Оттепель в сердцах в 20 градусов мороза

Грушка уже минут 15 залипал на новые фотки Печорина. Вот он с цветочным обручем на макушке широко улыбается, а на его прекрасное лицо красиво падает солнце. А здесь он на фоне каких-то граффити стоит в обнимку с Онегиным. Женя тоже улыбается, только не так, как всегда: без капли флирта или лукавства, просто искренне и солнечно. И теперь он тоже кажется Эдику очень красивым (конечно, не таким, как Гриша, но всё же). Аватарка Печорина подсвечивалась зелёным, и Грушка радостно отметил, что тот добавил его в «близкие друзья». Каково было его удивление, когда, открыв историю, он увидел Женю и Володю, которые сидели вместе на диване и обсуждали лягушек, а на фоне хихикал Гриша. — Нет, они страшные, — спорил Онегин. — Ну почему? Классные же, — со смехом отвечал Ленский. — Скользкие, холодные… — Как твой характер. Женя помолчал, а потом до него каааак дошло. — Володь, ну ёбаный рот! Грушка вздохнул. Вова так быстро и смело сблизился с Онегиным, а теперь тусит ещё и с Печориным… Ну почему он, а не Эдик? Единственной надеждой оставался день рождения кудряшки, на котором, возможно, мог присутствовать и Гриша. *** Пьер и Коля пришли к Ленскому раньше всех: помочь с едой. — Володя, я тебя в универе позавчера не увидел, — улыбаясь, говорил Ставрогин, — так что поздравляю сегодня. Вова рассмеялся и обнял Колю за шею. — Рад, что ты вообще меня поздравил. — Ты с Печориным стусовался? — встрял Петруша в разговор. — Ну, так получилось, — Вова чуточку покраснел и накрутил на палец прядь смоляных кудрей. — Нас Женя познакомил. Вообще, Петь, ты неправ. Онежа очень милый, и приятный, и… — Онежа, значит, — многозначительно произнесли Верховенский и Ставрогин одновременно и переглянулись. — Блин, ну чего вы начали! — Ленский засмущался ещё больше. — Ничего у нас с Женей нет, мы пока что просто друзья. — Пока что, — Петруша хихикнул и прошёл на кухню. Через несколько минут вся квартира заполнилась вкусным запахом пышной домашней пиццы. — Как пахнет, — довольно протянул Ставрогин, обнимая Пьера со спины. — Два гения кулинарии, — светловолосый хихикнул и чмокнул Николая в уголок губ. — Подай кусочек сыра, пожалуйста, я схомячу. Ставрогин ухмыльнулся и, зажав ломтик между зубами, наклонился к Пьеру. Верховенский прыснул. — Ну просто романтик года, — он взял друга за подбородок и, забрав сыр, сладко чмокнул Колю в губы. — А сыр мой. Коля хотел было сделать ещё что-то, но в эту секунду раздался звонок в дверь. Ленский бросился открывать. На пороге стояли во всей красе Онегин и Печорин. — Мелкий! — радостно воскликнул Женя и подхватил Володю на руки. Тот рассмеялся и прижался к однокурснику покрепче. — Женечка, — прошептал он на ухо другу, вызвав у него мурашки по коже. — Здравствуй, Володь, — поздоровался Гриша, когда Онегин отпустил кудряшку, и кратко обнял его. Неподалёку послышался свист. — Печорка, здарова, — это Пьер, знающий почти весь университет, везде находил знакомые лица. Переобнимавшись со всеми, с кем можно и нельзя, друзья ушли вглубь квартиры. — Вов, скоро будем кушать? — спросил вечно голодный Онегин. Володя усмехнулся. — Тебе лишь бы покушать. Скоро Саша и Грушка придут, тогда и поедим. Женя кивнул и улёгся Володе на колени, который сразу же начал поглаживать и почёсывать его. Гриша и Петя рассказывали какую-то припизднутую историю, по которой было невозможно установить, придумывают на ходу или так и было, но Женя не слушал. Он полностью растворился в Ленском, лучше, чем сахар — в чае. Мягкие пальцы, что сейчас перебирали его светлые кудри, тёплый смех, изредка разносившийся по всей квартире, любопытные карие глазки, с которыми иногда встречались голубые глаза Онегина, стали самыми прекрасными и такими родными для третьекурсника. Когда Ленский рядом, мыслей не становится меньше, но с ними можно жить, мириться, думать о них, искать и находить ответы. Ну почему он такой прекрасный? Медленно и нежно Онегин взял белую руку поэта и коснулся её губами несколько раз. Естественно, наша кудряшка раскраснелась, но руки не убрала: Володе было очень приятно внимание Жени. И вдруг, нарушив эту идиллию, в дверь позвонили. Вова, нехотя сняв с себя Женьку, отправился открывать и тут же был сбит с ног Грушницким. — Моё солнышко, с днём рождения! — Груш, слазь с Вовы, — с улыбкой потрогал за плечо друга Саша Чацкий, пришедший вместе с Эдиком. Грушка отлип от поэта и, глянув ему за спину, увидел улыбавшегося Печорина. Чёрт, какой он красивый… — Грушик, ты тоже тут! — Гриша, словно читая мысли Эдика, помог парню с верхней одеждой и крепко обнял его. — Я по тебе соскучился. — П-правда? — Грушницкий покраснел. Он был на седьмом небе от счастья, ведь сам Григорий Печорин говорит о том, что скучал. Это ведь не снится ему, правда? Печорин в это время обжигал чужую кожу шёпотом: рассказывал про новую кофейню, куда он пообещал сводить Грушку, про вафли, которые научился печь, про холодную погоду и про что-то ещё. Кто знает, сколько они так простояли, но никому не хотелось нарушать их покой, так что их просто оставили наедине. — Блин, может, покушаем? — взмолился Онегин, подлезая под руку Ленского, словно кот. Кудряшка в это время ставил на стол тарелки, раскладывал приборы, а на фоне хлопотал Пьер с пиццами. — Минутку, Жень, — Вова по-доброму улыбнулся и поцеловал друга в лоб. — Ты проголодался так? Онегин кивнул и состроил грустные глазки. Володя улыбнулся ещё солнечнее, погладил Женю по волосам и чмокнул несколько раз в нос, зная, что однокурсник точно останется доволен. Вот явились Печеницкие — так прозвал их Верховенский — и все смогли приступить к еде. — Слышится грохот, — рассказывал историю Пьер, а все слушали и не смели и слова вставить, — я поднимаю глаза и понимаю, что он прямо надо мной. Все тёмные закутки открытые — он точно нашёл бы меня. Он уже спускался по лестнице, как до меня дошло бежать через окно. Вова эффектно хрустел корочкой пиццы, не отрываясь от Пети, а на его плече лежал Онежа и так же внимательно слушал историю, потягивая виски со льдом. — Я рванул через лес, а за спиной раздавались шаги. Оставалось совсем немного до ближайшего населённого пункта, и тут вдруг я спотыкаюсь о корень дерева, качусь кубарем в овраг и… — он выждал драматическую паузу. — Просыпаюсь. — Бляяяять, ну Петя! — слегка расстроено протянул Ставрогин. — Надо признать, Петруша даже сны классно пересказывает, — Саша посмеялся, и никто не мог не согласиться. — Давайте ещё по бокальчику винца, — предложил Онегин. — За нашего прекрасного черноволосого поэта, — он поцеловал Ленского в щёчку, а все остальные с возгласом «ура!» дружно чокнулись бокалами. *** Так вышло, что «ещё по одному» превратилось в «ещё чёртову кучу». Самыми трезвыми остались Саша, Женя и Коля («Я пить не буду, мне Петю ещё везти домой»). Колька и Саня уехали, Ставрогин ещё и бухущего в дрова Петю забрал с собой. Онегин помог Грише и Эдику дойти до кровати, после чего они улеглись в обнимку и ещё долго целовались, признавались друг другу в любви, но, естественно, должны были забыть об этом на утро. Володя уснул на диване. Женька, немного полюбовавшись им, укрыл друга одеялом и улёгся рядом по его еле разборчивой просьбе: «поожежи саой». Вдыхая аромат кудрей, смешанный с красным вином, светловолосый вскоре тоже отрубился. — Коленькаааа, — сладко протянул Петруша, пока Николай раскладывал для них диван, — а я тея люлююю. Ставрогин вздохнул и уложил парня на кровать. — И я тебя люблю, очень сильно, Петь, причём давно, — безбоязненно признался черноволосый, зная, что друг всё равно не вспомнит на утро. Верховенский обхватил чужое лицо руками и страстно поцеловал Николая. Приподнявшись от Пети, последний залип на него. Он был таким красивым, доступным и сексуальным, что Ставрогин решил сегодня себе ни в чём не отказывать. Стянув с Петруши и себя одежду, он стал расцеловывать его шею и плечи, пока второй отзывался пьяными стонами и мычанием. Двигался Коля довольно грубо, но был осторожен, даже несмотря на то, что Пьер просил быстрее и глубже. Он кончил первым, а Коля продержался ещё минуты три и излился в возлюбленного. — Я люблю тебя, милый, — прошептал Ставрогин на ушко Пьера и одел его и себя, чтобы утром тот ни о чём не догадался. Только вот, уснув совершенно спокойно, Николай даже не вспомнил о том, что открытый тюбик смазки так и остался лежать на тумбочке…