Свобода взаперти

Утром, уговаривая негодную брошь сделать ему современную, и при этом не столь вызывающую одежду, Гудсир и предположить не мог, что в его двери постучится кто-то кроме мисс Лирико. И нет – это был не Этора, и даже не Финли. – Товарищ, солнце взошло, а Вы всё ещё не казали носа на свежий воздух, – улыбка Ива была такой бодрящей, словно это была чашка крепко заваренного кофе, – Никак, у Вас проблема? – Да, немного. То, в чём был вчера, не хочется повторять, а другое... – анатому пусть и было неловко, но пришлось признать, что его война с аппаратом пока не тянула на успех. – А! Да, понимаю, я и сам с первого раза не приноровился, не будьте так к себе строги, – Ефремов изобразил пальцами в воздухе нужное движение, – Вот так, чтобы открыть меню. А что конкретно Вы хотите сменить? – Цвет и покрой. – Ага. Если чёрный, то вот так, а покрой изобразите пальцами, если пошире, разведите, если сузить, то в другую сторону. Попробуйте. – Вы прямо-таки мой спаситель, – облегчённо выдохнул натурфилософ, когда новая конфигурация одежды наконец угнездилась на нём. – Что Вы, ерунда, всегда пожалуйста, – закивал новый друг, – Сегодня Ваш вечер, Вы в курсе? – Нет, пока нет, – насторожился натурфилософ, – Тот самый вечер встречи, или как его там? – Вроде чествования, да, – пожал плечами русский, ожидая его на выходе, – Уже успели позавтракать? – Ну… – анатому не хотелось это признавать, но всё, чего он добился от крафтовой машины, это слегка подгоревшие гренки, благо, со сливочным маслом. – Так зайдёмте ко мне, мой друг! Я уже поладил с этими адскими механизмами, приготовлю Вам то, чего Вы никогда не пробовали. Вы знаете, что такое окрошка? – Нет, а... – Это суп! Холодный, думаю, Вам понравится! А если с хлебушком, да с чесночком, – запросто поманил его коллега, не давая и шагу ступить, впрочем, Гудсир и не особо сопротивлялся. – Это что-то из русской кухни, верно? Я знаю только... Как его... – он нахмурился, – Борщ, кажется. – Ха-ха, меня умиляет, как это звучит на вашем английском языке, – поморщил нос от смеха писатель, – Пожалуй, даже очаровательно. Но борщ как-нибудь потом, сейчас всё же утро… О, смотрите! Ещё один новенький! Искренне полагая, что новее его в «Хроносе» попросту никого нет, анатом обескураженно замер, во все глаза глядя на поворот коридора, откуда вышла девушка примерно в таком же, как у Лирико, кэтсьюте, но с длинной лавандовой шевелюрой, держа под руку довольно миловидного молодого мужчину с крупными кудрями волос. – Если я не ошибаюсь, это Генри Грей, создатель знаменитого анатомического атласа, – заочно познакомил их Ефремов, почему-то не приближаясь к парочке. Гудсир не сразу понял его настороженность, но потом его словно громом поразило: эти двое не спускали глаз друг с друга. – Мне кажется? – тихонько спросил натурфилософ, когда они повернули в другую сторону, чтобы не смущать милующихся людей. – Нет, я тоже это заметил. Не могу его осуждать, Минерва лапушка, хоть и работает всего-ничего, но очень серьёзная и ответственная. Всё же в той, прошедшей истории, товарищ Грей умер очень рано, не успев оставить потомков. Если мне правильно помнится, он ухаживал за своим заболевшим оспой племянником, и... – Ефремов помедлил, поскольку эта часть не требовала никаких дополнительных пояснений, – Да и он не намного старше Вас. Самое время обзаводиться семьёй и детьми. – А Вы считаете, что для нас тут есть такой второй шанс? – оказавшись у номера нового приятеля, не смог не поинтересоваться Гудсир. – Друг мой, а для чего, если не для хаоса и не для любви, тогда дышать? – хохотнул Ефремов, заходя, – Чувствуйте себя как дома. – А откуда цитата? – пройдя внутрь, первое, что увидел Гудсир, это огромную пробковую доску, на которой уже висели листочки когда с заметками, а когда и с какими-то изображениями. – Ниоткуда, просто в голову взбрело, здесь и сейчас. Думаете, хороша? – Я бы записал, – вежливо улыбнувшись и поискав глазами, где бы ему сесть, анатом занял один из гостевых стульев. Комната была обставлена в стиле минимализм, и в ней было достаточно свободного пространства. Кровать, стилизованная под сделанную из сруба сосны, была односпальной: судя по всему, свой собственный второй шанс Ефремов воплощать не собирался, полностью отдаваясь науке, и, возможно, литературе. Робот, сопровождавший Ефремова в музей, тоже был тут. Над ним рябила нечёткая голограмма, наверное, выполнял какие-то расчёты. – Ну вот, – черканув фразу на листочке, Ив вооружился кнопкой и очень скоро пристроил надпись на своей доске, – Извините за беспорядок, у меня вечно так. – Что Вы, у Вас очень чисто. Да и беспорядка не бывает только у того, кто не работает, – вежливо прищурился анатом. – Ну вот, ещё одна хорошая цитата, – хлопнув себя по лбу, Ефремов снова вернулся к столу, смеясь и вооружаясь карандашом, – Мне кажется, или Вы сегодня какой-то задумчивый? – Признаться честно, я не ожидал, что Вы за мной зайдёте. Всё это время я был представлен к мисс Лирико, и… – он запнулся, вспоминая вчерашний разговор. Просила же не приклеиваться к ней. Ив появился как раз вовремя, если подумать. Да и навязываться не имеет никакого смысла, – Ну да ладно. Прошу, расскажите мне о мистере Грее. Я весьма заинтересован его вкладом в науку. – О, – даже прищёлкнул пальцами Ефремов, уже успевший подойти к крафт-машине для того, чтобы соорудить упомянутую окрошку, чем бы она ни была, – Генри Грей решил, что каждый, пусть и самый бедный студент-медик достоин иметь учебное пособие, в котором будет наглядно представлено человеческая тело. Он подружился с художником, и на протяжении многих месяцев они методично вскрывали трупы и изображали то, что видели. Рисунки были такими детальными, что использовались в преподавании медицины без малого триста лет. – Вы, верно, шутите? – Нет, я бы никогда не посмел, мы ведь коллеги, – нахмурил кустистые брови писатель, и Гудсир сразу же дал задний ход: – Я не хотел Вас обидеть! Просто это звучит действительно невероятно. Видимо, этот самый Грей действительно очень талантливый человек, и я надеюсь с ним познакомиться. – Я тоже очень хочу с ним пообщаться, надеюсь, на вечеринке получится, – кивнул Ефремов, уже возвращаясь к столу с чашкой чего-то странного, пахнущего маринованными огурцами и увенчанного шапкой из незнакомого ему белого соуса, – Это мой любимый рецепт, не знаю, понравится или нет. – Премного благодарен за угощение, – приняв чашку из его рук, анатом приступил к трапезе. То, что поначалу показалось малоаппетитным и плохо сочетающимся, на поверку оказалось весьма съедобным, если не сказать, сытным, – Любопытный вкус, мне кажется, на летние деньки самое то. – Ага! Это Вы ещё холодец не пробовали, – одобрительно заурчал писатель, видимо, решивший ставить эксперименты на новом друге до тех пор, пока не закончатся все изыски русской кухни, – Я не уверен, правда, что у нас получится дельный разговор с товарищем Греем, как видно, он по уши. Не рассчитал Финли, отправив за ним эдакую красавицу, не находите? – Быть может, это наоборот станет мотивацией, – наконец решившись попробовать сметану и сочтя её приемлемой, снова улыбнулся анатом, – Ну, знаете... как если бы он захотел спасти её от этого недуга, и это стало тем, что пробудило бы в мистере Грее священный огонь исследователя, или вроде того... Что, снова идея? – Мне пора бы перестать расставаться с листочками, – на всякий случай взяв с собой ещё несколько, снова сделал пометку Ефремов. – Уже решили, что писать? – Нет, так, пока набираю материал, ничего определённого, – кивнул на доску писатель, – Просто куча того, сего... Хочется так много изучить, у них ведь даже в библиотеку идти не обязательно, всё есть в Сети, бери – не хочу. Может, напишу ещё один исторический роман, раз уж лучшее будущее они видели. Или, быть может, какой-нибудь невероятный любовный роман, а хоть бы и по мотивам истории товарища Грея и Минервы. Чем не хорошая книга? Помнится, в XXI веке этот жанр был очень популярен, для него даже термин был – попаданчество. – Признаться, звучит не очень. – Не самый высокий жанр, соглашусь, но если автор не может увлечь читателя, грош цена такому автору, – он призадумался, а затем кивнул сам себе, – Никакой новой идеи, это Гарри Гаррисон. – Признаться, в последнее время я мало читаю, – вспомнив бдения на «Терроре», Гудсир и вовсе упал духом, – Точнее, я уже и не помню, когда я последний раз что-то читал кроме собственных дневниковых записей. Пожалуй, возьму одну из Ваших книг, будет, о чём поговорить. – Возьмите лучше анатомический атлас Грея, – посоветовал Ефремов, хотя было видно, что ему лестно, – А хотите ещё чая? Так, как делают у нас в поездах... Я хотел сказать, делали. Крепкий чай с сахаром, а? – От чего же нет, от чая я никогда не откажусь, – довольно устроился поудобнее Гудсир, оставляя пустую тарелку, – А, кстати! Мисс Лирико сказала, что сегодня, возможно, привезут мой заказ. А как я узнаю? Я же вроде как вышел из комнаты. – Доставят до номера, Вы заберёте коробку, как вернётесь, – не видя в этом особой проблемы, пожал плечами Ефремов, – Тут всегда так делают, не нужно идти ни на какую почту. – Нет, Вы не поняли. Это живое... Нет, не живое, а то, что называют синтетом. – А, заказали себе компаньона? – одобрительно отсалютовал ему кружкой писатель, делая большой глоток, – Вот что, что, а в этом мире есть друзья на любой вкус. Я тоже подумываю обзавестись синтетом со временем. Кого заказали? – Телёнка, только маленького. По типу коров, которых разводят на моей малой Родине. – Отличная идея. Уже придумали, как назовёте? – Бимиш, – даже фыркнул от смеха анатом, – Как сорт пива. – Бимиш... Бим. Отличное имя, – объёмистой кружки хватило всего на два или три глотка, и Ефремов отставил её в сторону, – Слушайте, а мне показалось, или Вам нравится наша Лирико? Гудсир изо за всех сил постарался не поперхнуться, но приторно сладкая вода прилежно встала аккурат поперёк горла. Не закашляй тут, называется. – А дело труба, – не оставив его реакцию незамеченной, приподнял брови русский. – Н-ничего такого, право! Она чудесный человек, хороший собеседник, и, как мне видится, прекрасный друг, но нет в мире мужчины, которые смог бы совладать с её характером. – Ой ли? – с намёком прищурился Ив. – Нет, если подумать, наверное, где-то такой и есть. Я искренне желаю ей счастья. Во всех смыслах. Чего бы она там ни захотела, – воспоминания об Эрике отозвались желчью, и отмахиваться от них пришлось с утроенной силой. – А Вы уверены, что видите всё? – убрав посуду, Ефремов зачем-то разложил пустые листочки веером, будто собирался брать у анатома интервью. – Как понять «всё»? – совершенно впал в ступор Гудсир. – Резкость Лирико есть лишь реакция на этот сумасшедший мир. Ей приходилось быть сильной, с самого начала. Я уже говорил, что у таких, как она, нет особого выбора, чем заниматься по жизни. Как тут не очерствеешь? На самом деле, я немножко волнуюсь за неё. – Что Вы имеете в виду? – А вы ещё не изучили до конца ту папку с материалами по абсентии? Некоторые учёные считают, что высокий уровень самоконтроля может провоцировать появление и развитие этой болезни. Гудсир так и замер, забыв даже дышать. Да, он видел, как абсентия проявляет себя, но ему и в голову не приходило, что чем-то подобным может заболеть и Лирико. Серьёзно: она же сильна, как бык! С другой стороны, он думает об абсентии как о чуме или оспе, которая поражает только либо очень старых, либо больных, либо наоборот, маленьких. – Но она же... проходит тесты, и ... Да нет, – он так переволновался, что даже начал делать умывающие жесты руками, – Это же «Хронос»! Не какая-то окраина, постоянный мониторинг… Я же правильно понимаю? А её генные модификации? – Будь дело только в модификациях, и абсентии бы уже не было, – никоим образом не утешил его новый друг, – Так что, боюсь, Лирико столь же подвержена абсентии, как и все остальные. В голову анатома закралась шальная мысль: было бы действительно здорово, если бы Лирико, оказавшись далеко в прошлом, смогла остаться бы там, дабы её не настигла это таинственная зараза. Да, бухта Нунавут не была шикарным пристанищем для человека, но... То, что он видел, то полное разложение человечности – разве же это не хуже медленной смерти без еды? Или зря он вообще это сравнивает?.. – Кажется, я встревожил Вас, – удручённо закачал головой Ефремов, – Простите, я не хотел, учёный во мне взял верх над человеком. – Нет-нет, теперь я ещё больше ощущаю нашу ответственность перед этим миром, – поспешил утешить его Гудсир, откидывая мрачные мысли куда подальше. Но вот от чего он откреститься не мог, так это от желания убедиться, что с Лирико всё в порядке. Подойти поближе, услышать очередную её скабрезую шуточку, покраснеть и завопить – главное, чтобы она была в порядке. – Может, проведаем её? – будто бы читая его мысли, спросил Ив. – Кого? – Ну как же. Лирико, конечно. – Ой, я не... Она наверняка занята! И вчера она сказала, что нам нужно поменьше видеться, ведь она свою роль экскурсовода уже выполнила, вдоволь со мной нанячилась, и у неё работа, ну, знаете, та миссия, – он и сам заметил, что говорит сбивчивее обычного, но не мог ничего с собой поделать, – В общем, будет лучше, если мы увидимся на этом вечере, и то невзначай! А то это уже как-то неприлично. – Знаете, товарищ Гудсир, – Ив откинулся назад на стол, сцепив руки в замок, – Я тот несчастный, кто был женат трижды. Возможно, для Вас это дикость, но с первой женой у меня не вышло. Мы развелись, разные характеры, знаете ли. Ксения была очень волевая, любила порядок, Лена же, хоть и была моложе меня, была тихой и покладистой. Помню, какие я писал ей письма, как ждал развода, чтобы мы наконец зажили душа в душу. Это было так мучительно, и притом так прекрасно. Я никогда – слышите, никогда – не считал это ошибкой. Злые языки твердили, что она годится мне в дочери, но я любил её всем сердцем... а когда смерть отняла её от меня, полюбил мою дорогую Таю. У меня большое сердце, на всех хватало. Просто я чувствовал момент, когда готов – и принимал решение двигаться дальше, как случалось и в науке, и в творчестве. Поэтому, если Вы вдруг сидите весь такой нерешительный, дерзайте. Это не намёк, а дружеский совет. Если Вы сами не будете ничего делать для собственного счастья, не факт, что оно придёт к вам в руки. А я действительно обрадуюсь, если у вас что-нибудь получится. – Прозвучало прямо как благословение, – Гудсир улыбнулся, впервые осознав, что Ефремов в его нынешнем возрасте годится ему в отцы, – Мне действительно не хватало подобной поддержки. – Как по мне, в этом времени стало попроще. Пусть что Вы, что я – джентльмены старой закалки. Мы не какие-то невоспитанные животные, и не станем делать того, чего от нас не ждёт женщина. Пожалуй, некая настойчивость допустима, но в рамках приличия... Пожалуй, её желания играют ключевую роль. – Вы говорите как искушённый жизнью мужчина, я же не могу похвастаться ничем кроме того, что жутко смущаюсь, и мой голос превращался в какой-то невразумительный писк, едва мисс Лирико выдаёт один из её фирменных подколов в мой адрес. – Вот и хорошо! – засмеялся Ефремов, – Вы это Вы. Если Вы не понравитесь ей в своей естественности, скорее всего, и наигранность тоже не понравится. Так что, – он встал, убирая посуду и сгребая свои листы обратно, чтобы вернуть их на стол, – Давайте-ка поработаем приличия ради, сходим в местное хранилище информации, – для нас это называется библиотека, – поищем что-нибудь по абсентии. Одна голова хорошо, а две лучше. Может, встретим и других путешественников. Пообедаем, а там, глядишь, уже и вечер подоспеет. Нам вернули эту жизнь не для того, чтобы мы рассиживались и страдали о том, что собирались, но не сделали, вы со мной? Гудсир почувствовал, что за таким человеком мог бы спокойно полезть и на амбразуры: – Да, мистер Ефремов. – Ой, да бросьте раскланиваться. И буду не против, если мы перейдём на «ты». Просто Ив, или Иван, как вам удобнее. – Хорошо... – анатом помедлил, привыкая к новому обращению, но затем всё же произнёс, – Буду рад работать вместе с тобой, Ив.