город, в котором нет меня

Крайне прицельным выстрелом

Все решаем на «раз, два, три»

Оставим на память

Давно знакомую истину

Если больно — умри

— Привет. Он закрывает глаза рукой и смотрит строго вперед, в темноту, пытаясь заставить себя хоть немного успокоиться. Но получается скудно. Ладони дрожат, как у больного, и каждый раз приходится искать силы на очередной вдох. Хочется разорваться на части, на молекулы, или рассыпаться мириадами маленьких юрких бабочек, которых она отчего-то так любит, и разлететься в разные стороны. Они не виделись целый год, даже чуть больше. 378 дней с последней встречи. Он все заставлял себя перестать считать, да все никак не получалось, мозг то и дело мысленно зачеркивал цифры в воображаемом календаре. В ответ лишь тишина и отдаленное попискивание какой-то птички на дереве. Не в силах больше выдержать весь груз неловкого молчания, он садится рядом, прямо на землю, попутно доставая из нагрудного кармана согнутый пополам, залапанный и потрепанный, когда-то белый конверт. — Знаешь, за это время я так и не решился прочитать письмо, потому взял с собой, думал сделать это при тебе. С тобой. Некоторое время он молчит, аккуратно открывая конверт, затем доставая немного смятый листочек бумаги в клеточку. — Прости, что раньше не пришел. Я честно собирался, пытался изо всех сил, но их никак не хватало на то, чтобы решиться. Я всегда немного торможу, ты и сама знаешь, правда? Но вот я здесь. Надеюсь услышать от тебя хоть что-то. Но сначала прочитаю письмо, ладно? Молчание в ответ отзывается отдаленным приглушенным визгом сирены скорой помощи. Он делает еще один глоток воздуха, в этот раз пытаясь пропихнуть его как можно глубже в легкие, и старается решиться начать читать. Решительность, если честно, так и не находится, сколько бы ни искал, но, все же, отступать некуда, потому он опускает глаза на прыгающие, не слишком аккуратные буквы, старательно выведенные черной гелиевой ручкой, от чего кое где остались пятна. «Очень надеюсь, что читаешь весь этот бред ты, моя Точка G. Прости, я знаю, ты не очень любишь это прозвище, но все никак не могу отделаться от привычки коверкать чужие имена. Думала, почему же так? Возможно, просто боюсь называть их вслух, потому что тогда они становятся слишком реальными… Глупость, конечно, но ты ведь всегда принимаешь меня со всеми заморочками, эта — не самая странная, потому, надеюсь, примешь и сейчас. Честно, я не знаю, чем является это письмо, учитывая, что получишь его уже после, но мне просто хочется, чтобы ты помнил. Просто хочется попросить прощения. Я знаю, знаю, что ты не простишь, что действую крайне эгоистично, что причиняю тебе такую боль, от которой самой хочется задохнуться. Прости, мой ангел. За все, что тебе пришлось и придется пережить и перечувствовать из-за меня. За то, что не сбудется ничего, о чем мы мечтали. Не уедем в другой город, не поступим в университет вместе. Не снимем комнату. Не побываем на Великой Китайской Стене, как хотели, не объедем полмира. Маленький щенок так и останется в приюте, так как мы его не заберем. Твои родители не потанцуют на нашей свадьбе. На ней не прозвучит наша любимая песня. В некупленной нами квартире не будут бегать наши дети. Не увидим друг друга в старости, хотя я уверена, что даже тогда ты будешь безумно красив. Я не знаю, как просить у тебя прощения за все эти «не». Я просто буду надеяться, что однажды ты меня поймешь. И отпустишь. И найдешь кого-то, кто будет любить тебя так же, как я, с кем сбудутся все мечты. Я люблю тебя, мой ангел, слышишь? Безумно. Смертельно. Черт, ты вытащил меня из самого ада, с тобой прошли самые счастливые дни моей жизни, просто знай это. С тобой весь этот мир был не таким невыносимым. Повторюсь, ты вытащил меня из ада. Но проблема в том, что ад остался внутри: в душе, в сердце, в мыслях, отметинами на теле. Я честно пыталась его подавить, забыть, перебороть. Прости, что я оказалась слишком слаба для этого, и он победил. Тебе нужно было оставить меня в той подворотне, в которой подобрал, тогда бы я не причинила тебе столько боли… Знаешь, ты стал для меня единственным светлым лучиком в мире, заполненном тьмой. Но для такой слабачки, как я, этого оказалось слишком мало. Прости и за это тоже. Знаешь, ты как маленькая хижина в бескрайней арктической пустыне. Внутри тепло, есть огонь и создается иллюзия спасения, но это лишь иллюзия, потому что вокруг все еще бескрайняя пустыня. И пусть я не умру за несколько часов от невыносимого холода, потому что ты меня обогрел, но это лишь оттягивает смерть на некоторое время. Потому что есть все равно нечего. Потому я хочу, чтобы эта агония прекратилась как можно скорее. Черт, сколько же эгоизма все же в этом письме, сколько раз я написала «я»… И за это тоже прости. Давай поговорим о тебе. Пожалуйста, попытайся отпустить меня как можно скорее после того, как все случится. Возненавидь меня, выбрось из головы, из сердца. Пусть все, что связано со мной, исчезнет вместе со мной. Я так не хочу, чтобы ты страдал… Пожалуйста, стань счастливым. Ты постоянно говоришь, что нужно поступить в университет, получить приличное образование… но я помню о другом. О том, как ты мечтал открыть небольшую кофейню где-то в огромном городе, как там будет очень уютно, как там постоянно будет очередь из покупателей, потому что кофе и десерты — лучшие в мире. Пожалуйста, сделай это. Твоя мечта очень милая, я очень хочу, чтобы сбылась именно она. Ты обязан быть счастлив, вопреки мне, вопреки всему. И прекрати загоняться насчет своей внешности. Черт, ты самый невероятно красивый человек, которого я знаю (а я знаю сотни известных людей, на минуточку!). И ты прекрасней их всех. Всегда помни! Я сказала это. И не смей даже думать, что в тебе что-то не так. Ты безупречен. И я люблю тебя очень-очень сильно. Прости, что сама не настолько сильна. Я буду молиться всем богам, чтобы с тобой все было хорошо, уже без меня.

Вечно твоя,

Лин»

Где-то со средины письма читать приходится урывками, так как предательские слезы постоянно набегают на глаза, размывая исписанные строчки в неразборчивые кляксы. Рукав свитера становится мокрым, пока он дочитывает последние слова. Чувство, будто в теле не осталось никаких внутренностей, только одна большая пустота, постепенно сжирающая каждую мысль и каждую эмоцию. 378 дней с их последней встречи. 377 дней с того момента, как она приняла львиную дозу снотворного и больше никогда не проснулась. 377 дней острых осколков мира, по которым приходится ходить, пытаясь собрать хоть что-нибудь в одно целое снова. 10 секунд с момента прочитывания ее последнего письма, и еще бесконечность секунд впереди, наполненных невыносимыми воспоминаниями. Он бережно складывает письмо пополам, засовывает обратно в конверт и возвращает на место — в нагрудный карман. — Вот и прочитал, наконец, — пытается улыбнуться, но получается какая-то болезненная гримаса. — Сомневаюсь, что смогу когда-либо отпустить тебя и быть с другой девушкой. Возможно, лет эдак через очень много, попробую обратить внимание на парней, — он через силу смеется. Ответа все так же нет, тишина начинает действовать на нервы. Он смотрит прямо перед собой, на цельный камень их черного гранита с выбитым улыбающимся лицом девушки, которая еще 378 дней назад должна была стать матерью его будущих детей. Слезы снова застилают обзор, заставляя в который раз прибегнуть к помощи рукава свитера. — Я скучаю, Лин. Безумно. Смертельно. ** — Почему ты замолчал, друг мой? — профессор поднимает взгляд от ноутбука и внимательно смотрит на Тэхёна, который аккуратно перебирает скопившиеся за несколько дней бумаги на ее столе. Он сам вызвался, узнав, что ассистентка, Юн Чхэ Ён, взяла сегодня выходной. Знает, как сложно женщине самой работать с бумагами — взять один листочек не очень хорошо работающими пальцами то еще мучение, а что уж говорить о целой стопке, которую нужно перебрать и рассортировать. — У меня острое чувство, — вздыхает Тэхён, откладывая одну бумажку и доставая следующую, — что я уже конкретно достал вас своим нытьем. И себя тоже. И пора бы уже заткнуться и принять реальность. Профессор лишь улыбается краешком губ. — И о какой же реальности идет речь? Тэхён снова вздыхает. Он хочет сказать: «В которой все разрушено», но прокручивает в голове эту фразу и понимает, что его начинает тошнить от себя же. Черт, с каких это пор он стал таким размазней, драматично раздувающим из мухи слона? Сколько можно себя жалеть и страдать о том, чего уже не изменить? Пора бы послушаться и принять реальность. — О той, в которой Чон Чонгук мне определенно точно нравится, — наконец, подает голос парень. — И о той, в которой мы по дебильным стечениям обстоятельств переспали, и теперь он заблокировал мой номер и больше не выходит на связь. Профессор отодвигает ноутбук чуть в сторону и берет в руки свой бессменный шнурок. — Но даже в этой реальности тебе все еще больно, друг мой. Неужели ты не хочешь рассказать мне обо всех своих переживаниях и попытаться проработать их? И найти какой-то выход? Тэхён некоторое время молчит, пялясь на лист бумаги перед собой. Какой-то выход? Единственный действенный выход — это вернуться назад во времени и никогда не заходить в квартиру Чонгука в тот вечер. Больше он ничего не может сделать, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. — А какой смысл? — наконец, произносит парень. — Выхода все равно нет. Я просто продолжу доставать вас своим нытьем. — Говорить, когда тебе больно, это не нытье, Тэхённи. Это очень действенный способ решить проблему, или хотя бы попытаться уменьшить ее влияние на тебя. И, даже если брать твою формулировку, я всегда рада выслушать твое так называемое нытье и попытаться помочь. Парень откладывает от себя лист бумаги и поворачивается к женщине, позволяя себе смотреть прямо на нее. Она замечает, как по красивому лицу то и дело пробегает тень грусти, губы стиснуты изо всех сил, а в глазах плескается столько отчаяния, что, кажется, вот-вот оно выйдет из берегов и черной вязкой субстанцией потечет по щекам. — Да, мне больно, — голос спокойный, слова произносятся четко, но профессор замечает, как сложно ему выдавать каждый новый звук. — И я ничего уже не могу исправить. Я знаю, что это все только моя вина, что Чонгук тогда был вообще не в состоянии думать, и я был единственным, кто мог оценить ситуацию здраво, кто знал, что нельзя, но все равно поддался эмоциям. И теперь за это расплачиваюсь. Но эти эмоции теперь меня добивают, и мне очень хочется, чтобы они исчезли. Профессор наклоняет голову к плечу, внимательно разглядывая парня и перебирая в голове мысли, думая о том, какую из них можно озвучить. — Действительно ли это так, друг мой? — Что именно? — Тэхёну хочется уйти. — Эмоции? Да, они действительно меня добивают. Женщина мягко улыбается: — Нет, я о том, действительно ли это твоя вина? Мне кажется, мы опять возвращаемся к той самой проблеме, в которой ты винишь себя во всех грехах этого мира. — Но… — Подумай, друг мой. Это разве ты заставил его с собой переспать? Взял его силой? Тэхён резко мотает головой: — Нет, конечно! — Ну вот. Насколько я поняла из твоего рассказа, он первый к тебе полез и даже пресек все твои попытки остановиться, правильно? — Слишком слабые попытки, — скисает Тэхён и подпирает щеку ладонью. — Но ведь они были. А потом ты просто сделал выбор в пользу противоположного. Так почему это все твоя вина, скажи, пожалуйста? Почему ты не позволяешь себе согласиться со своим же выбором? Да, я не буду отрицать, что в той психологической ситуации, в которой находился Чон Чонгук, интимные отношения — не лучший способ поддержки, но это ведь был твой способ, почему ты не позволяешь себе его принять? Она так вдохновлена своей речью, что не замечает, как парень напрягся и отодвинул руку от щеки, крупно вздрогнув. Лишь через несколько секунд женщина обращает внимание, что Тэхён абсолютно точно ее не слушает, смотрит куда-то вдаль и будто сквозь стену, кажется, совсем при этом не дыша. Снег вокруг грязный, гадкий, на него даже смотреть неприятно, но что еще можно хотеть от какой-то мерзкой подворотни. Она лежит на этом снегу, Тэхён чувствует весь животный ужас, бесконечно взрывающийся в ее груди. Чужие руки в перчатках медленно, по-садистски растягивая удовольствие, выводят острым скальпелем линии на лице. Хочется кричать от боли и страха, но ни один мускул больше ей не подчиняется. Руки убирают прочь скальпель и, на несколько секунд пропадая из поля зрения, вызывают новый взрыв ужаса. На перчатках намотан шнурок, который так же медленно подбирается к шее. Хочется визжать, отбиваться, но тело больше ее не слушается, от чего накатывает отчаяние. Тэхён мигает несколько раз, настойчиво пытаясь убрать картинку, стоящую перед глазами. Удается не сразу, он успевает заметить полные слез и паники глаза, записку на груди с «Елена должна умереть», а руки начинают трястись. Он даже не понимает, от чего именно — от мгновенно сковавшего тело холода, или от осознания, что девушка ему очень хорошо знакома. Точнее, женщина. И она, пока что живая, сидит сейчас в одной комнате с ним. Он пытается собрать в кучу мысли, но они постоянно разбегаются врассыпную, уже даже текущий по венам мороз не отвлекает. Профессор тоже станет жертвой этого чертового маньяка?! Но как же так?! Нет… нельзя. Только не ее. Почему ее? В глазах невольно появляются слезы. Он ведь знает, что никак не сможет ей помочь, что все увиденное рано или поздно произойдет. — …Тэхённи? Что с тобой? — доносится до ушей приглушенный голос профессора. Кажется, это уже не первый раз она пытается до него достучаться. — Я… — парень судорожно сглатывает, пытаясь собраться с мыслями и понять, каким же образом сказать женщине о своем видении. — Да, я в порядке. — Ужас, ты весь трясешься! Что произошло? — она действительно взволнована и даже немного испугана. Раньше парень при ней никогда так не отключался, и уж точно не изображал осиновый лист. Тэхён запахивает сильнее пальто, пытаясь возобновить хоть немного тепла в теле. Он знает, что надо лишь немного подождать и все нормализуется, дрожь исчезнет, но что можно ответить профессору? Сказать, что он видел ее смерть? Одно дело говорить об этом незнакомым людям, и совсем другое — дорогим и родным. После той ситуации с мамой он пытается вообще не распространяться о таких вещах. — Я видел, как умирает еще одна девушка… — В каком смысле «еще одна», друг мой? — женщина смотрит на него очень внимательно, пытаясь понять ход мыслей. — От рук маньяка… Она вздрагивает, будто парень не прошептал это, а выкрикнул в мегафон. — Ты знаешь ее? — женщина пытается выглядеть спокойной. Вся эта ситуация кажется жуткой и странной. У Тэхёна в душе на какой-то миг все падает, но он из последних сил берет себя в руки и отвечает: — Кажется, нет… — лгать, на самом деле, совсем не сложно. Особенно в тот момент, когда тебя действительно трясет и все изменения в голосе можно скинуть на это. — Ты видел убийцу? — этот вопрос, словно гром средь ясного неба. А он, возможно, мог бы увидеть. Наверное. Перед глазами всплывают руки в перчатках, он пытается перевести внутренний взгляд выше, дальше, на лицо, но там лишь черное пятно. Черт, как же иногда бесят все эти видения, от которых, по сути, никакой пользы. Тэхён разочарованно мотает головой. — Нет, только руки в перчатках и с намотанным шнурком. И записку эту, что Елена должна умереть. Профессор подносит руку в легкой велюровой перчатке к губам, и некоторое время молчит, глубоко о чем-то задумавшись. Тэхён тоже не спешит нарушать тишину, пытаясь успокоиться, прекратить дрожать и согреться хоть немного. Завывающая метель за окном только еще больше напрягает атмосферу. — Знаешь, мой отец всегда ненавидел этот миф, — неожиданно произносит женщина, от чего Тэхён вздрагивает уже по совсем другой причине, чем до этого. Это впервые профессор решилась сказать ему хоть что-нибудь о себе и своей жизни. Ну, не считая истории с руками, конечно, но то был единственный факт о ней, известный Тэхёну. — У нас дома была очень старая книжка с греческими мифами, он всегда мне ее читал на ночь. Этот миф всегда пропускал. Мама ушла к другому, когда я была совсем маленькой, не помню ее ни капли, а он так и не смирился с этим. Однажды рассказал мне обо всем, прочитал этот миф и сказал, что Елена — ужасная женщина, бросила мужа, ребенка, из-за нее началась война… Как много можно было бы исправить, стольких смертей избежать, если бы эта женщина не предала семью. У Тэхёна бежит холодок между лопаток. На миг кажется, что это не знакомая ему профессор сидит рядом, а совершенно чужой человек, очень странный человек. — Но ведь в мифе у Елены не было большого выбора, — начинает Тэхён. О, как же он обожает такие дискуссии. — Боги решили все за нее, заставили влюбиться в Париса. Профессор кивает: — Да, заставили. Но она могла остаться дома со своим мужем и ребенком, выбрав правильно, а не убегать, куда глаза глядят с любовником. Тэхёну очень хочется снова возразить, что у этой женщины, по сути, выбора большого не было, так как богиня Афродита управляла ее судьбой в благодарность за яблоко, но что-то во взгляде профессора заставляет его промолчать. Кажется, сейчас не время для его любимых дискуссий. — В любом случае, так считал мой отец, и я не хочу с тобой спорить, друг мой. Просто рассказываю. Знаешь, он вырастил меня, отдавал последнее, заботился, как умел, потому его злость на мифическую женщину я как-то переживу. Тэхён опускает глаза в стол. Черт, лучше бы сразу язык прикусил. Ему тут рассказывают очень личные вещи, а он еще спорить лезет. — Он умер три месяца назад, сегодня ровно эта дата, — неожиданно совсем тихо произносит женщина, начав с удвоенной скоростью перебирать свою веревочку. Тэхёну становится ее жаль до боли. Перед ним сейчас сидит не вечно спокойная и уверенная в себе, добившаяся огромных высот в своей сфере профессор, а грустная уставшая женщина, скорбящая о потере. — Мне очень жаль… — он сам начинает смотреть на нее жалобно, не в силах понять, каким образом лучше сейчас поступить и как поддержать. — Все в порядке, друг мой, — голос, словно по щелчку, становится обычным. — Тебе не нужно беспокоиться о способах меня поддержать и о том, что ты можешь сказать, чтобы мне стало легче. Я справлюсь. Просто становится немного легче, когда с кем-то поделиться. А сейчас мне нужно бежать. — Но я не закончил с бумагами, — спохватывается Тэхён. — Забудь о них, друг мой, Чхэ Ён завтра разберется, — она уже поднялась с места и даже успела сложить ноутбук. Тэхён лишь кивает и натягивает свою бессменную шапку с медвежьими ушками. Профессору неловко находиться рядом с ним после своего рассказа, он ее понимает прекрасно. Сейчас нужно просто оставить ее одну. — Друг мой, я хотела сказать, — бросает она парню, когда тот уже собирается выйти за дверь, — что ты зря так сильно сейчас переживаешь насчет своего следователя. Поверь мне на слово, он еще оттает и свяжется с тобой. Между вами осталось слишком много нерешенных вопросов, чтобы так оставить их просто висеть в воздухе. Тэхён вздыхает. От этой информации, на самом деле, не легче. — Надеюсь, вы ошибаетесь. Я устал от этой всей ситуации, больше ничего не хочу. Он закрыл все двери, пусть так и остается, рано или поздно я отпущу эту историю и буду спокойно жить дальше. Женщина только хмыкает, но в ответ ничего не говорит. ** Чонгук уже несколько минут гипнотизирует экран мобильного, пытаясь решиться. На самом деле он пытается уже целый день сегодня, раз за разом откладывая телефон, надеясь, что наступит какое-то мифическое «правильное время». Но оно все не наступало, а часики все тикают, отчего становится понятно, что тянуть уже больше некуда. Он и так затянул, как мог, но еще немного, и заработает по шапке от Юнги, а это не самая приятная процедура. Именно потому парень даже успел уже написать сообщение, но все никак не отважится нажать на кнопку и отправить. Аккаунт с ником Tiresias тоже безмолвствует, да оно и понятно, в принципе, Чонгук ведь сам его заблокировал. Он тяжело вздыхает и думает отложить телефон на еще хоть немного времени, но затем дает себе мысленный подзатыльник и резко нажимает на кнопку. Вот и все, сообщение отправлено. Остается только дождаться ответа. Jungkook Мы можем встретиться? Есть разговор по делу. На что через несколько часов тяжелого ожидания приходит. Tiresias Да, хорошо. ** Чимин беззвучно падает животом на постель, измазывая ее в собственной сперме, при этом ощущая, как чужая медленно движется вниз по ягодицам и стекает на бедра. Юнги падает рядом с ним, пытается отдышаться и рассматривает в это время «безумно интересный» потолок. — Ладно, господин Пак…- он прерывается, чтобы вдохнуть. — Я все думал, что же вы имели в виду под тем «идеально»…кажется, сейчас понял…вы неподражаемы, господин Пак…или может это мне так показалось…оттого, что давно не было. Чимин сдавлено хихикает в простыню. — Возможно и то, и другое, господин следователь? Должен сказать, вы тоже были на высоте. Не разочаровали меня этой маленькой сделкой ни капли. От упоминания о сделке настроение Юнги тут же падает с отметки «эйфорический» до «отрезвление» и «возвращение в реальность». Они договорились всего один раз встретиться, провести хорошо время, успокоить разыгравшиеся гормоны и больше никогда не пересекаться. Им нельзя. Черт, самой этой встречи вообще не должно было случиться, если уж на то пошло! Как Юнги мог вот так просто взять и нарушить все возможные и невозможные правила, выработанные годами, и переспать с фигурантом дела? Какой же позор… А позорней всего то, что эта встреча, считай, подошла к концу, а Юнги совсем этого не хочется. Хочется повернуть время вспять и прожить все заново, ничего не изменяя. Хочется вот так вечность лежать рядом с парнем с персиковыми волосами, слушать его приглушенное дыхание, касаться кожи… Поиграли, и хватит, Юнги. Пора сваливать. — Кажется, мне надо собираться, — бормочет он и очень нехотя, медленно принимает сидячее положение. Кажется, что сила гравитации у этой кровати в десять раз сильнее обычной, потому что тело почти что физически тянется обратно, на смятые простыни. Чимин, услышав это, тут же переворачивается на бок и, подставив руку под голову, несколько секунд наблюдает за тем, как следователь поднимается. Где-то глубоко в душе начинает нарастать волна разочарования. Мысль, что сделка выполнена, и они больше не должны ни встречаться, ни даже переписываться, кислотой выжигает грудь изнутри. Он ведь не просто так предложил эту сделку. Юнги ему нравится и одной мимолетной встречей это чувство как-то не глушится. А следователь уже собирается уходить… Правда ли? У Чимина острое чувство, что тот так же не горит желанием прощаться. Или ему просто кажется? — Уже совсем поздно, — он лишь хочет проверить. А вдруг не кажется? — Можешь переночевать здесь, если хочешь, я ведь тебя не прогоняю. И не кусаюсь. И даже не храплю, — Юнги на это издает сдавленный смешок. Он колеблется. Договаривались же. Да и здравый смысл просто визжит о том, что пора бы это все заканчивать. Но кто такой этот здравый смысл вообще, зачем его слушать? — Точно не храпишь? — Юнги поворачивается к парню и даже немного, совсем чуточку улыбается. Чимин на это растягивает губы так широко, что его глаза становятся двумя изогнутыми щелочками. Юнги на миг кажется, что на его душе становится немного светлее от этой улыбки. Даже печаль от того, что придется уйти, меркнет от этой улыбки. — Даю слово, — смеется парень. — Ладно, тогда давай спать. — Нет, подожди, — Чимин резко садится на кровати. — Сначала в душ. И надо поменять постель. Могу предложить тебе свои домашние штаны, они должны подойти. Или ты предпочитаешь спать без ничего? Он подмигивает, при этом ладонью водит по простыне, на автомате пытаясь разгладить все складочки, образовавшиеся после их развлечений. — Я так понимаю, ты не успокоишься, если мы этого не сделаем? — Юнги поднимает одну бровь, уже прекрасно зная ответ. Чимин только мотает головой. — Хорошо, давай сюда свои штаны. Парень снова улыбается: — Сейчас. Но можно я пойду первым? А то мой мозг уже начинает париться из-за всего чужеродного, что находится сейчас на теле. Юнги только хмыкает и кивает. Сам он выходит из душа в серых домашних штанах, которые, неожиданно, оказываются ему как раз, учитывая, что он будет пошире Чимина, и накинутым на плечи полотенцем. Тут же успевает офигеть, так как постель на кровати уже перестелена и пахнет свежестью, а все разбросанные в порыве страсти вещи аккуратненько сложены на стуле (Юнги не исключает, что даже под линеечку). Чимин сидит на кровати, поджав под себя ноги, и сосредоточенно набирает сообщение на телефоне. Юнги не может сдержать рвущейся наружу улыбки — парень одет в сиреневую пижаму с коалами, от чего выглядит таким милым и уютным, что тут же хочется дать себе затрещину за такие мысли. Он не должен об этом думать, не должен! Завтра утром они разойдутся. Навсегда. — Давай спать, мне рано на работу просыпаться, — бубнит он, небрежно бросая полотенце на спинку стула и усаживаясь на кровать. Чистая постель под ним немного хрустит, от чего хочется растянуться на ней и помурчать от удовольствия, словно кот. Как же приятно… Чимин тут же откладывает телефон и, замечая полотенце, тихонько вздыхает. — Давай, — парень вскакивает с кровати, ровно развешивает полотенце на специальной сушилке, следя, чтобы кончики внизу были на одном уровне, затем выключает свет и укладывается в постель рядом с Юнги. Некоторое время они молча лежат, Юнги даже начинает дремать, но его будит тихий голос: — Знаете, господин следователь… — Старший следователь. — Знаете, господин старший следователь, а я совсем не жалею, что мы это сделали. Даже учитывая то, что это вроде как неправильно, и вам нельзя, и вообще не положено. Не жалею ни о чем. Он отворачивается и больше не говорит ни слова. Юнги тоже не спешит нарушать тишину. В его голове судорожно мечутся все за и против, все доводы и аргументы насчет неправильности ситуации, но в итоге губы все равно расплываются в улыбке. Остаться здесь хочется все больше и больше. Он просыпается раньше будильника и раньше Чимина. Парень во сне успел нагло закинуть на него обе ноги, лежа чуть ли не поперек кровати и тихо вздыхая. Юнги сразу становится интересно, что такого ему снится, что он так часто это делает, но затем понимает, что, скорее всего, и не узнает. Оттягивать больше некуда, настало время уходить. Даже если жутко не хочется. Даже если все внутри кричит и просит остаться. Юнги осторожно снимает с себя чужие ноги, пытаясь не разбудить Чимина, который, опять тяжело вздохнув, поворачивается на бок и поджимает колени к животу, становясь таким маленьким и беззащитным, что сердце Юнги ёкает. Он бережно прикрывает парня одеялом, затем быстро натягивает свои вещи и выходит из комнаты, при этом аккуратно сложив домашние штаны на том же стуле, стараясь сделать это так же ровно, как это сделал бы сам Чимин. В малюсенькой комнатке, граничащей с коридором, которая служит Чимину гостиной, Юнги задерживается. Он даже представить себе никогда не мог, что его когда-либо будет с такой огромной силой тянуть к, считай, почти незнакомому человеку. Душа разрывается, но Юнги знает, что так нужно. В первую очередь для дела. Он не может иметь никаких связей с фигурантами, черт возьми! Плюс, он еще задумывается о том, что может быть дальше, останься он. Как насчет прошлых отношений Чимина, о которых тот рассказывал? Парень прямо признавался, что любит секс, что у него куча партнеров и отношения отношениями назвать нельзя, так как все свободно. И это просто его способ жизни. И, если с кем-либо другим Юнги бы без проблем согласился на это, то с этим ненормальным существом с персиковыми волосами так не выйдет. Он честно себе признается, что парень нужен ему целиком и полностью. Потому лучше сразу уйти и все оборвать, чем потом с разрывающимся сердцем смотреть, как это чудо достается кому-то еще. Юнги ловит себя на мысли, что уже несколько минут стоит во все той же гостиной и пялится на стену, на которой висит большая квадратная мозаика из сотен небольших черно-белых фотографий. — Я думал, ты уже ушел, — тихий голос за спиной заставляет немного вздрогнуть и резко обернуться. Чимин стоит, обняв себя за плечи, весь такой сонный, немного запухший, с растрепанными волосами. Переминается с ноги на ногу, так как пол холодный, а ступни босые. Твою мать, Юнги, держи себя в руках! — Я собираюсь. — Даже не попрощался бы, — в голосе сквозит грусть и какая-то обида. Он не спрашивает, а утверждает. Юнги не отвечает. Минута напряженного молчания и морозных ветров меж взглядами, которые сквозят туда-сюда и, кажется, успели заморозить все до основания. — Хочешь кофе? — разбивает лед Чимин и даже немного улыбается. Юнги больше не имеет сил отказать. Парень сосредоточенно стучит чашками на кухне. Опять это дурацкое напряженное молчание, так и орущее о недосказанности и нерешенных вопросах, но ни один из них не имеет смелости открыть рот и что-то решить, хоть как-то. Здравый смысл Юнги сиреной орет, что пора поскорее уходить, но ноги будто приросли к полу, и у него не хватает сил их отодрать. — Давай пересмотрим нашу сделку, — наконец, разрезает тишину такой же тихий голос Чимина. Здравый смысл Юнги визжит: «Не смей!», но на сердце, вдруг, становится немного легче. — Каким образом? — он берет в руку поставленную перед ним чашку с приятно пахнущим напитком и делает небольшой глоток. — Чтобы это была не последняя встреча, — парень выглядит подавленным, на Юнги не смотрит совсем, отвернув голову куда-то к окну. — Чимин… — Ты не хочешь? — Хочу. — Тогда в чем проблема? Вопрос застает Юнги врасплох. Все предыдущие доводы, о которых орал здравый смысл, вдруг блекнут и становятся какими-то совсем незначительными и несерьезными. Потому что, действительно, в чем проблема-то? В деле? Но они точно установили, что у Чимина есть алиби, причем железное, и он не подозреваемый. В протоколе? Подумаешь, небольшое отклонение от правил, ничего критического. Он сможет без проблем пережить. Образ жизни Чимина? С этим сложнее… но, смотря сейчас на эту печальную мордашку, язык не повернется сказать, что Юнги ему совсем безразличен. Наверное, они смогут поговорить и все решить. Так ведь? — Я могу прийти послезавтра? — наконец, выдает Юнги, заставляя парня напротив поднять на него голову и удивленно выпучить глаза. — Если ты хочешь, конечно… Чимину некоторое время кажется, что он ослышался. Сердце начинает стучать все громче, заглушая все остальные звуки вокруг. — Хочу, — губы, немного опухшие от ночных поцелуев, трогает слабая улыбка. — Тогда решено, — подмигивает ему Юнги. — Что с собой принести? Могу взять что-то готовое. — Давай курицу. — Окей, курицу так курицу. Он отставляет чашку. — Спасибо за кофе. И за эту ночь, — он снова подмигивает. — Но мне нужно на работу. Чимин только кивает, не прекращая улыбаться. У Юнги на душе становится теплее и светлее от этого. Хоть нет больше печального выражения, которое только что разрывало ему сердце. Юнги поднимается, снова бросает взгляд на пухлые губы напротив и вдруг вспоминает о той дурацкой картинке, которая появилась в голове при их первой встрече. Даже порывается что-то сказать, но затем тут же закрывает рот, понимая, что это вроде как немного слишком. — Говори, — голос Чимина вырывает его в реальность. — Что говорить? — То, что хотел сказать и не решился. Я слушаю. Это что-то плохое? — Да нет. Больше просто дурацкая просьба… Точнее, картина, которая крутится в моей голове еще с нашей прошлой встречи. Чимин подходит немного ближе, все так же улыбаясь. — Что за просьба? Юнги немного мнется, затем мысленно машет рукой на свои переживания. Они чего уже только не творили, это вообще меньшее из странных вещей, если так подумать. — Просьба к тебе. — Слушаю. — Можешь взять в рот свой палец? Облизать. Ну, типа, красиво это сделать, пошло. Чимин хитро улыбается. — Да вы тот еще извращенец, господин следователь. — Старший следователь. Чимин, продолжая улыбаться, медленно подносит указательный палец ко рту, не торопясь проводит им по нижней губе, затем легонько облизывает языком и проталкивает глубже в рот. Обхватывает его губами и делает несколько медленных движений вперед-назад, при этом не отнимая взгляда от Юнги и так стреляя глазками, что следователю кажется, будто он сейчас сгорит из-за резко поднявшейся температуры в комнате. Парень так же медленно вынимает палец и растягивает губы в широкой улыбке. — Вам понравилось представление, господин старший следователь? — О да, господин Пак. Даже намного лучше, чем это было в моей голове. Теперь я буду с еще большим нетерпением ждать нашей следующей встречи. ** Гипнотизирование ручки двери определенно не решает ни одной проблемы. Это так, если кому вдруг интересно. Просто Чонгук проверяет эту теорию на практике уже вот минут пять и приходит к неутешительному заключению — не решает. Надо бы как-то набраться смелости и повернуть эту самую ручку, а смелости как-то все не набирается. Там за дверью находится один непонятный человек, который, кажется, остался в голове Чонгука на постоянное проживание. И плевать, что Чонгук больше и не хотел бы, наверное, с ним никогда встречаться. Ладно, это та еще ложь, на самом деле ему очень хочется увидеть знакомое странное существо с темными кудряшками. Эти кудряшки, разметавшиеся по ковру в его квартире, это податливое тело и мягкие губы — причина того, что Чонгук, кажется, теперь до конца жизни принял целибат. Потому что мысль найти кого-то другого и отвлечься тут же разбилась о картину этих самых кудряшек на ковре. Черт, ну почему же все настолько сложно? На самом деле Чонгуку безумно стыдно. Стыдно, потому что это вроде как он заварил всю кашу, сам накинулся на Тэхёна, который просто хотел его поддержать в трудный момент, даже после всей той фигни, которую он натворил за несколько часов до этого. Как после всего смотреть в глаза парню? Что можно ему сказать? Как извиняться за то, что выставил вон без какого-либо объяснения, как последнюю шлюху? На самом деле Чонгуку, как и обычно, безумно страшно. Страшно, что Тэхён даже не захочет с ним говорить (хотя он вроде как сам согласился на эту встречу, что делает данный страх вообще иррациональным). Страшно, что Тэхён не простит. Страшно, что Чонгук, возможно, зависим от человека, которого почти не знает, с которым только немного пообщался и переспал. И который постоянно встречается на пути. Страшен сам факт, что он, возможно, зависим от кого-либо. …Даже не сможешь защитить тех, кого любишь, слабак!.. Возьми себя в руки, тряпка! Чонгук выдыхает. Вытирает мгновенно вспотевшие ладони о джинсы, чуть ли не реально ощущая вибрации в груди от неистово колотящегося сердца. Кажется, надо было бы выпить таблеточку успокоительного, прежде, чем сюда приходить. Кажется, пора бы уже и войти, а то так и весь день простоять можно. В первые секунды Чонгук думает, что он вот-вот подожмет хвост и сбежит, не выдержав напряжения. Но вот проходит еще пара мгновений и он понимает, что его появление осталось незамеченным. В небольшой комнате, заставленной мольбертами, пахнет красками и немного химией — огромный шкаф с раскрытыми дверцами светит внутренностями из каких-то бутылочек и баночек и чинно занимает чуть ли не всю стену слева от окна. Здесь тихо и как-то даже по-своему уютно. Чонгуку вдруг с горечью вспоминаются уроки рисования, которые так занимали в детстве. Жаль, что их так и не удалось продолжить. Спокойную тишину разрезает только один негромкий звук. Тэхён, сидящий за дальним мольбертом, рядом со шкафом, мурлычет. Не в прямом смысле, конечно, просто тихонько подпевает песне, играющей в наушниках. И сосредоточенно водит кисточкой по мольберту. От этой картины Чонгуку вдруг становится немного спокойней, а в душе — чуточку теплее, даже легкая улыбка трогает губы. Ему кажется, что он сейчас стоит как последний идиот, по-дурацки скалясь и наблюдая за спокойно работающим человеком, но Тэхён выглядит таким милым, интересным и загадочным, когда вот так сосредоточен, что Чонгук просто не может сдержаться. Он на автомате закрывает все еще открытую дверь, от чего раздается звук немного громче, чем хотелось бы. Тэхён вздрагивает и роняет кисточку, тут же забывая о ней и резко разворачиваясь. Прямой зрительный контакт выдерживает буквально сотую долю секунды, тут же отводя взгляд и, возможно Чонгуку кажется, немного краснея. — А, это ты, — бубнит парень, свешиваясь со стула в поисках упавшей кисточки. Он понятия не имеет, что еще можно сказать, потому поиски затягиваются. У него руки еще с самого утра тряслись в преддверии этой встречи, живот неприятно крутило. А что творится сейчас Тэхён уже и сам не знает — его, кажется, разорвало на части. Ему безумно стыдно перед Чонгуком за все, грустно, обидно и очень больно. Видеть парня не хочется совсем, но, все же, хочется задержать здесь подольше. Кажется, Чимин прав. Тэхён идиот. Да, этот бессердечный действительно говорит, что думает, и на все стенания Тэхёна ответил прямо и лаконично: «Ты идиот, Тэхён. Пойди и реши все с ним. Сколько можно страдать?» — Да, это я, — эхом отзывается Чонгук, пытаясь скрыть снова рвущуюся наружу улыбку, когда замечает, как парень свесился со стула и шарится по полу в поисках упавшей кисточки. На уже знакомой пижаме в клеточку, чуть выше колена, заметно большое темно-синее пятно краски. И это тоже чертовски умиляет. — О чем ты хотел со мной поговорить? Опять кого-то убили, и я во всем виноват? — Тэхён все же поднимается вместе с кисточкой. В голосе слышна горечь. Чонгук подходит ближе, виляя между мольбертами и на ходу доставая телефон. — Ты знаешь эту девушку? — он протягивает Тэхёну мобильный с только что открытой фотографией, очень надеясь, что тот не заметит дрожание руки — следствие того, что парень находится слишком близко. Чонгуку очень хочется придержать локоть другой рукой, но это было бы слишком уж странно. С экрана мобильного на Тэхёна смотрит красивое улыбающееся лицо, обрамленное темными волосами со светлыми обесцвеченными прядями спереди. Парень тут же как-то тускнеет и съёживается. Сразу вспоминается, как год назад еще делал комплименты этой самой прическе, потому что девушка через день после посещения салона начала жутко жалеть о своем поступке. — Значит, все же убили… — шепчет он и тяжко вздыхает. — Да, я знаю ее. Это Ли Га Ён. Мы в прошлом году вместе сидели на парах по психологии. Когда она умерла? Я попытаюсь вспомнить, где был в это время. Чонгук резко напрягается, но пытается не подавать виду. Потому лишь убирает мобильный из-под носа Тэхёна и, будто не услышав вопроса, продолжает: — Вы хорошо общались? Парень мнется на своем стуле, пытаясь сменить позу и заметно, что всеми силами желает отодвинуться подальше от Чонгука. Если бы это было настолько просто, ведь следователь продолжает буравить его взглядом, от которого фиг сбежишь. Кажется, даже на Марсе достанет. От этого взгляда у Тэхёна начинают предательски трястись ладони, совсем как у Чонгука. Он не слепой, он заметил. Знать бы теперь еще, что именно значит это волнение. И значит ли вообще хоть что-нибудь хорошее. Мысли о следователе и об убитой знакомой ему девушке смешались в один огромный колючий ком в голове, начиная вызывать мигрень. — Не то, чтобы. Скорее нет, — тянет Тэхён. — Просто как-то так повелось, что мы на всех парах сидели рядом, помогали друг другу с домашкой, поддерживали ненавязчивый разговор о каких-то глупостях, но не больше. Не скажу, что знал ее достаточно хорошо. Чонгук кивает. Неловкость достигает просто небывалых пиков, у него чувство, что от этого все сейчас начнет плавиться и растекаться. Столько несказанных вслух слов, что воздух становится намного более густым и тягучим, все сложнее пробивать его в легкие. — Чонгук, когда ее убили? — Тэхён поднимает на парня немного грустный и усталый взгляд, в котором все еще потихоньку гаснут звезды. — Мне нужно алиби вспомнить… — Нет, алиби тебе не нужно, — отрезает следователь, переводя взгляд за спину Тэхёна, на работу, которую тот рисовал. — Почему? — Потому что, — Чонгук запинается, нервно покусывая нижнюю губу, — потому что во время ее смерти ты был со мной. Просто нашли ее в этот раз немного позже, через несколько дней. Мигрень становится все яростней. В голове мгновенно вспыхивают картинки той ночи, какие-то обрывки из отдельных кадров, от которых становится чуть ли не физически больно где-то в районе висков. Тэхёну очень хочется потянуться к рюкзаку за обезболивающим, но он продолжает сидеть, привязанный к месту непосредственной близостью Чонгука. — Ладно, — тихо бросает он, поворачивая голову к шкафу и делая вид, что безумно заинтересован в баночках с химикатами. Чонгук некоторое время молчит, перелистывая картинки в галерее в поисках нужной. Желание поджать воображаемый хвост и сбежать растет в геометрической прогрессии. — Но я пришел сюда не из-за этого, на самом деле, — с каким-то волнением в голосе снова разбивает тишину парень. — А вот из-за этого, — он снова протягивает Тэхёну телефон с фото простого белого листика бумаги, от которого тут же холодными мерзкими лапками по телу бегут мурашки. «Тиресий, ты ведь должен был все это видеть!» Почему именно это имя? Неужели отсылка к нему? Быть не может… Но откуда.? — Это совпадение. Убийца же помешан на мифах, — шепчет Тэхён, отшатываясь от мобильного, словно от огня. Он говорит, уже прекрасно понимая, что не совпадение. — Да, но у маньяка все крутится вокруг Елены и Троянской войны, — вслух озвучивает Чонгук то, что Тэхёну уже пришло в голову секундами ранее. — А Тиресий к этому никакого отношения не имеет. Зато имеешь ты. А таких совпадений в мире просто не бывает. Следователь так серьезно и обеспокоенно смотрит ему в лицо, что парню в этот момент очень хочется сбежать. У него есть желание парировать, что бывают, еще какие, но он предпочитает помалкивать. — Черт, Тэхён, — Чонгуку не нравится то, что он чувствует. К неловкости теперь добавляется волнение, еще более раскаляя ситуацию в душе. — Кто знает о твоем нике? И об этой всей штуке с видениями о смерти? Потому что слова «ты должен был это видеть» — явно отсылка к этой истории. Тэхён напряженно думает. Впервые за все это время ему становится настолько страшно. Одно дело, когда тебя подозревают в убийстве. Да, тоже страшно, неприятно, обидно. Но совсем другое, когда, возможно, этот самый убийца уже давно успел обратить на тебя внимание, возможно, следит за тобой постоянно. Или вообще является кем-то из знакомых — от этого голова взрывается новой порцией боли, в добавок начинает еще и подташнивать. — Возможно, — неуверенно тянет Тэхён, — эти слова про «видеть» не касаются моей возможности. Возможно, имеется ввиду именно прямой смысл — я мог что-то видеть своими глазами, что-то заметить. И, опять же, может и не ко мне вовсе это обращение… Чонгук пожимает плечами. Да, нельзя отбрасывать никаких версий, но он все еще верит в свою. — Все возможно, ты прав, — кивает он, не сводя глаз с Тэхёна. — Но я не верю в совпадения. Потому напряги сейчас свою прекрасную головку и вспомни, кто знает о твоем нике. Ну и про эту херню со смертями. К Чонгуку только через миг доходит то, что он ляпнул. Хочется со всей силы зарядить себе по лбу, чтобы научиться, наконец, нормально подбирать слова. Но, кажется, тут он безнадежен. Правильно, Чонгук, прекрасный способ снизить градус неловкости. Так держать. От Тэхёна неожиданный комплимент тоже не ускользает — его хорошенько так шандарахнуло куда-то в районе груди, заставляя потратить нечеловеческие усилия на то, чтобы удержать лицо в спокойном состоянии. — Мой брат знает, — тянет парень. — И Чимин. Никто больше, вроде… А, нет, постой, профессор еще. Профессор… Воспоминание недавно увиденной смерти щупальцами впивается в мозг. Черт, он успел уже забыть. — Что за профессор? — Профессор О Мисук, она преподает у нас психологию, — Тэхён закрывает лицо ладонями, пытаясь прийти в себя. — Эй, ты в порядке? Что не так с этой женщиной? Думаешь, она может быть как-то с этим связана? — Чонгук подходит ближе и зачем-то кладет ладонь на плечо Тэхёна. Будто до этого неловкости не хватало. Парень отрицательно мотает головой, от чего следователь тут же убирает от него руки. Такое чувство, будто сделал что-то запретное. Неприятно. — Несколько дней назад я видел, что она умрет так же, как и другие девушки… — голос Тэхёна тихий и какой-то надломленный. Ему сложно об этом думать, говорить. Он так и не сказал профессору, что тогда видел — не хватило смелости. И, кажется, так и не скажет. Он честно думает, что лучше уж ей не знать о своем способе смерти. Лучше уж никому не знать, если на то пошло. Особенно если понимаешь, что изменить ничего нельзя, и в итоге только ждешь и ждешь, понемногу теряя рассудок. Чонгук снова кусает губы. Он до сих пор так и не решил, во что верить. Да, предсказание Тэхёна о смерти Кан Джи Вона сбылось точь-в-точь, от чего до сих пор жутко, но все же иногда голову поднимает здравый смысл, который никогда в жизни на это не поведется. — Но это как-то неправильно, — в итоге тянет он после долгих раздумий. — Даже если учитывать, что ты прав и это произойдет, она ведь совсем не похожа на тип маньяка. Он убивает молодых девушек, которые изменяют своим парням. До этого держа их в плену живыми несколько дней, как установили эксперты. Сколько лет профессору? Тэхён лишь пожимает плечами. Для него это остается загадкой вот уже который год. — Не знаю. Где-то от 40 до 60, думаю. Но это не точно. Чонгук кивает: — Ладно, но она все равно не подходит под описание «молодой девушки». Зачем маньяку изменять свой почерк? — Может она что-то о нем знает? Или узнает в будущем? — неожиданно приходит в голову Тэхёну. — Она очень много может сказать о людях, я это не раз видел, она крутой специалист. Насколько я могу судить, все девушки учились в нашем университете, так что убийца тоже может быть кем-то отсюда, это довольно логично… Чонгук снова кивает, соглашаясь с умозаключениями. Об этом он предположил еще как только установил личность Ли Га Ён — две мертвые девушки из одного университета может со скрипом быть совпадением, но три — уже похоже на закономерность. — …и поэтому профессор может знать этого человека и что-то в нем заметить, что выкажет его, — мозг Тэхёна уже подхватил идею и начинает ее раскручивать дальше. — Постой, не спеши, — Чонгук, до этого времени просто стоящий рядом с парнем, пододвигает ближе пустующий стул и садится. Мысли разбегаются выпущенными из банки букашками и ничто не складывается в полную картину. Странно это все. Может, Тэхён ошибся и видел не профессора? Может, Тэхён в общем ничего не видел? Парень все это время молчит, только смотрит на задумавшегося Чонгука. — Ты уверен, что видел эту О Мисук? Тэхён кивает: — Да, это точно была она. — Ладно, — Чонгук немного кривится. — И когда это случится? Тэхён лишь пожимает плечами. — Понятия не имею. Может сегодня-завтра, может через год, десять лет. Я ведь говорил тебе еще тогда на допросе — от моих возможностей нет никакого практического толку. Я лишь вижу, что происходит, но не знаю, когда и где. Тень недовольства касается лица Чонгука. Да, он помнит. Но, раз уж решил на миг припустить, что все на самом деле так, как говорит Тэхён, то очень хотелось бы получить от этого хоть какую-то пользу. Хотя, знать, что маньяк заинтересовался или может заинтересоваться профессором психологии из того же университета, что и остальные убитые девушки, тоже неплохо. Уже хоть что-то. — Ладно, спасибо за информацию. Я присмотрю за твоей О Мисук, сделаю все, чтобы этого не произошло… — Ты не сможешь, — хмыкает Тэхён, поднимаясь с места и подходя ближе к шкафу. — Я ведь говорил, ничего не изменить, потому не стоит бросаться такими словами. Хотя, я уверен, ты действительно сделаешь все, что в твоих силах. Просто от этого не будет смысла. Последние слова произносит почти неслышно, задумавшись о своем. Неловкость все еще витает в воздухе, и он просто ждет, что следователь сейчас поднимется и уйдет. Его присутствие здесь слишком невыносимо. Сколько бы Тэхён ни повторял, что больше не хочет его видеть, хочет все забыть и отпустить, где-то в глубине души каждый раз просыпается вкрадчивый голосок, вещающий, что все это ложь, что хочет он. И Тэхён с ним согласен. Просто понимает, что, скорее всего, никогда не получит того, что хочет. Все как-то слишком сложно между ними. Дело дрянь, короче. Чонгук все еще витает где-то в раздумьях, пытаясь собрать воедино кусочки пазла, которые подкинул ему только что Тэхён. Получается довольно скудно, в какой-то момент он ловит себя на мысли, что больше ни о чем не думает, только рассматривает картину, которую рисует парень. Как раз он поднялся с места, позволив Чонгуку увидеть все полностью. Картина необычная. Темно-синий, почти черный фон становится немного светлее к средине, где проходит широкая линия из белых точек — большое скопление в центре линии, а в стороны эти самые точки постепенно рассеиваются. Свежая краска заметна только в нижнем левом углу, в остальных местах кое-где даже поотваливались кусочки, все выглядит очень скудно. — Красиво, правда? — вырывает его из мыслей Тэхён. — Это моя дипломная работа. Триптих, называется «Вечность». Есть еще две картины, но они в другом кабинете — красная и желтая, тоже с такой белой линией. Она мне Млечный Путь напоминает, — парень крепко держит баночку, которую достал из шкафа, мечтая, чтобы Чонгук не заметил, как он напряжен и как трясутся руки. Пожалуйста, уходи! Но следователь молчит, продолжая пялиться на картину. Думает о многом. О том, что, наверное, хотел бы однажды вернуться к рисованию. Что картина действительно интересная. Что действительно напоминает галактику в ночном небе. И еще немного глаза Тэхёна, в которых похожая галактика уменьшается и понемногу гаснет с каждым разом, как он в них смотрит. Думает, что давно уже пора уйти отсюда, но почему-то хочется оттянуть этот момент на еще немного. Или на много? — Эти картины были нарисованы где-то лет пятьдесят назад неизвестным художником, хранились в какой-то заднице, — Тэхён продолжает бубнить, пытаясь отвлечься и сгладить неловкое молчание. — Их вообще собирались выбросить, но я забрал, подумал, что они будут прекрасным вариантом для диплома. Вот отреставрирую, и станут просто конфеткой… — Тэхён, почему это? — Чонгук будто выныривает из своих мыслей и поворачивается к стоящему немного сбоку парню. — Что «это»? — не понимает тот. — Почему ты решил стать реставратором? В мире столько профессий, почему именно эта? Тэхён тихонько смеется: — Может, это просто единственное место, куда меня взяли? Чонгук смотрит на него очень внимательно. Он-то знает, что это не так. Он ведь прошерстил биографию Ким Тэхёна вдоль и поперек, знает, что у него было много предложений от разных университетов, на разные специальности, но он почему-то выбрал именно эту. — Ладно, ложь, — снова смеется Тэхён, немного нервно. — На самом деле правда немного философская и может показаться претенциозной. Я люблю пускаться в глубокие рассуждения. Чонгук хмыкает: — Скажи мне. — Просто… — Тэхён некоторое время молчит, глядя на картину. — Я думал, что столько раз видел, как умирают люди, и никак не мог их спасти и не могу, потому что судьбу не изменить. Но я могу спасти от смерти вещи. Что-то красивое, что так же имеет право на существование. Чонгук не спешит отвечать, лишь снова чувствует, как губы трогает легкая улыбка. Это да, философского смысла не отнять. — Ты прав, претенциозно, — наконец, отзывается парень. — Но на самом деле звучит красиво… Он обрывает себя на полуслове, замечая, что Тэхён держит в руках баночку, на которой черным маркером аккуратно выведено «Хлорамин Б». — Постой, эта емкость твоя, или ею может кто угодно пользоваться? — он ловит себя на мысли, что не удивится ни на миг, если узнает, что этот Хлорамин — тот же самый, что и найденный на одежде Ли Анны и Хан Юны. Тэхён бросает непонимающий взгляд на баночку, затем пожимает плечами: — Кто угодно. Реактивами из этого шкафа могут все студенты-реставраторы пользоваться. Под присмотром преподавателя, правда, на занятиях. Все остальное время шкаф закрыт на замок, а то бы уже давно все растащили… — Можно я возьму немного этого порошка? — Чонгук подрывается с места, как ужаленный. — Да пожалуйста, — равнодушно отзывается Тэхён. Пока он осторожно отсыпает немного вещества на бумажку, пока эту самую бумажку скручивает, чтобы не просыпалось, мысли то и дело вертятся вокруг Тэхёна. Точнее, вокруг того, что, чтобы они не находили в этом деле, все так или иначе, косвенно, приводит к Тэхёну. Не может это быть простым совпадением, просто не может. Кажется, убийца крепко связан с этим парнем с милыми темными кудряшками, которые Чонгуку так хочется сейчас потрогать… Стоп! Пора сваливать, Чонгук! Скомкано откланявшись, парень бросается прочь из кабинета, провожаемый немного растерянным, немного грустным взглядом Тэхёна, надеясь, что борющиеся внутри силы не заставят его сейчас снова остановиться. Уходить не хочется. Он берется за ручку двери и замирает на месте. Такое чувство, что она стала весом в планету, и Чонгуку эту штуку теперь ни в жизнь не сдвинуть с места. Он оборачивается. Тэхён уже успел сесть за свою картину, спиной к нему. Черт, как же не хочется уходить. Может, ну его? Может остаться? — Эй, — срывается с губ Чонгука невольный возглас. Он готов поклясться, что не хотел ничего говорить, что оно само! Парень напротив тут же поворачивается к нему, немного всколыхнув кудряшки. Кажется, однажды Чонгуку-таки вызовут скорую из-за них. — Тэхён, давай поговорим, а? Он выдавливает это из себя силой, словно остатки зубной пасты из тюбика, которая все никак не хочет выдавливаться. — Мы и так говорим, — лицо парня не выдает никаких эмоций. Но знал бы кто, что за апокалипсис творится внутри после этих слов. — Не так, — парирует Чонгук. — Обо всем, что случилось… О нас. Последние слова произносить сложнее всего. Его бросает в жар от одной мысли, что могут вообще быть какие-то «мы». С Тэхёном. Тот судорожно сглатывает: — Но мы ведь и так говорим. Чонгук мотает головой: — Не здесь. И не сейчас, сейчас мне нужно идти. Давай где-то в другом месте. Я тебе напишу. Можно? Тэхён лишь горько улыбается: — Я никогда ведь и не запрещал тебе писать. Так что пиши, если и вправду этого хочешь. ** Он вздыхает и запускает программу еще раз. Мозг прекрасно понимает, что, если бы там что-то было, оно нашлось бы еще за предыдущий запуск, но дурацкая паранойя не отпускает. После того видео, по счастливой случайности пропущенного полицией, спокойствие больше не является его спутником. И пусть видео он удалил отовсюду (по крайней мере, надеется, что отовсюду), но тихий шепоток где-то в черепной коробке постоянно напоминает о невозможности быть уверенным на все сто процентов. Он понятия не имеет, кто что видел и какие еще улики, до которых полиция просто еще не добралась, могли быть оставлены на местах преступлений. Иногда в голову приходят мысли о том, каким таким образом получилось вляпаться в это дерьмо по самые уши, но отогнать их намного проще, чем, собственно, задуматься и дать ответы на все вопросы. Поэтому он просто проверяет все по несколько раз теперь, очень надеясь, что не найдет ничего такого. — Котенок, ты не хочешь вернуться в постель? — воркует нежный женский голосок за спиной, заставляя немного напрячься. — Я знаю, что ты работаешь, но у меня не так много времени, чтобы побыть с тобой. — Прости, Чхэ Ён, — он пытается сделать голос как можно более виноватым. — Еще пара минут, и я весь твой! Девушка недовольно хмыкает, затем подходит ближе и присаживается на подлокотник его компьютерного кресла лицом к парню, нагибается ближе, закрывая обзор и почти что касаясь губ. — Чон Хосок, — шепчет она, — ты ведь понимаешь, что убиваешь меня своим плохим поведением? Он усмехается и в секунду преодолевает расстояние между их губами, невесомо чмокая девушку. — Юн Чхэ Ён, я тебя не убиваю, я тебя целую. Она тут же широко улыбается и целует его уже сама. Затем отстраняется и поднимается с кресла. — Не заставляй меня ждать, котенок. — Сейчас приду, обещаю, — Хосок переводит внимание на выполненную программу и еле сдерживает облегченный выдох — как и ожидалось, ничего. — Чхэ Ён, — он останавливает ее уже у самой двери. — Да? — Твой парень точно не узнает? А то очень не хочется быть частью этой всей драмы. Девушка лишь улыбается. Не то, чтобы ей самой этого хотелось. — Все нормально, он в университете и будет там еще несколько часов. А я жду в кроватке и очень надеюсь, что ты вернешься туда до того, как наступит время мне уходить. Хосок лишь улыбается и кивает. Допустить такого он бы точно не хотел. Конечно, иногда появляются в голове мысли, что это все неправильно и нечестно по отношению к несчастному парню, но, с другой стороны, такие отношения его более чем устраивают, терять их тоже не хочется. Потом попробуй еще найди девушку, которой ничего, кроме секса, от тебя не нужно, которая не выносит мозг, не просит подарков и вообще не ждет ничего взамен. Потому он выключает компьютер и направляется вон из комнаты, по дороге аккуратно снимая с запястья шнурок.