Ago.

У Едама в голове после всего произошедшего — туман. Мысли тяжёлые, будто булыжники, они валялись неразборчивой грудой, и всё никак не было сил разобрать их, выстроить аккуратную стену. Потому что Асахи стал ближе так неожиданно, что дыхание перехватило, а сердце застучало непозволительно громко. Спустя три дня, что тянулись чересчур долго и при том наполнялись странным, неловким молчанием, Едам уже не верил, что они в самом деле поцеловались, и что Асахи вообще приходил к нему вечером. Он вёл себя так, словно пытался слиться с окружавшей его мебелью, или изобразить статую. Оживать ему всё же иногда приходилось, ведь работал он в вечно неугомонном коллективе, что в часы до обеда был похож на рой встревоженных пчёл. Слишком много движения, событий, голосов, а среди всего этого — он, Хамада Асахи. Едам уже третий раз за утро ловил его непонятный, томный взгляд. Что, неужели так нравится изучать, как подопытного зверька? Или он ждёт чего-то? Четвёртого раза он не сумел бы выдержать, потому, как только опять встретился с коллегой глазами, вскочил с места и ушёл из офиса. Старшие провожали его с лёгким недовольством и ворчанием, опять ни капли не сообразив, что заниматься делами обязан не только Едам, но и они сами. — Чёрт бы тебя побрал, — произнёс Едам в пустоту небольшого закутка, выполнявшего роль кафетерия и зоны отдыха. Это место было популярно лишь в самое раннее утро и в разгар дня, потому можно было полноценно поспать и собраться с мыслями-булыжниками. — Боже… — Ты говоришь сам с собой? Едам так хотел превратиться в невидимого, в блуждавшую среди людей тень. Тем более, что Асахи относился к нему с такой же лёгкостью, как если бы он прошёл мимо мусорного ведра. Хотя, может, это просто было притворством, и ему было так же волнительно находиться рядом с ним, таким смелым и отчаянным… — Не важно. Это из-за недосыпа, — Едам вымученно натянул уголки губ, ни в коем случае не смотря в его сторону. Он игнорировал его тонкие нежные пальцы, что сжимали стаканчик с водой (Асахи никогда не пил местный кофе), и то, что ему, вообще-то, нравились его безразмерные рубашки с закатанными до локтя рукавами и очки в толстой роговой оправе. Нравились многочисленные детали и то, что каждый раз они менялись, но тем не менее оставались теми самыми, без которых Хамада Асахи не был бы собой. Но его лёгкие прикосновения к плечу Едаму совсем не понравились. Они пустили по коже табун мурашек, Едам весь сжался, и только растерянный вид Асахи помог собраться, неловко откашляться. Не надо больше давать ему повода устраивать расспросы, иначе точно не получится сдержаться. — Я переживаю. — Ты не должен. И тогда Асахи всё-таки поднял голову. Их взгляды встретились. Оба чего-то ожидали друг от друга. — Тебе перечислить причины? Поверь, у меня их много. — Нет, тебе правда не стоит, — Едам взял кружку, набрал немного воды. В горле запершило. Проклятое волнение, вечно с Асахи так. — Я просто хотел бы извиниться перед тобой за тот… — Не надо, — Асахи смял уже пустой стаканчик и выкинул его. — Ты ничего не сделал такого. Я простил тебя, если это важно. Он непринуждённо спрятал руки в карманы широких брюк, ожидая ответа. Он был необходим, и Асахи готов был ждать хоть целую вечность. Едам, смирившись с тем, что ему не дадут уйти, встал напротив. Между ними поселилось странное молчание, оно не было колючим или неуютным, но всё же необычным, словно им друг с другом порой нужно было просто быть рядом. Слова между ними не играли роли, они были преградой во многих случаях, в отличие от уединённого безмолвия. — Хён, — обратился Едам к Асахи. Тот среагировал, но внешне так и остался равнодушным. — Что? — Тебе незачем думать о том, что между нами происходило. Едам представил, как делает осторожный шаг на минном поле, и как его сердце замирает при каждом движении. — Ты серьёзно? — губы Асахи тронула лёгкая улыбка. — А что между нами происходило? Что именно ты предлагаешь забыть? Едам неуклюже оступается. Хочется снова прикоснуться и подарить ласку. Может быть, позволить себе чуть больше и зайти дальше… — Поцелуй и всё, что было потом. — Нет. Под ногами слышится пиканье, оно становится всё громче и интенсивнее, и раздаётся оглушающий взрыв, ещё и ещё. Едама разрывает на куски. Он не выжил. Асахи подошёл к нему, чуть помедлив, потянулся к его галстуку, чтобы поправить его. Шевелиться в те адские секунды было бы самоубийством, они оба это ощущали. Напряжение оказалось сильнее, когда Асахи стряхнул с его плеча невидимые пылинки и ухмыльнулся. Совершенно беззлобно и даже приятно, но по позвоночнику Едама пробежали мурашки. — Пойдём, — негромко произнёс японец, вновь превращаясь в ледяного принца. Едам давно растопил лёд, вот только понять ему это было крайне сложно. Он в своих-то чувствах путался, каждый раз был беззащитен и не знал, как правильнее отреагировать на такого резкого, словно порыв тёплого августовского ветра, в своих поступках и словах Хамаду Асахи. Вот и сейчас, он просто уходил, не оборачиваясь, но что будет, когда они опять останутся наедине? Едам, точнее, его беспокойной разум, засорённый мыслями-булыжниками, надеялся, что их новая стычка будет максимально щадящей, и что Асахи просто пройдёт мимо. Можно было бы ещё согласиться на мимолётный не пристальный взор, но Едам сомневался, что хоть когда-нибудь Асахи решится на такое… Ему было известно, каким оружием следует бить. А поэтому продолжил исподтишка наблюдать за тем, как Едам, увлечённым работой и мелкими поручениями, порой улыбался самому себе и посмеивался, когда старшие коллеги странно и нелепо шутили. Как он вообще мог смеяться? они ведь откровенно издевались над ним. Асахи ощутил совершенно внезапный прилив раздражения. Он прекратил следить за Едамом, стоило только карандашу в его руке сломаться пополам. Асахи сам удивился этому, потом пошевелил ладонью — было больно. Он оцарапал кожу. Вздохнув, Асахи встал с места, бросив делать дурацкие пометки в документе, направился к Едаму, чем отвлёк вечно болтающих сонбэ и заставил их замолчать одним только взглядом. Едам поднял голову, чтобы понять, кто принёс с собой это молчание, и тут же пожалел об этом. Ледяной принц. Едам бы никогда больше не захотел видеть его таким. — Эй, что ты… — Едам и слова сказать не успел. Его тут же утянули куда-то за собой, и вырваться из неожиданно крепкой хватки не то чтобы не мог, просто не имел права. Ладонь Асахи была тёплой, несмотря на то, что тон его был наполнен льдинками. Они всё шли куда-то, пока не удалились из офиса и не оказались на лестничной площадке, залитой лучами мёртвого декабрьского солнца. — Да скажи ты уже хоть что-нибудь, — не выдержал Едам, повысив голос. — В чём опять дело? Чего ты хочешь от меня? — Ты же такой податливый и терпеливый. С чего это недовольство? — Асахи был предельно невозмутим. — Не отвлекай меня от работы. Я не люблю, когда так делают без причины. — У меня есть причины. Точнее, просьба. — Сейчас? Ты серьёзно? — Не хочешь выслушать? — Асахи изогнул бровь. — Слушать — это тоже твоя работа. Я твой коллега, так что будь добр. Едама охватило лёгкое смущение, он отвернулся, подошёл к окну. Лучше уж от Асахи подальше, рядом с ним трудно было себя контролировать. — Просто… Я заметил, что твои сонбэ довольно наглые и жестокие. Почему ты позволяешь насмехаться над собой? — Я не очень понимаю, о чём ты… — начал было устало Едам. Но японец приблизился так резко, что говорить больше не осталось сил. — Шавка, — глядя в его глаза, прошептал Асахи. У Едама всё сжалось внутри, дышать вдруг стало страшно, как будто опасно. — Они так зовут тебя между собой. Хочешь, чтобы это и дальше продолжалось? Они оба знали, о чём шла речь, и что Асахи особо сильно ненавидел тех, с кем время от времени приходилось контактировать в течении дня. Презирал всех, кто когда-то спрашивал про свидание с милашкой из второго отдела и решался отвлечь его на перерывах. А ещё он терпеть не мог, когда чей-то гнилой рот начинал болтать о Бан Едаме, всегда доверявшем всем, кто его окружал. — Твоя нетерпимость к людям зашла слишком далеко, — наконец ответил Едам, тут же прекращая смотреть на него. — Нет, это твоя доверчивость не даёт увидеть правду. Тебе что, нужны доказательства? Едам развернулся, собираясь уйти, но Асахи поймал его, больно сжал локоть. От этого захватывало дух, пробуждало столько противоречивых эмоций, что Едам пожалел, что они были в не очень уединённом месте, и проходящие мимо люди порой отрезвляли. Конечно, конфликт — дело обычное, и лезть к ним никто не будет, но что, если… Губы Асахи мягкие и влажноватые от поцелуя, сам он крайне сдержан. Он не сопротивляется и послушно даёт сжать свою шею, расстегнуть пуговицы своей рубашки, и когда Едам делает это, дыхание японца становится горячим и прерывистым… Едам сглотнул ком в горле, в душе умоляя, чтобы эти допросы закончились. Асахи не отрывал глаз, улавливал каждое движение, каждый вздох, потому ему просто было понять, чего хочет его ещё вчера ненасытный коллега. — Мне ничего от тебя не нужно. Теперь уж точно. Асахи ослабил хватку, и Едам тут же отошёл от него на безопасное расстояние. — Если заняться нечем, то поступай, как знаешь. Меня это не касается. — Ещё как касается… — без тени издёвки возразил Асахи, уходя в офис первым и оставляя его одного. Едам не успел сказать, что не злился. Попытка найти с ним общий язык — вот, что это всё это время было. И его не заставляли терпеть то, что пришлось, он мог остановить, но всё же принял ужасное решение и послушно подчинился… — Почему? — тихо, уже в пустоту задал вопрос Едам. Если бы Асахи его и услышал, то не ответил бы. Он вернулся домой от Едама к утру, но спать совершенно не хотелось. Все его тело горело от недавно испытанных ощущений. Он обессиленно сел на пол в коридоре, привалившись ко входной двери, и уткнулся подбородком в колени, прикрыл чуть болевшие глаза. Было жарко, а сердце до сих пор колотилось, как ненормальное. Потом его наверняка будут игнорировать, избегать всеми способами, потому что стыдно, да и вообще, разве они были друзьями? Или, может, хотя бы знакомыми? Асахи не был уверен, что между ними происходило. Кажется, эксперимент… Он ведь захотел выяснить, как долго Едам будет искать замену своей замечательной и неподражаемой Ли Йеон, а в итоге попал в ловушку, где его искололи иглами ревности к этой самой Йеон. Возможно, Асахи был бы не против компании Едама во всех смыслах этого слова. И, возможно, Бан Едам представлял из себя нечто большее, чем Асахи успел узнать о нём и о его ужасном и невнимательном отношении к людям. Улыбаться наглым сонбэ, которые стараются задавить авторитетом, смеяться над их рассказами… Как Едам вообще посмел позволить им это?