Путь домой

— Вяжите его крепче. Руки Харучиё стянули сзади до боли в плечах. На секунду он сфокусировал взгляд, глаза слезились от яркого света. — Реагирует. Яркий, болезненный свет удалился, сменяясь белоснежно-белым. Таким же белым, как снег, который видел тогда Какучо, лежа на холодном асфальте. И Харучиё вынырнул на секунду из забытия, он подумал о том, что ощущал тогда Хитто. Чувствовал ли он боль, как сейчас он? Какая это была боль? Мысли не успели коснуться ответа, как черный омут затянул его обратно. Все ушли. Он лежал носом в подушку, руки стягивала белая рубашка. Наволочка пахла едким лекарством, будто ее специально облили нашатырным спиртом. Харучиё облизал открытые, сухие губы. В носу щипало от запаха, а распахнутые широко глаза смотрели в одну точку. Темнота в палате молчала. Редкость. Санзу попытался повернуться, но рукава, как веревки, натянулись сильнее, выкручивая руки. Сознание поплавком ныряло в черную глубь и выныривало обратно. В глубине черных вод за крючок цеплялась рыба, с каждым днем становившаяся все больше и тянувшая за собой все глубже. И вот сейчас ее острый плавник вынырнул из воды, рассекая спокойную черную гладь и нырнул обратно. Все ближе. И Харучиё закричал. Его крик был таким чужеродным, что он сам не понял, зачем это сделал. Он слышал свой голос, который тянул всего одну ноту на одном дыхании. — Если ты не успокоишься, я прикажу затолкать тебе в рот полотенце. Тьма отступила, сменившись белой волной, причинившей ему боль. Тело двигалось само, он дергался, его держали, наваливаясь сильнее. Затем все ушли, он не мог двинуть ни рукой, ни головой. Тело размякло и сознание заволакивал сон. Серое здание, а вокруг него толпа людей. Они стоят черными тенями, покачиваясь из стороны в сторону с запрокинутыми головами, а наверху клубятся серые тучи, они висят низко, поливая всех холодным дождем. Харучиё проталкивается сквозь черный поток к зданию. — Я поймаю! — кричит он, подставляя руки ледяному дождю, они болят, изрезанные в кровь. — Поймаю, поймаю, поймаю, — продолжает бормотать Санзу, чувствуя, как руки наливаются свинцом и опускаются. — Нет, нет, нет… поймаюпоймаюпоймаюпоймаю. Но руки в момент стягивают до боли сзади и в эту секунду перед его лицом пролетает тело, разбиваясь об асфальт. Харучиё задыхается, легкие распирает от заходящегося кашля вперемешку с вырывающимися слезами. Он задыхается, дышит чаще, встает на колени, все смотрит, смотрит то на асфальт, то на мертвое тело в черной луже крови и белые волосы в красных пятнах. Кровь течет дальше, но не касается его. Харучиё вытягивает шею, ощущая, как его горло сжимают спазмы. И вдруг чувствует, как горячие слезы заслоняют обзор, переливаются, стекая по щекам. Хватка на руках ослабла, и он хотел было коснуться тела, но оно исчезло. Позади загалдела толпа и повалила на него, размазывая ногами лужу крови. Вороньи головы с острыми клювами наскакивали, клевали, стараясь попасть в глаза, но почему-то не попадали, хоть Санзу и не закрывался. Его душила истерика, слезы продолжали течь, он задыхался. Тело не двигалось, а огромная толпа вдруг разом навалилась на него и закричала. — Отошел, блять, от него! Какого хера ты делаешь? Харучиё вырвался из сна с первым вдохом, на глазах засохшие дорожки слез, а легкие, лишенные воздуха, резало. Первым, кого он увидел, был Коконой, от ярости у него перекосилось лицо, а рядом человек в белом халате наклонил голову, прикрывая ее руками. Санзу медленно восстановил дыхание и уже успел сопоставить некоторые факты и понять, что произошло. — Кто тебе сказал это сделать? — Коко схватил его за грудки двумя руками и тряхнул. — Кто? — Как будто ясно, кто заказывает, — отворачиваясь, говорил человек. — С какой карты тебе перевели деньги? Показывай! Коко знал все возможные счета, которые были у Бонтена, он предполагал, кто это был, но хотел убедиться точно. Мужчина показал электронный чек. Хаджиме внимательно его осмотрел. — Он даже не скрывается. Харучиё смотрел на пол палаты, по которому по кругу ходил Коконой. На столе, рядом с кроватью, стоял поднос с завтраком. Харучие медленно потирал свои развязанные руки, продолжая лежать. Отсутствие аппетита тянулось с ним с того самого дня, на корне языка было ощущение горечи или гнили. Сначала живот бурчал, в ожидании еды, но теперь свыкся. — Уже третий день ничего не ешь, — мелькающие кроссовки на миг остановились. — Если и сегодня ты ничего не съешь, я скажу перевести тебя на капельницу. — Он сделал еще пару шагов, тронул рукой кружку с остывающим чаем. — Не хватало нам еще смертей. Санзу абстрагировался от окружения настолько, что слова Коко не прошли через барьер. Он его не слышал, продолжая сжимать запястья. И вздрогнул, когда тот присел на край кровати. Харучиё посмотрел на него, на его опущенную голову и заплетенную с одной стороны белую косу. Коконой сидел тихо, перебирая в руках телефон. Он был бы и рад что-то сказать, подобрать слова, но чем дольше их подбирал, тем дальше становился разговор. — Я поем. Чуть позже, — решил нарушить молчание Харучиё, переставая тереть руки. — Когда я выйду? Хаджиме отстраненно рассматривал палату, думая о том, что можно было бы ответить, и как отреагирует Санзу. — Через два-три дня. При условии, что ты перестанешь буйствовать и начнешь есть. Минимальные требования. — Когда похороны? В памяти Коко всплыли события последних дней, два трупа, скорая, затем, звонки. И мертвая тишина после пары слов. Вся организация похорон была поделена между Бонтеном и остальными людьми. Решено было поставить два надгробия на кладбище, где была похоронена Эмма. — Завтра. — Ты же понимаешь, что я буду там? — с вызовом ответил он и остановился. — Спасибо за то, что пришел. «Ты бы страдал куда больше, если бы я утаил, » — подумал про себя Коконой, а вслух сказал: — Ты выйдешь завтра из больницы в сопровождении меня и Какучо, и если будет хоть одно лишнее движение с твоей стороны… Ты же понимаешь, — он вздохнул и положил руку на лицо. — Просто давай без глупостей. Сейчас всем тяжело, может, я не понимаю твои чувства, но ты пойми мои. Я просто не хочу бойни. Ты и сам все видел, на твоих глазах Майки шагнул вниз, никто его не толкал, мстить некому. — Я не собирался… — Я знаю, — оборвал его Хаджиме. И Харучиё понял. Коко говорил все это не для него, а для себя самого.

***

Как и было обещано: Коконой пришел вместе с Какучо и принес ему черный костюм. Было раннее утро. Санзу всю ночь пытался отвлечь себя хоть чем-то, потому что уснуть не получалось. Он уже думал никуда не ехать, но потом осознал, что будет винить себя, что в последний раз не увидит Манджиро Сано. Из-за этих мыслей уснуть не удалось, и всю ночь Санзу разгуливал по своей палате, то и дело умываясь холодной водой. От нервов чесались предплечья, не замечая, он продолжал расчесывать сильнее, пока не пошла кровь. Вместо того, чтобы почувствовать боль, он внимательно смотрел за мелкими красными каплями, что стекали вниз. Харучиё завороженно остановил пальцем теплую каплю и коснулся пустого пространства внутри татуировки, оставляя алый след. Капля за каплей он заполнил все пространство кровавыми следами. Залезая с ногами на кровать, Санзу поджал колени к груди и облокотился спиной о холодную стену. Он поставил локоть на колено и долго рассматривал закрашенную татуировку; в темноте казалось, что она стала полностью черной. Медленно коснувшись лбом руки, он тяжело вздохнул и какое-то время просидел в такой позе, ощущая металлический запах крови. Воспоминания опутали его, отстраняя от реального мира; подобно красивым фотографиям, память подкидывала ему то одну, то другую сцену из его не такой уж и длинной жизни. Очнувшись от мыслей, он посмотрел вниз на свои серые пижамные штаны и отодвинул лоб от руки, зарывшись носом в свое плечо. В горле начал образовываться огромный ком, но Харучиё прикусил язык, переключаясь с мыслей на боль. Провел большим пальцем по татуировке — кровь на руке успела засохнуть. Тогда он закрыл глаза и приник к ней губами; слишком нежно. Пара секунд и губы двинулись вверх по руке через едва ощутимые шрамы. На безоблачном небе взошло солнце. На кровати лежал черный костюм, рядом стояли ботинки. Харучиё посмотрел на них и медленно спустил ноги с кровати на холодный пол. Смыв водой кровь, умывшись, он принялся одеваться. Они вдвоем уже ждали его за дверью.

***

Коконой сидел рядом с водителем, разговаривая по телефону. На заднем сидении расположились Какучо и Харучиё. — Что в коробке? — Да по мелочи: пара старых журналов, которые Такемичи читал, сладости… — М? — Санзу на миг задумался, вспоминая. Точно, это же похороны не только Майки. Он посмотрел на Хитто и на некоторое время даже проникся, Какучо хоронит друга детства и в очередной раз увидит смерть главы. Он оторвался от своих чувств и большую часть дороги до места проведения думал уже о Хитто. На мгновение его мысли метнулись к последнему подарку Какучо. — Коко, есть рядом цветочные? — Риндо заказал несколько больших букетов и для Майки, и для Ханагаки, — оборачиваясь, сказал он. — Пожалуйста, останови машину, я хочу купить букет. Прошу. Коко не ответил, погрузившись в телефон. — Сверните здесь. Харучиё признательно улыбнулся ему. Какучо выпустил его из машины, выходя первым. Санзу сделал пару шагов по тротуару, но тут же развернулся и подошел к передней двери, показывая рукой Коко, что денег у него нет. Хаджиме опустил стекло, передавая карту. — Прости, я ничего с собой не взял, — извиняющимся тоном произнес Санзу и развернулся чуть ли не бегом к магазину. В течение всей церемонии он сидел тихо, склонив голову над розовым букетом из лилий, а когда подошла его очередь прощаться, Харучиё медленно прошел по коридору из стульев к телу. Такой же бледный, белые волосы уложены, лицо красиво подкрашено, совсем как живой. Губы у Санзу дрогнули, но он сдержался. Склонившись в глубоком поклоне и прижав букет к своей груди, он шепотом говорил слова извинения, боясь произнести какие-то еще мысли, которые вертелись в голове. Затем в последний раз взглянул в лицо смерти и возложил нежно-розовые лилии ему на грудь, некоторые из присутствующих переглянулись. Взгляд его скользнул к бледной руке умершего, на секунду он решился поцеловать ее, но что-то внутри удержало его от этого шага, замешкавшись, Санзу сел на свое место. Он решил не отводить свой взгляд и смотрел на то, как подходили другие прощаться и как церемония проходила дальше. Его дыхание было спокойно, лишь маленькая складка пролегла меж бровями. Когда были прочитаны последние сутры, Харучиё аккуратно встал. — Я отойду ненадолго, — спокойно произнес он сидящему рядом Коко. Он медленно шел вперед в поисках туалета и слышал лишь стук своих каблуков, чувствовал, как капли крови, скатывающиеся по руке, впитались в ткань белой рубашки, но рукава пиджака скрывали эти пятна. Санзу зашел в кабинку, закрыл крышку унитаза и сел на нее. Его плечи судорожно задрожали, из легких вырывался беззвучный крик, он прикусил нижнюю губу. Глаза застилала горячая пелена слез, которые, не переставая, скатывались по щекам и падали на ворот рубашки и пиджак. Он хотел ударить по двери, но силы покинули его. Все они уходили на беззвучный плач и попытки прекратить истерику. Кто-то еще зашел в туалет и включил воду, послышался плеск и высмаркивание. Тяжелый вздох и пара тихих непроизвольных слов. Это был Дракен. Санзу попытался придержать свое дыхание и подождал, пока он не вышел. Последовала пара глубоких вдохов, лишь после Харучиё решил выйти и умыться. Глаза и нос покраснели, на щеках виднелись мокрые дорожки. Он включил ледяную воду и набрал ее в ладони. Отек все не спадал, тогда он сделал еще пару вдохов и решил надеть черную маску, единственное, что он успел взять. Теперь из-под розовой челки виднелись лишь красные глаза, но это скоро должно пройти. Из зала уже все вышли. Его ждали на улице, в кружке стояли Хайтани, Коконой, Какучо, Канджи и Такеоми. Атмосфера была немного напряжена, все уже знали о том, что произошло в палате Санзу. Харучиё лишь кинул отстраненный взгляд на старшего брата и встал между братьями Хайтани. — Завтра будет кремация, затем похороны, — объявил Коко. Образовалась пауза. Кто-то осматривал дорожку под ногами, спрятав руки в карманы, а кто-то —маленькие группы поодаль. — Может, стоит поехать выпить? — предложил Ран. — Думаю, лучше это сделать завтра, — дополнил Риндо, — как раз после похорон. Каждый кивнул.

***

На обратном пути Санзу чувствовал полное опустошение. Он уже ничего не хотел и ехал тихо, рассматривая мелькающие мимо вывески и дома. Машина остановилась у главного входа в больницу, но вышли только Какучо и Харучиё, Коко попрощался с ними и поехал дальше. Они вдвоем потоптались у входа, провожая взглядом уже черное пятно. — Хочешь, я останусь ненадолго? Сгоняю за пивом… — начал было Хитто, но продолжать не стал. Санзу посмотрел на раннее время и не стал отказываться, он хотел побыть один, но понимал, как глубоко увязнет в новых самокопаниях. Они сидели на заправленной кровати, говорили о каких-то мелочах, включив музыку. На заднем плане у Какучо то и дело мелькали мысли из его прошлого, столь далекие события вновь поднялись со дна. Он пытался поддержать непринужденную атмосферу и отвлечь Харучиё от всех мыслей. Они медленно тянули пиво, прикладывая губы к узкому горлышку бутылки. Ближе к десяти вечера они попрощались. Хитто крепко обнял его и простоял так несколько секунд. На столике все еще лежал телефон, проигрывая песни дальше. Санзу сделал погромче припев и посмотрел на имя исполнительницы. Это была Таэко Онуки, а песня, которая играла в тот момент, — 4:00 A.M. Внезапно возникло желание выкурить сигарету. Он ненавидел терпкий запах табака, который ассоциировался со старшим братом. Но бывали моменты, когда пару сигарет выкуривал Майки и Харучиё присоединялся к нему. Иногда они передавали одну сигарету друг другу, забывая стряхивать вовремя пепел. Будто они играли в игру: на кого упадет пепел — тот проиграл. Сейчас сигарет в палате не было, а выйти из больницы та еще морока. Совсем скоро алкоголь выветрился, оставляя его одного. Пробиравшаяся в окно ночь, приносила вместе с собой в кармане множество неприятных подарков. Как бы он ни пытался уйти от невеселых мыслей и картинок мертвого тела, все это его догнало и больно ударило под дых да так, что он задохнулся. Теперь в одиночестве он не сдерживал свои всхлипы и слезы, особенно потому, что понимал, что после будет легче уснуть. Прошло еще какое-то время, уже перевалило за полночь, но сон не шел. На этот раз он немного ошибся в прогнозах. Тогда Харучиё вызвал врача и попросил дать пару таблеток снотворного. Лежа в кровати, Санзу еще какое-то время перебирал задумчиво в руках две белые таблетки. Затем, зажав их в кулаке, он взял со стола телефон и нашел нужный контакт. «Принесешь завтра? Пары хватит». Ран долго не отвечал. Харучиё уже решил звонить, не рассматривая вариант того, что старший Хайтани уже спит. Пришло сообщение с парой вопросов о том, что именно и в каком виде хочет Санзу. Обговорив детали и получив простое «окей», он проглотил сразу две таблетки, запивая их водой из бутылки. — Без снов. Пожалуйста, только без снов. Его разбудил стук в дверь, затем он стих. Санзу решил, что его разбудил его же сон, так как в палату никто не зашел, но уже через минуту стучали вновь. Босые ноги коснулись холодной плитки, по ногам пробежали мурашки. За дверью стоял Ран. — Всю дорогу до больницы думал о том, чтó ты мне будешь должен, — начал бодро говорить он, проходя в глубь палаты и присаживаясь на кровать, — и знаешь, так и не придумал. Хайтани передал ему из внутреннего кармана небольшую деревянную коробочку. Санзу взял ее, продолжая переминаться с ноги на ногу на ледяной плитке. В ней были четыре таблетки. — Во-первых, пришлось ночью хорошенько так порыться, потому что такую дешевую херню еще отыскать надо, — Ран подсознательно пару раз прошел рукой по своему черному пиджаку, будто счищая пыль и грязь, которые могли остаться от коробки. — Почему нельзя было выбрать что-то более дорогое? Харучиё все еще стоял с коробочкой в руках, думая, куда можно было ее спрятать. — Во-вторых, все эти утаивания заставили меня подняться в шесть утра. Я, считай, не спал, — он помолчал какое-то время. Затем ухватился взглядом за бутылку с водой и сделал пару глотков. — Синтетика… Зачем? — он внимательно посмотрел на Санзу, который уже спрятал коробку во внутренний карман своего чуть помятого пиджака, брошенного на стул еще вчера. — Итак, — он взглянул на наручные часы, — сейчас уже семь утра. Тебя с добрым утром, а я полежу еще часа два. Хайтани разулся и снял с себя пиджак и ремень, положив все это на второй стул у окна, затем снял с руки тяжелые часы и положил на стол. Сегодня на нем был не только черный костюм, но и черная рубашка. Он укрылся одеялом, которое уже успело немного остыть, и тут же вырубился. Харучиё подумал о том, что тоже не отказался бы еще немного поспать, но свободных мест больше не было. Тогда он пошел умываться. Кажется, он хорошо помнил, как первый раз принял наркотики. Это было лет десять назад, а может, чуть позже. Тогда еще братья Хайтани уже год были в их группе, с них и началось. Они втроем (нет, еще, кажется, Коконой был) пошли в ночной клуб. Ран тогда принес таблетки. Никто не возражал, Санзу сейчас даже не мог вспомнить, что они праздновали в тот вечер. Зато помнил расплывчатые, яркие картинки. Они пили за стойкой, потом вышли в центр танцпола. Он чувствовал, как сейчас, их пьяные выкрики, попытки подпевать, а потом полное погружение в ощущения. Цвета и звуки стали далекими, затем картинки очень медленно сменялись одна за другой. И вот рядом с ним уже не было ни братьев, ни Коко, толпа сошлась вновь, и он танцует один. Кадр сменяется и сквозь прорывающие тьму огни прошла девушка, Санзу помнит, что она танцевала рядом с ним. Он не сразу почувствовал ее руки на своей шее, люди смыкались все сильнее, воздуха не хватало, пот катился градом и сердце стучало быстро, но сознание забывало быстро менять картинки. Харучиё открыл глаза в тот момент, когда лицо девушки осветил фиолетовый прожектор, тогда он увидел Майки. С каждым взрывом воздуха в колонках он чувствовал, как бьется его пульс. Сано тянулся к нему с какой-то странной улыбкой. Сквозь удушающую боль от нехватки воздуха и томную сладость Санзу притянул его к себе за подбородок. Голова закружилась, но люди вокруг не дали ему повалиться. Биты стучали по вискам, тошнота подбиралась ближе. Вдруг раздался приторно-сладкий, тяжелый запах духов. Он был совсем рядом. Кадр сменяется маленьким номером отеля. И первое, что он помнил, был запах. Тяжелый, заполнивший всю комнатку. Запах духов, преследовавший его. Голову сдавливали тиски и повернуть ее стоило усилий. Рядом на подушке раскинулись длинные светлые волосы, в темноте были видны мягкие черты лица, хрупкие плечи, не прикрытые одеялом. С мыслью о том, что это был не Майки подкатила и тошнота. Пришлось вскочить с кровати, чувствуя, как раскалывалась голова. На пару секунд в глазах потемнело, и Харучиё успел подумать, что его вырвет прямо у кровати, но тошноту удалось сдержать. Когда он вышел из ванны, то взглянул еще раз на фигурку девушки и подошел к окну, приоткрывая его. Теплый ночной воздух ворвался, растрепав его светлые волосы. Харучиё помнил, как облокотился локтями о подоконник и положил подбородок на руки. Он не думал ни о чем, после таблетки и цветного алкоголя, ярких эмоций и рваных движений не было ничего. Мыслей не было, они сгорели еще в тот момент. Огонь. Там, в маленьком окошке, сгорало мертвое тело, а он оказался в первом ряду. Задумавшись, Харучиё и не заметил этого. Позади стояло черное болото, тихо увязнувшее в своих мыслях. Он тоже хотел погрузиться обратно в воспоминания, но плотная поверхность омута не давала пройти назад. Невозможно было ничего вспомнить. Взгляд споткнулся о лицо Какучо, который смотрел куда-то вниз, а затем он вдруг посмотрел чуть дальше и охватил разом всю Токийскую свастику, здесь были все. На мгновение перехватило дыхание, казалось, омут поддался и Санзу упал в него. Темные, тягучие волны сомкнулись, он увидел на черном фоне золотую свастику. Мелькнула на каменных ступенях фигура в длинном плаще, она улыбалась, от нее исходила огромная внутренняя сила, которая могла зажечь любого. Каждый раз на собраниях Санзу не сводил своего взгляда с Майки, он сам стоял неподвижно, всегда за спиной Мучо и хватал глазами каждое движение. Как же часто тогда улыбался Манджиро, а вот улыбки после расформирования Тосвы можно пересчитать по пальцам. Точнее по пальцам калеки, которому их все отрубили. Харучиё тогда пытался придумать сотни способов, чтобы высвободить Манджиро из его оков. Это были глупые шутки, разные заказы сладостей, а позднее — огромные разноцветные букеты, заполнявшие все пространство комнаты Майки, исполнение любых прихотей вплоть до убийства любого, на кого тот укажет. Санзу помнил первую дрожь в руках, которую все никак не мог унять, наставляя пистолет на человека. Сам бы он точно никого не убил, но стоило паре слов сорваться с губ Майки, как курок тут же был нажат. Ему тогда было двадцать лет. Казалось, что после того первого убийства Майки стал чаще с ним находиться, он ничего не говорил, просто ходил с ним иногда за покупками, рассматривая стеклянными глазами продукты на полках, сидел в комнате своего дома, пока Харучиё согревал чай. Майки часто снились кошмары, он не рассказывал о них. Санзу просто слышал, как Манджиро тихо проходит по коридору на кухню, наливая себе воды из чайника, а затем приоткрывал дверь в гостиную, где на футоне лежал Харучиё, притворяясь, что спит. Санзу спиной ощущал, как Майки садился позади него и ничего не говорил. Сано жил один в большом доме и, просыпаясь по ночам, долго лежал в своей кровати, пока сон и реальность, наконец-то, не разделялись в его сознании. Тогда он обходил весь дом, его пугали не столько призраки, сколько одиночество, поэтому так получилось, что Манджиро отвел в гостиной место для Харучиё. Иногда он проходил в комнату и раздвигал сёдзи, тут же проникал ночной воздух, а Санзу лежал тихо, почти не двигаясь. Он ждал прикосновения, каждый раз, каждую ночь, когда случались ночные кошмары, Харучиё лежал на своем футоне и ждал, что вот сейчас Майки коснется его волос, его плеча, теплого одеяла… Но Манджиро никогда не касался его. Всякий раз, когда ожидания не оправдывались, Санзу лишь вздыхал, стараясь сосредоточиться на том, чтобы обратно заснуть. Раз за разом все повторялось. Надежды рушились, затем вновь сшивались, все заново, пока не осталось ни одного не залатанного места. Тогда Харучиё решил караулить у дверей комнаты Манджиро. Несколько ночей он прождал впустую, потом отсыпался днем. Затем Майки все же проснулся ночью, Санзу услышал судорожный вздох, как будто после падения во сне. Тогда он сделал вид, что идет на кухню (а она находилась близко к комнате Майки) и налил себе воды, нарочно поставив чайник громче, чем нужно. — Тебе тоже не спится? — проходя на кухню, спросил Сано. — Да, — протянув гласную, отозвался Санзу, — воды решил выпить. Тебе налить? — Я не хочу. Так они молча стояли, облокотившись о деревянную столешницу, пока Харучиё собирался с силами. — Хочешь расскажу про один способ, как быстро уснуть? — Мм? — Манджиро повернулся в его сторону. Санзу не сразу ответил, делая маленький глоток воды. — Пойдем, — он еле произнес это слово и направился в комнату Майки, чувствуя, как сердце падает. — Ты ложись, а я сяду рядом. Манджиро одним движением опустился на кровать, поворачиваясь к нему лицом. Харучиё не отважился сесть на кровать, поэтому он встал на колени рядом. Его рука невесомо легла на длинные волосы и едва ощутимо прошла от корней до спины, на которой они лежали, затем еще раз. Отнимая руку от волос Майки, он вдыхал, но как только вновь касался их, будто задерживал дыхание, как перед крутым съездом на американских горках. Дыхание спирало. Манджиро прикрыл глаза и положил ладони под подушку, устраиваясь поудобнее. Харучиё запустил пальцы вглубь распущенных волос, массируя кончиками пальцев шею, поднимаясь выше. Пальцы выныривали, будто хотели вдохнуть свежий воздух, и пробегали по волосам сверху. Сано уснул, а он продолжал сидеть рядом. Санзу не хотел уходить из комнаты. Какое-то время он просидел, облокотившись о кровать спиной, но сон постепенно брал верх. Тогда Харучиё оперся плечом о кровать и положил голову на матрас, ощущая макушкой каждый вдох Майки. Крыша. Почему он ушел тогда? Если бы он остался… «Если бы я только остался, » — вдруг подумал Санзу. — «Был бы тогда Майки жив?» Вопрос повис в воздухе. Тогда он решил медленно выйти на улицу, пробираясь сквозь людей, Харучиё выбрался в коридор, а затем и на улицу. Он нервно шарил рукой по внутреннему карману пиджака, ощущая выпуклый предмет. Вытащить или нет, сейчас или позже? В момент, когда он решился принять одну таблетку сейчас, Санзу увидел на скамье неподалеку Коко. Рука опустилась. — Давно вышел? — А я и не заходил, — отозвался Коконой, — не люблю я, знаешь, маленькие пространства в контакте с огнем. Будешь? — он протянул маленькую карамельку. Харучиё сел рядом и взял маленькую лимонную конфету. — Вкус детства. Иногда так хорошо просто сидеть и погружаться в ностальгию, — продолжил Коко. — Мне о детстве напоминают жвачки с вкладышами, я их от случая к случаю собирал в коробочку. — Было бы классно, если бы ты их сохранил. Сейчас бы так помогло отстраниться от реальности, — улыбнулся Хаджиме, перекатывая во рту карамель. — Не знаю, где они сейчас. Выкинули, наверное, после того, как я ушел из дома. Они помолчали. — Ты ненавидишь Такеоми? — Раньше я бы ответил: однозначно да. Так получилось, что, когда я был маленьким, его практически не было рядом. Дружба с Сано, внезапно высокое положение, которое он получил ни за что, все это вскружило ему голову. Дома он был невыносим. У нас каждый раз случались стычки, и каждый раз он меня валил на пол, конечно, такая разница в возрасте. Потом мне надоело, если не получалось честно, то можно было бы и взять оружие… — Разговор мог затянуться и затронуть многие мелкие детали, о которых Санзу хотел бы не вспоминать. — Эм… Мы собираемся сегодня в кафе? — Да, уже скоро, — он взглянул на время на телефоне. — Кстати говоря, когда ты выйдешь из больницы, пойдешь обратно в дом Сано? — Если будет можно, то я бы хотел остаться там. «Не кажется ли тебе, что дом проклят?» — хотел бы спросить Коконой, но сказал вслух: — Дом легко выкупить, поэтому если решил, то это легко устроить. А то можно было бы и квартиру подыскать в моем районе. — Чтобы я наблюдал за твоими «тайными» встречами? — улыбнулся Харучиё, рассматривая фантик закрытой конфеты. Коко на секунду остановил языком конфету, ощущая ее сладкий вкус, неловко улыбнулся и потянулся рукой к своей шее. Это была шутка? Или же он что-то знал? Как нужно было реагировать на его слова? Но Санзу молчал и не продолжал свою мысль. День был теплым, солнце быстро впитывалось в темную ткань костюма. Становилось жарко, хотя яркий диск уже давно прошел свою точку зенита и медленно спускался. Харучиё смотрел на небо, на белые пуховые облака и думал о том, что всю неделю погода стоит ясная и теплая. Это сансара закрутилась, воссоздавая жизнь? Манджиро ждет очередное перерождение, судя по тому, сколько он перенес страданий в этой жизни. — Представь, если бы мы запоминали все свои жизни. — Мне кажется, мы бы тогда никогда не продвинулись бы вперед. Представь, каждый раз цепляться за прошлое, переживать десятки смертей и всю жизнь искать вновь своих друзей, свою семью. Нам дается шанс все исправить, а мы бы лишь сильнее тонули. Но это лишь мои мысли. Может, все было бы наоборот — представь ученых, которые уже выучили все в прошлых жизнях и могли бы сделать огромный прорыв. — Коко потянул на себя галстук, ослабляя его. — А может, — Харучиё сделал паузу и положил конфету во внутренний карман, — там совсем ничего нет. — Скорее всего, но ведь думать о том, что ты когда-нибудь все же встретишься с тем, кого потерял, гораздо легче. Религия — опиум народа. «Опиум, да?» — ему вновь захотелось чесать запястья, но до них было не достать. Тогда руки потянулись к шее, он успел оставить на ней пару легкий полос от ногтей и тут же одернул себя. Весь вечер Санзу сидел как на иголках, постоянно ерзая, посматривая за временем в телефоне. Он касался своего лица, шеи, нервно убирал назад волосы, то и дело расстегивал и застегивал пуговицы на рукавах. Каждый раз при предложении выпить, он приподнимал черную керамическую чашку и чуть смачивал губы. Саке не убавлялось, а только щипало искусанные в кровь губы. Иногда он без приглашения касался губами чашки и делал небольшой глоток, задерживая его во рту. Был вопрос, который хотел поднять каждый: кто встанет на место Майки. О роспуске Бонтена не было и речи. Эту тему уже успели между собой затронуть братья Хайтани и Какучо вместе с Коко. За столом рядом с Риндо сидел Акаши. Он тихо и отстраненно осматривал кафе, изредка подливая себе саке. Такеоми посматривал исподтишка за каждым, но в разговоры не вступал. Его тоже волновал вопрос главы. В отличии от других он мог потерять место, а соответственно и деньги, была еще, конечно, заначка… Могло все и по-другому окончиться. Такеоми смотрел на Санзу с некой неприязнью, хотя и думал о том, как опрометчиво поступил. Было ли в его мыслях раскаяние или же он просто думал о неудачных обстоятельствах? Ран встал из-за стола, обрывая свой разговор на полуслове, за ним через пару минут поднялся Харучиё. На улице теплый летний ветер вился вокруг них. Ран закурил сигарету и с наслаждением затянулся. — Будешь? — Санзу покачал головой. — Здоровье бережешь? — пошутил Хайтани, хитро улыбаясь. Но тут же расслабил мышцы лица, как будто эта улыбка отняла последний запас сил. — Уже выбрал, за кого отдашь голос? — Вы собираетесь уже сегодня определить? — Когда механизм останавливается, ты идешь заменять детали, не дожидаясь, когда он сломается целиком. Здесь тоже нужно действовать оперативно, — он еще раз затянулся, превращая большую часть сигареты в пепел. — Ну так как? — Не знаю, может Коко или вас выбрать? Какие у тебя варианты? — Давай, ты же можешь правильно рассуждать, когда это надо, — он сделал паузу, стряхивая оставшийся пепел на асфальт. — На самом деле, был вариант, с которым многие согласятся. Мы хотим выбрать тебя. — Ран, блять, посмотри на меня… — Давай я закончу сначала, — Хайтани повернулся к нему, приподнимая бровь. — Ты здесь единственный, кто жопу готов порвать ради Бонтена. Да, это уже не Токийская Свастика. Майки доверял тебе во многом, поэтому ты знаешь все и даже больше… Харучиё нервно засмеялся, но тут же прикрыл рот рукой. — Шути вслух. — Да я просто подумал, что это плохая примета хоронить в один год двух глав одной группировки. — Идиот, — слегка улыбнулся Ран, выбрасывая окурок. — Тебя еще Коко не слышит. — Зато так у нас с Майки будет еще больше общего, — он вновь прикрыл рот рукой. Шутки нервно одна за другой непроизвольно вырывались у него. Он тяжело выдохнул, собирая мысли воедино. — Прими-ка лучше таблетку, станет получше. Хотя бы расслабишься. Санзу все еще прикрывал рот и дрожащие губы. Второй рукой он достал из кармана коробочку и открыл ее одной рукой, затем все же оторвал другую руку от губ и достал одну таблетку. Ран стоял рядом и ждал. Белый кружок оказался на языке. — Запьешь уже за столом. — Харучиё пошел следом. На столе все еще стояла полная чашка с саке, которую Санзу опрокинул в себя стоя.  — Ооо, — присвистнул Риндо, — что ты ему такого сказал? Санзу откинул голову, прикрыв глаза. Все на какое-то время становилось на свои места, эмоции уходили на второй план, оставался чистый лист. За это время, пока он в полете и не упал еще глубже в свои ощущения, нужно было все решить, а потом уехать. Да, уехать… Туда, в дом Сано. Точно не в больницу. Харучиё вернул голову в обычное положение, испытав легкое головокружение. Теперь на некоторое время он должен собрать себя по частям, стать на время сильным. Стать похожим на того, кем восхищался всю жизнь. «Ты же не будешь против, если я примерю твою маску на время?» — обратился он мысленно к Майки. — Так, давайте не тянуть кота и решим то, ради чего мы собрались, — подал голос Риндо, поставив локти на деревянный стол, лампа, свисавшая с потолка, осветила его макушку, оттеняя лицо. — Вот именно, — немного игриво склоняя голову, поддержал Ран. — И раз уж мы начали, то два голоса от нас за Санзу. Мы отказываемся от будущих голосов в нашу пользу. — Да, у нас уже есть своя работа, мы к ней привыкли и не собираемся что-то еще решать, — закончил Риндо. — Как интересно, — ответил Коконой, повторяя движение младшего Хайтани, поставил локти на стол и положил на руки подбородок. — Я тоже отдам голос за него, — сказал Какучо. — Тогда это почти единогласно, — поднимая руку, улыбнулся Коко, — и я. Никто не смотрел на Такеоми, но все чувствовали, как он стал нервно крутить в руках чашку. Все ждали ответ от Харучиё, а он чувствовал, как в голове все стало ясно, мысли строились в верные предложения, точнее ему в тот момент они казались верными. Выстроились логические цепочки, указывающие правильное решение. Он предполагал, что Хайтани и Коко не захотят брать на себя новые обязанности, а Какучо никогда не сможет вести за собой кого бы то ни было. Но был человек, который в любом случае закончит то, что начал. Какая-то часть говорила о том, что умереть, не замарав своих рук, было бы прекрасно, но другая часть показывала на Такеоми и с внутренним отвращением спрашивала: «От его рук?» Мысли мелькали со скоростью света, но при этом затормаживая тело, поэтому Санзу очень медленно, сосредотачивая часть мыслей на своих действиях, взял бутылку саке и налил себе. Он хотел бы разлить саке по другим чашкам, но эта была сейчас непосильная задача, тогда он без слов передал ее Какучо, который наполнил чашки каждого. Коко и Ран переглянулись между собой, пытаясь сдержать улыбку. Как будто сидели на уроке. — Судя по всему, следующим главой Бонтена назначили меня? — поднимая чашку с саке, спросил Санзу. Ответ был очевиден, поэтому его не озвучили. — Хорошо, я принимаю эту роль, — серьезно произнес он. — И вы выполните все мои приказы, как если бы это были приказы Майки? — Ну разумеется, — развел руками Ран. — Мы тебя потому и выбрали. «Я слишком долго находился рядом с Майки и почерпнул многие эгоистичные черты,» — хотел начать Харучиё, но произнес следующее. — Сегодня я возвращаюсь домой… В дом Майки. Это первое. Второе — я назначаю главой Такеоми. Все застыли с чашками в руках. Тишина надолго повисла за столом. — Это сейчас не шутка и ты не ошибся именем? — серьезно уточнил Коко. — Главой назначается Акаши Такеоми? — Да, все верно. Санзу посмотрел на Рана, ощущая, что он сдерживается от того, чтобы что-то не сказать. Харучиё знал, что он мог сказать: «Он только что принял наркотики, оставим обсуждение до другого раза». Но на миг его взгляд стал тверже, сквозило полное подчинение собственной воле, будто бы он и не складывал полномочия только что. Так иногда смотрел Манджиро — сверху вниз. Тогда Ран отвел глаза, теперь он ничего не скажет. Первым отошел от шока сам Такеоми и, не веря тому, что тяжелый груз упал с его плеч, заговорил: — Если… Эм, если Харучиё решил, то я буду рад возглавить Бонтен. Все молчали. — Будем рады, — ответил за всех Какучо, поднимая чашку. Все в забытьи повторили его жест и сделали глоток, а Санзу думал о том, что скоро поедет домой.