стирая кровь с усмешки бледных губ

Знакомую золотистую макушку Тарталья замечает почти сразу же — облокотившись руками о стойку в Гильдии Искателей Приключений, Люмин о чем-то говорит с Катериной и, периодически заливисто смеясь, улыбается. Кажется, ни разу за все их знакомства он не слышал ее смеха, такого звонкого и чистого, такого настоящего, что на секунду перехватывает дыхание — так нежно это звучит. Быстрым шагом приближаясь к ней, Тарталья кидает беглый взгляд на острые плечи и, не сдержавшись, кладет на них ладонь, ощущая рукой тепло нежной кожи. На секунду ему кажется, что она тут же сбросит ее, влепит затрещину и уйдет с гордо поднятой головой, однако ничего из этого не происходит, и Чайльд, не давая себе возможности отступить назад, чуть нервно сглатывает перед тем, как выпалить: — Так-так-так, ну здравствуй, девчуля, — в привычной манере произносит он и, хитро улыбаясь, добавляет: — Не думал когда-то увидеть тебя в Ли Юэ снова. Люмин тут же поворачивает голову к нему и, кидая быстрый взгляд на его руку, спокойно отвечает: — Здравствуй, Чайльд. — Я думал, мы оставили все условности в прошлом, — замечает Тарталья, вздыхая, — или это не так? — Точно, — уголками губ улыбается она и, прищурившись, добавляет, — Тарталья, путешественник из Мондштадта, все верно? Случайно брошенная шутка помогает ему выдохнуть и чуть успокоиться — начинать драку тут она явно не собирается. Когда на языке уже начинает вертеться ответ, Чайльд вдруг совершенно случайно смотрит ей в глаза и, мысленно отмечая их сходство с его любимым липовым медом из Снежной, забывает о том, что хотел сказать, когда она вдруг улыбается. Она улыбается. Она улыбается ему. Тарталья быстро оборачивается назад, чтобы проверить свою догадку, и, не заметив ни одного человека, которому могла бы быть подарена ее улыбка (ну не может же она подарить ее старому продавцу сладостей из палатки напротив?), снова поворачивается к ней. На лице Люмин читается недоумение вперемешку с еще чем-то, но Чайльд решает не анализировать малейшие изменения, чтобы окончательно не утонуть в потоке собственных домыслов, а легонько улыбнуться в ответ. — Для вас - кто угодно, моя милая леди, — наконец шепчет он, умело скрывая свою оплошность, и, прикладывая правую ладонь к груди, чуть наклоняется вперед, будто кланяясь. Катерина едва сдерживает смешок и, приложив ладонь ко рту, переводит взгляд с Тартальи на Люмин. — Мы, пожалуй, пойдем, — с улыбкой оборачивается Люмин к ней и, подмигнув, добавляет, — много дел. — К звездам и безднам! — слышит она в ответ и, неожиданно подхватывая Чайльда под локоть, поворачивает к порту Ли Юэ. Люмин идет не спеша, медленно окидывая взглядом давно знакомую гавань и, прищуривая глаза от яркого полуденного солнца, едва заметно улыбается. Тарталья искоса наблюдает за ней и, стараясь подстроиться под небольшие для него шаги несколько секунд, неосознанно поудобнее перехватывает ее руку, отчего его спутница чуть розовеет, но он этого не замечает, внимательно рассматривая маленькую женскую руку. Отмечая про себя, что в следующую встречу ей следует подарить новые перчатки, Одиннацатый замечает стертые костяшки на пальцах и легонько улыбается, так, чтобы было незаметно — видимо, недавно кому-то от нее досталось. — У тебя красивые веснушки, — слышит он непринужденное и мгновенно выдает: — А ты наблюдаешь за мной? Люмин едва заметно хмурится, и Чайльд тут же напрягается — получить в ребра посреди гавани Ли Юэ совсем не хочется. — Никогда нельзя упускать из виду подозрительных личностей, — быстро находит что сказать она и, улыбнувшись кому-то справа, машет свободной рукой, — а уж тебя - тем более. Во рту Тартальи становится сухо как в Пустыне Огненных Клинков Натлана — будто песка насыпало — может ли он считать, что она, подобно ему, наблюдала за ним все это время? Или просто так выразилась? Может она подразумевает под этим то, что искала с ним встречи? Знаменитая смелость Одиннадцатого куда-то пропадает, и, легонько тряхнув рыжей головой, Чайльд лишь продолжает ходить вокруг да около, не в силах задать волнующие его вопросы вслух. — Мне казалось, что мы друзья, а не «подозрительные личности», — с напускным озорством парирует он. — Возможно, — уклончиво отвечает Люмин и, останавливаясь, кивает на небольшую квартиру над каким-то неприметным рестораном, — я снимаю здесь комнату. Спасибо, что проводил. Ее рука медленно отпускает Чайльда; тот чувствует какой-то неприятный холодок вместо теплого прикосновения и, едва заметно закусывая губу, рассеянно кивает. Нет, он, конечно, знал, что их разговор не продлится долго, но чтоб настолько... — Что привело тебя в Ли Юэ снова? — с полуулыбкой спрашивает Люмин, сцепляя руки сзади в замок - как бы ей ни хотелось этого признавать, но ощущать предплечье Чайльда было безумно приятно - без его тепла же, наоборот, почему-то становится неспокойно. — Появилось желание утопить гавань еще раз? Нин Гуан как раз недавно закончила с постройкой нового Нефритового Дворца, так что ты как раз вовремя. Тарталья весело улыбается и, неосознанно поправив волосы на макушке, отвечает без капли озорства: — На самом деле нет. Это... личное. Ну в самом деле, не рассказывать же ей, что ради этой поездки в Ли Юэ ему пришлось подписать кучу бумажек и договоров, дать несколько взяток и убедить Пульчинеллу в том, что Банк Северного Королевства не заключит важный контракт с какими-то учеными из Фонтейна на спонсирование какой-то очередной штуки, которую они хотели собрать в своей лаборатории? Пришлось несколько часов рассказывать о том, что именно он больше всего подходит для «этой увлекательной деловой поездки» (которая была для него сущим наказанием) и что даже сам Дотторе лично рекомендовал (о чем сам изобретатель до сих пор и не догадывался) его для этой работы. Тарталья до последнего не знал — оправдают ли все эти усилия себя, но определенно был уверен в том, что игра стоит свеч. Прибыв в Ли Юэ ночным кораблем, он первым делом отдал необходимые указания в Банке и, бросив просьбу не беспокоить до прибытия фонтейнской делегации, быстрым шагом устремился в похоронное бюро. Старого друга он отыскал достаточно быстро и, предложив позавтракать вместе, удостоился лишь утвердительного кивка головы. Уже сидя за столом в Глазурном Павильоне и допивая третью кружку чая за утро, Чайльд наконец смог попросить Чжун Ли об одолжении — самом дорогом одолжении в его карьере, ради которого, собственно, ему и пришлось пройти все круги ада — написать одно письмо. — То есть ты хочешь сказать, что приехал сюда для того, чтобы попросить меня написать тебе письмо? — спокойно спросил Моракс и, отпивая чая, чуть поморщил нос - мотивы друга все еще оставались загадкой. — Да, — кивнул Чайльд, — то есть нет, — тут же покачал головой тот, — мне ничего писать не надо, — резко выдохнув, он закрыл ладонями лицо и, как-то странно рыкнув, поставил локти на стол. Чжун Ли молчал и, внимательно наблюдая за другом, лишь отпивал чай из небольшой глиняной чашки. Невооруженным глазом было видно, что ему трудно собраться с мыслями, и он не торопил его, начиная примерно подозревать, о чем шла речь. Ну, или о ком. Наконец Тарталья справился со своим волнением и, убрав руки от лица, положил ладони на свои колени. — Я хотел попросить тебя о том, чтобы ты пригласил в гости кое-кого. «Кое-кого». Уголки губ Чжун Ли едва заметно дернулись в подобие улыбки. Видимо, он попал своей догадкой в яблочко. — Почему бы тебе не сделать это самому? — задал он резонный вопрос и, отставляя пустую чашку в сторону, скрестил руки на груди. — Потому что я уверен, что мое приглашение проигнорируют, а письмо от бывшего Гео Архонта и друга, я уверен, без внимания не останется, — честно ответил Тарталья, подняв взгляд на собеседника, и поспешил добавить, — это важно. Для меня важно. Чжун Ли лишь хмыкнул. За свои более чем шесть тысяч лет он побывал во многих ситуациях и совершал много противоречивых поступков, но никогда в жизни ему не приходилось выступать в роли сводника. Впрочем, это вовсе не означало, что ему это не нравилось. — На следующей неделе Ли Юэ организует праздник Морских Фонарей. Думаю, пригласить одну старую знакомую будет хорошей идеей, — лаконично отметил он и, внимательно изучая лицо Чайльда, слабо улыбнулся. «Безнадежно влюбленный мальчишка», — подумал он. Люмин быстро закусывает щеку, чтобы разочарованно не выдохнуть ответом на слова Тартальи. «Личное, личное, личное», — слово раздается в ее голове нестройным хором голосов, и она теряется в догадках, ради чего он проделал такой огромный путь в несколько дней плаванья по Грозовому Морю. Ну, или ради кого. От неожиданной догадки спина Люмин холодеет, но, стараясь не подавать виду, она лишь мило улыбается и, оставляя красные отметки от ногтей на ладонях, думает о том, что Ин Эр явно не просто так смотрела на них вдвоем во время прогулки по гавани. Кто знает, может он приехал... чтобы увидеть ее? — А что тебя занесло сюда? — осторожно спрашивает Чайльд, замечая перемену в настроении Люмин. — А, это, я, — она на секунду теряется и, доставая из кармана платья слегка примятый, но такой знакомый Тарталье конверт, крутит его в руках, — господин Чжун Ли пригласил меня на Праздник Морских Фонарей, и я просто не могла отказаться, — смущенно объясняет она, по привычке пряча прядь волос за ухо. И Тарталье хочется, до одури, словно мальчишке, коснуться этих волос цвета пшеницы пальцами и вдохнуть их аромат, но вместо этого он лишь говорит: — Насколько я знаю, он начнется лишь завтра, — Чайльд кивает на конверт, из последних сил стараясь не улыбаться, наблюдая за чуть смущенной Люмин, чтобы не выдать себя окончательно. Она лишь как-то рассеяно кивает, явно думая о чем-то своем, и Тарталья решает действовать — быстро и чуть резковато, без возможности отступить, словно кидаясь с головой в самое пекло сражения — не давая себе шанса передумать, он спрашивает: — Не хочешь составить мне компанию за ужином? Люмин быстро поднимает на него взгляд своих медовых глаз, и он радуется, что сказал это тогда, когда она опустила голову, ведь сейчас сделать это у него бы не получилось — ее глаза смотрели в его с удивлением и надеждой, будто после этого вопроса перевернулся весь ее мир. Может, конечно, по этому поводу он преувеличил, но его — точно успел. — Это свидание? — тихо шепчет Люмин, сжимая конверт в руках - того и гляди порвется - и, чуть покачиваясь на носках, слабо улыбается. — Возможно, — уклончиво отвечает Чайльд и, поднимая глаза на палящее солнце, не замечает, как она снова любуется его веснушками на щеках, — а возможно, нет. Пока не согласишься, не скажу. — Я согласна, — быстро выпаливает она. — Тогда да, — просто отвечает Тарталья, продолжая морщиться, и снова опускает взгляд на Люмин, — тогда я приглашаю тебя на свидание. *** Устало поднимая взгляд синих глаз на заходящее за горизонт солнце, Тарталья едва заметно морщит нос — до запланированного и такого долгожданного свидания с Люмин остается каких-то пару часов, и ему бы стоило сейчас быть где угодно, но не посреди леса на склоне Уван с привязанным к дереву шпионом, одним Архонтам известно как пробравшимся в Банк Северного Королества и укравшим важные документы о приеме той самой делегации из Фонтейна. — Я так понимаю, разговаривать ты не хочешь? — с улыбкой оборачивается к мужчине Чайльд, отчего тот лишь отводит взгляд, изучая свои зеленые сапоги - уж они-то будут поинтереснее, чем разговор с Одиннадцатым. — Не отводи взгляд, мерзкая крыса, — от резкой смены тона шпион дергается, и, когда рука в перчатке смыкается на его горле, а подзатыльником он оказывается вжат в дерево, он с опаской косится на Предствестника. — Я ненавижу, когда при разговоре мне не смотрят в глаза, — продолжает Чайльд, чуть крепче сжимая пальцы, — у тебя хватило смелости пробраться на защищенную территорию, украсть документы и попытаться бежать, но не хватает на то, чтобы посмотреть в глаза безобидному дипломату? Тарталья скалится, отчего мужчина с ужасом сглатывает — сталь в голосе пугает куда больше, чем связанные за спиной руки — кто знает, на что он действительно способен лучший воин Снежного Королевства? Если слухи о нем не врут, то дело — дрянь; в его городе говорили о том, что однажды Одиннадцатый вырезал своими руками целый батальон предателей Ее Величества Царицы, которые продавали информацию о дальнейших экспедициях Фатуи заинтересованным лицам. После того, как он закончил с последним из них — какой-то рыжей женщиной в очках — он вышел из тренировочного лагеря с улыбкой на лице и, оставляя окровавленные следы на недавно выпавшем снеге, молча ушел по своим делам. — То есть разговора не будет? — притворно вздыхает Чайльд, опуская руку. — Послушай, приятель, в твоих же интересах рассказать сейчас, на кого ты работаешь, иначе я не могу гарантировать тебе безболезненную смерть. Узник мнется, и Тарталья это замечает практически моментально — за годы служения Царице он научился быстро считывать чужие эмоции, в то время как свои надежно прятал за маской лживого дружелюбия. Сама мысль о насилии ему противна, она прожигает его мозг словно кузнец, обжигающий очередную белую кисть в кузнице — Одиннадцатый любит конфликты и драки, но лишь на поле боя. Конечно, любую ссору можно привести к этому, но пытать безоружных он ненавидит — ему противно от одной мысли о том, что никакой честностью тут и не пахнет. — Я ничего не скажу, — роняет мужчина. — Очень жаль, — вздыхает Чайльд и, вытаскивая из высокого сапога нож, со всего размаха вставляет его в бедро узника. Шпион кричит пронзительно громко, так, что птицы, сидящие где-то в вышине на ветках пугаются и, быстро размахивая крыльями, улетают прочь. Краем глаза Тарталья замечает бледно-оранжевые перья, и очень некстати на ум приходит мысль подарить Люмин цветы. Интересно, какие она предпочитает? Кровь начинает сочиться из раны, брюки мужчины тут же становятся бордовыми — видимо, задел артерию, — но нож Тарталья не убирает, а, наоборот, чуть надавливая на рукоять, поворачивает нож по кругу. — Остановитесь, нет! — надрывно кричит пленный, будто выплевывая не только кровь, но и слова. — Пожалуйста, хватит! Тарталья молчит, но останавливается, поднимая вопросительный взгляд на пленного. Тот глубоко дышит, глотая соленые слезы боли вперемешку с собственной кровью — видимо, прокусил губу, пока кричал — но больше не произносит ни слова. Чайльд лишь хмыкает, и, повернув лезвие на девяносто градусов, резко вытаскивает нож из тела. — О Архонты, нет! Мольбу о пощаде он игнорирует и, вытирая лезвие о свою накидку, замечает, что шпион опускает голову вниз. — Послушай, — Тарталья кивает и, хватая пленного за подбородок двумя пальцами, поднимает его голову, — у меня на вечер запланирована одна встреча, и я бы очень не хотел опоздать. Ты не будешь против рассказать мне, кто тебя послал за бумагами? Ты же не хочешь меня подставить, верно? Пленник молчит, прикрывая глаза, и роняет голову на собственное плечо. Звонкая пощечина приводит его в чувство практически сразу же, отчего он дергается и, опустив затуманенный взгляд на окрашенную кровью ногу, истошно плачет, захлебываясь слезами грядущего ужаса. Слухи не врали: Одиннадцатый действительно «рождён самой зимой» — настолько леденит душу один взгляд синих, словно море, глаз. Тарталья и сам не рад такой славе — он воин, а не палач, — что может быть более позорным, чем это? Безусловно, за несколько лет обучения военному делу он сталкивался и с подобным; но уж лучше слышать предсмертный хрип врага, который был повержен в честной битве — для Чайльда это услада для ушей, — а не крик страха от безумной боли, которую он причиняет безоружному. Предвестник вздыхает и, переводя взгляд на заходящее за горизонт солнце, запоздало понимает, что на свидание он, кажется, немного опоздает. Нож оказывается у горла задержанного, отчего тот с бессильной мольбе возносит молитву к Гидро Архонту, прося забрать его душу быстро и безболезненно; красная капля неторопливо скользит по остро заточенному лезвию. — Значит, ты из Фонтейна? — вкрадчиво шепчет Тарталья над самым ухом. — Кто тебя послал? Зачем? — Клянусь, я просто хотел украсть документы о заключении договора о спонсировании и больше ничего, пожалуйста… — несвязно выдыхает пленный, продолжая глотать слезы. Слева от Чайльда вдруг ломается ветка, и тот тут же вскидывает голову, готовый вытащить лук из-за спины и выстрелить в неосторожного гостя, но вместо этого он лишь глупо моргает, смотря в медовые глаза напротив. — Тарталья, я… — Люмин кидает быстрый взгляд на привязанного к стволу дерева человека и, с ужасом возвращаясь к Одиннадцатому, в немом вопросе открывает рот чуть шире. Чайльд скрипит зубами, внимательно отмечая как теплая улыбка сменяется на недоумение и страх; как из ее рук выпадает букет стеклянных колокольчиков — так вот какие ее любимые цветы? — и как ее ноги, чуть дрожа, делают полшага назад. Полшага назад отталкивают ее от него еще дальше, и, как бы он ни старался шагнуть чуть ближе, стать кем-то, кроме «того самого Предвестника, который чуть не утопил Ли Юэ», он тотчас понимает, что после такого зрелища ему не то что полшага вперед придется сделать, а пробежать целый марафон, чтобы просто коснуться холодной ладони. Чайльд изломанно улыбается и, не сводя взгляда с ее лица, выпрямляется — смотри, мол, вот он я какой. Измазанный чужой кровью, умеющий наводить ужас одним лишь взглядом. Смотри, какой я, смотри! Одиннадцатый помнит слова Пульчинеллы о том, что ему стоит быть «воином и только воином», отказаться от чувств и эмоций, но противиться им он более не может, поэтому одним взглядом просит это сделать Люмин. Увидь, какой я, увидь и покинь меня. Он надеется, что она испугается и убежит, чтобы ему не пришлось объяснять, рассказывать и показывать ей все свои шрамы на давно замерзшем сердце, но вместо этого взгляд медовых глаз не показывает страха перед ним, а, наоборот, выражает… Сострадание? Чайльд Тарталья слабак в том, что касается чувств. — Зачем? — с нажимом спрашивает пленника Чайльд, переводя взгляд на него, наблюдая, как капли крови стекают по кинжалу и падают на землю, окрашивая траву в красный цвет. Пленник открывает рот, чтобы ответить, но в следующую секунду с противным скрипом в его горло влетает черная стрела, и, пробивая заднюю стенку, вонзается в ствол многолетней пихты. Тарталья оборачивается слишком резко даже для себя и, ощущая в кулаках рукояти гидро-кинжалов, вскидывает голову. — Прости, По итак слишком много наговорил, — улыбается какой-то разбойник и, опуская маску, скалится, — мы пришли забрать бумаги, но, видимо, заберем лишь три трупа. — Мы? — с издевкой уточняет Тарталья, но, замечая за спиной главаря еще восьмерых, с опаской оглядывается на Люмин. — Прости, приятель, просто сегодня не твой день, — пожимает плечами главный и, выхватывая из ножен меч, несется вперед. Прямая атака отбивается Чайльдом практически мгновенно — меч ломается пополам и разлетается в разные стороны, когда Предвестник ловит ненавидящий взгляд разбойника. Вот такая драка ему по душе. Звон мечей всегда был для него музыкой, и чем больше противников — тем лучше, а когда среди драки он спиной натыкается на спину Люмин, то даже дергается немного — он вовсе о ней забыл; держа меч перед собой, она лишь едва заметно двигает рукой, отчего земля под одним из преступников дрожит и, ломаясь пополам, роняет его в дыру. — Очень умно, девчуля, — привычно роняет он. За какие-то пару секунд пафосный отряд оказывается разбит, и Тарталья устало прячет гидро-клинки за спину, когда краем глаза замечает движение слева — какой-то полумертвый разбойник натягивает тетиву лука и, выпуская стрелу, падает замертво. Военные инстинкты срабатывают быстрее, чем рациональность, когда Чайльд кидается к Люмин и, прижимая ту к земле, чувствует острую боль в левом плече. Последнее, что он видит — распахнутые в ужасе топазовые глаза. Кажется, свидание придется отложить.