Ago.

Он проснулся утром, ровно в семь часов, потянулся. В квартире было тихо, потому он вышел из спальни проверить, не ушёл ли Асахи. Но тот по-прежнему спал, уткнувшись носом в подушку и сжимая краешек пледа. Едам смотрел на него какое-то время, думал о чём-то, что ещё несколько дней назад он посчитал бы неприемлемым, и что оттолкнуло бы их друг от друга ещё сильнее. Тонкая сеть солнечных лучей покрывала гостиную, человека, что неподвижно лежал на диване. Едам задвинул шторы, скрывая Асахи от внешнего мира. Тот в какой-то момент зашевелился, ленно потянулся, но потом как будто вновь погрузился в сон. Был выходной, не нужно было куда-то торопиться, что-то делать, о чём-то заботиться. Умывшись, Едам вышел на балкон, надев толстовку, достал из кармана сигареты. Проводить так воскресное утро стало его маленькой традицией — он наблюдал за тем, как люди, не заботясь о собственной усталости и состоянии, спешат, торопятся, не думая о том, что, вообще-то, в их спешке нет никакого смысла. Он и сам был таким же, но порой позволял себе взглянуть на других свысока. Никому это не мешало, Едам хорошо умел скрывать эмоции, но… Что же произошло тогда в офисе? Всё из-за Доёна, из-за его вполне удачной мести, вот только Асахи не должен был быть втянут в это. Вести себя так с ним не следовало. Едам последний раз затянулся, потушил окурок и уже хотел было возвращаться, но, развернувшись, он обнаружил перед собой Асахи. Тот был сонным, но уже собранным для того, чтобы уйти. — Я хотел бы… — Прости, — перебив его, выпалил Едам. — За тот случай в офисе, я имею в виду. И не за что. Он прошёл в гостиную, задев Асахи плечом, и тот проводил его непонимающим взглядом. Сперва нападает, теперь ведёт себя так холодно… Будто вчерашнего вечера не существовало, и тех прикосновений не было, и Асахи на самом деле всё привиделось. — Больше ничего не скажешь? — аккуратно спросил он, следуя за ним. Едам устроился в кресле, прикрыл тяжёлые веки — спать всё ещё хотелось, но надо было проводить гостя. — Я всё сказал вчера. — Нет. Ты отправил меня спать и потом сам сидел до четырёх утра на кухне. Чем ты занимался? — Не думал, что господин Хамада такой любопытный, — Едам слегка улыбнулся, запахнул халат, чтобы стало потеплее, и замолчал. Уснул, значит. То, что он не увидел, как Асахи покраснел после его слов, немного успокаивало, но всё равно — эта расслабленность выводила из себя и ставила в тупик, Асахи никогда в жизни не подумал бы, что с ним найдут смелость так разговаривать. Не исключено, что Едам просто ещё не проснулся. — Несносный… — недовольно проговорил Асахи. Он уже было вышел в коридор, потянулся за пальто, но взгляд привлекла стоявшая в углу комнаты гитара. Асахи прищурился, подошёл ближе, провёл пальцами по грифу, стирая толстый слой пыли. Видимо, владельцу этой гитары разбили сердце ещё очень давно. Асахи, колеблясь жалкое мгновение, прикусил губу и покосился на Едама — тот, кажется, заснул окончательно. Потому у гостя хватило смелости коснуться струн, извлечь из них мучительный, дребезжащий стон, и затем перехватить корпус поудобнее, стерев с него рукавом свитера остатки пыли. Едам — эгоист, как по итогу заключил Асахи. Если страдаешь, то не тяни на дно вместе с собой и весь мир. Но, по правде говоря, и сам Асахи мог понять его чувства. С трудом, но всё же у него вышло в тот вечер ощутить, сколько отчаянной, болезненной силы было вложено в один единственный удар, и что потом творилось у несчастного в голове, какой ураган гулял в мыслях. Не стоило тогда останавливаться и смотреть, однако ему никогда не доводилось видеть всегда спокойного коллегу-праведника в подобном состоянии. — Что ты делаешь? Асахи вздрогнул, резко поднял голову, уставившись на Едама. Тот выглядел немного недовольным и растерянным, но это не испугало, скорее раззадорило. Асахи вновь провёл по струнам — после настройки они одарили его чуть фальшивым, но уже более чистым и ярким звуком. Юноша удовлетворённо хмыкнул, огладил изгиб гитары и, поднявшись с пола, поставил её на место. — Прости, я уже ухожу, — он надел очки, забрал портфель, что стоял у дивана, и скрылся в коридоре. Едам хотел было пойти за гостем, проводить его, но остановился посреди комнаты, когда услышал, как за Асахи закрылась дверь, пропищал датчик. Он же оповестил Едама о том, что тот опять не сумел сдержаться и спугнул. Ему ведь с трудом удавалось сдерживать улыбку, когда до слуха доносились всё более свежие и приятные ноты. Он хотел, чтобы Асахи сыграл больше, дал себе волю, но гордость, пораненная и до ужаса плаксивая, больно кольнула ядовитым жалом в самое сердце, напомнив о Йеон, о Ким Доёне и его наглой ухмылке. Никто больше не смел играть на этой гитаре, но Асахи Хамада оказался неожиданно самоуверенным. И Едам пришёл к очень неприятному, но единственно правильному и неизбежному выводу — это то, что сблизило их. Они стали друзьями ещё в тот злосчастный вечер. Хоть в чём-то был прок от Доёна. — Чтоб тебя… Едам убрал гитару в чехол, ведь в голову начали закрадываться новые мысли, новые слова, складывающиеся в стихи… А всё новое его всегда пугало. Ещё и это стискивающее грудь ощущение. Знакомое, окрыляющее, но настолько неуместное, что это разозлило. Отвлечь его смогли только отправленные начальницей правки. Обычно он всем богам молился, открывая электронную почту, чтобы ничего такого от неутомимой госпожи Чан не было, однако не в этот раз. Последняя надежда была на работу: хоть что-то же должно отвлечь его от постоянных прокручиваний в голове одних и тех же сцен. Лицо японца, что, кажется, был готов провалиться под землю от стыда, его сладострастный выдох, когда пальцы Едама коснулись его бархатистых губ. Они были влажноватыми и горячими. Хотелось поцеловать. Он сидел, уставившись пустым взглядом на открытое письмо от начальницы. Так прошёл день, а затем и вечер. Ему удалось отвлечься, когда желудок скрутило от голода, и пришлось взяться за готовку. Тишину он вынести тоже не мог, потому включил телевизор на случайном канале. Оказалось, новости. Под бубнёж ведущих он приготовил ужин и, поев, наконец-то сел за работу. Ничего сложного, нужно всего лишь вернуться в рутину, к тому же, было самое время. Завтра его снова закидают важными бумажками. Для кого-то это было бы большой несправедливостью, но у Едама были смягчающие обстоятельства, и без хорошей нагрузки он бы точно сошёл с ума. Особенно после всего, что произошло с ним вчера. Он, не стесняясь, вновь жалел себя. Но что бы он сказал, если бы увидел, в каком состоянии от него ушёл Асахи? Разве друзья не должны волноваться и заботиться друг о друге? Едам, закончив с правками, закрыл ноутбук, выключил телевизор. Прошёл в ванную, закинул вещи в стирку и остановился перед широким зеркалом. Выдохнув, он посмотрел в него, постарался улыбнуться как можно теплее и приветливее. Это будет адресовано ему, Хамаде Асахи, поэтому надо взять себя в руки. — Привет, ты в порядке? — не своим голосом спросил у отражения Едам, тут же скривившись. Никуда не годится. — Привет. Как добрался? Ты… Внезапно громкий звонок в дверь заставил подскочить на месте, прекратить тщетные попытки убедить себя в том, что в действительности всё произойдёт так, как оно и задумано… Едам поторопился открыть, как только звонок повторился. Не посмотрев в глазок, он отпёр замки, распахнул перед гостем дверь. Так резко, что человек по ту сторону вздрогнул, отступил на шаг. Едам поступил так же, но скорее от неверия и небольшого испуга — перед ним стоял Асахи. Он был одет в домашнее, чего Едам немного не понял и даже решился показать это. — Что ты здесь забыл? — чересчур громко спросил он, тут же зажимая рот ладонью. Асахи счёл необходимым подарить ему невинную усмешку. Похоже, для него ничего странного не происходило. — Ещё и в таком виде… — Мы с тобой — соседи, оказывается, — размеренным тоном пояснил Асахи, и тогда Едам, схватив его за локоть, бесцеремонно втащил его в квартиру. Полуночный гость протянул пакет, пахнущий свежей выпечкой. — Это — благодарность. Едам и не думал отходить от шока. Он поёжился, накинул на плечи старый растянутый свитер. Только затем принял пакет и жестом указал Асахи сесть куда-нибудь. Что ж, скоро его дорогой коллега, друг, а теперь ещё и сосед скоро вообще сюда переедет. Ну, ладно, если так подумать, то Едам просто погорячился, затащив его к себе и на этот раз, вот только оправдывалось это тем, что, вообще-то, похолодало, да и снег пошёл. До соседней квартиры рукой подать, но Едаму, признаться честно, не это было важно. Что с ним не так? С ним, а ещё с Асахи, который изучал обстановку относительно нового для него места ещё усерднее, чем вчера. — Что дальше? — Едам стряхнул чёлку с глаз, скрестил руки на груди. — Не знаю. Ты сам меня сюда затащил. Я всего лишь хотел отдать булочки. — Холодно было, — пробормотали ему в ответ. Ненадолго повисло трескучее молчание. — Я надеюсь, ты не злишься. Ну, за гитару… И за вчерашнее тоже. И за то, о чём Едам думал на самом деле, чего он желал. — Ничего такого не было, забудь, — Асахи чуть расслабился, повеселел, но тут же затих. Поднялся, подошёл к отвернувшемуся Едаму. — Кажется, это я должен задавать вопросы. Он чувствовал его запах. Чистый запах августовской ночи, когда воздух становится прохладнее и свежее, и вокруг всё замирает. Вот и Едам невольно замер. Наверное, он выглядел, как загнанная в угол жертва, но Асахи никогда не был похож на злобного хищника… Они равны. Потому Едам набрался смелости и повернулся к нему, лишь слегка колеблясь, взял за подбородок. — Что ты… Накрыл его губы своими. Неловко, боязливо втянул его в лёгкий поцелуй, ведь в его представлении его бы непременно оттолкнули, но Асахи был предельно спокоен. Смиренен, что насторожило. Равнодушен. Он лишь сжал ладонь Едама. Для него всё это было закономерным, абсолютно логичным экспериментом, в котором Едам просто проверял свои чувства. Баловался, пробовал, ведь Асахи отлично осознавал, что такое разбитое сердце, и с каким отчаянием и вожделением порой смотришь на того, кто находится непозволительно близко. Дождаться бы, пока всё это не закончится, и Едам начнёт воспринимать всё иначе.