Третьесортная драма

Наеги хватается за спину Комаеды до красных следов, местами до крови, но тому это нравится. Нагито откидывает голову и улыбается. Улыбается, чертов мазохист. — Как вы хотите сегодня, Наеги-сан? — и его тихий нежный голос, контрастирует с его до боли впивающимися в бедра пальцами. Нет, сегодня он не спрашивает. Сегодня он хочет вести, и Макото лишь остается внимать его требованиям. Это честно. Вчера всё было по правилам Наеги. А Макото всегда был за демократию. Комаэда — это контраст. У него нежная улыбка и острые зубы, узкие тонкие пальцы и смертельная хватка. Он впивается в Наэги как последний раз, и Макото только начинает понимать, что он причиняет ту боль, которую хочет сам получить. Он тянет его за волосы не жалея, как если бы хотел разбить его голову об стену или вырвать клок. Комаэда красив, когда ему правильно причиняют боль. Его глаза затуманиваются похотливым туманом. Он улыбается и шепчет: — Ещё. Макото на шару тянет его за загривок и Комаэда смотрит немного более осмысленным взглядом, как присмиренный зверь. Несмотря на затуманенный разум, Комаэда всегда следит за безопасностью и комфортом. Макото не помнит, чтобы ему было больно в их первый день или третий. То, насколько Нагито щепетилен и опытен в таких вопросах, почему-то отзывается тоской в груди. Зная Комаэду, был ли он счастлив получить такие знания? Когда всё заканчивается, они оба тяжело дышат в темноте. Он пропускает мимо ушей то имя, что выдыхает Комаэда в самом конце. Макото молчит о своих мыслях и закрывает глаза. Через какое-то время Комаэда включает ночник и с обожанием смотрит на Наеги. Так как смотрит в столовой или при прочей толпе. — О, — он расстроенно гладит его ключицы. — Прошу прощения, я кажется, опять оставил след. — Ничего страшного, он быстро уйдет, — улыбается Макото. Его голос хрипит. Он сглатывает и Нагито мгновенно подает ему воду. То, насколько заботлив Комаэда, приятно до абсурда. Тогами совсем не такой. — Буря уже почти неделю идет. Такого никогда не было, — начал Нагито. — Вот что бывает, когда две удачи объединяются, — он усмехнулся. Макото откинул голову на подушку, рассматривая круглый свет от лампы на потолке. За окном шумела буря, но в комнате она звучала так глухо, что это казалось уютным. Было слишком тепло. — Странно, мне обычно везет, только если это вопрос жизни и смерти, — он улыбается, — Наверное, наши удачи и правда соединились. И я каким-то образом усилил твою. Ты загадал желание, я его усилил. Нагито легко улыбается. Светлые волосы Комаэды, которые Макото практически пытался вырвать, светились из-за лампы. Нагито смотрел ленивым довольным взглядом. Его элегантность и красоту не портил ни протез, ни шрамы на спине. — Так приятно чувствовать себя полезным, — сказал он хрипло. Было и грустно и смешно. *** — Это действительно странная буря. Сердце Макото стучало как бешенное. Он чувствовал себя так, будто болезнь, от которой он выздоровел, вернулась и навалилась всеми симптомами сразу. Ему плохело с каждой секундой. Он опять вспоминал как дышать, если твоё сердце разбито. Голос Тогами звучал в ушах, и Наеги едва мог сосредоточиться на смысле. Он нервно хихикнул, отводя взгляд от хмурого лица на экране. Он смотрел в темноту конференц комнаты, только не на лицо. Если он от одного голоса так нервничает… — Это… большая неудача. Тогами фыркнул. И столько иронии Макото не слышал даже в стенд-апе. — И кто у нас счастливчик? Он деликатно промолчал. — Если ты вышлешь электронную часть договора, то когда я прибуду придется делать меньше. — Договор — это меньшее из зол. Они хотят видеть именно тебя, символ надежды. С ними справишься только ты. Иногда откровенность Бьякуи почти пугала. Он всё меньше скупился на похвалу, пусть и списывал это на прямолинейность. Предыдущий Бьякуя, ещё два года назад, сказал бы: — Эти идиоты не подпишут договор, если увидят кого-то умнее себя. Им нужно чтобы им объяснил кто-то на их идиотском уровне. Так что, скажи им, Наеги. А сейчас совсем иначе. Счастливчик легко улыбнулся. Тогами менялся, смотрел более открыто и Макото не хотел, чтобы он сходил с этого пути. — Подождем ещё день, — сказал до этого молчавший Хината. — Если что у нас есть вертолет, я могу использовать свой талант, чтобы доставить его. Глаза Бьякуи хищно блеснули из-за очков. — Нет. Тебе нельзя покидать остров, а нам нельзя рисковать надеждой. Макото Наеги — слишком дорогой бренд, чтобы рисковать им из-за каких-то идиотов. — Э, спасибо? — он недоуменно наклонил голову. Бренд. Что-то в таком отношении… царапало. — А как там остальные? Тогами смотрел на него секунду и быстро отозвался: — Ты ведь счастливчик, верно? Вот и приложи удачу, чтобы нас увидеть. И отключился. Макото удивленно заморгал. Тогами был странно раздраженным. — Я попытаюсь тоже приложить свою удачу, — Хаджиме вздохнул и сложил руки. — Хотя если это вина Комаэды, то будет непросто. — А? Но разве у вас не равная удача? — Макото наклонил голову. — У Комаэды самая сильная удача среди всех счастливчиков, что учились в академии. Мою удачу вживляли с его мозга. Так что да, мы равны, — он вздохнул. — И это значит, что моя не всегда побеждает. — Да? — Макото удивленно заморгал. Хаджиме повернулся к нему, улыбаясь. — В играх у нас часто ничья. Результаты… непредсказуемы. Однажды мы играли в монополию до победного несколько часов. В итоге нам пришлось разойтись по работам. — Тебя это радует? Он наклонил голову, и что-то печальное мелькнуло в его глазах. — В этом мире… осталось слишком мало непредсказуемых вещей. Макото не был абсолютным психологом, но что-то в тоне Хинаты было… неподражающе нежным и знакомым. В нем была едва уловимая мягкость, которую он не слышал у него ни в симуляции, ни у Изуру. — Я рад, что в реальности у вас с Нагито совсем другие отношения, — он улыбнулся. — Нагито? — удивленно спросил Хаджиме. И тут в конференц зале включился свет. — Эй! Вы уже свободны, чтобы мы вместе пожрали? Макото хотел было обернуться к Аканэ, но замер. Хината сверлил его изучающим взглядом, он смотрел на его шею, и лицо его было каменным. Хаджиме неестественно застыл. И тут до Макото дошло. Он вздрогнул, застегнул толстовку, чтобы скрыть увенчанную укусами шею полностью, избегая смотреть на Хаджиме и почему-то чувствуя вину. Он будто в грязной обуви забрался в чужой дом и оставил следы на белом ковре. — Воистину… Непредсказуемо. Хаджиме мгновенно подобрался, когда к нему подлетел испуганный Терутеру. Он клялся, что за шторм Аканэ уничтожит их запасы еды, что треть всех продуктов за эти четыре дня съела она одна, что еда… Макото пытался сосредоточиться на мире. Сердце стучало в ушах. Он чувствовал себя вором. Только когда он вышел из зала в темный угол, а длинные руки обернулись вокруг его плеч, Макото облегченно выдохнул. — Прости, — почему-то сказал он. — Кажется, он узнал. — Не стоит извиняться. Это только моя вина, — Нагито выдохнул его в затылок. — Я тоже виноват. Твой ведь тоже злится, что ты не хочешь прекращать бурю? «Вот оно что», — понял Макото, обхватывая руки Комаэды, обнимающие его. — «Действительно, я просто не хочу возвращаться в одиночество. А Нагито просто не может не помочь». — Ты прав. Он постоял ещё немного в уютной темноте и тишине, в руках, которые могут подарить любовь, пусть и предназначенную не ему, в мгновении, в котором ему не надо страдать и ничего решать. Такие мгновения иногда нужны всем. — Но… Надо продолжать делать своё дело. Надо донести мысль о надежде везде. Это то, ради чего мы страдали и страдаем. — Как и ожидалось от Наеги! Как всегда полон надежды. Они стоят ещё пару секунд, прежде чем Комаэда отпускает его с легкой улыбкой. — Через три часа, — говорит, — шторм закончится. И он заканчивается.