Холод Арктики

Все снова в порядке. Уилбур все еще плохо готовит, в душе все еще нет занавески, дверь все еще заперта, Дрим все еще проводит дни на диване, дуясь, читая одну и ту же книгу снова и снова. Ночью рука Уилбура все еще ласкает его талию, его спина прижимается к теплой груди, а ровный сердечный ритм убаюкивает его. Мягкий храп щекочет его уши, и он это любит, даже если это немного раздражает. Уилбур по-прежнему разговорчив, как и раньше, болтает обо всем на свете, по-прежнему довольствуется односторонними разговорами, хотя Дрим начал отвечать короткими предложениями, и он не упускает из виду, как изгибаются губы Уилбура во что-то напоминающее гордую улыбку. Потому что это прогресс. Дрим обнаруживает, что уже не так сильно ненавидит свое тело, как раньше. Когда он принимает душ, он может задержать взгляд, может смотреть на себя, не отворачиваясь от вида уродливых шрамов, портящих его кожу. Он выздоравливал. Темные круги под его глазами исчезли, и он набрал вес. Ему уже не так холодно, как раньше, и он, наконец, избавился от куртки Л’Манбурга, спрятав ее поглубже в шкаф — даже если он все еще носит одежду Уилбура. Он уже не скрывает свои овечьи черты так сильно, как раньше. Его уши свободно болтаются вокруг его копны волос, и волосы не падают на обрубки того, что раньше было его рогами. Когда он с Уилбуром, он больше не чувствует себя добычей. Он чувствует себя равным — даже если он заперт, даже если взгляд Уилбура всегда остается на нем, никогда не теряет его из виду. Он обнаруживает, что это легко преодолеть, что легче притвориться, что они в равных условиях. Так легче. И приятней, даже если это ложь, Дрима это не волнует. Он не полностью вылечился — он знает, что у него есть душевные раны, которые никогда не заживут, физические шрамы, розовые на его бледной коже, которые никогда не исчезнут. Он вздрагивает, когда дверь слишком сильно хлопает, он не чувствует себя в безопасности, когда он один в ванной, он всегда очень прилипчив, когда Уилбур задерживается где-то вне дома. Он все еще чешет руки, дергает себя за волосы, хотя Уилбур обычно рядом, чтобы остановить его. Он знает, что зависит от Уилбура. Он полагается на него даже в самых простых задачах, потому что Уилбур все равно не позволяет ему многого. Он старается помочь, убирать, мыть посуду, даже если это немного — даже если он разбивает больше тарелок, чем моет. Он больше не пытается сбежать. Есть непрекращающийся страх, что страж или Квакити, или оба, находятся за дверью, ожидая, когда он повернет ручку, набросятся на него и потащат обратно в тюрьму. Иногда он просыпается среди ночи, а они стоят у кровати. Они нависают над Дримом, и он не может пошевелиться, рука, закинутая за талию, прижимает его к матрацу, звук храпа Уилбура врезается в его мозг, пока он смотрит в жестокие сияющие глаза Квакити. Утром их нет. Дрим не рассказывает Уилбуру о своих ночных страхах — он не хочет жалости. Он вполне может с ними справиться. Ведь это всего лишь галлюцинации. Иногда он их слышит. Это когда Уилбура нет, когда он один на диване. Он слышит их за окном, слышит хруст их сапог по снегу. Он слышит их смех, призрачный и такой настоящий. Он заставляет себя игнорировать их, когда бы это ни случилось. Он смотрит на книгу, которую читает, пустыми и остекленевшими глазами, на ключицах скапливается пот. Они всегда исчезают. Это делает Дрима еще более неуверенным в том, что то, что произошло в тот день, было правдой. Каждый день сомнения ползут в его венах, в его внутренностях, бормоча, что он все это выдумал, что голоса ненастоящие, они никогда не были настоящими. Уилбур не говорит о том дне. Дрим тоже. Легче сделать вид, что его никогда не было, забыть неприятные воспоминания. Так Дрим легче выздоравливает. Он игнорирует голоса, не смотрит в глаза демонам сонного паралича, не думает о тюрьме. Легче притвориться, что этого никогда не существовало, даже если следы глубоки, слишком глубоки, чтобы залечить. ——————— — Хочешь погулять? Дрим поднимает голову от наполовину полной тарелки супа, ложка болтается у него в руке. Полдень, и они уже десять минут сидят молча, и слышно только тихое жужжание еще теплой печки. Уилбур смотрит на него с искренней улыбкой на губах, беспокойно водя ложкой по дну деревянной миски. — Сегодня не идет снег, и ты давно не был на улице — говорит он, не колеблясь, даже когда Дрим вздрагивает. — Знаешь, может стоит прогуляться? Дрим роняет ложку в тарелку. Внезапно он больше не голодный, его желудок скручивает от беспокойства. Как будто прочитав его мысли, Уилбур говорит. — Не волнуйся. Я буду с тобой все время, и нам нечего бояться. Дрим пожимает плечами, как будто ему все равно, как будто заверения Уилбура не успокаивают его бешено бьющееся сердце. — Хорошо. Он бормочет, нерешительно и слабо. Он действительно хочет выйти наружу и Уилбур будет там, чтобы защитить его. Его руки влажные, даже после того, как он вытер их о штаны. Уилбур улыбается так ярко, что почти ослепляет его. — — Готов? Дрим смотрит на Уилбура, стоящего перед дверью, ключи между его пальцами сверкают серебром в тусклом свете. Дискомфорт тяжело оседает в его легких, но он сдерживает его и слабо улыбается. Он встает с дивана, книга остается на порванной коже. Уилбур касается его плеча, и он подавляет сильное вздрагивание — обычно он жаждал прикосновений, но сейчас он чувствует себя на грани, холодный пот уже на его лбу. Он возится с руками, ковыряет ногти, пока Уилбур приносит ему пару ботинок, которые кажутся ему слишком большими, но на удивление плотно облегают его ноги, кончаясь чуть ниже колен. Он не знает, когда и как Уилбур узнал его размер ноги и где нашел эти сапоги . но ему все равно Его штаны удобные и теплые, как и водолазка под курткой Л’манбурга, которую ему (к сожалению) безвозвратно подарил Уилбур. Он надевает перчатки. Так же ему обернули шарф вокруг шеи. Он дергает его, потому что ему кажется, что он задыхается. Уилбур не замечает. Уилл одет менее тепло, но все еще комфортно, в нелепой шапке с помпонами. Его ладонь обхватывает дверную ручку, когда он поворачивает ее, и дверь открывается. Сначала свет ослепляет его — он закрывает глаза, почти не замечая, как рука обхватывает его запястье и вытаскивает наружу. Когда он, наконец, привыкает, он моргает несколько раз. Зрелище не новое — неприятные воспоминания всплывают, о холодных венах, о пурпурных кончиках пальцев и замерзшей слюне, о онемевших ногах и отяжелевших веках. Он отталкивает их в сторону. Он не замечает, что рука Уилбура держит его, пока она не тянет вперед. Он крепче сжимает Уилла, пока они входят в лес, не отрывая взгляда от снега, от звука, который он издает, когда он хрустит под его сапогом. Он съёживается, держась рядом с Уилбуром, практически приклеившись к нему. Он поднимает глаза только тогда, когда Уилбур резко останавливается, не отпуская его руки. Они на краю поляны — большой поляны, с нетронутым снегом, накинутым на окружающие его деревья, с висящими на ветвях замерзшими сосульками. Уилбур оглядывается на него, дарит ему ободряющую улыбку и идет на поляну заставляя ноги Дрима двигаться, пока они не оказываются в середине опушки. Тут красиво. Когда он смотрит на небо, то видит, как хлопковые облака, гонимые ветром, пролетают над деревьями, мягко и нежно. Солнце заставляет снег блестеть золотым. И. Что-то мокрое и холодное ударило ему спину, и он сильно вздрагивает, поворачиваясь так быстро, что чуть не падает в снег. Уилбур стоит позади него с маниакальной ухмылкой на губах, в руке у него еще один снежок. Улыбка на мгновение прерывается, когда Дрим не реагирует, просто смотрит на него широко раскрытыми глазами и видит, как тот открывает рот, видит извинение на кончике его языка… Дрим берет в руки снега и швыряет его прямо в лицо Уилбуру. Уилбур слишком ошеломлен, чтобы реагировать, снег стекает по его лицу, пачкая пальто, промокшие пряди волос прилипли ко лбу. Он чем-то похож на золотую рыбку, и Дрим не может сдержать легкого смешка, который срывается с его губ. Хихиканье легко переходит в смех, тихий и хриплый. Ему приходит в голову, что это первый искренний смех, который у него раздался с тех пор, как он вышел из тюрьмы. Однако у него нет времени размышлять об этом, потому что Уилбур пришел в себя и держит в поднятой руке большой-большой снежный ком. Он летит ему прямо в лицо, но это не останавливает его смех. — Солнце садится. Они лежат на снегу после бесчисленных попыток слепить снежных ангелов. Они построили снеговика, устроили еще одну битву снежками, в которой Дрим выиграл, и он удивлен, что он все еще так же любит побеждать, как и раньше, удерживая свою победу над головой Уилбура. И вот он смотрит на небо, окрашенное в оранжевый и темно-синий цвета, и теплое чувство разливается в его груди. Он уверен, что его щеки ярко-красные, а на лице тупая улыбка. Теперь он понимает, как сильно скучал по всему — скучал по ветру, ерошащему волосы, по холоду, запаху хвои, по снегу. И на этот раз он думает, что чувствует себя счастливым. Это то, чего он давно не чувствовал, и это заставляет его улыбаться еще шире. Это напоминает Дриму о потерянных временах года, о смутных воспоминаниях, о снежках и далеком смехе. Напоминает Дриму о том, что было раньше. На языке остается горько-сладкий привкус, который он игнорирует. Он сосредотачивается на настоящем, на счастье, бурлящем в его легких. Пальцы Уилбура сцеплены с его, и когда Дрим поворачивается, он видит, что глаза Уилла закрыты и он тоже улыбается. Ощущение тепла остается. Он может привыкнуть к этому.