера, — каждое его слово сочилось ядом, но он смаковал его словно мёд. — И заплатил за это сполна.       Яд просочился под кожу, моментально проник в кровь и поразил каждый орган мучительными спазмами. Гермиону разрывало изнутри, она и помыслить не могла, что боль от Круциатуса окажется чем-то столь незначительным в сравнении с тем, какую муку причиняли ей жестокие слова Родольфуса. Драко погиб из-за неё. Ради неё. Напрасной чудовищной смертью.       Широко распахнутые глаза затянуло мутной пеленой. Горячие слёзы потекли по вискам, раненое сердце больно колотилось о грудную клетку.       — Ну что ты, милая, не плачь, — с притворным сочувствием проговорил Родольфус. — Твоя смерть хоть и не будет быстрой, но она обязательно наступит. Чуть позже.       Внезапная вторая волна легилименции выбила из лёгких Гермионы весь воздух. Родольфус пробирался от воспоминания к воспоминанию: Андромеда Тонкс, захват Министерства, дом Блэков, но на этот раз не находил искомое. Возвращался, пересматривал вновь и пытался найти слепую зону между событиями, которую Гермиона прятала окклюменцией, но так и не смог её обнаружить. Спустя бесконечно долгие минуты безуспешных поисков Родольфус вырвался из мыслей Гермионы, и она почувствовала, как к телу вернулась подвижность.       Она жадно втянула воздух, надсадно закашлявшись, из горла вырывались хриплые всхлипы. Сколько человек способен выдержать, прежде чем тело сдастся? Когда этот предел настал у Драко?.. Мысль о том, что она умрёт, так и не оплакав его, уничтожала крупицы рассудка и рвала душу на куски.       Родольфус вновь оказался в поле её зрения. На этот раз его лицо излучало ярость, от былой насмешки не осталось и следа.       — Откуда у вас меч Гриффиндора? — одичало прошипел он. — Не вздумай лгать мне, грязнокровка. Я знаю, что вы ограбили хранилище Беллатрисы в Гринготтсе. Что ещё вы украли оттуда?       Гермиона уставилась на него во все глаза и слабо покачала головой. Хранилище… У Беллатрисы было хранилище, Мерлин, как же она раньше об этом не подумала?       — Мы… не… — слабый, почти беззвучный лепет срывался с её губ, но Родольфус не желал его слушать. Он резко вонзил палочку ей в горло, вынудив усиленно сглотнуть и поморщиться.       — Неужели ты думаешь, что я не заставлю тебя говорить? Ты всё равно сдохнешь, маленькая мерзкая тварь, хочешь ты этого или нет. Я бы не советовал тебе всё усложнять.       Гермиона прерывисто дышала, боясь шелохнуться под давлением кончика палочки, что врезалась в кожу всё глубже с каждой секундой.       — Говори! — зарычал Родольфус, и от звука его голоса мышцы спины свело судорогой.       — М-мы… не были… в…       — Круцио!       Ощущение, будто толстые иглы вонзались под ногти и отрывали их с мясом. Будто каждая кость раздрабливалась на десятки осколков, и Гермиона могла поклясться, что слышала это. Из горла извергалась жгучая желчь, кровь из носа заливалась в растянутый криком рот, но Гермиона могла думать лишь об одном: неужели Драко чувствовал всё то же самое? Неужели он проходил через это раз за разом с раннего детства, а интенсивность его пыток зависела лишь от настроения его мучителя?       Когда Родольфус остановился, Гермиона этого сразу не поняла. Тело сотрясалось в судорогах, вонь нечистот била в нос, а боль… Она сама была болью — всё её существо. Но когда зрение начало проясняться, ей показалось, что она окончательно утратила связь с реальностью, находясь в предсмертном бреду.       Перед лицом Гермионы застыл безжизненный невидящий взгляд Родольфуса, чьё тело безвольно лежало рядом с ней в жалком полуметре. Прямо над ним величественно возвышалась Нарцисса Малфой, крепко сжимающая волшебную палочку бледными дрожащими пальцами. Её лицо искажала маска гнева, ясные голубые глаза искрились безумием, сквозь стиснутые зубы вырывались частые выдохи.       Резкий взмах палочки — и тело Родольфуса отбросило в сторону. Нарцисса подбежала к Гермионе, беспокойно оглядываясь по сторонам, и упала перед ней на колени.       — Ох, Мерлин… — сокрушённо шептала Нарцисса, пристально осматривая её с головы до ног. Её утончённый носик едва заметно поморщился, уловив скверный смрад. Она провела палочкой вдоль тела, наложив очищающее заклинание, а затем навела диагностические чары и прикусила губу, между бровями пролегла глубокая морщинка. — Мне так жаль… бедное дитя… Прости меня, что не смогла остановить это раньше…       Не отрывая от неё взгляда, Нарцисса быстро извлекла из кармана несколько пузырьков. Гермиона лишь могла отрешённо наблюдать, как дрожат бледные руки, из-за чего стеклянные флаконы опасно звенели; как покраснели исполненные паники голубые глаза от навернувшихся слёз. Отыскав нужные снадобья, Нарцисса прикладывала к губам Гермионы пузырьки один за другим, аккуратно придерживая её голову, затем приступила к врачеванию переломов и накладыванию бинтов. Было заметно, что Нарциссе не впервой доводилось расправляться с последствиями действия Круциатуса, и от этого становилось так невыносимо горько.       Постепенно боль утихала, разум медленно прояснялся, но повсеместная слабость сдавливала всё тело подобно свинцовому саркофагу. Нарцисса очень торопилась и всё время оборачивалась в сторону подземелий, но Гермиона была не в состоянии проанализировать последовательность её действий. Она всё ещё не осознавала, что произошло. И что может произойти дальше. Спасение ощущалось чем-то абсурдным и эфемерным, совершенно бесполезным не только потому, что Гермиона уже смирилась со смертью, а потому, что она больше не видела смысла жить. В её голове утвердился план, согласно которому Гарри и Рон справятся сами — обязаны справиться, ведь после всего пережитого Гермиона им будет обузой.       Единственная мысль, набатом гремевшая в сознании, — найти в себе силы попросить Нарциссу рассказать мальчикам про хранилище Беллатрисы. Вот, что было поистине важно.       Словно услышав её раздумья, Нарцисса склонилась ниже и, обхватив прохладными ладонями лицо Гермионы, взглянула ей прямо в глаза и прошептала:       — Всё будет хорошо, слышишь меня? Гермиона, ты справишься. Я знаю, сейчас это кажется невозможным, но…       Она осеклась, резко устремив взгляд в сторону, откуда раздался шум. Нарцисса быстро выпрямилась и вскинула палочку как раз в тот момент, когда в зал ворвался Рабастан Лестрейндж. В подземелье творилась какая-то суета, отовсюду раздавались невнятные крики.       — Какого чёрта… — лишь успел проговорить Рабастан, но спустя секунду его палочка уже была у Нарциссы.       — Дэйзи! — закричала она, и в следующий миг Гермионе показалось, что весь обозреваемый ею мир словно погрузился в замедленную съёмку: лицо Рабастана искривилось в яростном оскале, его рука метнулась к поясу и извлекла кинжал, сверкнувший в тусклом свете канделябра. Манящие чары Нарциссы призвали бисерную сумочку и лежащие рядом вещи, а затем на запястье Гермионы крепко сомкнулась маленькая рука. И, прежде чем воронка аппарации закрутилась, последнее, что она успела увидеть, — летящий в неё клинок.       Мир закружился и померк, а затем взорвался вспышкой ослепительного света.

      

***

      Солёный воздух свободы был хорошо ей знаком, хоть и казался выдумкой, порождённой воображением. Чем-то давно забытым и обретаемым лишь в неразборчивых туманных снах. Холодная мокрая одежда прилипла к телу, сквозь приглушённый звон в ушах доносились взволнованные голоса. Гермиона моргнула, прищурившись от яркого света, и почувствовала давление ладоней, сжимавших её плечи. Что-то, похожее на мерное дыхание необъятного создания, заполняло собой всё пространство, и, когда мутная пелена постепенно развеялась, Гермиона поняла, что это был шум прилива, нежно обволакивающий её лодыжки.       — Сделайте что-нибудь! Помогите же ей!       Гарри. Что-то случилось. Почему он звал на помощь? Гермиона не слышала никаких звуков борьбы и взрывов заклинаний. Всего на миг ей даже показалось, что это место — её вечная тихая гавань, находящаяся в другом, нематериальном мире. Но она не была мертва. Нарцисса спасла её.       Нарцисса…       Гермиона пошевелилась и попыталась приподнять голову. Рука на её плече напряглась.       — Пусти, — пролепетала Гермиона в попытке опереться на локоть. Похоже, действие зелий вступило в силу — способность говорить вернулась.       — Гермиона, тебе лучше не…       — Пусти, Рон.       Хватка на плечах ослабла, и ладони опустились вниз к предплечьям, чтобы помочь подняться. Гермионе послышалось, будто кто-то плачет, но плеск морских волн скрадывал тихие всхлипы. Она была слишком слабой для того, чтобы поддаться панике, но неусыпный инстинкт, диктующий ей отдать последнюю частичку себя тому, кто нуждался в помощи, управлял ею даже на смертном одре.       Морской берег, раскинувшийся у подножья холма, на котором возвышался коттедж «Ракушка», подёрнулся лёгкой дымкой, но пять фигур, каждую из которых Гермиона узнала, находились достаточно близко, чтобы различить побледневшие лица со скорбящими взглядами. Все они были устремлены в одну точку, однако тела заслоняли обзор. Превозмогая боль, головокружение и слабость, дурное предчувствие подбиралось к глотке.       Рон действовал слишком осторожно, словно боялся, что Гермиона может пострадать от малейшего дуновения ветра, и это неимоверно раздражало. Нарцисса проделала великолепную работу — её целительскому опыту впору было позавидовать, если бы не ужасающая причина, благодаря которой её навык был настолько высок. Но, к сожалению, без поддержки Гермиона не могла передвигаться сама, потому мучительные секунды ожидания тянулись бесконечно, пока её глаза жадно всматривались в окровавленный морской песок, над которым склонились Гарри, Дин Томас, Луна Лавгуд, гоблин и мистер Олливандер. И, если бы все мысли Гермионы не занимал объект их внимания, она бы смогла в полной мере порадоваться тому, что им всем в самом деле не иначе как чудом удалось спастись.       Луна первая обратила на неё свой воспалённый взгляд. Она выглядела измученной и исхудавшей, длинные светлые волосы сбились в комья — в точности, как у её отца. Она подбежала к Гермионе и бережно обняла её, оставив короткий поцелуй на щеке, а затем обошла с другой стороны, чтобы помочь Рону поддержать её.       Лишь когда они приблизились, Гарри заметил, что Гермиона пришла в себя, и бросился к ней, уткнувшись носом в шею.       — Из-за меня погибла ещё одна невинная душа, — надломленно произнёс он. — А то, что сотворили с тобой…       И Гермиона увидела.       Крошечное тельце в фиолетовом платье, с любовью подобранном заботливой хозяйкой. Остекленевший взгляд огромных глаз, устремлённый в пасмурное небо. Уродливое багровое пятно, растёкшееся по дорогой ткани, в центре которого торчала чёрная кожаная рукоять, вонзённая прямо в сердце.       В такое маленькое, но безгранично преданное и любящее сердце.       Дэйзи спасла их всех ценой своей жизни, хотя они никогда даже не были друзьями.       — Нет… — тяжело выдохнула Гермиона, подавшись вперёд. Рон и Луна помогли ей осторожно опуститься на колени, и она заключила в ладони крохотную холодную ручку — ту самую, благодаря которой Гермиона оказалась здесь. — Дэйзи…       Горло свело от подступившего кома, но слёзы давно иссякли. После всего, что она пережила сегодня, Гермиона сомневалась, что когда-либо сможет заплакать снова.       — Она заботилась о нас, — прошептала Луна. — Приносила нам еду и рассказывала истории о своей жизни до того, как попала в поместье. Её младший брат тоже погиб, спасая человека.       Луна присела на корточки и невесомо коснулась лица Дэйзи, закрывая ей веки.       — Славная была малышка, — слабо пробормотал Олливандер, тяжело дыша. За время заточения он словно ссохся и постарел на тридцать лет. — Никогда не забуду, как она провела рядом со мной всю ночь, когда меня разобрала лихорадка. Если бы не её чары и снадобья, я бы уже давно погиб в том проклятом подземелье.       — Мы должны похоронить её, — твёрдо заявил Дин. — Как полагается.       Гарри решительно кивнул, и от остальных раздались слова одобрения.       — Рон! Гарри!       Все семеро обернулись. К берегу мчались Флёр и Билл Уизли с двумя стопками тёплых пледов в руках.       — Мы в норме, — поспешил успокоить их Рон и крепко обнял брата, а затем легко похлопал по спине Флёр, которая заключила его в мёртвую хватку свободной рукой.       — Откуда вы? Что произошло? — встревоженно допытывалась она, резко побледнев при виде крови.              — Пожиратели схватили нас, — подавленно сообщил Гарри. — Луна, Дин, мистер Олливандер и Крюкохват провели в плену несколько месяцев…       — А это кто? — в ужасе указала Флёр на окровавленное тельце Дэйзи.       — Эльф Нарциссы Малфой, — едва слышно отозвалась Гермиона, и лишь сейчас обеспокоенные взгляды Билла и Флёр сосредоточились на ней. — Это она вытащила нас оттуда. Но перед тем, как Дэйзи спасла меня, Рабастан Лестрейндж запустил в меня кинжалом. Хотел отомстить… за убитого брата.       Морской берег погрузился в молчание, лишь шум усиливающегося прилива заполнял воцарившуюся тишину. Вероятно, мысли каждого переполняли десятки вопросов, но время для их выяснения было неподходящим.       — Давайте скорее в дом, — распорядился Билл, вручая каждому по пледу, а оставшиеся свернул в рулон и зажал под мышкой. — Вам необходимо отдохнуть…       — Сначала мы похороним Дэйзи, — перебила его Луна, чей мелодичный и по обыкновению мечтательный голос прозвучал непривычно настойчиво.       — Дорогая, мы обязательно… — попыталась переубедить её Флёр, но Луна не стала слушать.        — Это не обсуждается. Мы не станем откладывать. Больше о ней некому позаботиться.       Билл и Флёр переглянулись и затем синхронно кивнули. Дин поднял Дэйзи с песка и бережно, словно убаюкивая, понёс на руках. Рон что-то шепнул на ухо Биллу и бросил короткий взгляд на Гермиону. Билл с Флёр подошли к ней, после чего Рон кивнул Гарри, и все вместе направились к холму.       — Будет лучше, если мы аппарируем прямо в коттедж, хорошо? — заботливо проговорил Билл, придерживая её с одной стороны, а Флёр — с другой.       — В этом нет необходимости, — обессиленно запротестовала Гермиона. — Я смогу дойти сама, я должна присутствовать.       — Я бы тоже хотел сразу отправиться в дом, — кисло проворчал Крюкохват, вцепившись в рукав Билла. — За всю свою неприлично долгую жизнь не встречал ни единого волшебника, которому вздумалось бы хоронить домового эльфа. Очень необычно. Но я воздержусь от того, чтобы принимать в этом участие.       — 'Эрмиона, ты не в состоянии самостоятельно передвигаться, — бесцеремонно констатировала Флёр. — После того, что ты пережила, похороны — последнее, в чём ты сейчас нуждаешься. Ты едва стоишь на ногах.       Как бы Гермионе ни хотелось опровергнуть мнение Флёр, она и сама понимала, что лишь доставит и без того измученным друзьям массу неудобств. К тому же, хоть ей и было безумно стыдно в этом признаться даже самой себе, похороны Дэйзи были выше её сил. Она не хотела быть там. Не хотела смотреть, как исчезает под землёй последнее напоминание о невинном создании, чьих бесчисленных подвигов в тылу врага никто и никогда не почтит добрым словом. Но размышлять сейчас об этом было слишком тяжело.       Гермиона благодарно взглянула на Билла и Флёр, расслабившись в их поддерживающих объятиях, и в последний раз посмотрела вслед друзьям, подумав о том, что ещё ни разу в жизни ей не доводилось видеть столь печальную и трогательную похоронную процессию.

***

      Проснувшись следующим утром, Гермиона не сразу поняла, где находится. Первой мыслью было то, что в этой комнате она уже бывала раньше. Но, когда ещё не до конца пробудившееся сознание дополнило окружающее пространство запомнившимися образами и ассоциациями, сердце в груди болезненно сжалось.       Однажды в этой спальне Драко признался Гермионе в своей сокровенной мечте, которой уже никогда не суждено будет сбыться. Но, прежде чем Гермиона успела отдаться во власть всепоглощающей тоски, в дверь тихонько постучали.       — Войдите, — голос совсем охрип и больше походил на бестембровый сип, какой бывает после продолжительной простуды.       Дверь приоткрылась, и в проёме показались головы Гарри и Рона. Оба сконфуженно улыбнулись, и в этот момент Гермионе подумалось, что они словно братья-близнецы, чьи реакции часто синхронизируются и оттого выглядят весьма комедийно.       — Как ты? — тихо спросил Гарри, будто боялся разбудить, хоть это и не имело никакого смысла, как вдруг на постель Гермионы запрыгнул Живоглот и подошёл так близко к её лицу, что кончики его усов защекотали щёки. Она и подумать не могла, что будет так рада наконец увидеть его, в особенности, когда встретилась с обеспокоенным кошачьим взглядом и услышала протяжное печальное мяуканье. Глотик волновался — он всегда всё чувствовал.       — Уже намного лучше, — слабо улыбнулась Гермиона, мягко прижав Живоглота к груди. Как же сильно она по нему соскучилась.       — Наверное, это прозвучит странно, но я до сих пор его недолюбливаю после того случая с Коростой, — хмыкнул Рон. — И да, я прекрасно помню, что это была совсем не Короста. Мне бы даже следовало преподнести твоему коту корзину с дохлыми мышами в знак благодарности.       — Да уж, следовало бы, — согласилась Гермиона.       — Ничего не поделаешь. Это навсегда останется моей детской травмой. Я ведь двенадцать лет думал, что у меня есть крыса. Она была тем немногим, что принадлежало только мне одному, а не моим бесчисленным братьям.       — Ты спал с Питером Петтигрю в одной кровати, — напомнил Гарри. — И убирал его помёт.       — Спасибо, дружище! Ты, как всегда, находишь правильные слова поддержки.       Они рассмеялись, и на секунду Гермиона почувствовала, как тяжесть в груди ослабла. Гарри и Рон были рядом, целы и невредимы. После всего, через что им довелось пройти, у неё не оставалось сомнений в том, что некая незримая сила свыше берегла их, хоть Гермиона всегда была далека от подобных верований. Как Нарцисса отважилась на этот невообразимый бунт? И что стало с ней теперь?..       Гермиона решительно отогнала тревожную мысль подальше. Теперь это не её история, как бы эгоистично это ни звучало. Что-то внутри неё окончательно и бесповоротно сломалось после пыток Родольфуса. Она просто физически не могла больше переживать обо всём. Её единственным приоритетом были лишь Гарри и Рон — остальное не имело значения.       — Как вчера всё прошло?       Гарри и Рон переглянулись.       — Вчера?       — Похороны. И как поживают Луна и остальные?       — Ах, ты про это, — Гарри почесал затылок. — Ну, ты, вроде как, проспала почти два дня.       — Два дня?! — сипло воскликнула Гермиона, приподнявшись на локтях, отчего Живоглот испуганно спрыгнул и недовольно зарычал.       — Это хорошо, — поспешил успокоить её Рон и присел на край кровати. — Лучшего лекарства в твоём случае просто не существовало.       В том, что она выпала из жизни почти на двое суток, и впрямь не было ничего критичного, но у Гермионы никак не укладывалось это в голове. По её ощущениям она проспала не более восьми часов. В спальне повисла пауза, и Гермиона осознала, что Гарри и Рону ведь так ничего толком и неизвестно о том, что конкретно с ней произошло, кроме того, что Родольфус мёртв, а её, очевидно, пытали. Но никто из них не осмелился задать прямой вопрос, зная по опыту, что ничего хорошего из этого не выйдет. Гермионе же совершенно не хотелось об этом говорить. Поэтому Гарри неловко откашлялся и продолжил докладывать о последних новостях:       — Похороны прошли нормально. Вчера утром Луна, Олливандер, Дин и Крюкохват отправились в убежище Андромеды. Они нуждаются в грамотном уходе, чтобы быстрее восстановиться. Там им будет лучше, всё же и лазарет, и целитель имеются. Но перед отбытием я успел пообщаться с Олливандером.       Гермиона сосредоточенно кивнула и прислонилась спиной к изголовью кровати.       — Бузинная палочка — не выдумка. Она в действительности существует. Долгое время ею владел Грегорович — мастер волшебных палочек, который по глупости из желания привлечь побольше клиентов трепался об этом на каждом углу. Таким образом о ней узнал Гриндевальд. И, соответственно…       — Украл её, — догадалась Гермиона. Она растерянно заморгала, пазл постепенно складывался.       — Как известно, когда политика Гриндевальда начала представлять угрозу миру магии, Дамблдор вызвал его на поединок и одержал победу, — озвучил цепочку её мыслей Рон. — Скорее всего, Реддл уже знает, где искать Бузинную палочку.       Гермиона перевела взгляд на Гарри и лишь сейчас заметила его болезненную бледность и пролёгшие под глазами тёмные тени. Он часто скрывал свои видения от друзей, вероятно, потому, что до сих пор стыдился их. Выходит, времени у них оставалось совсем немного.       — Он пытал Олливандера, чтобы выведать способ, как преодолеть силу моей волшебной палочки. Чтобы избежать Приори Инкантатем. И, разумеется, он считает, что любая другая обычная палочка не обладает нужной силой. Другое дело — Жезл Судьбы, не так ли?       Он раздражённо поджал губы и опустился на край кровати рядом с Роном, зарывшись пальцами в волосы.       — А что Олливандер сказал про Дары Смерти? — спросила Гермиона.       — Ничего. Он даже не слышал о них. Да и вряд ли Реддл заинтересован в остальных — он искал именно палочку. И, если в ближайшее время он ею завладеет… Не думаю, что я смогу одолеть его в этот раз.       — Ты рано отчаиваешься, Гарри, — уверенно произнесла Гермиона. — У нас ещё есть шанс. Но действовать нужно быстро.       Гарри повернул голову, устремив на Гермиону вопросительный взгляд.       — Мы выяснили, что один из двух крестражей находится в Хогвартсе, так? — он коротко кивнул. — Кажется, я знаю, где находится последний.

***

             План ограбления хранилища в Гринготтсе заключался в том, что никакого конкретного плана не было. Почти весь день Гарри и Рон провели в комнате Гермионы, прикидывая разные варианты развития событий — от предсказуемых до самых абсурдных, и в итоге пришли к выводу, что придётся импровизировать на месте и вознадеяться на очарование Беллатрисы Лестрейндж, перед которой трепетали все живые существа, включая горделивых и неподкупных гоблинов.              За ужином друзья устроили настоящий допрос Биллу и Флёр, которые успели проработать в Гринготтсе около двух лет после того, как Билл перевёлся из египетского отделения в лондонское. Несмотря на подозрительную заинтересованность Гарри, Рона и Гермионы, Билл и Флёр не стали задавать им встречных вопросов, догадавшись, что это был именно тот случай, когда ответов им никто не даст. Они терпеливо перечисляли всё, что им было известно о системе безопасности банка, но предупредили, что с приходом новой власти правила Гринготтса претерпели ряд изменений, о которых им практически ничего неизвестно, кроме того, что защита на каждом этапе проникновения многократно усилена.       Рон предложил Гарри и Гермионе связаться с Крюкохватом и попросить его о помощи, но довольно скоро этот вариант был отклонён в силу своей нецелесообразности: гоблинам нельзя доверять, они никогда не оказывают безвозмездных услуг и действуют лишь в соответствии с собственной выгодой.              В итоге было решено выдвинуться в Косой переулок на следующий же день. Рон в обличие лиса спрячется под мантией-невидимкой вместе с Гарри, а Гермиона надеялась, что примет мёртвое Оборотное зелье в последний раз. Теперь, оборачиваясь назад, она впервые была благодарна себе за то, что всё же решилась на этот опыт, когда они были в лесу. Ведь, кто знает, как отреагировало бы сознание Беллатрисы сейчас, после смерти Родольфуса? Гермиона бы потеряла недели, чтобы привыкнуть к её присутствию в своей голове, к её ярости и дезориентации, что и вовсе могло бы поставить всё задание под угрозу.       Возвращение в Косой переулок ощущалось странно. Гермиона не помнила, когда в последний раз находилась здесь втроём с Гарри и Роном, и, несмотря на то, что мальчики были надёжно скрыты мантией, ей всё равно казалось, что обращённые на неё взгляды различали неуловимое движение в воздухе, какое обычно бывает при Дезиллюминационных чарах.       «Спокойно. Доверься ей. Она ничего не боится. Всё будет в порядке».       Гермиона сделала глубокий вдох, и на выдохе Беллатриса Лестрейндж насмешливо улыбнулась просящему милостыню бедняку. Позади неё раздавались чьи-то тихие шаги, но что-то внутри подсказывало ей, что беспокоиться не о чем. Ей всего лишь необходимо заскочить в своё банковское хранилище за одной совершенно безобидной вещицей.       Первое, что бросалось в глаза при виде Гринготтса, — это стерегущая вход человеческая охрана, которой никогда не было раньше. Гермиона помнила, что новые порядки не устраивали гоблинов, из-за чего немалая их часть подалась в бегство, и главным образом они считали своим личным оскорблением внедрение волшебников-людей — приспешников Волдеморта, которые помыкали ими, словно домашними эльфами. Испокон веков Гринготтс всегда являлся собственностью гоблинов, магам же отводилось не так много должностей, такие, как ликвидаторы заклятий, кем и работали Билл с Флёр до войны.       Взойдя по мраморным ступеням, Беллатриса с негодованием окинула взглядом двух высоких мужчин, вероятнее всего, полукровок, которые не намеревались её пропускать. Один из них бесстрастно протянул перед лицом Беллатрисы артефакт, похожий на изогнутый прут и провёл вдоль всего её тела.       — Убери это от меня! — прошипела Беллатриса и грубо оттолкнула от себя детектор лжи.       — Таковы правила, мэм, — сдержанно ответил второй волшебник.       — Какие ещё, к чёрту, правила! Вы отнимаете моё время, два идиота!       Охрана, на удивление, никак не отреагировала — волшебники молча расступились и отперли двери. Беллатриса задумалась, являлось ли частью их работы покорное терпение публичных унижений. Лишь мельком вспомнив, что всё это время рядом с ней находились Гарри и Рон, Беллатриса едва подавила смешок — как же, должно быть, они перепугались.       Некогда просторный пустынный холл с высоко восседающими на пьедесталах гоблинами теперь казался изрядно людным, так как повсюду неторопливо вышагивала охрана, одетая в простые чёрные мантии. Некоторых волшебников Беллатриса узнала — новобранцы, которые проходили подготовку в армию, но, судя по всему, их уровень мастерства оказался недостаточно высок для смертельных схваток на поле боя.       Охраны было много. И даже Беллатрисе становилось от этого неуютно, когда она ловила на себе подозрительные взгляды.       — Добро пожаловать в Гринготтс, мадам. Назовите, пожалуйста, ваше имя и цель визита.       Гоблин-клерк, приветствующий всех входящих, совершенно точно узнал её — это прослеживалось в его лебезящем тоне и чрезмерно участливом взгляде, нехарактерном для обычного проявления гоблинов.       — Беллатриса Лестрейндж, — раздражённо и одновременно горделиво возвестила она. — Мне необходимо посетить моё хранилище. Сейчас же.       — Очень хорошо, мадам Лестрейндж, — гоблин что-то записал у себя в гроссбухе и сделал ещё одну запись на отдельном листе пергамента. — Могу я попросить вас предоставить вашу палочку?       Беллатриса издевательски фыркнула.       — Может, мне ещё перед тобой станцевать? Ты, низкорослый недомаг, пытаешься унизить чистокровную волшебницу!       Резкий тон заставил гоблина неприязненно поморщиться и отвернуться, но, как только Беллатриса прекратила извергать желчь из своего грязного рта, гоблин вновь выдавил из себя вежливую улыбку.       — Вы давно не посещали своё хранилище, мадам Лестрейндж. Мы не собираемся отнимать у вас палочку, это всего лишь мера предосторожности, чтобы удостовериться в вашей личности.              Беллатриса стиснула зубы, испепеляя гоблина убийственным взглядом, и затем рывком вынула палочку из-за пояса и с громким звуком швырнула её на стойку. Гоблин внимательно осмотрел палочку со всех сторон, снова внёс какие-то записи в свои бумаги и протянул палочку обратно.       — Всё в порядке, мадам Лестрейндж. Можете забрать свою палочку. Согласно текущим правилам банка, к хранилищу вас сопроводит гоблин и один из сотрудников охраны.       — Постойте, — возмущённо хмыкнула Беллатриса. — Что это ещё значит? Я не позволю какому-то вшивому полукровке совать нос в моё хранилище!       — Правила непреложны, мадам, — ей показалось, что уголок его губ дёрнулся. — Закон министра Толстоватого, подписанный его рукой. Один на всех.       Она буквально чувствовала, какое удовольствие доставляет гоблину факт того, что новые порядки, призванные держать в узде и страхе простой народ, были для Беллатрисы словно кость поперёк горла. Нужно было срочно что-то предпринять. Благо Гарри и Рон сейчас находились под заглушающими чарами, но как, во имя Мерлина, ей избавиться от лишних глаз, когда они достигнут хранилища?       Позади Беллатрисы раздались неторопливые шаги, которые с каждой секундой становились всё ближе. Она ощутила, как напряглось её тело, мысли хаотично метались в сознании. Если она атакует сопровождающего, чары Гринготтса моментально об этом оповестят весь рабочий персонал.       — Я сопровожу Беллу, — прозвучал голос за её спиной, от которого все внутренности обдало холодом, сердце замерло под рёбрами, а тело накрыло волной мурашек.       Она медленно обернулась и тяжело сглотнула. У них не было плана, но были гипотезы. Десятки гипотез. И ни одна из них не предполагала того, что произошло прямо сейчас.       — Мадам Лестрейндж? — окликнул её гоблин. — Всё в порядке?       «Нет. Нет, ни черта не в порядке».       — Конечно. Это абсолютно приемлемо. Мы ведь одна семья.       Беллатриса задержала дыхание и изогнула губы в непринуждённой улыбке, склонив голову набок. Всё, что Гермионе доводилось делать под прикрытием мёртвого Оборотного зелья до этого момента, являлось сущим пустяком. Ведь ничто не могло сравниться с тем, как же было чертовски сложно контролировать разум и поддерживать окклюменцию, глядя в исполненные трепетного волнения серо-голубые глаза Драко Малфоя.