Больно

Когда Питера Паркера укусил тот радиоактивный паук, он думал, что больнее быть не может. Всю ночь он провел в агонии, корчась и извиваясь от боли и время от времени малодушно мечтая, чтобы кто-нибудь просто пристрелил бы его наконец или хотя бы вырубил на крайний случай. Его лихорадило и знобило, голова раскалывалась на части, сердце билось так, что казалось оно вот-вот не выдержит. А потом стало еще хуже. Больбольболь. Она была везде. Тупая, ноющая, но при этом острая, как будто наживую ножом режут, не позволяющая нормально мыслить и даже дышать. Болело все и ничего одновременно. Питер не понимал, что происходит и от этого ему казалось, что он просто сходит с ума. В одну секунду его кости как будто ломали, дробили невидимым молотком, а в другую он уже словно горел заживо. Временами тело не слушалось, он выгибался так, как казалось бы невозможно нормальному подростку из Куинса. Но все, что происходило с ним в тот момент, явно не было нормальным. Иногда Питер забывался и не то чтобы это приносило облегчение. Наоборот, от того та ужасная ночь казалась бесконечной. Он не мог кричать, чтобы как-то облегчить страдания, ведь иначе соседи бы обязательно всполошились, а ведь была середина рабочей недели, им наверняка нужно было рано вставать на работу. Зачем же доставлять им неудобства? А то, что больно и нельзя кричать, то ничего. А если бы Питер был немым? Ведь есть же немые люди и им бывает иногда больно, очень больно, но они же не кричат и все равно как-то справляются. Но голос разума буквально вопил, что обычно людей, пусть даже и немых, не кусает неведомо откуда взявшийся радиоактивный, черт возьми, паук. Так или иначе, все, что оставалось Питеру Паркеру в ту ночь, так это лишь тихонько скулить, прикусывая собственную руку до крови. Тети Мэй не было дома — ночная смена в больнице. И это было к лучшему, потому что незачем ей волноваться лишний раз, она и так столько всего пережила. Ее присутствие ничем бы не помогло. Наверное. В любом случае Питер утешал себя этими мыслями, радуясь, что ей не приходится снова тревожиться из-за своего нерадивого племянника. О том, что будет, если он не переживет эту ночь, Питер запретил себе думать. Потому что, ну, как он может оставить ее одну? Нет уж, Питер, не время умирать. Как там говорят, в час перед рассветом темнее всего? Что ж, для Питера Паркера тогда это оказалось действительно правдой. Вдох-выдох. Скоро взойдет солнце и эта ночь окажется глупым и до ужаса реалистичным кошмаром. Вдох-вдох-выдох. Нет, нет, нет, это никогда не кончится, боль не пройдет. Вдох-выдох-вдох-вдох. Скоро придет тетя Мэй, принесет те вкусные пончики из кафе на углу возле дома и все будет хорошо. Вдох-вдох. Тетя Мэй придет и найдет труп своего племянника. Выдох. Нет! Я справлюсь. Вдох. Я умру? Я умираю? Я умру, я умру, я умру. Вдох-вдох-вдох. Мне больно, мне больно, мне больно. Выдох. И в одну секунду рой мыслей затих, но Питер совсем не был рад этому. Он чувствовал, что теперь не может заставить себя сделать даже крошечный глоток воздуха, хотя он был готов поставить все свои деньги на то, что пару секунд назад у него буквально была гипервентиляция легких. Что ж, он умрет от приступа астмы, с которой мирно жил уже не один год. Глупее не придумаешь. Он пытался дотянуться до ингалятора, но тело предательски отказывалось слушаться. От нехватки кислорода голова наполнилась таким звоном, что не будь он воображаемым, у Питера бы точно лопнули барабанные перепонки. А потом для него резко наступила полная темнота.

***

Питер Паркер очнулся в своей комнате рано утром, солнце только начинало подниматься. И это было поистине удивительно, потому что обычно ему нужно было минимум пять пропущенных будильников, чтобы наконец поднять свое бренное тщедушное тело с кровати. Вокруг него царил полный бардак. Как он навел его всего за вечер было совершенно непонятно. Тело слегка ныло, как будто бы он перетрудился на физкультуре. Да, наверное, так и было. Стоп, какая к черту физкультура, он не ходит на нее, у него же астма. Но боль-то была. Питер приподнял край футболки, чтобы убедиться, что на его теле нет никаких видемых повреждений, и удивленно выдохнул — вчера вечером у него точно не было такого пресса. Казалось бы, что более странным это утро быть не может, но нет. Питер ощутил какое-то непонятное чувство, которого определенно раньше не испытывал и при всем желании не мог бы его объяснить. А через пару секунд в оконное стекло с громким стуком врезался незадачливый голубь. — Птица, просто глупая птица. Хоть что-то нормальное, — Питер облегченно вздохнул, чтобы тут же с удивленным вскриком осознать, что он каким-то образом буквально сидит на потолке, и затем в тот же миг упасть на кровать, каким-то чудом не проломив ее. — Какого..? А потом он вспомнил. Ну, а дальше вы знаете.