Джинсовка и рубашка

***

— Пиздишь многовато, тебе не кажется? - потушив сигарету о курильницу, встав с кресла, сказал он. — Может, опять рот заклеить? - спросил Антон уже стоя, облокотившись спиной на косяк двери. — Делай со мной, что вздумается, но, блять, прошу, если с Эмилем что-то случится… - приговаривал Арсений, до сих пор тяжело дыша, он, как загнанный в угол зверь, упрямо скалился, боясь как за себя, так и за друга. — А что ты сможешь сделать? А? - риторически спросил Шаст, демонстративно разведя руки в стороны, и приблизился к парню на один шаг.       Ответом послужила тишина. Арс тяжело сглотнул. Он понимал, что угрожать ему нечем — драться он почти не умел, особой изворотливости и выносливости у него тоже не находилось. Искрящиеся глаза Шаста прожигали его насквозь, будто зная буквально всё о парне и все его потаённые страхи. Он смотрел игриво, с вызовом и, конечно, хотел повторить свой вопрос, чтобы еще раз доказать самому себе, что он здесь главный. Выражение лица похитителя напоминало жуткого клоуна из фильма «Оно». В голову Попова лезли только ужасные мысли, которые заставляли все его тело непроизвольно дрожать и бояться любого действия с его стороны, даже малейшего шороха его одежды приводило Арса в ужас. Официант представлял, что этот высокий парень со зловещей улыбкой и длинными руками сейчас напрыгнет на него и вцепится в его тощую шею своей зубастой пастью, в голову лезли всеобразные версии того, что могло бы произойти, если его похититель того захочет, а затем… А затем Арс представлял маленького беззащитного побитого Эмиля, на которого сейчас смотрят точно так же, а может быть ему не повезло, как и предупреждал его насильник о своём соучастнике, и это выводило Арса из колеи. Сердце Попова находилось где-то в пятках, и он слышал, как оно бешено бьется, чувствовал каждое малейшее его движение, он до ужаса волновался за Эмиля. За его лучшего друга Эмильку, который хотел их спасти, умолял сбежать из того переулка, но он не послушал его и этим подвергнув себя и друга опасности из-за своей глупости.

***

      «И нахер Масленникову теперь бордель, если тут такое…» — промелькнула мысль в голове, когда Шаст с предвкушением разглядывал затихшего Арсения.        Антон ненадолго погрузился в свои мысли, он все так же молча смотрел на Попова. И оцепеневший Арс заметил, что, когда похититель медленно опускал руки, улыбка тоже понемногу исчезала с его лица, из безумного оскала она превращалась в легкую ухмылку. Шаст чувствовал, что вся агрессия похищенного — лишь защитная реакция, и ему тоже было страшно. Губы непроизвольно дергались, Арс будто хотел что-то сказать, но не решался, все тело онемело, оно было скованно не веревкой и даже не наручниками — а липким страхом, от которого не избавиться в данной ситуации.       «Правильно ли мы вообще делаем? Мы же бандиты, а не насильники… — Шаста кольнула совесть, которая, казалось, навечно уснула, — два безобидных парня, зарабатывающие своим трудом эти копейки, да и наверняка у каждого имеются свой ящик проблем, и мы, такие монстры, хотим использовать их в своих целях и не на пару дней. Если б хоть кто-то знал, что мы такие жестокие, и к тому же геи… Это же пиздец. Но, с другой стороны, в мире целых семь миллиардов человек, и каждый день кто-то рождается, а кто-то умирает, в мире равновесие держит естественный отбор. Хоть семьи есть, но те даже не бросились искать своих сыновей, видать, не так уж сильно они им и нужны. Друзей не имеется, как ходили вместе со школы, так и ходят, а на работе им быстро нашли замену, приходим к выводу - эти парни никому не усрались. На два больше, на два меньше, эти пареньки не представляют никакой ценности ни для кого, кроме нас с Димой, естественно, в данный момент. Ну, помучаются они немного, а нам — наслаждение и услада. С каких пор я вообще стал таким сентиментальным и жалостливым на счёт чьих-то жизней? Антон, держи себя в руках, мать твою».

      Внутри все начинает полыхать и кипеть от нахлынувшего возбуждения, заставляя кровь бурлить в жилах, не только в венах, но и в паху, отчего тут же кругом идет голова и сознание погружается в туманную дымку, как от табака. Нотки похоти и животного желания, игра гормонов.

— Арсений Попов — звучит слишком по-графски, тебе не кажется? - тянуче спросил Шаст, стремительно наступая, пытаясь отвлечь парня разговором, но тот все видел и пятился к окну, — Арсюшей будешь тогда. А я хозяин. Я понятно объясняю? — Чокнутый мерзавец! Похотимец! - Попов громко и истерично закричал, хоть и знал, что ему это не поможет. — Я не такой, как вы думаете! — Пиздишь многовато, да и на аристократичном языке! - изумлённо прошептал Шаст. — Чудеса, я нашёл ходячий разговорник, нам уж точно будет весело вдвоём, уж поверь. - Радостно оскалившись, Шаст очень резко подбежал к Арсу и, сильно схватив его за руки, кинул на кровать и вбил его спиной в матрас. — Не гей, значит, говоришь? Сейчас исправим!        Арсений слышал свое громкое дыхание и этот надменный шепот. Его руки были полностью обездвижены, он пытался как-то высвободиться из крепкого хвата, но все напрасно. Уже не игривое, а враждебное лицо Шастуна приблизилось к его шее. Все замерло, время остановилось и совершенно не хотело возвращаться назад, будто оно было на стороне Шаста и хотело поиздеваться над Поповым, еще дольше его помучить. Парень вдохнул аромат своей желанной жертвы, такой дурманящий и пьянящий, в нем определенно были отголоски мужественного крепкого виски, и они перемешались со сладким запахом невинной ванили.        Бандит еще никогда не был так решителен. — Что ты тво… — попытался произнести Арсений, но Шаст, подобно вампиру, впился в его губы, как будто только и ждал, когда Арс что-нибудь скажет.       Его заткнули, чего он совершенно не ожидал. Зубы, кажется, не случайно укусили его, и из сухих губ потекла алая кровь. Животная страсть взяла контроль над разумом. Шаст действовал, потому что был не в силах больше стоять и смотреть. Он не мог ждать, не мог терпеть, а хотел все и сразу. Он чувствовал напряжение в холодных ручонках Арса, которые сжались с невероятной силой, он чувствовал, что парень до безумия хотел вырваться, но не мог ему этого позволить. Чего он не выносил — неповиновения, он злился до одури, оттого, что какой-то официант пытается сопротивляться, хотя и жалел его. Дикое желание доминировать, управлять, заставлять добавляла масла в огонь и так возбуждённого бандита, который был как бык, видя впереди себя красную тряпку. Высокий не отрывался от парня, кажется, целую вечность. Он словно высасывал из него последний воздух, которого уже не хватало. Было горячо и душно.       Испуганный и недоумевающий лазурный взгляд официанта приклеился к Шастуну, он умолял и кричал, просил не делать этого, ему было неприятно, он панически боялся и не хотел. Но Арс молчал, потому что у него катастрофически кончался воздух в лёгких, на лбу выступил холодный пот, руки покрылись темными следами — Шаст вцепился в него, как голодный волк, увидевший самого последнего зайца на земле. По комнате проходило эхо болезненных криков и стонов агонии и удовлетворения. Когда Антон отпустил руки, Арс уперся в его грудную клетку и пытался оттолкнуть. Эти попытки оказались жалки и тщетны, было уже поздно и бесполезно упираться. Попов вновь был в состоянии беззащитности и отчаяния, в которое его постоянно загоняла мать, но оно ощущалось совсем по-другому. Он привык к физической боли, и удары вовсе не пугали его. Он боялся греха. Того самого. Арсений никогда и ни за что в жизни не представил бы близость с мужчиной. Бесчестие темным пятном ложилось на него, поглощая и погружая в себя все глубже. Парень не мог смириться, не мог это принять, ведь вот недавно он разносил пиццы на столики, а сейчас его прижимает к себе какой-то мужик, причём, какая-то из больших шишек города. Шаст трогает его разгоряченными ладонями, бёдра, пробует на вкус его губы до самой крови, прижимается адски, с чудовищной силой, так, чтобы тот не мог даже вздохнуть, пошевелиться даже крохотной частицей своего тела. Это было адски больно. Теперь Арсений знал, нет - чувствовал, что прошёл все двенадцать кругов ада. Он уже не боялся за себя, он переживал за Эмиля, который находился в противоположной части квартиры.

***

— Ну, что ты теперь скажешь, а? - с издевкой спросил удовлетворённый Шастун, уже испробовав Арсения, но ему было мало. Он мог тешить свое эго тем, что теперь Арс уж точно никуда не денется, и поэтому демонстрировал свою власть над ним. Его помятая рубашка вместе с бабочкой валялась на полу. Истерзанный Арсений был прикован наручниками к спинке кровати. Из него были выпиты все соки, и поэтому он не мог даже пошевелиться. Уж слишком напористо он старался помешать Шасту, несмотря на своё невыгодное положение. Арсений смотрел уже не испуганно, а пусто. Отстранённо. Хмуро. С отвращением. Голубые ангельские глаза, прежде похожие на чистый святой источник, приобрели цвет грязного асфальта. Грязь. Ее было слишком много. Багровые следы на бледной спине и тонкой шее заживут совсем не скоро, что уж говорить о синяках на запястьях. — Я у кого спрашиваю? - повторил ещё раз Шастун, смотря на опустошённого парня. — Я не гей. И никогда им не стану, - хрипло пробормотал Арсений, ему было больно и противно даже говорить.

Ему было мало.

      Шастун отвесил импульсивно сильную пощечину по и без того измученному лицу, но после удара он не убрал руку, а стал нежно скользить по щеке, словно прося прощение. Попов издал немой стон, у него совсем не осталось сил громко кричать и вообще что-то делать. Пальцы с кольцами были настолько разгоряченными, что Арс сгорал. Буквально. Он мечтал ощутить свежий воздух, мечтал оказаться где-нибудь далеко-далеко, на бескрайних просторах, где приятный прохладный ветерок игриво развевал бы его непослушные темные волосы, смотреть на теплое счастливое солнце, играть в догонялки с радостно улыбающимся Эмилем и ни о чем не переживать. Но в эту минуту его гладила горячая большая и крепкая мужская рука, пока он сам жмурился от боли в запястьях, которые грубо сжимали наручники. Попов отвернулся, но Шаст взял его за алые щеки и заставил его смотреть ему прямо в глаза. — Привыкай, Арсюша, - грозно приказал он, и напористо впившись в губы парня, оделся, и вышел из комнаты. Оставшись наедине с собой, Арс закрыл глаза и утонул в боли, он хотел дотронуться рукой до губ и стереть следы мужчины, но наручники сковали движение и доставили нелишнюю боль парню. Страдания и муки. Эмоции взяли верх. Слезы подступали сами собой, лились градом, одна за другой, не останавливаясь. Парень не мог вытереть глаза, он не мог даже пошевелиться, потому что малейшее движение приносило еще большую боль, от которой он сильнее плакал. Руки зависли в воздухе над кроватью, они полностью онемели.

***

      Масленников и Шастун курили на балконе. — Он так жалобно и отчаянно стонал, - Дмитрий затянулся, — не хотел даже на меня смотреть, боялся. Я попытался быть нежным, чтобы его наебать чуть-чуть, и получилось. Эмоциональные качели, хули. Да… - словно говоря сам с собой, Масленников вновь затянулся, сделав паузу, — эти черные глаза меня утягивают в омут. — А я не знаю, - резко произнёс Шаст, задумавшись, и замолчал. — Чего не знаешь? - спросил Масленников, заинтересованно взглянув на товарища. — Это, конечно, все здорово, кайф, да… Но вдруг мы и правда неправильно поступаем. Я бы хотел, чтобы ему тоже нравилось, а он все сопротивлялся и только одно повторял: «Я не гей». Мимолетная ебаная похоть прошла, и наступило осознание. — Ты не был таким тряпкой, Шаст. Не похуй ли? Тебе реально жалко какого-то официанта? И ты всерьез думаешь о его чувствах? Это очередная игрушка, такая же, как и все, - Дмитрий стряхнул пепел и взял высокого за плечо, — если ты начал, доведи дело до конца. Или я возьму все в свои руки.       Антона Шастуна терзали сомнения. Действительно ли он хотел мучить бедного парнишку? Он ощущал себя так, будто имел раздвоение личности, и, пока вторая личность ликовала и торжествовала, первая пыталась ее остановить. Иногда Шаст думал о том, что находится под сильным влиянием Масленникова, который на самом деле являлся жестоким садистом. Дмитрий и вправду был для парня примером для подражания, тот везде следовал за ним и хотел быть с ним рядом. Он будто видел в статном и авторитетном главаре банды своего старшего брата, наставника, который, хоть и порою может нагрубить, но никогда не оставит в беде. Правда, как раз из-за Масленникова беды и приключались. «Что я, реально, как тряпка себя веду? Димон прав, у нас таких было под сотню, почему я за одного переживаю?» — Шастун привел себя в чувства и серьезно настроился.       Рука с множеством металлических колец полезла в карман. Телефонный звонок. — Алло, Серёга. — Вот так новости! Шаст! И сам позвонил! Что-то приключилось? - задорный голос Матвиенко, как школьный звонок, звенел в трубке. — Хотел встретиться, просто поговорить. — Давно мы не виделись, дерзай! — Я подойду к скверу на Пушкинской минут через двадцать, - Шастун кусал губы. — Договорились.       Антон надел кожаную куртку и быстро удалился из дома. Ему было жизненно необходимо общение с приятелем, которого он знал дольше остальных, чтобы развеяться после страстного безрассудства. Доставая зажигалку из кармана, он не заметил, как сбил низкого незнакомца. Отряхнувшись, Шаст узнал его. — Поз! — Неожиданная встреча… - Позов был ошеломлен, он оглядел товарища. — Куда ты так прешь, что аж меня не заметил? - Шаст очень прозрачно намекнул на свой высокий рост. — А… - Дмитрий замялся, не мог же он сказать о том, что усердно следит за Масленниковым, — да так, дела были, вот и задумался… — Надеюсь, не следишь за мной, - Антон шуточно подмигнул и поднял бровь, — ладно, бывай, я тороплюсь.       «Еб твою мать, пронесло… — подумал Позов, смотря уходящему Шасту вслед, — так, значит, он от масла возвращался. Или нет? Пятьдесят на пятьдесят процентов. Они точно что-то вдвоем промышляют».

***

      Гуляя с Матвиенко, Шастун чувствовал спокойствие. Этот низкий и смешной бородач много шутил, его глупые шутки разгоняли туманную тяжесть на душе Антона. Сильный ветер иногда чуть не сносил его с ног, и Шаст, чтобы подшутить, специально толкал его, и он обиженно падал. Матвиенко не держал на него зла, его обиды были лишь игрой. Встретившись впервые за долгое время, парни поняли, насколько отдалились друг от друга. Антон все свое время посвящал Масленникову, который, словно кукловод, дергая его за ниточки, заставлял делать бесчеловечные вещи, а Сергей поддавался Данику, который вечно мило и с добрыми намерениями заманивал его в ларьки с едой. Оказавшись на разных частях дороги, парни шли в противоположные стороны друг от друга. Все равно такой дружбы, как раньше, уже не будет. Высокий боялся рассказать о своих переживаниях Сереже, он думал, что тот лишь глупо пошутит или осудит его, а еще хуже — расскажет обо всем Данику, поэтому начал издалека. — У тебя бывало такое, что чувствуешь, будто совершил неправильный выбор? — Да каждый день. Смотрю в зеркало и думаю, надо бы подстричься, а потом отказываюсь от этой идеи…       Антон усмехнулся. Он понял, что серьезные вещи с этим человеком обсудить не получится. Почувствовав внезапное отторжение от приятеля, он вспомнил слова Масленникова: «Если ты начал, доведи дело до конца». Я доведу его. До белого каления, до ужаса, безумия. Непременно доведу. Доведу до такой степени, что он без меня просто не сможет быть.