La maladie d'amour

      — Здравствуй, милый, — с улыбкой произнес Дазай, зная, что Чуя находится по ту сторону телефона. — Скоро все закончится, ты у меня такой молодец, что…       — Скоро? — сдерживая эмоции, перебил рыжеволосый. Ему неожиданно захотелось разбить чертову трубку, каким-то образом материализовав Осаму перед собой. Хотелось ударить его, обнять, поцеловать, снова ударить, сделать все, чтобы поверить в то, что эти муки в ближайшее время действительно завершатся. Физических сил пусть на удары у Чуи и не было, а вот упал в теплые объятия своего возлюбленного он бы с радостью, но шатену об этом сейчас знать не нужно.       — Да, ты должен лишь собрать вещи, ночью за тобой придет Ацуши-кун, — начал объяснять юноша, наматывая провод от телефона на свои длинные пальцы. Нервничает. — Он тебе подробно все расскажет, когда вы встретитесь. Ехать до моего дома час-полтора.       — Спасибо, Осаму, — все еще не до конца осознавая услышанное, поблагодарил Накахара. — Я буду ждать.       Он и правда будет ждать. Он бы потерпел столько, сколько потребовалось бы, лишь бы выбраться из лап этих больничных стен туда, где будет хорошо и безопасно. И место, которое видится ему таковым – где-то рядом с парнем в бинтах. Плевать на то, приедет он в хижину в лесу или в роскошный особняк, главное – убедиться в том, что все действительно по-настоящему, что его ждут и, кажется, любят. Накахара смутно представляет свои дальнейшие чувства и действия, если ему сейчас нагло лгут. Он хочет верить, хочет не сомневаться ни в чем, но на подкорке сознания есть страх быть брошенным в лечебнице навсегда, страх быть обманутым, униженным и разочарованным. За прошедшие дни он не сошел с ума только благодаря Аято, который напоминал ему, что он все еще человек, достойный любви и счастья. Что он сильнее чокнутого доктора, помешанного на «неправильной» ориентации. Лечение заключалось лишь в промывании мозгов различными способами касаемо того, что любить свой пол неправильно. Никаких иных разговор не велось, а те, что присутствовали, очень давили на психику. Было страшно даже сейчас, многие внутренние противоречия все еще гложили рыжеволосого парня, а в голове происходила полная катастрофа, включающая в себя и физическое недомогание… Но раз голос по ту сторону провода уверяет, что все в порядке… Так тому и быть.       — Пока еще не за что. Поблагодаришь поцелуйчиком, когда встретимся, и… — немного замявшись в конце, пробубнил шатен. — Ну, и…       — И? — уже откровенно улыбаясь, спросил рыжеволосый. Когда он последний раз так искренне улыбался?       — Я не могу нормально произносить такое, — сделав акцент на последнем слове, воскликнул парень. — Рядом со своим отцом!       — Когда это ты был таким стеснительным? — произнес Чуя, словно абстрагировавшись от внешнего мира и от своих пугающих мыслей. Мацумото-сан, кажется, показывал на свои наручные часы, намекая, что время для разговоров вышло.       — Да никогда, если честно, — хмыкнул Дазай, понимая, что раньше и правда не замечал за собой какой-либо особой стеснительности. — Все бывает в первый раз. Ты как себя чувствуешь вообще?       — Уже лучше, даже друга обрел за это время, — сказал Накахара, прикрывая глаза. Ему в данную минуту, на самом деле, действительно все еще плоховато, но теперь в основном физически. В душе он радуется, хотя предполагает, что радовался бы гораздо больше, если бы не препараты, которые глушат сильные эмоции. — А ты как?       — Живее всех живых! — пролепетал Осаму, для чего-то показывая большой палец вверх, словно Чуя его видит. — Что за друг? Ты что, изменяешь мне?       — Ты идиот, Дазай, — единственное, что выдавил из себя рыжий, сдерживая непрошенные смешки. — Кстати, поблагодари своего папу за все тоже.       — Конечно, если он не будет… — в трубке послышался какой-то непонятный шум, из-за чего Чуя невольно вздрогнул. — Если он не будет отбирать у меня телефон! — после очередного грохота, в трубке послышался другой голос:       — Здравствуй, Чуя-кун. Я понимаю, что вам двоим хочется поговорить подольше, но время поджимает, поэтому, — явно сражаясь со своим сыном, мягко говорил Огай. — Подождите до завтра, хорошо? Я вешаю трубку, иначе Осаму оторвет мне руку, — на фоне звучало «я правда оторву!» и «отдай!», из-за чего рыжий неловко хихикнул, наконец возвращаясь в реальность. — Увидимся.       На этом телефонный звонок был завершен.

***

      Немного поворчав на отца из вредности, Осаму поспешил в свою комнату. Необходимо было успокоиться, а потом уже сделать все остальное. Сердце бешено колотилось после разговора с любимым, Дазаю казалось, словно он стал каким-то жутким наркоманом, который спустя длительный промежуток времени завязки от веществ, наконец получил долгожданную дозу счастья. Только вот счастье это было вполне здоровым, естественным, но необычным для такого человека, как Осаму. Он не привык испытывать такие сильные положительные эмоции, из-за чего не знает, куда себя деть. Все его существование раньше было довольно монотонным, скучным и безрадостным. Не всегда было плохо, а в гипоманиях так вообще порой казалось, что вся жизнь – сплошное удовольствие. Невзирая на практически постоянную скуку вне эпизодов чрезмерно повышенного настроения, Дазай иногда старался радовать себя книгами, прогулками, общением с друзьями, но… То, каким его делает Чуя – немыслимо.       Поблагодарить Мори стоило должным образом уже давно, но шатен понятия не имеет, как это сделать. Помимо этого, Накахаре нужно организовать комнату, в которой он будет спать, хотя, Дазай очень уж сомневается в том, что его возлюбленный захочет по-максимуму отоспаться после поездки на машине, когда приедет. Скорее всего, его будет переполнять адреналин после стольких дней заточения в больнице, что прекрасно знает сам Осаму на своем же опыте. А ещё кареглазый сомневается в том, что им стоит спать отдельно. Мало ли, Чуе будет страшно на новом месте, может, кошмары приснятся. Да и вообще – они же встречаются! Однако, Огай все равно настаивает на раздельных комнатах. Мол, рыжего – в гостевую, а ты, сын, спи на своей кровати, потому что Чуе нужен отдых. И Дазай согласится на это, если сам Накахара захочет спать отдельно. А так…       Сегодня Осаму планирует встретиться с Одасаку. Ода был и остается единственным по-настоящему близким другом шатена, который был рядом во все плохие периоды жизни, а теперь этот светлый мужчина, наконец, разделит и радость Дазая.       Сакуноске встретил грязного, промокшего до нитки пятнадцатилетнего подростка недалеко от книжного магазина, в котором работал в тот злополучный день продавцом-консультантом. Он выносил мусор, собираясь закрываться, но вовремя заметил на противоположной стороне дороги медленно идущее черное пятно. Лило как из ведра, но было заметно, что этот маленький человек в черном плаще даже не утруждает себя перешагивать через глубокие лужи. Мимо, как понял после, мальчика, пробегали люди, не успевшие спрятаться от ливня. Кто-то бессмысленно накидывал кофты на голову, кто-то просто несся на всех порах в тепло, еле удерживая зонт в руках, а этот юнец… Двадцатилетний Ода тогда недовольно нахмурился и поспешил на помощь к этому странному, видимо, невероятно грустному, существу. Забежав в магазин, парень с красноватыми волосами быстро нашел свой зонт и с каким-то странным волнением вышел обратно на улицу. Сакуноске не впервой помогать незнакомцам, особенно, детям. Когда твое прошлое запятнано грязью, в настоящем хочется стать достойным человеком. Человеком, который будет помогать людям, не прося ничего взамен. Он просто следовал своим альтруистичным порывам и никогда не ошибался. В этом он обрел себя, обрел то, что делало его немного лучше. Перепрыгивая через воду и перебегая дорогу, Ода чуть не потерял из виду «черное пятно». Благо, этот юнец плелся со скоростью черепахи. Догоняя мальчика, Сакуноске подумал о том, что понятия не имеет, что ему толком делать, решив действовать по ситуации.       — Эй, парень! — подбегая к юнцу в черном плаще, крикнул Ода. Плащ был довольно легким, что еще больше заставило молодого мужчину волноваться. — Постой! — крикнул он, замечая, что мальчик резко ускорил шаг, стараясь убежать. — Я хочу тебе помочь! — еще громче прокричал он, нагоняя мальчика. Нет, он не отпустит этого упрямца.       Наконец темноволосый промокший юноша обернулся лицом к своему нежеланному спасителю, почему-то выдавливая улыбку. Сакуноске видел многое, но такого взгляда – никогда. Оде стало практически физически больно наблюдать за этим подростком, а еще он заметил кровь, капающую редкими каплями на мокрый асфальт.       — Чем вы мне поможете, мистер? — горько усмехнулся упрямец, смотря снизу вверх своими бездонными темными омутами.       — Я не знаю, что у тебя стряслось, но тебе должно стать лучше, если ты согреешься, а потом мы сможем поговорить обо всем, о чем только захочешь, — перекрикивая ливень, громко произнес красноволосый. Видя замешательство на лице подростка, он решил сказать все так, как чувствовал. Не было никакого плана. — Знаешь, в этом мире очень много боли, много того, что заставляет нас желать уйти из этой жизни. Мне… — подбирая слова, говорил мужчина. — Гораздо лучше, когда есть кто-то, на кого можно положиться. Ты дашь мне шанс, малец? Я правда хочу помочь.       И Дазай согласился, сам не ведая почему. В тот день у него не было конкретных мыслей по поводу того, где и как он хочет умереть, он не знал, сможет ли сделать это, но в нынешнем возрасте он будет знать одно: если бы не Одасаку, он бы мог и не выжить. Сейчас Осаму, как бы не старался, не может вспомнить свои примерные думы, но он помнит то, что ему было невероятно больно. Когда он блуждал по улицам, его совсем не беспокоило то, что чувствовал Мори или какая была погода. В голове юного Осаму была лишь картинка матери на полу ванной комнате в окружении крови, рвоты и пустых таблеточных блистеров.       Встреча была назначена в семь часов вечера в «Люпине». В этом небольшом, но уютном баре, никогда не было огромного потока посетителей. Так сказать, бар для своих. Шатен неторопливо прогуливался по основной дороге улицы, находящейся в приблизительно двадцати минутах от центра города. В мыслях то и дело всплывали картинки, куда можно сводить Чую на прогулку. Можно, например, прогуляться до озера, проехавшись немного на общественном транспорте от дома Дазая. В детстве маленький Осаму частенько гулял там с матушкой, разглядывая окружающую озеро растительность. Утки так вообще вселяли в мальчика неописуемый восторг. Шатен проживал в противоположной стороне от бара, в который сейчас направлялся. Езда до центра города была не слишком близкой, но и не особо далекой. В общем, что-то среднее. Проходя мимо кафешки, где продавались преимущественно сладости, кареглазый подумал о том, что именно из сладкого любит Накахара. Сладкоежка ли он или наоборот? В больнице о таком особо не задумываешься, питаясь в столовой тем, что дают, а мире вне закрытой лечебницы… Сколько всего можно узнать о Чуе! Размышляя об этом, Дазай чуть не прошел мимо небольшого переулка, в котором располагалось любимое, пронизанное воспоминаниями, заведение.       Осаму опаздывал на минут так десять, но рассчитывал на то, что Ода не обидится на него. Скорее он знал, что тот не будет рассержен или что-то вроде того. Поэтому зашел в «Люпин» со спокойной душой, замечая красновато-темную макушку за барной стойкой. Как-то раз Сакуноске сказал, что будет специально приходить позже, чем положено, так как знал, что Дазай вечно опаздывает. Шатен сделал вид, что поражен таким замечанием до глубины души, но на деле все прекрасно понимали: Одасаку будет приходить в место встречи чуть раньше вне зависимости от ситуации.       — Привет, Одасаку! — весело произнес шатен, усаживаясь рядом со своим другом. — Мне как обычно! — параллельно пролепетал он бармену, подразумевая коньяк со льдом.       — Здравствуй, Осаму, — улыбнулся молодой мужчина. — Давненько не виделись. У тебя случилось что-то хорошее, как я погляжу?       — Не поверишь! — громко ответил шатен, хихикая. — Я полюбил самого прекрасного в мире человека. — решив не таить самое главное, сразу сказал он.       — Ого, — искренне удивился Сакуноске, так и не сделав глоток своего напитка из стакана, который остановился подле его губ. Зачастую мужчина был немногословен, но Дазай к этому привык, считывая малейшие изменения на лице собеседника. — И кто же она?       — О, друг мой… — мечтательно проговорил кареглазый, делая первый глоток крепкого алкоголя. Напиваться он не собирался, но в этот вечер есть, за что выпить. — Это долгая история…       Ода и впрямь был удивлен. Дазай без умолку трындел про рыжего практически весь вечер, будто не в силах говорить на другие темы, а Сакуноске только в радость наблюдать за таким счастливым Осаму. Безусловно, шатен изо всех сил старался отвлекаться на другие темы, дабы не вести разговор только лишь о себе, что замечал и ценил Ода. Но глаза того самого «черного пятна» словно искрились в этот вечер, было очевидно, что Осаму в предвкушении встречи со своей любовью. Кареглазый так изредка светился в периоды гипоманий, но никогда это не было таким… Завораживающим. Да и проявление болезни нельзя считать нормой. В те моменты Дазай говорил слишком быстро, а идеи его были хаотичными, даже бредовыми. Сейчас все по-другому, что несказанно радует как Осаму, так и Одасаку. Красноволосый настоял на том, чтобы Дазай поблагодарил своего отца, а еще ему бы хотелось увидеть Чую воочию.       — И, не поверишь! — лепетал шатен, довольный собой. — Я всего лишь дал гарантию того, что буду пить пилюли и никогда не появлюсь в этой больнице снова! Ты представляешь, как меня любит Мацумото? — смеялся немного подпитый парень. — Я теперь должен присылать ему отчеты, Мори говорит, что это серьезно, но… Ха-ха… Это была реально выигрышная сделка, прямо-таки джекпот!       — И… все? — в который раз за вечер недоумевал Одасаку. — Он помог тебе просто из-за нежелания тебя видеть в дальнейшем?       — Ну, я хочу верить в то, что он просто хочет, чтобы мне стало лучше, — не унимался Осаму, коварно хихикая. — Вообще, тут скорее подсобил отец, но… Блин, Одасаку, я готов даже помириться с отцом! Ну, наверное…       — И ты будешь пить препараты согласно назначению? — сомневаясь, произнес Сакуноске.       — Ой, не знаю! — отмахнулся Дазай, скривившись, словно съел испорченный лимон. На самом деле, пить таблетки ему не хотелось. Внутренний ребенок-бунтарь агрессивно настаивал на том, чтобы он забил на свое обещание огромный болт. Его бы не мучила совесть, если бы он не выполнял условия сделки как с доктором, так и с Мори. Но контраргументом Мацумото-сана стало то, что Чуя заслуживает того, чтобы Осаму хотя бы попытался лечиться. Мол, не хочешь делать для себя — сделай для своего близкого человека. — Ты только не говори об этом Чуе!       Так и прошел вечер. Около одиннадцати Осаму уже расхаживал по гостинной под неодобрительный взгляд Огая. Господи, как же не хочется пить эти дурацкие таблетки.

***

      Когда Чуя, все еще хреново выглядящий, немного рассеянный, но с тенью улыбки зашел в палату, Саито понял, что рыжий наконец-то отмучился. Накахара мертвым грузом плюхнулся на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Тело ломило, а горло жутко болело после постоянных рвотных сеансов, в голове все еще было пусто, но эта пустота скрашивалась каким-то легким радостным волнением. Накахара был готов проснуться, расплакавшись от понимания, что ему приснился сон, в котором он разговаривал с Дазаем, но потом осознавал, что все происходящее было реальным.       — Аято, а ты как тут будешь? — задал вопрос своему другу Чуя. — Жаль, что я не могу забрать тебя отсюда. — шепотом произнес голубоглазый, дабы никто не услышал.       — Я думаю, что мне и тут вполне нормально, — улыбнувшись, ответил Саито. — Пребывание здесь не может длиться вечность, но я бы погостил тут еще немного, пока не буду готов выйти в люди, так что не беспокойся за меня.       — Спасибо тебе, — смотря в глаза своего товарища по несчастью, сказал Накахара. — Я благодарен тебе за все.       — Отблагодаришь как-нибудь на воле, Накахара, — хмыкнул мужчина, прикрыв глаза. — Короче, разберемся. Тебе разве не стоило бы… — начал предложение Аято, но так и не завершил его, подмечая, что рыжий начинает вставать с постели, смотря на тумбу возле койки.       — Стоило бы. — произнес Чуя, кивнув.       Брать с собой было-то и нечего по большей части, ведь вещей у рыжеволосого практически не было, как и у других пациентов. Их изымали при поступлении в отделение, но даже те были не особо ценными. Чуя точно решил забрать с собой свои рисунки, остальное оставив на месте. Ночные таблетки удалось не пить обманным путем. В целом весь новый медперсонал выглядел встревоженно, видимо, из-за своего начальства, поэтому немного перехитрить санитарок, выплюнув спрятанные под языком пилюли в туалете, ничего не стоило. Саито перед сном отметил, что им с рыжим не стоит прощаться, готовя какие-то речи, ведь он надеется на встречу в будущем, которое когда-нибудь, да наступит. Разве что этот тревожный мужчина пожелал удачи, а потом, по всей видимости, уснул.       Накахара же уснуть не мог. У него то затекала рука, то нога лежала в неудобном положении, то глаза сами непроизвольно открывались, когда он думал о том, как придет этот Ацуши. Постоянно хотелось смотреть в дверной проем, вглядываясь в темноту, мало ли прямо сейчас выскочит кто-то, напоминающий белобрысого паренька со странными глазами? Взор помимо этого то и дело падал в сторону решетчатого окна. Не верилось, что еще чуть-чуть и можно будет вдохнуть свежий воздух, а потом, через какой-то жалкий час, можно будет лицезреть город… Цивилизацию! А еще через полчаса можно будет обнять Осаму! Не хотелось думать ни о родителях, ни о Боге, не хотелось жалеть себя, вспоминая про чертовы недавние процедуры. Хотелось встать, попрыгать, насколько это будет позволять состояние тела, пробежаться по всему отделению, да что угодно!       Чем дольше Чуя лежал, тем хуже ему становилось. Отбой в больнице ранний, из-за чего, прикинув время, рыжий с раздражением понял, что сейчас только около часа ночи. Порой слышались завывания больной пожилой пациентки, из-за чего становилось по-настоящему нехорошо. То есть, после эмоционального подъема последовал соответственный спад настроения. И опять эти сомнения, страхи, навязчивые мысли про то, что за ним могут не приехать, про то, что ему внушал Ямасита-сан. В Накахаре будто поселились две личности: одна была абсолютно уверена в том, что все хорошо, в том, что он не болен, скоро наступит рассвет во всех смыслах, а вот другая… Другая подбрасывала картинки недовольного отца, избивающего мать, вспоминалась вера в Бога, проскакивали даже мысли о том, что ему стоило бы отказаться от возможности, которую он имеет сейчас.       Разрываясь в сомнениях, рыжеволосый принял решение подумать о чем-то хорошем или же нейтральном в попытках хотя бы задремать. Перевернувшись на бок в сотый раз, юноша практически насильно заставил себя закрыть глаза. И все-таки, хотелось верить в то, что та личность, кричащая, что он будет счастлив, выиграет в этом сумасшедшем споре разума.       «А что, если посчитать овец?», — подумал Чуя, вспоминая, как это помогало ему в далеком детстве.       «Раз овечка, два овечка, три овечка… Овечка номер сто тридцать шесть…»       «Овечка под номером триста восемьдесят… Сколько там?»       — Чуя-сан, проснитесь, пожалуйста, — как можно тише сказал Ацуши. — Чуя-сан, нам пора уходить…       — А? — резко открыв глаза, подскочил Накахара. — Уходить? Да, черт, я сейчас… — пробормотал рыжий, вставая с койки. — Господи, минуту, я только возьму… — все еще бормоча, но уже практически полностью проснувшись, произнес он. — Все, я готов. — решительно кивнув головой, Чуя выглядел так, словно собрался воевать.       Как ни странно, после дремы юноша с голубыми глазами действительно чувствовал себя довольно неплохо. Ну, относительно того, каким напряженным он был до того, как погрузился в мир счета пушистых овечек. Отступать-то уже некуда, в любом случае.       — Я выведу вас не через главный выход, не беспокойтесь, ничего сложного… — зачем-то взяв рыжего за исхудалое плечо, прошептал Накаджима. Ему, на самом деле, не нравилось, что вызволять пациента будет он, а не, скажем, Акутагава. Но что поделать? — Просто идите за мной, ладно? Вот, наденьте, пожалуйста, эту форму… А потом пальто, но пока я его понесу… — смутившись, произнес светловолосый, передавая Чуе медицинскую форму. Черт бы побрал этого Дазай-сана… — Медперсонала сейчас в отделении по минимуму из-за произошедшего с Орочи, остались в основном старые санитарки…       — Ацуши, мне кажется, что ты нервничаешь куда больше, чем я, — заметив подрагивающие пальцы своего спасителя, криво усмехнулся Накахара. — Я понял, буду просто идти за тобой. Есть еще какие-то указания? — говорил он, параллельно надевая белоснежную форму.       — Будем действовать по ситуации, — вздохнув, выдавил из себя подобие улыбки Накаджима. — По идее, препятствий быть не должно, но если что… Ну, Дазай-сан сказал, чтобы ты притворился, что тебе очень плохо…       — Дазай что?! В каком смысле вообще? — начиная раздражаться, спросил рыжеволосый.       — Ну, типа… Он сказал, что существует, кажется, где-то полтора процента, что нас заметят санитарки… И, мол, он просил передать, чтобы ты, эм… — проклиная Осаму, пытался объясниться Ацуши. — Изобразил припадок или что-то вроде…       — Господи… Ну что за… — изо всех сил стараясь не злиться, горестно произнес Чуя. — Пошли уже или я сейчас сам убегу.       На светловолосого последняя фраза подействовала отрезвляюще. Минуя темные коридоры и процедурный кабинет, Ацуши побрел по каким-то путям, о которых Накахара даже не догадывался. Оказывается, со второго этажа нужно было выйти на другую лестницу, спустившись по которой, можно было выйти на территорию, где располагалось здание для медперсонала. Все происходило словно в ускоренном времени, мыслей в рыжей голове практически не было, когда они спускались вниз по лестнице, ведущей на улицу. Оказавшись перед деревянной дверью, что была явно потрепана жизнью, Чуя позволил себе выдохнуть и только тогда понял, насколько быстро стучало его сердце. Нет, все-таки, спокойствие было временным.       Ацуши, передавая Накахаре пальто, что было ему явно велико минимум на три размера, искренне улыбнулся. Ему было сложно представить чувства, которые испытывал возлюбленный Дазая, но светловолосый догадывался, что Чуя, наверное, испытывает огромнейшее воодушевление, понимая то, что прямо сейчас он сделает шаг в лучшую жизнь.       Чуя, надевая бежевую верхнюю одежду, скорее напоминающую тренч, а не пальто, невольно принюхался к запаху, что буквально искрилась Дазаем.       — Это пальто Дазай-сана, — словно прочитав мысли Накахары, произнес Ацуши. — Нам сейчас нужно будет пройти мимо здания как можно быстрее, — открывая дверь небольшим продолговатым ключом, инструктировал парень. — Выйдем за калитку и сядем в машину, ну и… Все.       Рыжеволосый кивнул, показывая, что он все понял, а потом…       Дверь с тихим скрипом открылась. В нос ударил свежий ночной воздух, который казался сейчас Чуе каким-то волшебным. Мурашки пробежали по светлой коже, пока голубые очи словно впервые за долгое время увидели яркие звезды. Воспоминания о тайных посиделках на крыше заставили осознать, что буквально через пару часов Дазай будет рядом. До него можно будет докоснуться, наконец-то не просыпаясь после этого в палате на больничной койке. Идя по направлению к выходу с территории лечебницы, Накахара думал лишь об этом.       В целом, все прошло гладко. Напоследок, рыжий обернулся, смотря на потрепанное здание снизу вверх, после сел в черный автомобиль, которые тронулся с места почти сразу же. Чуя не будет скучать по этому месту никогда в жизни, но опыт, полученный здесь, отпечатается в его сознании навечно. Хотелось верить, что несчастные больные смогут снова нормально существовать в психиатрической больнице после возвращения старого заведующего. Многих хотелось забрать на волю с собой, многим хотелось помочь, но это, увы, не представлялось возможным. Было даже немного совестно из-за того, что ему помогли, можно сказать, по связям. Пожилые пациенты с большой вероятностью останутся в доме для душевнобольных до конца своих дней, особенно те, от которых отказались родные. Но подобные заведения часто переполнены, Чуе не с чем сравнить, но еще десяток пациентов и места на всех не хватит, как он думает. Хотелось верить, что Аято станет лучше как можно скорее, как и, например, Кристи. Психически нездоровым людям жизненно необходима помощь и поддержка, что является естественным, но не слишком очевидным для всех людей. Им гораздо тяжелее даются многие повседневные, базовые дела. Саито оказался вполне дружелюбным и добрым мужчиной, но из-за своей болезни он боится выйти на волю, в реальный, жестокий мир. Его можно понять. Накахара и сам раньше не особо интересовался медициной в области психиатрии, не думал о заболеваниях глобально, зная в основном только что-то про депрессию. В этом нет ничьей вины, как и нет вины в том, что некоторые люди относятся к пациентам таких учреждений с боязнью или отвращением. Относятся к психически нездоровым людям так, словно они мусор, не подозревая о том, что сами, возможно, имеют какое-либо расстройство. Рыжий решил, что постарается быть более внимательным по отношению к окружающим людям, постарается быть даже в какой-то степени более лояльным к определенным личностям. Нет смысла тратить свою энергию на тех, кто этого не стоит.        «Было бы неплохо узнать про биполярное расстройство подробнее, чтобы знать, как помочь Осаму, если в этом будет нужда», — размышлял рыжеволосый юноша, когда еще находился в лечебнице. Ему кажется, что после лечения его «болезни любви», потребуется реальная терапия для того, чтобы войти в прежний ритм жизни.       Определенно, это ужасное заведение, пусть и покалечив психику, сделало Чую куда сильнее, осмысленнее и взрослее. В конце концов, в лечебнице он познакомился с Осаму. Что стало бы, если бы они не встретились? Возможно, рыжеволосого рано или поздно выписали бы, передав родителям. Пожалуй, он стал бы жить так, как от него требует отец, лишь бы не попасть в такое место снова. Но все сложилось иначе.       За рулем сидел какой-то парень с темными волосами, на кончиках которых красовался белый цвет. Выглядел он немного раздраженным, но, по всей видимости, тоже был доволен, что можно уже наконец-то уехать из этой дыры подальше. Ацуши сидел рядом с ним, когда голубоглазый разместился на задних сиденьях.       — Поздравляю с выпиской, Накахара-сан, — с уважением произнес Акутагава, хмыкнув. — Почему так долго? Я думал, что вы там уже вляпались в какую-то неприятность.       — Вообще-то, все прошло очень даже быстро, Аку, — возмутился беловолосый, недовольно смотря в сторону водителя. — Как же я рад, что мы никого не встретили…       — А вы и не должны были, поэтому я недоумеваю, ведь можно было добраться до машины за минут десять, — хмурился брюнет, нервно стуча пальцами по рулю машины. — Ладно, хорошо, что все прошло успешно.       — Спасибо вам, — вклинился в диалог Чуя, что все это время наблюдал за диалогом, параллельно смотря в окно. Спасибо, спасибо, спасибо. Он готов благодарить всех помогающих ему людей вечность. — Меня будут искать?       — Для галочки, может быть, — ответил Рюноске, смотря через переднее зеркало на рыжего. — Ты пострадавший. Из-за этой электросудорожной терапии вся больница находится под угрозой, поэтому…       — Поэтому, не пойми неправильно, она сыграла нам на руку. Ну, единственная плохая новость – твоим родителям сообщат про побег, — продолжил речь Накаджима. Увидев то, как встрепенулся бывший пациент при упоминании родных, он почувствовал себя так, словно зря это сказал. — А так, дело постараются замять, как обычно. Можно было бы дождаться официальной выписки, но это бы затянулось еще на месяца два. Ты, конечно, можешь подать заявление на…       — Меня все устраивает, — отрезал Накахара, уверенный в своем ответе. — Я постараюсь отплатить за все ваши старания так, как смогу.       — Ну, вы с Мори-саном фактически квиты, — сказал Ацуши, тихо засмеявшись. — Он в восторге от того, что Дазай-сан в кои-то веке выглядит счастливым, вроде даже лечиться стал, не знаю правда, насколько это реально.       — Понятно… — малость смутившись, вымолвил Чуя.       Дорога до дома Осаму заняла действительно час с лишним. Большую часть времени парни молчали, каждый размышляя о своем. Рыжий с невероятной радостью наблюдал и за обычными лесными пейзажами, а когда заметил вдалеке город, не смог сдержать эмоций, уронив пару тихих слезинок себе на колени. Как же… Хорошо и свободно.       Кутаясь в тренч своего парня, Чуя наблюдал за появляющимся рассветом с замиранием сердца, осознавая, что с восходом солнца станет светлее не только на улице, но и в его душе.