По твоим стопам

Легче всего обмануть того, кто сильнее всех предан тебе. Блич (Bleach) Айзен Соуске

***

На предложение потусить все ребята откликнулись с большим удовольствием, а затем, начали активно заниматься подготовкой к Новому году, которая, к слову, занимала у них всё свободное время. Матвиенко назначили ответственным за алкоголь на празднике, Позов занимался поиском интересных развлекательных конкурсов, а Арсений с Антоном отвечали за покупку продуктов. Девочек решили пока не нагружать, ведь им предстояло самое важное: готовка. Хотя, покупка продуктов была не менее важной в этом деле, ибо если парни купили бы что-то не то, девушки с легкостью открутили бы им за это головы. До Нового года оставалось всего два дня, поэтому в каждом магазине образовывалась неимоверная толкучка из людей, жаждущих успеть купить всё запланированное. И Антон с Арсением, собственно, толпились там же. — Так, нам ещё обязательно нужен горошек! Где он, где он? О, нашёл! — Антон, заприметив впереди огромный стеллаж с зелёными баночками, решительно направился туда, а Арсений лишь устало плёлся сзади с почти полной тележкой продуктов за убежавшим чуть вперёд мальчишкой. — И зачем нам горошек? — Как это зачем? Для оливье, конечно же. Арсений закатил глаза и, протиснувшись сквозь толпу сварливых бабулек у хлебного отдела, затараторил: — Вообще то, оливье это уже прошлый век, есть ведь множество других вкусных новогодних салатов. Антон развернулся к мужчине лицом и удивлённо поднял одну бровь, — Ты что такое говоришь? Оливье это вечная классика и не смей со мной спорить, это факт! Арсений лишь тихонько засмеялся в ответ, потому что понял: спорить с этим упрямым, но безумно любимым зеленоглазым парнишкой просто бессмысленно. Парни ещё много чего покупали по списку Кати и Иры, долго выбирали что-то себе на ужин и, единогласно остановившись на замороженных полуфабрикатах, наконец, пошагали к единственной рабочей кассе, где уже собралась огромная толпа таких же, как и они. — Ну вот почему нельзя открыть ещё несколько касс? Они же видят, что народу куча. — Антон громко фыркнул: — Теперь торчать тут ещё не пойми сколько. — Не ворчи, очередь быстро двигается. — Арсений улыбнулся глядя на возмущенно-смешного Антона и нежно обхватил его ладонь своей рукой. Парень сначала крепко сжал её, а потом неожиданно быстро отпрянул от мужчины, стараясь больше не соприкасаться с его рукой, и лишь растерянно оглянулся, — Арс, ты чего это? Тут же люди. Арсений, искренне недоумевая, округлил глаза, — Ты правда думаешь, что кого-то здесь волнует то, что я взял тебя за руку? — Конечно волнует, мы ведь не в Европе, зачем нам эти лишние взгляды и шушуканья? — Шастун прошептал это едва слышно, а затем, окончательно смутившись и, кажется, даже покраснев, стал копошиться в тележке с продуктами, уверенно делая вид, что этикетки на только что купленных товарах пиздец какие интересные и даже поучительные. Мужчина лишь хмыкнул и снова потянулся к руке Антона. — Относись к этому проще, Антош. И привыкай, потому что касаться тебя мне хочется постоянно, вне зависимости от нашего местонахождения и количества людей рядом. Антон промолчал, но и руку больше не отпускал. Слова Арсения плотно засели у него в голове и, если честно, очень согревали душу. Мужчина ведь прав. Кому какое дело до их взаимоотношений? Главное, что они так хотят и им так комфортно. Антону правда пока пиздец непривычно, но это пустяки. Он привыкнет. Очередь, на удивление, действительно двигалась быстро и уже спустя каких-то десять минут эти двое уверенно шагали по заснеженным улицам города с полными пакетами продуктов. Предновогодняя суета по вечерам ощущалась тут как-то по-особенному. Город прямо сиял от повсюду развешанных разноцветных гирлянд, а люди в бешеном темпе передвигались в разных направлениях: кто-то, наверное, спешил докупить подарки для родных и близких, а кого-то, очевидно, послали за пышной красавицей — ёлкой. Кстати, о ней. — Знаешь чем мы будем заниматься сейчас дома? Арсений заинтриговано взглянул на идущего рядом улыбчивого Антона, — Обниматься и целоваться? Шастун засмеялся, — Это тоже, конечно, но первым делом мы возьмёмся наряжать ёлку. У тебя же есть искусственная? — парень на секунду задумался, а потом, шмыгнув носом, воодушевлённо добавил: — Хотя нет, может давай лучше живую купим? Мужчина как-то тяжело вздохнул, — Зачем нам живая ёлка? Только сыпаться будет. А искусственная у меня где-то точно должна быть, нарядим её. Антон вмиг загрустил и легонько, типа обиженно, толкнул мужчину в плечо, — Арс, ты знаешь, что ты зануда? И вообще у меня такое впечатление, что ты ненавидишь Новый год, я прав? — Ну вот, почему сразу ненавижу? Я люблю атмосферу Нового года, просто, видимо, не так сильно, как ты. — Арсений пожал плечами, — Я, если честно, даже не помню когда последний раз его праздновал, это ведь, по сути, самый обычный, ничего незначащий день. — Но ведь это наш первый совместный Новый год! — Антон вдруг остановился и взглянул на мужчину своими бездонными стеклянными от морозного ветра глазами, — Разве в этот раз он ничего для тебя не значит? Арсений тоже остановился, ласково улыбнулся Антону и, коснувшись холодными пальцами его щеки, тихо прошептал: — Значит, Антош, в этот раз — очень многое значит. Холодное касание словно обожгло щеку Антона, а слова из уст Арсения наоборот — прошлись приятной тёплой волной по всему телу. Антон коротко хмыкнул, закусив нижнюю губу, и приблизился к лицу мужчины вплотную, чтобы чувствовать его горячее дыхание на себе. Оно согревало, а слегка суховатые от мороза губы Арсения — как обычно, сильно манили, поэтому парень, не желая сдерживаться, нежно впился в них своими. Да уж, и куда же подевался тот смущённо-неловкий Антон из супермаркета? Неизвестно. Вокруг всё так же носились люди, которые невзначай бросали на них осуждающие взгляды, но им на это было уже абсолютно плевать. До дома добрались быстро. Антон сразу же взялся раскладывать покупки в холодильник, а Арсений, без особого энтузиазма, поплёлся на балкон искать запылившуюся искусственную ёлку и новогодние украшения. Их, кстати, оказалось не так уж и много, но даже несмотря на это, наряженная ёлка выглядела достаточно прилично. А с включённой золотистой гирляндой, так вообще — шикарно. Арсений даже словил себя на мысли, что ему весь этот процесс, хоть и немного, но понравился. Может, действительно, зря он так недооценивал Новый год? Нормальный же праздник, вроде бы. В этом году даже особенный. Слишком особенный. Арсений хоть и свыкся уже с мыслью, что этот Новый год они не проведут только вдвоём и что не будут они лениво валяться в кровати, запрокинув друг на друга свои длинные ноги, но малюсенькая надежда на всё это всё же где-то таится в душе, и мужчина, в предпоследний вечер этого года, смачно пожёвывая мандарины, предпринимает маленькую попытку отговорить Антона от шумного празднования. А вдруг повезёт. — Антош, может всё-таки отменим всё к чертям и найдём себе занятие на новогоднюю ночь куда поинтересней? Антон закатывает глаза и, ехидно улыбнувшись, чмокает мужчину в щёку, — Арс, я согласен, что перспектива любить друг друга под бой курантов очень уж заманчивая, но в конце концов, мы можем отложить это на любую другую ночь, и если с курантами трахать меня тебе приятнее, то я могу включать их на ютубе хоть каждый раз, ты только скажи. Арсений заливисто смеётся и толкает при этом мальчишку в плечо со словами: — Шаст, ты идиот. — Нет, ну а если серьёзно, ты реально предлагаешь провести Новый год в кровати? Какой же ты скучный, Арс. — Я не скучный, я просто нервничаю, наверное, — мужчина, немного смутившись, покусывает губу, — перед встречей с твоей бывшей. Антон вмиг меняется в лице и прижимается к мужчине сильнее, обнимая его за плечи. — Опять ты об этом, ну перестань. Ира всего лишь мать моего будущего ребёнка и всё, больше нас ничего не связывает. Арсений хмыкает, потому что его смешит это «всего лишь», но больше на эту тему он не говорит ничего, лишь утыкается носом в тёплое плечо Антона и засовывает свою, никому ненужную ревность, куда подальше.

***

Под вечер 31 декабря квартира Арсения превращается в тотальный праздничный хаос. Серёга где-то откопал костюм Деда Мороза и пришёл, уже слегка поддатый, с полным мешком различного вида алкоголя, заставляя друга колотить из этого всего праздничные коктейли. И Арсению ничего не оставалось, как смеяться и колотить. Димка с Антоном крутили новогоднюю музыку для настроения, а девочки, обмотавшись мишурой, накрывали на стол и слегка пританцовывали. Все достаточно быстро перезнакомились друг с другом, поэтому никакой неловкости между ребятами не было. Ну, почти не было. Знакомство с Ирой прошло намного лучше, чем ожидал Арсений. Хотя он и сам не знает, чего именно он ожидал. Она оказалась действительно неплохой, приятной девушкой и, хоть ревность, местами всё же присутствовала, мужчина умело старался её не показывать. Хотя бы ради Антона. — Он когда на тебя смотрит, у него глаза нереально горят. Арсений настолько увлёкся приготовлением очередного коктейля, что пропустил обращение мимо ушей и, обернувшись на голос, заметил, что в кухне кроме него и Иры больше никого и не было. — Что, прости? Кузнецова как раз выложила последний готовый бутерброд на тарелку и немного смутилась, ощутив на себе пристальный взгляд голубых глаз. — Ну, ваша любовь друг к другу, — девушка повернула голову на мужчину и слегка улыбнулась, — это очень заметно. Арсений от услышанного, мягко говоря, офигел. Во-первых, они никому ещё не успели сказать о своих отношениях, но получается всё-таки где-то уже проебались? Ну а во-вторых, слышать это именно от Иры было максимально странно и даже дико. В ответ мужчина лишь промычал неуверенное «Угу», а Ира всё продолжала: — Он на меня так никогда не смотрел, а с тобой прямо светится от счастья. — она засмеялась, — Но я рада за него, правда, я счастлива, когда счастлив Антон. Арсений хмыкнул, переваривая услышанное и, смерив Кузнецову всё тем же ревнивым взглядом, уверенно произнёс: — Ты тоже светишься когда о нём говоришь. — он выдержал небольшую паузу, — Любишь ведь его до сих пор, да? Девушка неожиданно замерла и потупила свой взгляд в пол, из-за столь прямого и личного вопроса, но затем, незадумываясь ответила: — Наверное. Но поверь, это теперь не имеет вообще никакого значения, потому что он дико влюблён только в тебя. Арсений в ответ успел лишь открыть рот, потому что в кухню неожиданно влетел Дед Мороз-Матвиенко. — Хо-хо-хо, ну где вы там? Самое время Старый год провожать, а вы тут возитесь до сих пор. — Уже идём. — Ира торжественно вручила огромную тарелку бутербродов весёлому Сергею и, стоя уже в дверях, слегка подмигнула застывшему на месте Арсению. За стол все уселись только где-то к одиннадцати. Ребята говорили какие-то громкие тосты, смеялись с анекдотов Позова, смотрели по телевизору поздравление президента, вместе считали секунды до боя курантов и, конечно же, загадывали желание. Только вот Антону с Арсением и загадывать ничего не нужно было. Они крепко держались за руки под столом, улыбались, и искренне радовались тому, что нашли друг в друге свою любовь. Под радостное на фоне «ура» и льющееся по бокалам шампанское, эти двое наглядеться друг другом не могли и им было уже откровенно всё равно, видят ли друзья эту химию между ними, или нет. — С Новым годом, — шепчет Антон одними лишь губами и улыбается, повернув голову к мужчине и нежно поглаживая его руку большим пальцем. — С нашим особенным Новым годом, — отвечает Арсений и улыбается, сжимая руку Антона сильнее. Они счастливы. Счастливы в эту секунду настолько, что готовы кричать от восторга и от переполняющих их чувств. Вот только счастье это — хрупкое и не вечное. Но об этом чуть позже. В самый разгар праздника, когда все уже обменялись друг с другом маленькими, но миленькими подарками, и сейчас веселились, пели и танцевали, Матвиенко, уже конкретно набравшись, только то и делал, что прожигал своим опьяненным взглядом Арсения. Серёжа стал нервным и даже слегка агрессивным, хотя это и неудивительно, после такого то количества выпитого алкоголя. Бармены несколько раз выходили на перекур, после чего, не веселым и нервным возвращался и Арсений. Антон видел это, вдруг ниоткуда взявшееся напряжение между мужчинами, но особого значения этому, почему-то, не придал. — Антох, вот ты мне скажи, — Матвиенко сидел за столом и наливал себе очередную стопку обжигающего напитка, — вот как ты можешь быть настолько доверчивым, а? Я вот просто не понимаю. Антон непонимающе щелкнул глазами, пожал плечами и уставился на Серёжу. — Ты это о чём? — Да так, о своём. — Сергей медленно цокнул языком и выпил содержимое стопки. — Антош, не слушай эти пьяные бредни. — Арсений подошёл к ним неожиданно резко, и глядя на захмелевшего друга, прошипел: — Я сейчас уложу его спать и вернусь. — О-о, пришёл! — Матвиенко хмыкнул, — Не нужно меня никуда-а ложить, я тут Новый год праздную, между прочим! — Угу, ты уже напраздновался. — Арсений схватил мужчину под руки и потащил его в другую комнату, а тот лишь вырывался и кричал неразборчивое: «Отвали, блять». Антон хохотнул, провожая их взглядом, засунул в себя кислую дольку мандарина и присоединился к танцующим друзьям. Думать о словах Матвиенко ему совсем не хотелось. Хотелось праздновать. Арсений присоединился к ним спустя двадцать минут. Он тоже танцевал, неумело пел «Happy New Year» и даже натянул на лицо весёлую, почти искреннюю, улыбку. Вот только Антон видел в его глазах не радость. Волнение, тревогу, но не радость. В эту новогоднюю ночь что-то в Арсении изменилось. Вот только что именно, Антон понять пока не мог.

***

— Сын, Арс, у меня будет сын! — Антон вихрем залетает в квартиру и стряхивает со своих вьющихся волос мокрый снег. А Арсений слышит этот радостный голос, доносящийся из прихожей, и расплывается в мягкой улыбке, хоть и внутреннее напряжение, с той злополучной Новогодней ночи, не отпускает. Антон заходит в комнату с сияющей улыбкой на лице и ныряет в глубокие и такие родные объятья Арсения. Рассказывает ему про шевеления малыша, которые он только сегодня почувствовал, положа руку на уже чуть округлившийся живот Кузнецовой. Рассказывает, как увидел эти маленькие ручки и ножки собственными глазами на маленьком экране УЗИ и как слышал стук его маленького сердечка. И рассказывает, как его переполняют неописуемые чувства от нахлынувшей любви к ещё нерожденному сыну. А Арсений слушает, улыбается в ответ и нежно поглаживает спину Антона. Арсений не знает, что именно чувствует в этот момент. Знает лишь то, что если его Антон счастлив, то и он от этого, наверное, тоже счастлив. Арсений прижимает мальчишку к себе поближе, хотя ближе, кажется, уже и некуда, и вдыхает аромат его тела. Арсений надышаться им не может. Вдыхает снова и снова, будто боится, что совсем скоро всего этого у него не станет. И странное чувство страха и тревоги зарождается где-то под рёбрами с такой силой, что даже больно, блять, становится. Очень, сука, больно. Антон отстраняется от мужчины первым, стоит всё с той же дурацкой улыбкой на лице, но вдруг замечает напряжённость стоящего напротив мужчины и осторожно спрашивает: — Арс, ты не рад? Мужчина тоже слегка улыбается и качает головой. — Конечно я рад, что ты такое говоришь? Я даже думаю, что такую прекрасную новость нужно обязательно отпраздновать. — И как же? — Ну, можно заказать доставку еды, пиццу там, например, а то от оставшихся новогодних салатов, меня, если честно, уже тошнит. Антон прыскает от смеха и соглашается на пиццу, потому что ему эти салаты тоже уже противны. Они вместе выбирают самую огромную пиццу, бросают в корзину заказа ещё какую-то пасту, сладкие роллы и колу и, лёжа в обнимку, дожидаются такую желанную доставку еды. Курьер перезванивает лишь спустя сорок минут и Арсений нехотя плетётся под подъезд встречать его, потому что вдруг он, неопытный, ещё перепутает подъезды, а то ещё хуже — дома и им с Антоном придется голодать дополнительных несколько минут. А животы урчат у обоих так, что каждая минута, знаете ли, на счету. Антон смеётся и провожает мужчину пинком под зад, радуясь, что это не ему придется стоять под подъездом в лютый мороз. Радуется и отправляется на кухню, чтобы накрыть стол и нарезать огурцы с помидорами, которых ему так сильно почему-то сейчас захотелось. И чёрт бы их побрал эти огурцы, потому что как только нож оказывается в не очень умелых руках мальчишки, он лёгким движением руки режет себе палец, да ещё и так сильно, что кровь хуярит не по детски. Ну, или это Антон так преувеличивает. Но не суть, ведь болит то всё равно. Благо, парень в курсе где у Арсения аптечка, ибо когда тот крючился от ломки, Антон «жил» в этой аптечке, постоянно таская оттуда лекарства, которые хоть как-то помогли бы избавить мужчину от ужасных болезненных симптомов. От воспоминаний об этом тяжелом периоде Антона даже начинает слегка подташнивать, хотя нет, это, скорее всего, от вида собственной крови, которая так и продолжает течь. Аптечка находится на верхней полочке в ванной, Антон точно помнит это, но почему-то не находит её там. Он роется везде, оставляет чуть кровянистые следы после себя, но это ничего, он уберёт потом, главное сейчас перевязать этот чёртов палец. Он почему-то находит аптечку внизу, зарытую в самый конец и закиданную разными бытовыми средствами для мытья. Странно, с чего бы это Арсению её перекладывать, да ещё и так достаточно далеко? Но Антона это сейчас не сильно волнует, он, трясущимися от неприятных ощущений пальцами, открывает её и застывает на месте. Тошнота вдруг усиливается, воздух в лёгких заканчивается, а ноги подкашиваются, когда он видит содержимое этой, сука, аптечки. Шприцы и небольшая баночка, с неаккуратной надписью: «Морфий». — Антош, беги забирай пакеты, — доносится вдруг эхом из прихожей, — представляешь, курьер такой смешной попался, действительно, чуть не перепутал дома. А Антон не слышит. Ничего не слышит. Слышит только ужасно бьющееся собственное сердце и какой-то голос у себя в голове, который без умолку шепчет противное до боли: «он тебя обманул.» — Антош? — голос Арсения слышится всё ближе. Он спокойно заходит в ванную, видимо, чтобы вымыть руки, но застывает на месте. Не ожидал. Он этого не ожидал. Антон медленно поворачивает голову на мужчину, смотрит в его безумно красивые голубые глаза и делает короткий вдох, только для того, чтобы задать один, такой глупый сейчас вопрос: — Что это? — звук получается такой сиплый и тонкий, что Антона даже передёргивает от собственного голоса. Или это не от голоса вовсе. В ответ парень получает лишь звенящую тишину. Тишину, которая так и давит на него всей своей сущностью. Давит и разрывает на части. Арсений молчит. И Антон знает, что в этом молчании кроется слишком много слов. Это молчание, в котором и кроется, самый страшный для Антона, ответ. Он всё ещё зависим. Он не смог.