The Curse of Slytherin/Проклятие Слизерина

      Твёрдая холодная поверхность впивалась в височную кость, болезненно надавливая на нерв. Окружающая обстановка совсем не напоминала место, предназначенное для сна. Едкий запах химикатов ударил в нос и заставил поморщиться, разъеденное желчью пересохшее горло безжалостно жгло.       Гермиона повернула голову, издав хриплый стон, когда почувствовала неприятное покалывание на затёкших участках тела. Она обнаружила себя лежащей на полу посреди ванной — уже не в первый раз за последние трое суток. После всего, что произошло, её организм отвергал любую пищу и даже воду, и Гермиону всякий раз неизбежно выворачивало наизнанку до потери сознания и полного истощения.       Её выворачивало от войны. От самой себя, от того, в кого она превратилась, и как это действовало на всех вокруг. Заклинания не справлялись со стойкой вонью желчи, потому Гермиона была вынуждена заглушать её бытовыми химикатами каждый раз, когда приходила в себя. Ей казалось, что таким образом из неё извергалась тёмная магия, которая была противна её существу и, тем не менее, пропитывала её насквозь, отравляя всё живое, к чему она прикасалась.       Гермиона попыталась подняться, но всепоглощающая слабость разлилась по её телу свинцом. Покрытые холодной испариной руки потянулись к затёкшим бёдрам, икрам и стопам в попытке хоть немного их размять. Когда ей всё же удалось подняться, пришлось ухватиться за край раковины — перед глазами заплясали тёмные пятна. Как только зрение прояснилось, Гермиона подняла голову и столкнулась с собственным отражением в зеркале. Погасший взгляд покрасневших глаз блуждал по болезненно бледной коже и, опустившись ниже, остановился на пожелтевших кольцеобразных гематомах, повторяющих изгиб пальцев, давление которых Гермиона до сих пор иногда ощущала на своём горле. Пальцы, которые когда-то нежно скользили по коже, касались самых потаённых мест её тела. Пальцы, которые крепко переплетались с её, даря ощущение тепла, близости и безопасности.       Гермиона потянулась дрожащей рукой к изувеченной шее, осторожно дотронувшись до продолговатой гематомы, и крепко сжала челюсти, резко вдохнув. Она не должна плакать снова. Не должна тратить последние силы на то, что не способна изменить.       Драко не появлялся ни разу после того, как покинул её дом. Их дом. Не то чтобы Гермиона ожидала чего-то иного — это было предсказуемо. То, что Малфой сотворил, было непростительно, прежде всего, для него самого. Гермиона знала, что он никогда не внемлет собственным раскаяниям, не даст себе поблажек, не позволит себя поощрить ещё одним шансом. Вероятно, окклюменция поможет ему с этим справиться и продолжить свой путь. Но Гермиона не справлялась. Она осталась совсем одна.       Ещё ни разу за долгие месяцы своей ненавистной миссии её не одолевало настолько острое чувство обречённости и безнадёжности. По необъяснимой причине ей стало казаться, что конец близок, загвоздка была лишь в том, что она не могла разобраться: конец чему? Вряд ли война завершится скоро. Дыхание смерти щекотало затылок, и совсем недавно Гермиона почти оказалась в её объятиях — об этом ей теперь напоминала тупая боль от проклятия Невилла. Интересно, как бы он отреагировал, узнай, что Гермиона регулярно пребывает в теле и разуме Беллатрисы? Нашёл бы он это чудовищным — облачаться в шкуру убийцы, которая довела его родителей до безумия?       Гермиона медленно опустила голову и оперлась на раковину, крепко вцепившись в неё пальцами. Пока Драко был рядом, она держалась. Мерлин, она даже не осознавала, как много для неё значило его присутствие, даже в те непростые долгие периоды, когда он без лишних слов покидал её, и Гермиона не находила себе места, теряясь в догадках, жив ли он ещё, и увидятся ли они снова. Он был далеко, непостижимо далеко, но она знала: он вернётся к ней. Всегда возвращался, что бы ни происходило.       Но Гермиона всё разрушила. Они оба.       «Всё разрушила война. Каждого из нас».        Она убеждала себя в этом каждую минуту, уговаривала, пыталась свыкнуться с этой мыслью, но легче не становилось. Гермиона не знала, что ей делать теперь. На её стороне не осталось никого, с кем она могла бы поделиться всем этим, и продолжить бороться. Что ей теперь делать дальше? Подвергнуть риску целостность своей личности и примкнуть к какой-то из группировок Пожирателей смерти, пребывая почти всё время под личиной Беллатрисы? Ей придётся принять решение, время шло, и отсиживаться в укрытии становилось опасно. Нарцисса не сможет вечно её прикрывать, Беллатриса должна быть на виду. Она — верная слуга Тёмного Лорда, которая и так слишком часто его подводила, хотя и не давала ни единого повода усомниться в своей преданности. Каждый раз, когда он возвращался, она была рядом. Это меньшее, что могла сделать Гермиона сейчас.       Мимолётная мысль о Нарциссе поселила в груди едва уловимое, эфемерное тепло. В её материнском милосердии не могло быть никаких сомнений — она по-прежнему должна была оставаться открытой для помощи. Ведь Нарцисса сама попросила.              Гермиона оттолкнулась от раковины, повернула вентиль крана и плеснула себе в лицо ледяной водой, поёжившись от мгновенного озноба. Рассказал ли Драко матери о том, что произошло? Она была уверена, что нет. Это не в его духе — он бы просто не смог. Но ведь Гермиона могла бы… просто поговорить с ней. Ей так не хватало обыкновенного человеческого сочувствия и родительской мудрости. К тому же, Нарциссе ведь тоже было невыносимо одиноко. На её стороне не осталось союзников — ни родных, ни друзей. Гермиона не представляла, как она справлялась, живя в этом кошмаре, от которого не имела ни секунды передышки. Безусловно, Нарцисса была очень сильной женщиной, казалось, ничто не было способно сломать её, однако всему существовал предел. Вероятно, она уже догадалась, что между Гермионой и Драко что-то случилось.       К тому же, пусть он и не вернётся в этот дом, но если она заявится в мэнор, у них появится шанс всё обсудить. Это будет непростой задачей, но Гермиона была настроена решительно. Она была уверена, что никакая окклюменция не сможет искоренить любовь. Да, им обоим понадобится немало времени, чтобы пережить эту боль, но в конечном итоге Гермиона найдёт способ убедить Драко в том, что они нужны друг другу, и его кошмар, перекочевавший в реальность, — всего лишь испытание. Жестокое и бесчеловечное испытание. Проблема заключалась лишь в том, что Драко возложил всю вину за случившееся на себя одного, и это разрушительное чувство затмило тот неоспоримый факт, что Беллатрисе удалось проникнуть в его разум.       Гермиона боялась, что этот момент однажды настанет, и никогда не прекращала подсознательно его ожидать. Потому, каким бы ужасным это ни являлось, она была готова. Она не смела говорить об этом Драко или даже намекать на саму вероятность подобного исхода, и в этом состояло её лукавство. Гермиона знала, что могла оттолкнуть его задолго до всего произошедшего, поселив зерно сомнения в его разуме, навязчивую тревожную мысль, коих у Драко и без того хватало. Она понимала, что сущность Беллатрисы оставит на нём свой грязный след, но не могла позволить, чтобы Драко хотя бы на миг впустил этот страх в своё сердце.       Могла ли Гермиона исправить хоть что-то теперь, когда стало слишком поздно?       «По крайней мере, я должна попытаться».

***

      — Следовало догадаться, что ты этого так не оставишь.       Отработанная надменная интонация, присущая всем Малфоям, и, тем не менее, лишённая привычной угрозы. Она даровала спокойствие, однако не следовало расслабляться — всё же они ещё не достигли мэнора, пробираясь по узкой тропинке, густо засаженной когтистыми красными розами, чьи чары цветения не ослабевали под плотным слоем снега.       Беллатриса громко чертыхалась, через каждые несколько шагов отдёргивая платье, цепляющееся за острые шипы. Она ненавидела этот сад. Эти вычурные вульгарные цветы, царственно расхаживающих белых павлинов, выхоленный ландшафтный дизайн — все эти королевские замашки выводили её из себя. Беллатриса всегда утверждала, что у Люциуса слишком много свободного времени, которое можно было бы потратить с большей пользой, нежели обжиматься с его любимыми курицами на вечно зелёном шелковистом газоне.       — Твой драгоценный отпрыск всегда недолюбливал меня, Цисси, — раздражённо прошипела Беллатриса.       — С этим сложно поспорить, — всё в той же манере обронила Нарцисса, однако при детальном наблюдении можно было уловить нотки скрытой тревоги — в резком, но рассеянном движении руки, взметнувшейся к груди и опустившейся обратно, в паузе, продлившейся на одну долю секунды длиннее. — Ты же ходячий кошмар.       — Руди с тобой бы не согласился, — ухмыльнулась Беллатриса. — Он говорит, что я прелесть.       — Скорее, я бы назвала прелестной новую форму его бровей. И позолоченную рукоять для палочки, инкрустированную бриллиантами.       Беллатриса презрительно прищурилась и закатила глаза.       — Твои намёки неуместны, Нарцисса. Родольфус эстет — этого у него не отнять, даже двенадцать лет тюремного заточения не лишили его чувства прекрасного. При этом хочу заметить, что оно не распространяется подобно раковой опухоли на всё, что его окружает. Ему хватает такта ограничиться собой и своими личными вещами.       — Рада слышать, что он не посягает на повсеместное запущение вашего поместья, которое так дорого тебе, — хмыкнула Нарцисса. — Упаси Салазар, если бы оно стало хоть чуточку уютнее по милости Родольфуса. Ты бы незамедлительно от него избавилась.       — У меня самый лучший на свете супруг, — довольно заявила Беллатриса, вскинув вверх подбородок подобно избалованному ребёнку, чья отвратительная первая стряпня удостоилась наивысших родительских похвал. — Он уважает мои границы.              — Разумеется. Ведь ему дорога его жизнь.       В обеденном зале шептались Мальсибер, Сивый и Джагсон, Розье вышагивал вдоль камина, начищая кончик палочки краем мантии. Они все проводили взглядами Нарциссу и Беллатрису, коротко кивнув, и те отправились вверх по лестнице. Зайдя в спальню, Нарцисса закрыла дверь, опечатав её несколькими защитными заклинаниями, а затем сделала небольшой надрез на указательном пальце и закрепила чары магией крови.       — Ванна вон там, — небрежно кивнула она, сбросив лицемерную маску, которую беспрерывно была вынуждена носить за пределами этого помещения. Беллатриса извлекла пузырёк из сумки и скрылась за дверью. Спустя две минуты Гермиона предстала перед Нарциссой в своём собственном обличии.       — Как давно он ушёл? — сразу же перешла она к делу, опустившись в кресло у окна, и застыла в напряжённой позе.       — Около двух дней назад, — безжизненно выдохнула Нарцисса, сжав подол платья бледными пальцами. Поразительно, какой стойкой и крепкой она могла казаться, скрываясь за стенами окклюменции, и как стремительно угасала, когда они рушились. — Он ничего мне не говорил. Ни слова.       Гермиона прикрыла отяжелевшие веки и глубоко вздохнула. На другой ответ она и не рассчитывала.       — Это всё моя вина, — нахмурившись, прошептала она.       — Что произошло? — строго спросила Нарцисса. От её тона стало неуютно, будто на её вопрос существовал лишь один правильный ответ. Но, к сожалению, Гермиона не могла ей дать его. Благо высокий воротник платья скрывал последствия причинённого ей насилия.       — Я… я не могу вам сказать…       — Нет, ты скажешь, Гермиона.       — Нарцисса…       — Мерлин, да что же это, — прошипела она себе под нос, встав с кровати. — Каждый раз одно и то же. С чего вы оба возомнили, что должны справляться со всем в одиночку? Я не смогу помочь, если ты будешь молчать.       Гермиона открыла рот и тут же сомкнула губы вновь, поёжившись от пристального взгляда Нарциссы. Не такой она представляла себе их беседу. Слепое желание быть услышанной абсолютно лишило Гермиону представления о том, насколько низко она поступит, рассказав и без того безутешной матери, какой чудовищный поступок совершил её сын. В один ужасный миг ей стало так невыносимо жаль их обоих, ведь из-за Беллатрисы и её влияния между Драко и Нарциссой постепенно терялась связь, если уже не утратилась окончательно. Гермиона слишком хорошо его знала. Он уже отдалялся от матери не раз в сознательном желании защитить её в и подсознательном — защититься самому. Он избегал её опеки, чтобы уберечь от лишней боли, Нарцисса в свою очередь хотела того же. Гермиона же от всей души желала, чтобы всё это, наконец-то, закончилось. Как и в самую первую их встречу, ей просто хотелось сбежать прямо сейчас, лишь бы не чувствовать на себе тяжести этого пронзительного взгляда ярко-голубых глаз, исполненных ярости и беспокойства.       — Драко… начали сниться кошмары, — тихо созналась Гермиона, тщательно подбирая слова, и опустила взгляд.       — Какого рода кошмары? — настороженно произнесла Нарцисса.       — Я не могу быть точно уверена…       — Гермиона. О чём эти кошмары?       Нарцисса была не из терпеливых. Она агрессивно напирала и выглядела весьма устрашающе. Именно сейчас Гермиона впервые заметила их с Беллатрисой фамильное сходство — Нарциссе были не чужды одичалый взгляд и одержимое желание непременно добиться своего любой ценой, и если Гермиона будет медлить, мать Драко вне всяких сомнений снова применит к ней легилименцию и, сухо извинившись после, протянет ей шёлковый платок, чтобы убрать хлынувшую из носа кровь.       — Беллатриса… она слишком сильна, — подавленно проговорила Гермиона. — Она… проникла в его сознание. Это было лишь вопросом времени.       Нарцисса медленно склонила голову набок и бесшумно приблизилась к Гермионе.       — Что сделал Драко? — её мелодичный голос надломился, во взгляде промелькнула тень обречённости.       — Он просто запутался, — беззащитно пролепетала Гермиона, нервно сглотнув. Ей так хотелось убедить Нарциссу в том, что не произошло ничего непоправимого, ведь ей самой отчаянно хотелось верить в это.       — Что он сделал? — с расстановкой повторила она.       — Вы должны понимать, здесь нет его вины…              — Он тронул тебя? Он причинил тебе вред?       Смотреть в её глаза было невыносимо. В них было что-то подлинно покровительски-материнское, отчего на душе должно было стать легче, но на деле это лишь приводило в ужас.             Гермиона с сожалением взглянула на неё исподлобья и едва заметно кивнула. С губ Нарциссы сорвался рваный выдох, и она пошатнулась.       — Он… он ведь не…       — Нет, — твёрдо обозначила Гермиона, уловив её мысль, и поспешно вскочила с кресла в попытке успокоить Нарциссу, пока она не представила самое худшее. — Нет, Драко никогда бы не… Нет. Он просто… потерял ощущение реальности. Всего на считаные секунды… — ком в горле мешал говорить, и в глазах снова защипало от накативших воспоминаний. — Когда он пришёл в себя, я пыталась, правда, пыталась его успокоить, но он не хотел ничего слушать…       — Это неудивительно, — отстранённо пробормотала Нарцисса, часто заморгав.       — Он во всём винит себя. Он так быстро ушёл, что я даже толком не успела…       — Я поняла тебя, — холодно проговорила Нарцисса. — Спасибо, что рассказала мне, Гермиона.       — Мне очень жаль, что вам пришлось узнать об этом, — стыдливо сокрушалась она. Да, чёрт возьми, ей было стыдно, потому что она чувствовала, будто предала Драко, выдав Нарциссе его позорный секрет. Но у неё действительно не оставалось выбора. Это был единственный шанс всё исправить.       — Нет, — категорично отрезала Нарцисса, метнув на неё решительный взгляд. — Это я должна принести тебе свои извинения за то, что тебе довелось испытать на себе жестокость моего сына. Уверена, его терзают муки совести. Драко привык страдать в одиночку.       — Я знаю. Именно поэтому мне так неспокойно.       Нарцисса глубоко вздохнула и заключила ладони Гермионы в свои. Она выглядела уставшей и измученной, красивое аристократическое лицо испещрили мимические морщинки, которые Гермиона заметила лишь сейчас. Война создавала иллюзию замершего времени, однако на деле оно никогда не останавливалось и лишь губительнее отражалось на каждом, кто был втянут в этот непрерывный круговорот инфернального кошмара.       — Рано или поздно он вернётся, — пообещала Нарцисса. — Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, Гермиона. И хотя в тебе сейчас много боли и обиды, намного больше, чем ты показываешь, я уверена: Драко по-прежнему любит тебя. Всё наладится. Вам друг без друга не выжить на этой войне.       Гермиона кивнула и с усилием сглотнула подступившие слёзы. В этом она не сомневалась ни на мгновение. Как и в том, что он сделает всё возможное, чтобы подавить свои чувства, избавиться от них, как от ненужного груза. Любовь во время войны не могла закончиться ничем хорошим. И в глубине души Гермиона понимала, что, даже если и случится чудо, ничто больше не будет как прежде.       Внезапный хлопок посреди спальни заставил их с Нарциссой вздрогнуть от неожиданности. Перепуганная Дэйзи сосредоточила озадаченный взгляд на Гермионе и затем перевела его на хозяйку, скомкав в маленьких ручках фиолетовое платьице, коих в её гардеробе было несчётное множество разных фасонов и оттенков.              — Госпожа Нарцисса, там Амикус и Алекто Кэрроу, — дрожащим голоском пропищала Дэйзи. — Они привели шпиона из Хогвартса.       Гермиона с Нарциссой в недоумении переглянулись. Не то чтобы сам факт существования шпиона в замке вызывал удивление, но кто мог согласиться на это? Учитель? Студент? Было ли известно об этом Снейпу? И почему Амикус и Алекто приняли решение доставить информатора в мэнор?       — Спасибо, Дэйзи, — сдержанно поблагодарила Нарцисса, облачившись в одну из привычных масок. — Мы сейчас спустимся.       Она вынула палочку и указала Гермионе в сторону ванной. Она нервно кивнула, суетливо извлекла из сумки флягу и скрылась за дверью. К моменту, когда превращение завершилось, и Беллатриса зашла обратно в спальню, Дэйзи уже исчезла. Нарцисса изящным движением спрятала палочку за пояс, по всей видимости, применив очередные чары забвения, чтобы очистить память эльфийки от того, что ей по случайности довелось увидеть.       — Ты знаешь, кто это? — тихо пробормотала Нарцисса, когда они с Беллатрисой быстрым шагом преодолевали последний лестничный пролёт.       — Не имею ни малейшего представления.       Из обеденного зала разносились крики, смешки и тихое хныканье. Численность присутствующих там Пожирателей явно возросла с тех пор, как Нарцисса с Беллатрисой появились там ранее. Несмотря на то, что сила окклюменции Беллатрисы была достаточно велика, в груди щекотало странное волнение… предчувствие. Как долго в Хогвартсе находился человек, сотрудничающий с приспешниками Тёмного Лорда? Это явно был кто-то, кто не вызывал подозрений и мог с лёгкостью добыть любую информацию. Кто-то, кому доверял Орден.       — Белла, ma chérie, — нежно поприветствовал её Родольфус и, притянув к себе за талию, поцеловал в висок.       — Не смог пропустить вечеринку? — игриво промурлыкала она.       — Ни в коем случае. Пойдём.       Возле камина наблюдалось непонятное столпотворение. В центре возвышалась фигура Сивого, жадно скалящего пожелтевшие клыки, рядом с ним мельтешили Кэрроу, Нотт-старший и ещё несколько человек, выкрикивавшие грязные ругательства и угрозы. Как только хищные глаза Сивого отыскали Нарциссу, он громогласно прорычал:       — Где Тёмный Лорд?       — Здесь его нет, — спокойно ответила она.       — Плевать, — рыкнул он, оттолкнув Хвоста, чтобы расчистить дорогу. — Беллатриса, Родольфус, — Сивый тошнотворно оскалился, — раз уж хозяин отсутствует, полагаю, мы с вами сможем договориться. Никаких серьёзных увечий. Я хочу, чтобы её прелестное личико осталось нетронутым.       Он резко извернул плечо и за шиворот швырнул пленницу к их ногам. Девушка упала на четвереньки и дрожащими руками оттолкнулась от пола, чтобы устремить молящий взгляд на своих палачей.       Перед группой присвистывающих и хохочущих Пожирателей в самом унизительном положении предстала Ханна Аббот. Сознание Гермионы оцепенело от шока, и она попыталась как можно дальше запихнуть собственные эмоции и переживания, чтобы освободить место для непосредственного ликования Беллатрисы Лестрейндж. Она судорожно перебирала в памяти воспоминания, которые могли бы указать на столь очевидную оплошность, но ухватиться за что-то конкретное в данной ситуации не представлялось возможным.       — Так-так-так, кто это тут у нас? — азартно протянула Беллатриса.       — Полукровка Аббот, — прогундосил Амикус. — Отродье грязнокровки, которую мы уничтожили несколько месяцев назад. Её отец — немощный волшебник, мы согласились его пощадить, если она будет сотрудничать.       — Она являлась членом так называемого Отряда Дамблдора, — насмешливо фыркнула Алекто, и зал разразился издевательским хохотом. — Кучка школьников, возомнивших себя великими воинами. Это они сорвали последнюю операцию и доставили вам немало хлопот.       — Интересно, — мягкий баритон Родольфуса раздался совсем рядом. Он совершил несколько размеренных шагов по направлению к Ханне и возвысился прямо над ней, приковав к себе её исполненный ужаса взгляд. — И почему же наш информатор так некстати запамятовал доложить о том, что на Пожирателей готовится нападение?       — Я… я не з-знала, — сбивчиво пролепетала Ханна своим низким голосом. — Я знала лишь о т-том, что у них тоже есть шпион, — по её щекам текли слёзы, на скуле красовалась багровая гематома. — Я рас-сказала всё, что м-мне было известно… Я подбросила жучок в рюкзак Джинни Уизли, когда они с Лонгботтомом отправились в убежище, я с-сделала всё, что могла…       Внезапно Гермиону пронзило осознание. Она вспомнила, как Джинни рассказывала на семейной встрече о том, что сблизилась с Ханной. Что они стали подругами… Чёрт. Чёрт побери.       — И где же… это убежище? — вкрадчиво поинтересовался Родольфус. Его мягкий голос завораживал, обманчиво открытый взгляд сбивал с толку.       — Да, — вмешалась Беллатриса, нагнувшись к ней, — где убежище? Почему штаб Ордена до сих пор не рассекречен?!       Ханна поёжилась под её резким тоном и кровожадным взглядом и надрывно всхлипнула.       — Не знаю, — прохныкала она. — Я всего лишь в-выполняла п-приказ профессоров Кэрроу.       — Ты что-то не договариваешь, маленькая дрянь, — агрессивно выплюнула Беллатриса и пнула Ханну ногой в живот, отчего та жалобно заскулила и повалилась на пол, скрутившись в позе эмбриона. — Почему ты ничего не сказала о надвигающемся саботаже?!       — Я… я не знала…       — Круцио!       Пронзительный душераздирающий крик разлетелся по залу, отражаясь от стен и каждого отдалённого уголка. Ханна билась в судорогах на каменном полу, врезаясь в него ногтями до крови.       — Не переусердствуй, дорогая, — заботливо попросил Родольфус, но Беллатриса не обратила на него никакого внимания.       — Говори! — завизжала она, перекрикивая неуёмные всхлипы.       — Я… Они… не…       — Мы плохо тебя слышим, милочка, — прошипела Беллатриса.       — Не… доверяют…              — Громче!       — Они… н-не дов-веряют мне б-больше, — кое-как выдавила Ханна, едва шевеля языком.       — И почему же? — с фальшивой пытливостью осведомился Родольфус, опустившись перед ней на корточки и приставив кончик палочки к её виску.       — Я… я не могу…       — Круцио.       Проклятие Родольфуса, произнесённое шёпотом, оказалось многократно мощнее и намного более жестоким. Разрушительным. До хруста ломающихся костей, разорванной кожи под острыми ногтями и крови из носа. Казалось, этой пытке никогда не будет конца, каждая секунда ощущалась длиной в вечность.        — Я даю тебе последний шанс, — с ледяным томлением проговорил Родольфус — никто и никогда не обладал таким удивительным даром превращать пытки в тонкое искусство. — Ты дала клятву снабжать нас информацией взамен на сохранение жизни твоего никчёмного папаши. Почему Отряд Дамблдора больше тебе не доверяет?       Ханна закашлялась, извергая сгустки желчи вперемешку с кровью. Она непрестанно рыдала, сотрясаясь всем телом, судя по неестественному положению, одно из её запястий было сломано. Школьные чулки намокли от мочи и источали характерный запах, от которого Беллатриса брезгливо сморщила нос.       — Я… пе… перес-стала п-посещать собрания Отряда… — пролепетала Ханна, уставившись широко распахнутыми глазами в пустоту.       — И почему же? — разочарованно цокнул Родольфус.       Ханна долго не отвечала, и Беллатрисе начало казаться, что разум покинул девчонку из-за чрезмерных стараний Родольфуса. Но вдруг сквозь хриплое дыхание послышались какие-то отголоски слов:       — С-стыдно… мне… было стыдно…       Под конец её обессиленный шёпот стал совсем неразборчивым. Она продолжала шевелить окровавленными губами, но больше не могла издать ни звука.       — Какая досада, — утомлённо выдохнул Родольфус, выпрямившись во весь рост.       — Вы это слышали? — расхохоталась Беллатриса. — Нашей маленькой свинке стало стыдно!       Пожиратели смерти разразились животным смехом, их некрасивые пальцы указывали на безвольно лежащее тело семнадцатилетней девчонки, хватающейся за жизнь после мучительных пыток. Беллатриса даже не заметила, как они до этого момента, затаив дыхание, наблюдали за развернувшейся сценой, словно за театральной постановкой. Они наслаждались происходящим, оценивали мастерство четы Лестрейндж, преисполнялись извращённой, деструктивной творческой энергией, которую демонстрировал тандем палачей, обретших друг в друге идеальных партнёров. Они представляли собой ансамбль, в котором волшебная палочка и жертва являлись инструментами, а крики и прочие отвратительные звуки — музыкой.       Родольфус лениво ухмыльнулся и, дождавшись, когда стихнут овации, произнёс:       — Я до последнего намеревался пощадить тебя и лишить Фенрира удовольствия. Но теперь, — он кивнул Сивому, и тот смело шагнул вперёд, — пусть творит с тобой всё, что захочет.       — Н-нет… нет, пожалуйста… — в ужасе пролепетала Ханна, неуклюже ёрзая по полу, но её сил едва ли хватало, чтобы сдвинуться на несколько дюймов. Сивый в несколько длинных шагов преодолел расстояние до жертвы, склонился над ней, глубоко вдохнул и аппетитно облизнулся. Он грубо взвалил Ханну себе на плечо и под сопровождение издевательских смешков и ликующих присвистываний уволок её в подземелье.       — Бедняжка, — равнодушно хмыкнула Беллатриса, и Гермиона с ужасом поняла, что часть её повреждённой ожесточённой души солидарна с этим равнодушием. Ханна сделала неправильный выбор, последствий которого не смогла выдержать, и проиграла. Оставалось лишь надеяться, что Сивый не лишит её жизни, хотя… уж лучше умереть, чем жить с тем, что совершила она и что сотворит с ней он.       — Увы, любовь моя, — проворковал Родольфус, обнимая Беллатрису за талию. — Этого следовало ожидать. Обещания запуганных маленьких полукровок ничего не стоят. Составишь мне компанию за ужином?       — Непременно, — с воодушевлением ответила Беллатриса и обворожительно ему улыбнулась, поймав настороженный взгляд смертельно побледневшей Нарциссы. Сестрица никогда не привыкнет к пыткам. Изнеженная и избалованная принцесса, не применившая ни одного боевого заклинания за всю свою жизнь. — Давай убираться из этой дыры. Я жутко проголодалась.       

      ***

      Волшебные гитарные переборы очередной незнакомой испанской баллады из зачарованного проигрывателя мягко заполняли столовую, обволакивая приятный мужской тенор подобно прохладной реке. В своём воображении Беллатриса представляла певца, наряженного в глупую шляпу с гигантскими кистями по бокам и разноцветное пончо, какие носили перуанские чародеи. Эти неотёсанные чумазые дикари. Беллатриса с трудом свыклась со смуглой кожей Родольфуса, так как любые другие оттенки, кроме аристократического бледного, у неё ассоциировались исключительно с низшим сословием, состоящим из полукровок и грязнокровок. Иные расы волшебников были большой редкостью в чистокровном мире.       — Как тебе лазанья, дорогая? — поинтересовался Родольфус, изящно промокнув рот белоснежной салфеткой.       — Пойдёт, — с полным ртом пробубнила Беллатриса, хлебнув вина.       — Ты лукавишь, — ухмыльнулся он. — Это старинный итальянский рецепт, привезённый моим отцом из Неаполя.       — Вместе с драконьей оспой, если мне не изменяет память.       — Всё верно.       Они кокетливо прищурились друг другу в подобии вежливой улыбки, и Беллатриса откинулась на спинку стула.       — Куда запропастился твой глупый братец?       — Патрулирует маггловский Лондон с Паркинсоном, — Родольфус отложил салфетку на стол и пригубил вина из хрустального кубка. — А как поживает твой глупый племянник?       Беллатриса обольстительно улыбнулась, надменно фыркнув.       — Всюду таскается за Тёмным Лордом.       — И тебя не волнует, что он отдал предпочтение малолетнему мальчишке, а не тебе? — участливо полюбопытствовал Родольфус.       Беллатриса закатила глаза и снисходительно вздохнула.              — Я уже стара для того, чтобы быть девчонкой на побегушках. Малфой — покорный раб, выполняющий лакейскую работу. Я же создана для великих свершений.       Она властно сверкнула взглядом и, схватив кубок, осушила его одним глотком, а затем с размаху опустила на стол, из-за чего от хрустальной подставки отлетел маленький осколок.       — Я смотрю, ты неплохо справляешься, — мягко похвалил её Родольфус, едва сдерживая улыбку. — И вынужден признать, что восхищён твоим желанием двигаться дальше. Потому что ты и правда способна на гораздо большее, любовь моя.       Беллатриса смущённо зарделась и задумчиво хмыкнула.       — Эта война неоднократно продемонстрировала мне, что я не вечна, Руди. Тёмный Лорд невероятно силён, мы же все уязвимы. Пусть малец разменивается по пустякам, выполняя роль живого щита. Ему ещё предстоит многому научиться, если он желает, чтобы хозяин неукоснительно доверял ему.       — Если честно, я сомневаюсь, что Малфою это удастся, — насмешливо протянул Родольфус. — Тёмный Лорд никогда не воспринимал всерьёз их семейство, ему были нужны лишь их состояние и поместье. Люциус неплохо отыгрывал свою роль, но никогда не переставал быть трусливым недотёпой. А Нарцисса…       — О, Нарцисса хуже всех, — возмутилась Беллатриса. — Изнеженная недотрога! Меня тошнило от неё с самого рождения, как только она вылезла из кровавого лона нашей бедной матушки.       — Разве не Андромеде должно быть отведено место худшей сестры?       — Это произошло позднее, — раздражённо выплюнула Беллатриса. — У этой паршивой предательницы крови хотя бы был характер. А Нарцисса всю жизнь была размазнёй. Я рассказывала о том, как пыталась задушить её в детстве подушкой?       — И почему остановилась? — разочарованно свёл брови Родольфус, склонив голову набок.       — Не знаю, — нахмурилась она. — Этот её жалобный взгляд постоянно сбивал меня с толку.       — Я нахожу совершенно несправедливым и унизительным то, что Министерство запрещает выдавать волшебные палочки детям из аристократических чистокровных семей. Они не должны мараться в попытке убить родных сестёр грязным маггловским способом.       — Вот именно! — воскликнула Беллатриса, всплеснув руками. — Только представь, если бы я испытала своё первое Непростительное на Цисси, я бы избавила наш род от этого жалкого недоразумения в виде их позорного семейства.              — Но тогда замуж за Люциуса могли выдать Андромеду, — усмехнулся Родольфус в кубок. — Или тебя.       Беллатриса прыснула и визгливо рассмеялась, ударив ладонью по столу. Выйти за Люциуса… вот была бы умора. Этот бледнолицый пёс месяцами не вылезал бы из подземелья, привязанный на короткую толстую цепь. И уж точно не оставил бы потомства в виде своего избалованного сынка — Беллатриса просто не позволила бы ему к себе прикоснуться.       — Руди, ты прирождённый шут! — выдавила она сквозь смех.              — Я многогранен, — отсалютовал он кубком. — И во многом это твоя заслуга, Белла. Ты вдохновляешь меня. Видела, как завистливо эти кретины пялились на нас в Малфой-мэноре?       — Ещё бы, они буквально были готовы удавиться от зависти, ведь у них нет того, что имеем мы, — ухмыльнулась Беллатриса. — Таковы наши обычаи. Мы веками старались переплюнуть друг друга, обогащаясь и рожая наследников, но уметь по-настоящему веселиться дано не каждому.       — Я обожаю тебя.       Родольфус одарил её нежной улыбкой, и Беллатриса поймала себя на мысли, что давно не проводила таких прекрасных вечеров. Она испытывала подлинную беззаботную лёгкость в компании своего странного, совершенно очаровательного супруга, с которым ей было так… легко. Бесподобно. И почему она навещала его так редко? Возможно, принять его предложение о совместном проживании было бы не такой уж и плохой идеей. По правде, Беллатриса не могла вспомнить, что же именно остановило её в прошлый раз…       — Кстати говоря, — Родольфус взмахнул палочкой, наполняя кубки вином, — до меня недавно дошли слухи, что Тёмный Лорд поручил тебе некое особое задание незадолго до вторжения в Хогвартс. Это правда?       Беллатриса уставилась на него нечитаемым взглядом, искривив губы в усмешке. Она понятия не имела, о чём он говорил.       — Кто знает, — загадочно пожала она плечами, смахнув с лица выбившуюся прядь.       — Любопытно, — удовлетворённо прищурился Родольфус, оперевшись на локти. — Значит, слухи правдивы.       — Ты же знаешь, я не стану раскрывать свои секреты, — вкрадчиво обозначила Беллатриса. — Это только между мной и Тёмным Лордом.       — Я ни в коем случае не настаиваю, — покачал он головой. — Просто радостно знать, что Тёмный Лорд доверяет тебе нечто столь личное.       Беллатриса изо всех сил старалась не подавать виду, что не осведомлена. Имелся ли в словах Родольфуса скрытый подтекст, что её место теперь всё же мог занять Малфой? Означало ли это, что Тёмный Лорд перестал доверять Беллатрисе после того, как она утратила свою прежнюю силу? Означало ли это, что Тёмный Лорд стал считать её… слабой?       — Это ещё как понимать? — прошипела Беллатриса. Родольфус изогнул свою идеальную угольно-чёрную бровь в притворном удивлении. Хотя, возможно, в данном случае оно было искренним.       — Что именно?       — Не делай из меня идиотку, Родольфус.       — Ух, похоже, у меня неприятности, — игриво сверкнул он глазами, покачивая в кубке остатки вина. — Что так встревожило тебя, дорогая?       — Меня тревожит твой умасливающий тон! — вспыхнула Беллатриса, вскочив со стула и с силой пнув его ногой, отчего тот повалился на пол. — И твои паршивые намёки!       Родольфус выглядел озадаченным. Он нервно усмехнулся и покачал головой.              — Я не… В моих словах не было никакого гнусного подтекста, Белла…       Она шокированно ахнула и уставилась на него одичалым взглядом своих гигантских чёрных глаз.       — Ты, — Беллатриса указала на него пальцем, — ты хочешь втереться в доверие к Тёмному Лорду! Списал меня со счетов из-за многочисленных травм, вынюхиваешь мои секреты — думал, я ни черта не замечу?! Думал со временем усыпить мою бдительность и убрать этого слабака Малфоя, чтобы стать правой рукой Лорда Волдеморта?!       — Любимая…       — Он никогда не станет доверять тебе! — рявкнула она, и несколько буйных чёрных кудрей упали на её искажённое гневом лицо. — Никогда!       Родольфус откинулся на спинку стула и улыбнулся, склонив голову набок. Он смотрел на неё, любуясь тёмной испепеляющей яростью, исходящей от Беллатрисы, словно музейным экспонатом. Он был поистине опасен. Рассеивающее внимание очарование этого мужчины являлось мощным оружием против самого бдительного соперника и полной противоположностью сущности Беллатрисы, чьё нутро было до смешного простым и предсказуемым. Она никогда ничего не скрывала и нетерпеливо выставляла эмоции напоказ, в то время как Родольфус, будучи истинным охотником, умел затаиться в засаде, чтобы нанести смертельный удар в момент, когда ничего не подозревающая жертва будет меньше всего этого ожидать.       — И в мыслях не было, — с холодным спокойствием произнёс он.       Беллатриса растерянно моргнула, судорожно подбирая слова для ответа, как вдруг в коридоре послышались шаги.       — Снова ступил на запретную территорию, а, Родольфус? — раздался позади грубый хрипловатый голос.       — Рабастан, — тепло поприветствовал он брата. — Присаживайся, дорогой. Лазанью?       — Не откажусь. Голодный, как зверь.              Он опустился на соседний от Родольфуса стул и тяжело выдохнул, обнажив в улыбке тёмно-жёлтые зубы. Рабастан Лестрейндж представлял собой поразительное сочетание несопоставимых характеристик: несмотря на очевидное внешнее сходство с родным братом, обладающим безусловной притягательной красотой, он выглядел отталкивающе запущенным, грузным и неуклюжим. Бесформенная фигура Рабастана напоминала гигантского слизня, облачённого в дорогой костюм и помятую мантию, неухоженные волосы падали на лоб слипшимися потными прядями, лицо было покрыто недельной щетиной. Всё его существо оскорбляло образ сидящего рядом Родольфуса. Безобразие и совершенство.       — Белла, какой приятный сюрприз, — сально промурлыкал он, хватаясь за приборы.       — По-настоящему приятным сюрпризом будет, когда ты, наконец, помоешься, — брезгливо выплюнула она, плюхнувшись на оставшийся стул.       — Работёнка такая, — пробубнил Рабастан, громко чавкая. — Посмотрел бы я на тебя, если бы ты весь день гонялась по маггловскому Лондону, выслеживая беглецов. Сомневаюсь, что от тебя бы пахло розами.       — Белла не любит розы, — напомнил Родольфус.       — Да насрать.       Рабастан залпом опрокинул в себя содержимое кубка и довольно зарычал как подобает классическому пьянчуге. Родольфус элегантно покачивал в руке свой кубок, слегка отклонив голову в сторону, и незаметно, почти неуловимо сморщил нос. Было во всём этом что-то изящное и подлинно аристократическое. Беллатриса ухмыльнулась исподлобья.       — Какие новости в штабе? — поинтересовался Рабастан.       — О, сегодня мы достаточно увлекательно провели время, правда, дорогая? — Родольфус вмиг изменился, и от прежней враждебной надменности не осталось и следа. Беллатриса лишь успела открыть рот, чтобы ответить нечто язвительное и не позволить ему себя одурачить, сменив тему, но Родольфус резко повернулся к брату и продолжил: — В мэнор доставили девчонку Аббот.       — Та, у которой мамочка грязнокровная шлюха?       — Ага. Корбан с Антонином прикончили её в августе, кажется.       — Припоминаю, — прохрипел Рабастан. — Так и что она?       — Оказывается, девчонка согласилась предоставлять информацию об Ордене в обмен на сохранение жизни отца, — насмешливо хмыкнул Родольфус. — И, по всей видимости, слишком переоценила свои возможности.       — С этими тщеславными недоумками такое часто случается.       Они рассмеялись, продолжив обсуждать дальнейшие события, произошедшие в мэноре. Беллатриса заскучала. Этот потный зловонный идиот заявился не вовремя. Какого чёрта он не отправился в собственное унылое холостяцкое поместье? Ссора с Родольфусом не должна была завершиться вот так. Беллатриса привыкла, что последнее слово всегда оставалось за ней. Даже если её и одолела беспричинная паранойя насчёт вовлечённости мужа в дела Тёмного Лорда, она должна была это выяснить наверняка. Разругаться, устроить дуэль, затем станцевать танго и пожелать друг другу спокойной ночи. Грёбаный Рабастан. Как только они закончат обсуждать пытки на мраморном полу мэнора и исчерпают скудный список догадок о том, что же именно сотворил Сивый с девчонкой в подземелье, Беллатриса прикажет Рабастану убраться вон.       Пока в её голове крутились мысли о грядущем скандале и наиболее болезненных боевых заклинаниях, которые она намеревалась применить к Родольфусу после ухода его мерзкого братца, мужчины продолжали оживлённо обсуждать новости прошедшего дня.       — Кстати, у нас с Паркинсоном сегодня был неплохой улов, — оживился Рабастан, небрежно промокнув рот салфеткой и отбросив её в сторону. Беллатриса раздражённо закатила глаза, приготовившись к очередной порции бесполезного трёпа о сомнительных достижениях двух неудачников.              — Неужели?       — Парочка магглов, которых до недавнего времени мы считали пропавшими, объявились сегодня утром.       — И чем же так ценны эти магглы? — скучающим тоном спросил Родольфус, явно неудовлетворённый ответом.       Рабастан растянул обветренные губы в улыбке и откинулся на спинку стула.       — Намного ценнее, чем ты думаешь, — сверкнул он глазами, выдержав паузу. — Родители грязнокровки Поттера. Вернулись в Лондон, разыскивали свою дочурку. Хотели забрать подальше от…       Беллатриса медленно моргнула и повела плечом. Сознание пронзило чем-то очень знакомым, чем-то, что имело слишком большое значение, но не лежало на поверхности.       — Да что ты? — увлечённо протянул Родольфус. — Это точно?       — Никаких сомнений, — довольно кивнул Рабастан. — Мы следили за ними весь день. Когда они остановились в отеле… Белла?       Она не заметила, как вскочила на ноги, сжав руки в кулаки. Родольфус и Рабастан удивлённо уставились на Беллатрису, но её бешено мечущийся взгляд практически не различал ничего вокруг. Лица сидящих напротив мужчин расплывались, комната покачнулась. Воздух покинул лёгкие и застрял в горле.       — Где они?! — выпалила она, сотрясаясь всем телом.       Рабастан подозрительно изогнул бровь, и в этот момент он до безумия напомнил родного брата.       — В чём дело, дорогая? — настороженно спросил Родольфус.       — Где они?! — оглушительно крикнула Беллатриса, выхватив палочку, и эхо её голоса отразилось от пыльных подвесок хрустальной люстры. — Отвечай, мерзкий ублюдок!       Рабастан нахмурился и расслабленно ухмыльнулся.       — Какие-то проблемы, Беллатриса?       Она в мгновение ока обогнула стол и вонзила палочку Рабастану в горло, тяжело выдыхая сквозь стиснутые зубы, краем глаза заметив, как Родольфус потянулся за своей.       — Говори, — ожесточённо прошипела она, приковав взгляд к его маленьким чёрным глазам. — Иначе через секунду я вспорю твою толстую шею и выпущу твои вонючие кишки.       Как ни странно, Рабастана нисколько не напугала реакция Беллатрисы. Он лишь сглотнул, продолжая ухмыляться, и даже не пытался защититься.       — Тёмный Лорд уже там, — прошептал он, смакуя каждое слово. — Вместе с мальчишкой. Сегодня не твой день, принцесса…       — Легилименс!       Она почувствовала, как кровь отливает от лица, пальцев рук, ног и каждого органа, скапливаясь где-то в районе желудка неподъёмным грузом.       Они прибывают в аэропорт Хитроу. Их лиц почти не видно из-за колонны и большого столпотворения людей, но это безусловно они.       Теперь их видно значительно ближе. Джин и Уильям стоят на пустынной улице в окружении разрушенных соседских домов после нападения Пожирателей и встревоженно переглядываются. Их дом пуст и давно заброшен.       «Гермиона Грейнджер», — снова и снова взволнованно повторяет мать, показывая фотографию дочери прохожим волшебникам неподалёку от Дырявого котла. Магглоотталкивающие чары не пускают их с отцом внутрь и не дают увидеть вход в таверну. Волшебники избегают зрительного контакта и лишь качают головой.       «Мы обязательно найдём её, дорогая, с ней всё хорошо, вот увидишь, — успокаивает Уильям жену. Его голос звучит странно сквозь барьер прослушивающего и дезиллюминационного заклинаний. — Вряд ли она осталась в Лондоне».       «Они везде, по всей стране, разве ты не видел? И наш дом… Я не знаю, я… Я просто чувствую, что она нужна им, Уилл. Они ищут её. Я не намерена возвращаться обратно без Гермионы. Хватит с меня её геройства».       «Мы обязательно продолжим поиски завтра, дорогая. Сейчас нам необходимо прийти в себя и отдохнуть».       Последняя вспышка — перед глазами возникает четырёхэтажное здание. Джин и Уильям скрываются за стеклянной дверью…       Беллатриса отшатнулась, прижав холодную дрожащую руку к щеке. Шум судорожного дыхания смешался с мелкой вибрацией под кожей, под которой начали проступать первые, пока ещё незаметные, шевеления.       Она сорвалась с места и бросилась к выходу из зала. Крики Родольфуса раздавались позади, но она ничего не слышала. Возможно, где-то даже мелькнула вспышка заклинания, но она смешалась с послеобразами лиц родителей, которые всё ещё стояли перед глазами, пока ноги несли её прочь из проклятого поместья. С каждым мгновением превращения сознание Гермионы очищалось и становилось ясным — идеальным местом для животного страха, который, словно сквозь прорванную плотину, захлёстывал её и поглощал целиком, заставляя задыхаться, захлёбываться.       Гермиона проклинала себя. Сквозь неразборчивый оглушительный хаос из мыслей и чувств красной нитью выделялись воспоминания о том удивительном дне, когда она видела родителей в последний раз и совершила роковую ошибку. О том, как была счастлива, что они послушали её, послушали Драко, и им не пришлось лишать Джин и Уильяма памяти. В это было сложно поверить, это казалось невероятным сном, но Гермиона помнила, как со слезами на глазах провожала родителей в аэропорту, словно это было вчера. Как они махали ей рукой на прощанье. Как тем же вечером Гермиона в порыве благодарности впервые призналась Драко в любви.       Обжигающий декабрьский воздух проник в лёгкие и походил на спасительный глоток после изнурительной жажды. Глаза запекло из-за действия зелья и пронизывающего холода, зрение туманилось, тело выворачивало и выкручивало, но Гермиона не сбавляла ход. По крайней мере, ей так казалось — она бежала что было духу.       Драко… Он должен что-то сделать, потянуть время, помешать, но только не…       Гермиона подавила истеричный всхлип и судорожно сглотнула подступающую к горлу желчь. До ворот оставалось всего несколько шагов. Всего несколько шагов до барьера, до скрывающейся за ним истины, которую она так боялась узнать. Придётся ли ей противостоять Волдеморту? Должна ли она принять зелье снова или, возможно, ей удастся отвлечь его, а Драко поможет переместить…       «Он убьёт нас обоих. Всех нас».       Сколько прошло времени с тех пор, как Рабастан доложил Волдеморту местоположение её родителей? Могла ли Гермиона надеяться, что она успеет, что ещё не слишком поздно? Рабастан явился в поместье более получаса назад, и неизвестно, сколько времени он провёл в дороге, заходил ли куда-то по пути… Они с Паркинсоном обязаны были дождаться Тёмного Лорда, значит, могло пройти уже больше часа.       Гермиона надсадно выдохнула, лицо искривила гримаса отчаяния. Она не могла даже допустить в своих мыслях, что может не успеть. Это противоречило всему её существу — Гермиона всегда оказывалась вовремя там, где должна была, чего бы ей это ни стоило. Так будет и в этот раз, потому что иначе быть не могло.       — Всё будет хорошо, — лепетала она дрожащими губами, толкая ворота и вырываясь сквозь барьер. — Всё будет хорошо, они спрячутся… убегут… всё будет хорошо…       Она остановилась и крепко зажмурилась, силясь как можно точнее воспроизвести в памяти незнакомую улицу маггловского Лондона из воспоминаний Рабастана и здание, в котором находились Уильям и Джин.       — Всё будет хорошо, — быстро прошептала она, сосредоточила все свои силы на магии и аппарировала.       Зрение ещё не успело сфокусироваться после перемещения, отголоски Оборотного лишь усиливали головокружение, у которого и без того было достаточно причин, но обоняние по-прежнему было остро, и Гермиона безошибочно распознала едкий запах дыма, ударивший в нос. Яркие хаотичные всполохи пламени извивались на ветру, и, казалось, сердце постепенно замедляло свой ход. С каждым движением век Гермиона убеждалась, что место, увиденное ею в воспоминаниях Рабастана, больше не было таким, как раньше. Его не было вовсе.       До её слуха доносился далёкий звук пожарных сирен, который с каждым мгновением становился всё громче, и к тому моменту, когда зрение окончательно прояснилось, Гермиона заметила несколько пожарных машин, столпотворение людей и отбывающую карету скорой помощи, а затем её взгляд сосредоточился на чернеющих в ночи бесформенных руинах, очертания которых виднелись в огненных вспышках затухающего огня и красно-синих мигалках.       Возможно, она ошиблась. Возможно, картинка из воспоминания не могла служить надёжным ориентиром. Возможно…       Тук… Тук… Тук…       Её глаза были широко распахнуты и видели всё слишком чётко, не так, как раньше. Взгляд блуждал по изуродованным каменным блокам, по лицу каждого зеваки. Мужчины и женщины, словно в замедленной съёмке, замерли в ужасе, кто-то прикрывал рот и плакал, в неверии качая головой. Гермиона старалась сохранять дыхание ровным, пока вглядывалась в каждого присутствующего, пытаясь отыскать знакомые черты. Она медленно обошла толпу в нескольких направлениях и затем остановилась, развернувшись к уничтоженному зданию.       Тук… Тук…       Никому не было дела до странно одетой девчонки в старомодном платье. Люди в полицейской форме проводили её ленивым взглядом, когда она приблизилась к натянутой жёлто-чёрной ленте.       — Мисс! Мисс, туда нельзя! — где-то непостижимо далеко раздался голос полицейского с явственным ирландским акцентом, но Гермиона не останавливалась. Она пересекла дымящийся вход и исчезла в дымной поволоке. Почувствовала крепкую хватку на своём предплечье и всё тот же голос совсем рядом, но даже не обернулась, когда оглушила полицейского, бросив лежать у входа в гостиницу.       Гермиона взмахнула палочкой, очищая воздух от дыма, и сосредоточилась на звуках собственных шагов, хлюпающих по лужам, образовавшимся вследствие тушения пожара. Рассеянный свет, исходящий от шара Люмоса, следовал за ней, освещая обугленные стены.       Здесь пахло только дымом. Никаких признаков смрада горящей плоти.       Тук…       Тук…       Удары сердца становились всё реже, но словно пробивали грудную клетку грубыми толчками. Раньше Гермионе не доводилось ходить во сне, но, возможно, именно это сейчас и происходило. Холод врывался из разбитых окон и пронизывал её насквозь, лёгкие горели от удушья, но она продолжала дышать. Глубоко, размеренно, игнорируя жжение.       От четырёх этажей осталось всего два. Неясным образом каменная лестница уцелела, и Гермиона оказалась под открытым небом. В бетонных обломках угадывались очертания комнат, но ни в одной из них не оказалось ни единого признака чьего-то присутствия. Ни костей, ни обугленных тел. Это проклятие было хорошо ей известно. Оно не оставляло следов и уничтожало практически всё, к чему прикасалось.       Пробираясь по коридору, переступая через завалы, Гермиона внезапно остановилась. По её телу словно прошёл заряд тока. Она медленно повернула голову и вгляделась в холодный мрак разрушенной комнаты, в которой не осталось ни одной стены. Гермиона сглотнула и обвела комнату взглядом, но не увидела ничего, кроме вездесущей черноты.       Проклятие было сотворено именно здесь.       Всё казалось таким запредельно нереальным, что чувства будто бы заморозились и больше ей не подчинялись. Она словно была наблюдателем со стороны. Беспокоиться было абсолютно не о чем, ведь не существовало совсем никаких доказательств того, что всё это было по-настоящему. Рано или поздно она проснётся. Даже тело ощущалось почти невесомым.       Гермиона шагнула внутрь. Затем ещё один шаг и ещё. Мокрый пепел прилипал к ботинкам, под ногами хрустел мелкий щебень и части металлических перекладин, рассыпавшихся от напора Адского пламени. Она почти дошла до края, шагая по вездесущему мокрому пеплу, и внезапно внутренний голос велел ей направить палочку под ноги. Поток воды втянулся в древко, всколыхнув облако пепла, что опустился горьким осадком на горло. Гермиона развеяла его и опустилась на колени. Испачканные пальцы лихорадочно шарили по каменному полу, отбрасывая в стороны обломки и поднимая пыль. Она задержала дыхание, пристально вглядываясь в грязную черноту. Необходимость осязать каждый дюйм казалась какой-то навязчивой идеей, как будто не было другого выбора.       И наконец ладонь замерла. Глаза оставались широко распахнуты. Гермиона зачерпнула горсть пепла, поднесла его к лицу и разжала руку. Сильный порыв ледяного ветра унёс чёрное облако пепла прочь, и на раскрытой ладони в лунном свете блеснул золотой ободок.       «Это просто кольцо. Всего лишь чьё-то обручальное кольцо», — твердил внутренний голос, но Гермиона больше не доверяла ему. Она смахнула остатки пепла и дрожащими пальцами сжала кольцо, повернув его к лунному свету. Она знала, где искать ответ. Но чутьё опередило её ещё до того, как Гермиона успела разглядеть вытесненную на внутренней стороне надпись:       «Как бег волны, пусть вечно длится танец».       Обручальное кольцо беззвучно упало в гору пепла. Гермиона тихо рассмеялась. Безмятежное безумие сотрясало её тело, пока она раскачивалась из стороны в сторону, сидя на останках насильственно отобранной жизни.       Она смеялась сквозь крепко стиснутые зубы, слёзная пелена застилала глаза, стекая тонкими дорожками по грязным щекам. Осознание настигало постепенно, врезалось тонкими иглами в позвоночник, ибо разум не был способен охватить весь масштаб потери.       Война лишила её всего. Последний раз, когда Гермионе довелось увидеть свою семью, были обрывочные воспоминания Рабастана Лестрейнджа. Драко либо был уже мёртв, либо смывал со своих рук чужую кровь — её кровь, что было равносильно смерти. И у Гермионы не было сил прожить эту боль, потому что она и сама была мертва. Она осталась совсем одна. Пустая оболочка, наполненная пеплом и скорбью.       Гермиона возвела взгляд к ночному небу и замерла, словно впервые увидев его настолько ясно. Звёзды, эти маленькие жемчужины, усеивали бескрайний чёрный небосвод и светили сегодня особенно ярко. Миллионы душ детей, женщин, мужчин и стариков, отдавших свои жизни слишком рано, обрели долгожданную вечную лёгкость и смотрели на гибнущий мир с сожалением.       Гермиона думала о детях войны: Гарри, Невилле, семье Уизли, Ханне и понимала, что она победила — война. Поглотила каждого, до кого смогла дотянуться своей ненасытной пастью, и никогда не остановится. Даже если однажды ей придёт конец, неизбежно наступит другая.       Когда Гермиона поднялась на ноги, застывшая исступлённая улыбка всё ещё искажала её черты, расфокусированный взгляд не различал перед собой ничего, кроме размытых очертаний руин. Гермиона потянулась к запястью, сорвала изумрудную нить с лунным камнем и отбросила в сторону. Хлопок аппарации — и последнее тёплое дыхание развеялось на ветру, покинув безмолвное торжество смерти и тьмы.

***

Nick Cave and the Bad Seeds — O Children

      

Чистильщики идут друг за другом.

      Знакомый перрон простирался в мрачную даль. Раньше ей никогда не доводилось видеть его таким пустынным и безжизненным. Порывы зимнего ветра поглощали звуки шагов, то препятствуя, то подгоняя.

Они вытирают пол в мясной лавке

Ваших маленьких разбитых сердец.

      Это было единственное место, очутиться в котором ей казалось правильным. За всю свою жизнь она приняла слишком много скверных решений, но это её вдохновляло. Осталось подождать совсем немного. Это будет долгое, но самое прекрасное и спокойное путешествие в её жизни. Ей так была необходима передышка.

У нас есть ответ на все ваши страхи.

Он прост, лаконичен и кристально ясен.

      Новый порыв ветра принёс с собой протяжный гудок поезда и звук стучащих о рельсы колёс. На горизонте бледнел тусклый огонёк света, с каждым мгновением становящийся всё ближе.              Её не покидало ощущение чужого присутствия, словно кто-то за ней наблюдал, но она не оборачивалась. Ей было всё равно. Теперь уже — всё равно.

Мы все плачем сейчас, плачем, потому что

Мы ничего не можем сделать, чтобы защитить вас.

      Свет становился всё ярче. Гудок проревел с нарастающей громкостью, и вокруг стало светлее. Она замедлила шаг, подобравшись к самому краю, и остановилась. Боковое зрение уловило движение, и её взгляд встретился с яркими светящимися зрачками.       Рыжий лис пристально наблюдал за ней, замерев в напряжённой позе. Она задержала на нём взгляд всего на мгновение и затем вновь обратила к стремительно приближающемуся поезду. Он нёсся так быстро, слепил своим светом, и она ощутила себя мотыльком, преследовавшим одну единственную цель. Цель всей своей бесславной и короткой жизни.       Гермиона!       Она улыбнулась и прикрыла глаза. Слишком ярко. Ей больше не нужно смотреть, она знала дорогу. Один шаг, второй…       Гермиона, нет!       Носок ботинка завис над бездной. В нос ударил запах топлива, оглушительно громкий гудок раздался совсем рядом. Разве он хоть когда-то способен был кого-нибудь остановить?       «Наконец-то, скоро я буду дома».       Вихрь воздуха от приближающегося локомотива обдал её лицо. Она глубоко вдохнула и приготовилась совершить последний шаг.       — Нет!       Сильные руки схватили её и прижали к горячему телу. Поезд пронёсся мимо, так и не забрав её с собой.       — Всё хорошо, я рядом, слышишь? Я рядом…       Она цеплялась пальцами за грубую ткань, под которой проступали крепкие мышцы, и не могла уложить в сознании, было ли это всё взаправду или ей всё же удалось достичь желаемого и покончить со всем этим.       — Рон? — тихо пролепетала она, узнав родной запах и голос, который, казалось, она в последний раз слышала сотню лет назад.       — Да, — глухо отозвался он, тяжело дыша. — Да, я здесь. Я с тобой. Чёрт, Гермиона, как же ты меня напугала…       — Рон…       Она уткнулась ему в грудь и разрыдалась. Мутная завеса рухнула, и реальность захлестнула Гермиону подобно снежной лавине. Это было по-настоящему. Она не знала, как, ведь именно в это поверить было сложнее всего, но она верила. Рон прижимал её к своей груди и успокаивающе поглаживал по волосам, его тяжёлое дыхание согревало макушку, и это тепло медленно растекалось по околевшему телу. Казалось, они стояли так целую вечность, прежде чем Гермиона отстранилась и, обхватив руками его лицо, жадно всмотрелась в его голубые глаза, чтобы убедиться, что она не ошиблась.       — Как?.. — лишь смогла проронить она, скользнув взглядом по его странному одеянию: на Роне был простой длинный балахон, под которым проглядывала обнажённая кожа. Не слишком подходящий выбор для поистине морозной ночи.              — Я думал, ты узнаешь меня, — с печальной улыбкой пробормотал он, пристально разглядывая её в ответ. — Мне казалось, ты узнала…       Глаза Гермионы широко распахнулись, рот приоткрылся в изумлении. Несмотря на то, что мысли и воспоминания прошедших минут были достаточно туманны, одна совершенно необычная деталь, отдалённо смутившая её ранее, заслуживала намного больше внимания, если бы Гермиона была в состоянии проанализировать её в моменте.       — Ты анимаг, — догадалась она, и Рон робко кивнул. — Но как ты…       — Не сейчас. Нам нужно спешить, оставаться здесь слишком опасно, — он обернулся, и Гермиона, проследив за его взглядом, заметила у колонны крошечную фигурку, нервно заламывающую маленькие ручки.       — Добби? — в неверии сквозь слёзы выдохнула она. Нет, вероятно, ей всё же удалось распрощаться с жизнью, ибо Гермиона никогда не верила в чудеса. Ей везло и довольно часто, но это было слишком. Всё навалилось так внезапно, и её хрупкие плечи просто не были способны вынести этот груз.              Добби с трудом стоял на ногах и дрожал всем телом. Должно быть, он едва не лишился чувств от страха, наблюдая за своими любимыми людьми, зависшими на краю пропасти.       — Добби просит прощения, мисс, — забормотал домовик, едва переставляя ноги. — Добби запаниковал и не смог сдвинуться с места, когда Рон Уизли приказал ему остановить вас…       — Всё в порядке, — перебил его Рон. — Всё позади, приятель. Нам пора уходить.       Он крепко сжал руку Гермионы, второй обхватил ладошку Добби, и спустя мгновение все трое исчезли в воронке аппарации.

***

      Старенькое радио, настроенное на неизвестную волну, надсадно кряхтело в попытке уловить сигнал сквозь помехи. Гарри сидел за ветхим столом, положив голову на скрещенные ладони, и следил рассеянным взглядом за колебаниями зачарованного огонька керосиновой лампы. Сегодняшним утром он вновь отправился на поиски коттеджа, ориентируясь по рельефу на снегу, что остался от его вчерашних следов после лютой вьюги, но сколько бы Гарри ни исследовал лес в разных направлениях, поиски ни к чему не привели. Ни дома, ни следов автомобильных колёс. Позже он собирался попробовать снова, но отчего-то был уверен, что результат будет тем же.       Гарри чувствовал себя глупо. Осколок зеркала Сириуса и правда был его последней надеждой, но уповать на то, что его отчаянная мольба была услышана, он не мог. Более того, с каждым прошедшим часом Гарри лишь убеждался, что повёл себя как истинный безумец. Крестраж больше не касался его кожи, и настало время думать, что же делать дальше. Стало действительно легче — это было сложно отрицать. По крайней мере, к Гарри вернулась способность ясно мыслить, и пугающие инфернальные образы больше его не тревожили. Но чувство беспредельного одиночества полностью обнажилось и отныне возобладало над всеми другими. В этой пустоте было слишком тихо.       Потолок палатки перестал прогибаться под порывами ветра, и временное затишье позволило расслышать льющуюся из радио мелодию, когда помехи исчезли. Гарри прибавил громкость, лениво прокрутив колёсико вправо, и вернул руку под подбородок, внимая словам песни, которую слышал впервые.       Она напоминала печальный медленный танец или балладу. Низкий хрипловатый голос рассказчика повествовал историю о войне, которую, казалось, он видел собственными глазами. Гарри прислушался. Что-то непередаваемо горькое сквозило в бесконечно повторяющемся возгласе «О дети!». Был ли рассказчик волшебником? Гарри не знал.

Возвысьте голос свой! Возрадуйтесь, возрадуйтесь!

      Он нахмурился и ощутил горький привкус именно на этих словах. Ещё со времён жизни на Тисовой улице Гарри доводилось слышать подобное лишь на воскресных мессах. Возможно, это было обращение к ангелам? Гарри не был силён в таких вещах, но сердце подсказывало ему, что он был прав.

Эй, маленький поезд! Подожди меня!

Я был закован в цепи, но теперь свободен.

Я не сдаюсь, разве ты не видишь?

В этом процессе уничтожения.

      Он сглотнул подступивший к горлу ком и глубоко вдохнул как раз в тот момент, когда где-то снаружи раздался подозрительный шум. Гарри приподнял голову и обратил взгляд к медленно покачивающимся шторам, служащим входом в палатку. Он должен был проверить. Схватить рядом лежащую палочку и быть готовым защищаться, но по необъяснимой причине не мог пошевелиться. «Ты в безопасности», — шептало подсознание. Но тогда отчего же в груди так яростно колотилось сердце?

      О дети! Возрадуйтесь, возрадуйтесь!

      В лесной черноте за узким проёмом мелькнуло какое-то движение. Тело Гарри покрылось мурашками, и он затаил дыхание. Если зрение его не обманывает, кто-то смог обойти его защитные чары. Кто-то, кого они и не должны были сдерживать. Страх и предвкушение затрепетали под рёбрами, глаза запекло от напряжения.       Шторка отлетела в сторону. Два тёмных силуэта проскользнули внутрь, и когда тусклый свет озарил их, Гарри резко выдохнул, поднимаясь на дрожащих ногах.              Он не был безумцем. Он просто был напуганным растерянным мальчиком, который никогда не терял надежду.       Рон и Гермиона стояли прямо перед ним. Здесь и сейчас. Измученные, истощённые, но по-прежнему такие же родные, как никто в этом необъятном холодном мире.

Эй, маленький поезд! Подожди меня!

Когда-то я был слеп, но теперь я вижу.

Осталось ли местечко для меня?

Или это всего лишь игра моего воображения?

      Друзья бросились к нему, обняв так крепко, что стало тяжело дышать. Они были такими тёплыми, настолько близкими и осязаемыми — Гарри совсем забыл, каково это. Какое это счастье — греться в объятиях любимых людей. Они просто стояли, прижавшись друг к другу, и тихо плакали с болезненными улыбками на лицах, проживая в этом сокровенном моменте долгожданной встречи всю накопленную боль, которую старательно прятали все эти месяцы, чтобы не разорваться на части. Сегодня они могли позволить себе не быть сильными. Сколько бы ссор и разногласий ни возникало между ними, Гарри, Рон и Гермиона в каком-то непостижимом смысле были единым целым, и это единство являлось чем-то незыблемым и нерушимым. У них было то, что было неподвластно необузданной силе войны.

Эй, маленький поезд! Мы все запрыгиваем в него.

Поезд, что едет в Королевство.

Мы счастливы, мам, мы веселимся.

Это превзошло мои самые смелые ожидания.

      Они бессознательно раскачивались в такт песне-увековеченному лейтмотиву их дружбы. Возможно, однажды настанут иные времена, когда трое друзей смогут кружиться под неё в чьей-то гостиной на мягком ковре возле горящего камина. Возможно, однажды боль перестанет быть такой невыносимой, и они вновь научатся любоваться звёздами без слёз.       Но сегодня, сейчас, они в самом деле узнали, что счастье можно найти даже в самые тёмные времена, если не забывать обращаться к свету.