Свобода взаперти

Словами было не передать то, насколько Гудсир был в восторге от нового знакомого. Шутка ли: казалось, он такой Великий специалист, но при Ив Ефремов отличался какой-то прямо-таки неземной скромностью. – Экспедиции? Так далеко? – поняв, что это не возбраняется, анатом с удовольствием сыпал вопросами направо и налево, на что русский отвечал в дружелюбной и при этом сдержанной манере. Проходясь по музею и любуясь его чудесами, они смогли обсудить невероятный спектр тем: от афиур до громадных динозавров, которые встречали Ефремова в Монголии. Вот о такой жизни Гарри Гудсир и мечтал: о жизни неутомимого исследователя, который, преисполнившись своим долгом перед наукой, готов штурмовать неведомые дали и идти по зову своего сердца туда, куда оно поманит: хоть в джунгли, хоть в пустыни. – Невероятно! Значит, благодаря этой Вашей тафономии можно предсказать, где можно найти окаменелости? – выслушав стройную концепцию, на всякий случай переспросил натурфилософ. Это казалось сродни магии, но седой гигант лишь кивнул: – Да, если упростить, так оно и есть. И правда, мы много чего нашли. Ох, сколько возни было с гипсом, зато вывозили целыми вагонами. Я рад, что что-то из этого уцелело в музеях, сам лично видел. Реконструкции стали чудо как хороши, Вы же видели кита она входе? Я и помыслить не мог, что так можно восстановить и древних животных. Да хоть вот это! – подойдя к скелету огромного динозавра, который был обозначен как паразауролоф, Ефремов несколькими кликами вызвал голограмму, изображавшую череп животного, – представляете, коллега, они трубили, как, например, журавли! При помощи вот этого самого черепа. Только послушайте, – Ив включил запись, и помещение наполнилось величественным, словно тромбон, звуком. Гудсир отшатнулся, смеясь: – О, это прекрасно! Наверняка разносилось на многие-многие километры! – Я уверен, животные использовали звуки и для ухаживания, – кивнул сам себе Ефремов, – Должно быть, их самкам это казалось прекрасной музыкой, примерно то же самое, что для людей – песня влюблённого идиота под окнами. Кстати об этом! Представляете, до чего додумались молодые? Вот эти смешные лапки тираннозавра – они тоже были для ухаживания! Вы же видели тираннозавра? О, я вам покажу, здесь такие хорошие модели! – А мы, случайно, не задерживаем мисс Лирико? – с трудом оторвавшись от множества экспонатов, Гудсир покосился в сторону своей провожатой, которая оставалась в буфете, должно быть, попивая уже вторую, а то и третью чашку кофе. Она, конечно, не поторапливала, но всё равно было неловко. – Ох, как хорошо, что Вы относитесь к ней подобающе, Лирико ведь чудесный товарищ, – дружелюбно улыбнулся ему русский. – В каком плане «подобающе»? Она ведь дама, разве можно относиться к ней иначе? – не понял Гудсир. – Мне тоже так кажется. напоминает мою Таис, – в уголках глаз седого учёного пролегли «гусиные лапки». – Это Ваша супруга? – несмело предположил анатом. – Что? Ах, нет-нет, Вы не так поняли. Она мой персонаж. Видите ли, когда здоровье перестало позволять ездить по экспедициям, я увлёкся литературой, и Таис была моей героиней. Такая же отважная, сама себе на уме, с горящим сердцем – вылитая Лирико! Не понимаю людей, которые не могут восхищаться женщинами. – Этим женщинам позволено слишком многое, но, кажется, я Вас понимаю, – зачесал затылок натурфилософ, – Но я прервал Вас. Что значит «относиться подобающе»? – А. Верно, Вы ещё не видели, – Ефремов посерьёзнел, – мисс Лирико наверняка уже сказала Вам о том, что она – не совсем человек. – Не понимаю… – даже не сразу нашёлся Гудсир, – Хотя погодите. Это что-то о генах, верно? – Да, о тех генах, благодаря которым она может путешествовать во времени, – подтвердил его догадку русский, – Может, Вы не знаете, но те, кто взят из не столь давнего времени, вообще не считают её за человека. Обращаются словно с неким бесправным существом. Даже не как не с собакой, а будто... Мне страшно это говорить, но… как с недоделкой. С чем-то глубоко неправильным. Гудсир почувствовал, как из глубин его робкой и чувствительной натуры поднимается праведный гнев: – Не может быть! Нет, не сочтите, я не говорю, что Вы лжёте... Но такого просто не может быть! Разве может кто-то так относиться к ней? Чем мисс Лирико отличается от любой другой женщины? Она же потрясающая! Да, чуть сильнее обычной дамы, но разве это кардинальное различие? – Хорошо, если Вы такого мнения, и преодолели стереотипы вашего времени, чтобы узнать её поближе, как человека, – Ефремов задумался, останавливаясь у стеллажа, увешанного черепами древних амфибий, – Видите ли... изначально таких, как Лирико, называли химерами. Поскольку эксперименты на человеческих эмбрионах были запрещены по этическим причинам, генетики и эмбрионологи для того, чтобы исследовать развитие плода, создавали зародыша, несущего гены животных и людей. Не пугайтесь, Природа мудра, и не давала им развиваться. Точечные изменения появились позже, поскольку детям потребовалось лечение от наследственных заболеваний. Гудсир понимающе кивнул, ожидая продолжения рассказа. – И вот, – глаза Ефремова были направлены куда-то вдаль , – Когда эта наука зашла в тупик абсентии, наверняка Вы слышали уже об этой заразе, Грейсон Финли выдвинул идею создания специальных людей, способных путешествовать в прошлое. Но не все его поддержали. Некоторые не признают, что упёрлись напрасно, даже когда зажаты в угол. Несколько таких специалистов – назовём их видовыми шовинистами – оказались и среди спасённых. Для них Лирико, даже несмотря на то, что она их спасла и показала им будущее, полное чудес – расходник, не имеющее никаких прав странное животное, та самая химера, которой предстояло умереть в чашке Петри на первых же днях жизни. Я видел их взгляды, видел... – он замялся, – отвращение на их лицах. Они не смотрели на то, что Лирико – создание с прекрасной душой. Они не видели в ней человека, лишь странную биологическую машину, выполняющую непонятные функции. Спасённые от смерти, они умудрялись гнуть пальцы даже перед Финли, который и распорядился спасти их от небытия, мол, старик совсем чокнулся, раз доверил будущее человечества химерам. Даже знакомясь с абсентией, видя, что она делает с больными, эти недоумки продолжали упрямиться и твердили, что этот эксперимент нужно прекратить. Замолкали только тогда, когда их напрямую спрашивали, стоило ли их спасать, да и то... – казалось, он был готов сплюнуть, – Мусор, а не люди... Коллега? Всё в порядке? – Кажется, я в который раз ощутил признательность за то, что Лирико вытащила меня из того ледяного ада, – негромко признался Гудсир, потирая костяшки пальцев левой руки, – Возможно, я молод, возможно, это потому, что я был на грани отчаяния, но разве может быть что-то ценнее жизни? Даже не говоря о чудесах будущего – почему людям не хочется просто жить? Наслаждаться всем этим? – он поднял глаза к потолку, где лепнина изображала долгий путь рыб на сушу, – Нет, они предпочитают упереться, не видеть других – неужели они надеются найти таким образом лекарство? Разве взгляд настоящего исследователя не должен всегда оставаться безпристрастным и открытым новым идеям? – У меня тот же вопрос, – тепло улыбнулся Ефремов, – Да, я был разлучён со своей семьёй, но я прожил достаточно. Думал, что умирать не страшно. Ошибся. Страшно, и ещё как. И когда мне подсадили эти маленькие машинки, которые всё чинят, и я снова почувствовал, какое счастье – управлять этим телом... Не поймите меня неправильно. Я много чего успел в прошлом, но сама идея о том, что я могу прожить ещё столько же, заворожила меня. И вот, гляньте на меня, – словно в подтверждение слов он подозвал поближе робота, готового предоставить данные по первому требованию своего хозяина, – Теперь я помогаю с музейными фондами. Я снова могу заниматься наукой! И литературой, если захочу, только, боюсь, я ещё с ней не знакомился, даже не знаю, что сейчас пишут. Должно быть, мои утопии будут не в моде, ведь они воплотились в жизнь, а кто хочет читать о том, что и так поджидает за любым поворотом? – Ну, классиков это точно не волновало, – захихикал Гудсир, и его собеседник ответил ему дружелюбной улыбкой. Они оба прислушались, словно по сигналу, но от Лирико не поступило никаких возражений, должно быть, меню буфета пришлось ей по вкусу, так что учёные мужи решили поговорить ещё немного. – Расскажите мне о Вашем творчестве, признаться, это удивительно, что учёный ещё и занят на поприще литературы, – Вежливо попросил Гудсир, – Я понимаю, например, дневники путешествий, но литература... Это же создание другого мира, верно? – Должно быть, это началось как просто увлечение, проверка, смогу ли я воплотить на бумаге то, что родилось в моей голове, – чуть подумав, принялся размышлять Ефремов. Они прошли чуть поодаль, к скелетам, уже напоминающим рептилий, – Признаться, мне очень нравилось это дело. Даже когда я сидел дома, не способный выехать не то что экспедицию, а в соседний город, поскольку мои суставы и старые раны принимались неимоверно ныть, я собирал многочисленные вырезки из газеты из журналов, обвешивая ими пробковые доски. Я, как сорока, тянул в гнездо замысловатые словечки, красивые конструкции, и всё для того, чтобы воплотить их в жизнь. Я оставался свободным взаперти. Вот что это было такое. Моя фантазия уносила меня так далеко, как я этого хотел, будь это другая страна, другая планета или даже другая галактика. Мой разум не пасовал ни перед чем. Должно быть, для Вас это звучит путано? – Что Вы, ни сколько! – поспешил возразить ему анатом, – Это звучит действительно потрясающе. Если позволите, Вы прожили чудесную жизнь… Нет, не так. Прожили чудесную жизнь до попадания в Нью-Калингу. И продолжаете её жить. Если выпадет возможность, и если Ваши книги есть на английском языке, я бы очень хотел с ними ознакомиться. – Ой, да бросьте, если честно, мне кажется, они не все удались, и сейчас, по здравому размышлению, я мог бы сделать что-то получше, – Ив скромничал, но выходило это у него абсолютно искренне, – Был молодой писатель, который вздумал доносить мои идеи для детей, представляете? Николай Носов. Он переложил мой «Час Быка» – и о, у него это получилось замечательно! А я тогда просто был зол, зол на то, что человечество делает с собой. И вот я здесь. В утопии, которая превращается в кошмар из-за странной болячки, и... Я что-то делаю, думаю, собираю информацию. И не могу это решить. Наверное, потому что я палеонтолог, а не медик. – В таком случае, мне уж точно не суждено внести никакого дельного вклада, – с грустью ответил ему Гудсир, – Я всего лишь анатом, которого отец умудрялся ругать за орфографические ошибки в письмах. Ефремов захохотал, да так, что казалось, затряслись стёкла в витринах: – Скажете тоже! Именно за такими и открытия! Вы не загружены в одной области, даже взгляд не заточен на какие-то определённые детали, если честно, готов биться об заклад, что вы первым найдёте закономерность появления абсентии, зуб даю! А интуиция у меня хорошая, если я сказал, что в пустыне будут динозавры – там они и были, это я не хвастаюсь, если что. – Я понял, понял, – Гудсиру бы хотелось проболтать с ним ещё два, а то и четыре часа, но заставлять Лирико ждать дольше уже было действительно неприлично. – Я уж думала, не отлипнете друг от друга, – дружелюбно проворчала девушка, встретившая их в буфете. Возле неё стояла опустевшая кружка кофе и креманка из-под тирамису, – Хоть поешьте, а то вы так рухнете, измождённые голодом и энтузиазмом. – Моя ты хорошая, – с прежним благоговением кивнул Ефремов, садясь на предложенное место, – Как славно, что вы заглянули. А ты прекрасно выглядишь. Надеюсь, эти изверги не отправят тебя в ближайшее время? Я имею в виду туда, в прошлое? – А бес знает, – перенимая его манеру разговора, лишь повела плечом сотрудница «Хроноса» – Видишь, вот, представили к нашему почётному гостю. Чую, ждут, пока я восстановлюсь, не хотят, чтобы я откинулась. – А такое возможно? – вознеслись на неё испуганные глаза анатома. – Повреждения заработать могу, – она равнодушно прищурилась, – Это нормально, всё же у меня рискованная работа. Если вы оба не хотите, чтобы подобное продолжалось случаться со мной и подобными мне, уж будьте так любезны, найдите лекарство от абсентии, и мы наконец-то уйдём на заслуженный отдых. – И хотели бы мы тебя порадовать, моя хорошая, но, – Ефремов размашисто потёр рукой высокий лоб, пошедший от этого действия складками, – Увы, открытия, хоть они поджидают на каждом углу, непредсказуемы. – Это верно, – не стала возражать девушка, кажется, задумавшись, – Да и, если честно, я не представляю толком, как мне жить без работы. Ведь я под это подточена. Создана такой. Вот что, скажите, я могу делать, если не путешествовать в прошлом? На что я гожусь? – На что угодно! – вдруг воскликнул Гудсир, – Перед Вами – вся жизнь! Вы можете стать, кем захотите! Неужели это не чудо?! Лирико лишь молча посмотрела на него, приподняв брови. Стушевавшись, натурфилософ сел на своё место, растирая ладонью румянец на щеках. – Должно быть, это действительно замечательно, – спустя некоторое время признала Лирико, отведя глаза в сторону, – И пусть я плохо представляю себе такой расклад, здорово, что хоть кто-то верит в меня и мои силы. Ну, хорош уже рассиживаться. Если мы закончили здесь, предлагаю вернуться в «Хронос». Ив, до встречи на вечеринке, не волнуйтесь, док, скоро свидитесь ещё. – Я буду рад увидеть и тебя, моя хорошая, – снова заключил её в объятья седой великан, а затем, развернувшись, притянул к себе и Гудсира, – Было очень приятно познакомиться, коллега. Надеюсь, мы с Вами ещё не раз и не два подискутируем на животрепещущие темы биологии и палеонтологии. А пока я говорю вам «до свидания». – Уй, что это? Никак, куски восторга сыплются? – поддела анатома Лирико, едва они вышли за пределы музея. Она не ожидала, что натурфилософ решительно развернётся к ней, сверкая глазами: – Мисс Лирико! – Что, шутка не пошла? – невольно, но испугалась девушка. – Нет, не в этом дело! Я лишь хочу пообещать Вам, что сделаю всё возможное для того, чтобы Вы нашли себе новую, не такую опасную работу! – не отдавая себе отчёта, он схватил Лирико за руку. – Эм... спасибо, ценю, – не зная, что ещё сказать в таком случае, неловко пробормотала она, – Но не будьте так к себе строги. Уверяю, Вы не один над этим бьётесь. – И всё равно! Я сделаю всё, что в моих силах! – Хорошо, хорошо, – Лирико похлопала Гудсира по руке, чтобы он разжал хватку, и анатом, опомнившись, кашлянул, отодвигаясь: – Простите, я… – Ничего, – она улыбнулась, очень дружелюбно и при этом тепло, – Я ценю, что Вы готовы сделать это ради таких, как я, – а затем, когда Гудсир сделал несколько шагов прочь, слишком смущённый для того, чтобы что-то отвечать, тихонько добавила, – Очень ценю. Правда.