La maladie d'amour

      Птица, сидящая в клетке, никогда не почувствует вкус жизни. Вкус может быть сладко-приторным или горьким, таким горьким, что хочется сплюнуть его. Когда ты привыкаешь к тому, что находишься в ненавистных больничных стенах, подобных тюрьме, неосозанно теряешь веру в лучшее. Сидя на койке в психиатрической лечебнице, Чуя размышлял о том, что его никто не ждет. Родители всегда были враждебно настроены против него. Матушка видит смысл своей жизни в муже, но её нельзя винить. Этой светлой женщине насильно вбили, словно молотком гвозди, мысль о том, что она без брака будет несчастной, никчемной женщиной. Но Накахаре не становилось легче от того, что он понимает свою маму. Рыжеволосый парень всю свою жизнь размышлял о социальном неравенстве, о том, что в жизнь благосклонна к тем, кто… Кто изначально рождается в благоприятных условиях? Это лотерея? А существуют ли прошлые жизни, благодаря которым некий Бог распределяет наши грешные души.       Одни и те же вопросы сыпались тяжелым песком на голову Чуи, доставляя нестерпимый дискомфорт. Он жил в рассуждениях о тягостях жизни слишком долго, а теперь… Теперь он отчаянно цепляется за любовь, счастье и принятие со стороны Дазая, который показал ему свет. Осаму доказывал, что Накахара достоит лучшего, что он здоров и важен. Рыжий хочет верить в это, хоть ему и тяжело принять такие радостные заявления, потому что он привык думать иначе. Он привык скрывать свою ориентацию, бояться всего подряд и терпеть извечные жизненные пощечины. Чуя делал вид, словно он постоянно весел и воодушевлен, когда на самом деле в его сердце находилась мерзкая дыра, что поглощала его энергию и волю к жизни.       Тем не менее, юноша терпел и с гордой головой шагал дальше в неизвестном ему направлении, лишь бы снова обрести комфорт и улыбнуться новому дню при пробуждении ото сна, а не наоборот. Последние больничные дни были отвратительными, но благодаря поддержке Аято и слепой надежде на лучшее, рыжеволосый в бреду под препаратами всё еще мечтал о том, что страдания закончатся как можно быстрее. Чуя бы хотел снова увидеть искреннюю улыбку своей мамы и ощутить себя привлекательным, глядя в зеркало. Он хотел, чтобы ему стало лучше. И Накахара делал всё возможное для исполнения своих мечт, даже если основной его задачей было не сойти с ума. Юноша надеется, что Дазай поможет ему, хотя, он и без того баснословно много сделал для его благополучия, как считает сам рыжий.       Чуя встрепенулся, когда Акутагава сказал, что машина наконец прибыла к дому Дазая. У юноши затряслись ноги и руки, а дыхание стало тяжелым, удушающим. Может быть, его обманывают? Сейчас выбежит отец и изобьет его, после чего отправит обратно в психиатрическую больцу? Может быть, мать будет умолять его одуматься, стать «нормальным», может, она начёт рыдать в голос, крича о том, что ненавидит своего единственного сына? У Накахары сводило желудок и от паники в его глазах появлялись жгучие слезы, которые он изо всех сил старался сдерживать. Он смотрел в окно и видел приятный, ухоженный дом, но… Все ли будет так хорошо, как в его мечтах? Дазай все еще любит его? Их роман был недолгим, но Чуя уверен, что он никогда не испытывал таких сильных чувств к другому человеку. Ширасэ был недосягаемым интересом, когда Осаму напрямую лепетал о своих нежных чувствах с такой чертовской легкостью… Рыжему иногда казалось, что Дазай сожжет весь мир, уничтожит всё живое, лишь бы их отношения были в порядке, лишь бы всё наладилось. И юноша верит ему. Он словно слепой котенок, который инстинктивно тянется к теплу и заботе, невероятно сильно нуждаясь в любви.       Чуя выходит из машины, прощаясь с теми, кто вызволил его из «тюрьмы». Ацуши мило улыбается, по-доброму желая удачи, а Акутагава лишь кивает, выглядя крайне добродушно, учитывая его перманентный хмурый вид. Два мальчика знают, что все пройдет отлично, ведь Дазай-сан настолько нежно отзывался о Чуе, что сомнений по поводу его любви не возникало. Парни уверены, что Осаму действительно свернет горы ради своего рыжего возлюбленного, что он будет лелеять и восхвалять Накахару, ведь взгляд, который шатен неосознанно транслирован, когда говорил о Чуе… Он непередаваем. Ацуши тяжело вздохнул, когда наблюдал из окна машины колеблющего похудевшего парня, что метался в новой атмосфере, словно потухающий огонек.       Благо, дверь дома со стуком открылась, оглушая весь район. Разумеется, окружающий мир не изменился. Соседи занимались своими делами, уличный кот лениво потягивался и зевал, сонно моргая, какие-то дети перебегали через дорогу под неодобрительный взгляд проходящей мимо старушки, но… Два одиноких сердца сейчас бились куда быстрее, чем обычно. Мир этих парней сузился до неизмеримых размеров, сосредоточившись на лицах друг друга.       Осаму, неверяще улыбнувшись, наконец взял себя в руки и размашистыми шагами направился к рыжему, расправив руки в стороны. Накахара тоже постарался избавиться от неожиданного ступора, делая шаг вперед, после чего с разбегу кидаясь в долгожданные объятия шатена. В обнимку юноши простояли довольно удивительно долго для Мори, который даже как-то неловко улыбнулся, наблюдая за происходящим из окна, изредка поглядывая на кухню, где почти приготовилась еда. Не каждый день его сын… Настолько трогательный. Для самих же парней времени не существовало в данный момент. Они привыкли к постоянной спешке, к тому, что их осудят и накажут за их любовь, а вне стен лечебницы можно вдыхать запах любимого человека столько, сколько душе угодно. А душа желает как можно дольше чувствовать себя так хорошо и свободно. Тем не менее, Чуя понимает, что он толком не рассмотрел Дазая, да и вне больничных стен стоять в обнимку так долго на улице для двух парней опасно.       Рыжеволосый отстраняется, чувствуя, что Осаму явно нехотя отпускает его. Улыбается. Конечно, ему бы тоже хотелось обниматься целую вечность, но есть и множество других способов порадовать друг друга, верно?       — Ты стал еще выше? — рыжий наигранно дуется, пытаясь разрядить неловкую атмосферу. Смущение выдает его, но становится куда легче, когда карие глаза по-теплому улыбаются с небольшим ехидным прищуром. — В шестьдесят такими темпами ты превратишься в Роберта Вадлоу.*       — Успокойтесь, господин Бонапарт! — со смехом парировал Дазай, руками показательно демонстрируя этот чертов двадцать один сантиметр разницы в росте между ними.       — Идиот! — прикрикивает Чуя, после чего с умным видом делится своими историческими познаниями. — Вообще-то, Наполеон был среднего роста. Англичане прозвали его коротышкой из-за путаницы в футах!       — Ого… — протяжно произнес Дазай. — Ты специально такие факты выискивал, чтоб потом остроумно отвечать на мои подколы о росте? Я ценю это, — засмеялся парень, хватаясь за плечо рыжего, несильно сжимая его.       Только Накахара захотел недовольно ответить, мол, «еще чего» или «я не виноват, что ты не знаешь элементарных исторических мифов», но резко Осаму изменился в лице, несильно нахмурившись… Шатен опустил свою руку и сделал шаг назад, осматривая с ног до головы своего возлюбленного.       — Душа моя… — обеспокоенно прошептал парень. Создавалось стойкое ощущение, что вокруг Дазая начала витать нехорошая тяжелая аура. Даже его глаза потемнели, стали похожими на глубокие черные блюдца. — Ты так похудел…       Осаму нещадно винил себя во всем, пусть и понимал, что он не мог проконтролировать ситуацию в стенах больницы, особенно учитывая новое руководство, которое стало мощнейшей помехой для вызволения Чуи из этого ада. Он знал, что его парень сильный и умный, поэтому справится со всем, но все равно часто не мог уснуть ночами из-за переживаний. Бессонные ночи всегда сопровождались злостью на весь мир за то, какие порядки царят в обществе, злостью на родителей Накахары и на самого себя. «Почему я не встретил тебя раньше?»… Закрывая глаза, Дазай представлял себе то, что рыжий сейчас таким же образом лежит на проклятой койке и чувствует себя плохо не только морально, но и физически. Невозможно уснуть со спокойной душой, когда твой любимый человек страдает в эту же минуту. Осаму сделает всё, чтобы его парню стало лучше в ближайшие сроки.       — Да? — невольно Чуя посмотрел на свои запястья, отмечая, что их можно было обхватить пальцами. Юноша покачал головой и цокнул. Ему было стыдно за себя. — Я старался питаться нормально, но аппетита не было, знаешь… — рыжий тупит взгляд в пол, мешкаясь. — Было тяжело.       Признавать свои «слабости» для Накахары странно. Обычно люди не называют факты откровенного сложного жизненного положения слабостью, но голубоглазый уже давно отвык от того, что своими переживаниями можно делиться без страха или показного безразличия. Однако, ему хочется исправить свою привычку вечно умалчивать о своем самочувствии, когда оно опускается ниже среднего.       — Знаю, солнце, я знаю, — шатен произносит эти слова с вздохом и берет за руку своего возлюбленного, начиная вести его в дом. — Прости, что меня не было рядом, — снова шепчет он, смотря в голубые глаза. — Мой отец может показаться тебе странным, но он… Неплохой. — сглотнув ком в горле, пробормотал юноша, мысленно удивляясь своим же словам и тому, как сильно поменялось его отношение к папе за пару месяцев.       Чуя заходит в дом, оглядываясь по сторонам. Так странно находиться в обычном доме, а не в стенах лечебницы… Юноша улавливает запах еды, который кажется ему одурманивающим даже с нотками подгорелости. Дазай что-то бурчит и уходит на кухню, говоря про то, что яблочный пирог пригорает, после чего раздается щелчок, свидетельствующий о выключении печки. Слух Накахары улавливает незнакомый мужской голос, который уныло кряхтит о том, что готовить, вообще-то, сложно, а потом обладатель мелодичного голоса заходит в гостиную и сразу же улыбается.       — Привет, Чуя, — приветствуя желанного гостя в доме, говорит мужчина. Его волосы собраны в короткий хвостик, ибо он старался выглядеть нормально при знакомстве с возлюбленным своего сына. Сына, который откровенно издевался над своим родителем из-за фартука с малюсенькими оборками! Кто виноват, что в магазине закончились более брутальные варианты? В общем, во время прошлой готовки шарлотки вся кухня была в муке, как и он сам. Сегодня не хотелось испачкаться. — Как добрался? Меня зовут Мори Огай, я папа Осаму.       — Здравствуйте, Мори-сан, — уважительно произносит Чуя, подмечая, что мужчина с хвостиком такой же высокий, как и его парень. Генетика, мать её. — У вас здесь очень красивый дом.       — Ой, спасибо! Представляешь, Осаму впервые за всю свою жизнь помог мне с тем, чтобы привести палисадник в приличный вид, — хихикает Огай, спиной чувствуя, как сын дуется из-за того, что он рассказывает такие подробности. — Мы ждали тебя. Не стесняйся и будь как дома.       Чуя кивает в знак благодарности, спрашивая, нужно ли помочь с чем-нибудь на кухне. Мори отмечает, что рыжеволосый очень мил и вежлив, но отказывается, заверяя, что всё почти готово. А еще он как врач записывает у себя в голове, что Накахара сильно истощен и в целом выглядит болезненно. Это не удивительно, учитывая место, из которого он приехал. «Нужно обязательно обследовать мальчика», — думает про себя мужчина с хвостиком.       — Чу-уя, пойдем! Пока отец будет пытаться спасти пирог, я покажу тебе свою комнату, — радостно лепечет Осаму, хватая рыжего за руку. — Нашу комнату, если ты захочешь, — чуть тише произносит он. — Мы долго спорили с папой о месте, где ты будешь спать, решив и итоге, что выбор за тобой, а еще…       Таким образом, Дазай уводит своего парня на второй этаж.       Огай ни за что не признается, что шарлотка могла бы не подгореть, если бы он наблюдал за ней, а не таращился в окно. Также он усердно делает вид, будто в целом не подсматривал за своим сыном и рыжим мальчиком, хотя и не видит в этом ничего криминального. Будто он все время работал над пирогом в поте лица, а подгорела шарлотка просто… Просто так сложилась ее шарлоточная судьба безо всякой на то причины. Мужчина знает, что Осаму не понравилось бы то, что он почти пустил слезу, глядя на воссоединение двух парней. А ведь рыжеволосый мальчик даже не осознает то, как сильно повлиял на отношения отца и сына. Лед тронулся.       Дазай тоже молчит о том, что боковым зрением увидел папу, который наблюдал за ними из окна. Возможно, он даже простит Мори полуживую шарлотку, потому что Чуя улыбается, когда говорит, что благодарен за теплый прием. А ведь это был мамин фирменный рецепт! Но, возможно, так даже лучше. М-м, яблоки со вкусом отцовских слез счастья и подгоревшая корочка во имя любви. Прелестно.       Огай медленно и слегка смущенно воспроизводит в памяти сцену, увиденную из окна, после чего уныло смотрит на подгоревшую шарлотку, переводит взгляд на дурацкий фартук и вздыхает. Вздыхает, к своему же удивлению, с явным облегчением. Возможно, ему тоже стоит подыскать себе отношения. Возможно, нужно перестать оттягивать реанимацию полуживого яблочного пирога.

***

      Чуя с интересом рассматривал комнату своего парня, сразу же отмечая для себя внушительное количество литературы, которая была везде, где только можно. В основном, конечно, книги аккуратно расположились в книжном шкафу, но если приглядеться, то можно было обнаружить две небольшие книжки на прикроватной тумбочке, даже на заправленной постели лежал какой-то сборник неизвестного для рыжего мальчика писателя.       Второе, что бросилось Накахаре в глаза почти сразу же, пока он путешествовал по небольшой комнате Дазая — несколько плакатов с музыкальными группами, фильмами и какие-то вырезки из газет на стене возле кровати. Он узнал только музыкантов из The Beatles и яркий плакат с Pink Floyd, но в душе был впечатлён даже не тому факту, что Дазай книжный червь и слушает знакомую ему музыку, он был… Как будто Осаму был родным, но таким неизвестным для него сейчас. Рыжий понимал, что ему ещё предстоит узнать своего парня с разных сторон. И ему это нравилось.       — Ну, я вообще-то тоже тут, — недовольно пробубнил Дазай, привлекая к себе внимание. — Не хочешь повнимательнее рассмотреть лучшего мужчину в мире?       — Ой, ты такой скромняга, Дазай, — произнес Чуя, поворачиваясь к шатену, который уже вальяжно сидел на своей кровати, закинув руку за голову.       Тем не менее, рыжеволосый всё равно неловко присел рядом. Недостаточно близко, как хотелось бы, но резко появившийся ступор снова сковал его. Парень перевёл свои голубые глаза в сторону окна, взвешивая все «за» и «против».       Нужно ведь что-то сказать и быть честным, так?       — Я хочу обняться. — первое, что всплыло в голове Накахары.       Он уже успел пожалеть о своей просьбе, потому что Дазай молчал чуть дольше обычного, но потом почувствовал, как крепкие руки обхватывают его за талию и притягивают к себе. Шатен рад, что его парень сидел так, что его можно было обнять и даже положить голову к нему на плечи, вздыхая неповторимый аромат любимого человека.       Осаму приятно, что его увлечения заметили и действительно проявили интерес к ним, а ещё в целом видеть Чую в своей комнате было странно и в какой-то мере даже ошеломляюще. Шатен также благодарен всем богам за то, что его непривычно обескураженного лица не видно, как и его покрасневших щек. Однако, боги не смиловались над ним и вот рыжая макушка поворачивается к нему.       — Всё это немного неловко, — начинает издалека Накахара, — Но я скучал по тебе.       Дазай хочет взвыть и ударить себя по лбу. Он, статный и уверенный в себе парень, чувствует себя детсадовцем и не может взять себя в руки, когда Чуя… Такой искренний и очаровательный. Кареглазый привык анализировать каждое действие других людей и предугадывать их реакции, привык держать всё под контролем. Он умело привлекал внимание и взгляды, не стесняясь этого, самодовольно усмехался чаще, чем от души смеялся, мог добиться прикосновений к себе и объятий любыми способами, всё-таки получив своё, но… К таким ситуациям, когда к нему открыто проявляют нежность просто так, по своей инициативе, он не привык. Возможно, дело в том, что это Чуя. С этим рыжим парнем всё всегда ощущается особенным.       — Я тоже скучал по тебе, — наконец отвечает он, разглядывая лицо напротив. — Даже не представляешь, насколько сильно.       — У тебя синяки под глазами, — замечает Накахара, хмурясь. — Ты спал сегодня? «Спал, конечно», — хочет ответить Дазай, но осекается.       — Нет, как-то не спалось… — вопреки своим мыслям говорит он. — Было слишком много… Энергии.       И это правда. Шатен расхаживал по своей комнате, воображая утренние события, иногда отвлекался на чтение, лишь бы уже наконец перестать нервничать, а потом утро наступило само собой.       — Понятно… Хочешь вздремнуть? — интересуется голубоглазый, разглядывая своего парня. «Очень красивый, черт возьми, пусть и явно уставший». — Ещё рано.       Осаму вертит головой в знак отрицания и приближается к лицу Чуи ещё ближе, останавливаясь возле его губ. Это как сладкое насилие над собой, подкреплённое жутким томлением и любовью. Чем дольше они находятся в таком положении, тем больше практически физически ощущают разряды желания между ними. Когда губы начинает покалывать, Дазай буквально срывается.       От поцелуя нестерпимо кружится голова. Когда губы молодых парней сомкнулись в жадном поцелуе, с их душ словно упал тяжелый камень, который тянул их моральное состояние на самое дно всё сильнее с каждым прожитым днём друг без друга. Дазай улыбается в поцелуй, когда Чуя запускает свои пальцы ему в волосы и прижимается к нему всем телом. Языки сплетаются между собой как-то по инерции, отчего становится жарко. Если таков карикатурный огненный ад из отцовских библейских нравоучений, то Накахара абсолютно согласен в нём оказаться хоть после смерти, хоть через минуту. Всё ещё странно и волнительно быть друг с другом не в мыслях, а наяву. Ощущение полного радостного неверия в происходящее проходит, когда дышать обоим становится нечем.       Отстраняясь от своего парня, Накахара тяжело дышит, прикрыв глаза, после чего чувствует трогательные неторопливые поцелуи на своём лице. Осаму целует его, начиная с подбородка и заканчивая скулой, после чего оставляет короткий «чмок» на лбу рыжего и падает на исхудавшие плечи с небольшим количеством веснушек.       Как только Дазай поднимает свою голову и приближается к желанным припухшим губам вновь, с первого этажа слышится зовущий спуститься голос Мори. Несчастный мужчина в фартуке сдался, проиграв в войне с шарлоткой и отправил возлюбленных в магазин.

***

      На Чую заботливо нацепили тёплый свитер синего цвета и темно-коричневую кожаную куртку, чего он, естественно, не ожидал. Сначала рыжий думал о том, что свитер приятно пахнет Дазаем, а потом вышел на улицу и вдохнул уже свежий уличный воздух.       Есть такое выражение — «жизнь кипит». На самом деле, в реальности всё было куда скромнее, ведь людей на улице практически не было, но осознание того, что можно прямо сейчас пойти в магазин за сладостями или увидеть палисадник, наспех ухоженный к его приезду, потрясают Чую. Он представляет в своём воображении Дазая, который пытается подстричь обветшалый куст и почему-то спотыкается об убитого жизнью гнома в смешной зелёной шапке. Плевать, что сейчас холодно, из-за чего зелени вокруг толком нет, но Осаму, ворчащий на гнома, заставляет Накахару едва сдерживать смех.       — Чего смеёмся? — шатен подходит к своему возлюбленному, наблюдая за тем, куда он смотрит. — А, это… Гнома купила мама. Он стоит тут круглогодично уже много лет, но мы с отцом не решаемся его убрать.       Чуя знает, что для стоящего напротив парня эта тема болезненная. Дазай всегда отшучивается или отмалчивается, да так, что никто ни о чём не подозревает. Ему ли винить этого дурака? Конечно, нет. Почему дурака? Потому что Осаму размахивает тряпичной сумкой для продуктов и кричит, что магазинные тортики унаследуют учесть шарлотки, если они простоят здесь ещё целую вечность. Накахара думает, что целой вечностью казались дни в больнице, а здесь… Здесь — самая настоящая свобода.       Пока юноши идут за вкусностями, Дазай то и дело трещит обо всём, что находится в зоне его досягаемости. Мусорный бак, который является частью истории про то, как шатен в подростковом возрасте наградил его рвотой, заставляют Чую сначала в наигранном отвращении сморщиться, а потом засмеяться. Осаму действительно создаёт впечатление того самого бунтаря против системы, если представить его шестнадцатилетним подростком с бутылкой пива в руках, но зная то, что управляло парнем в этих попытках забыться благодаря пьянству, очень печалит.       С биполярным расстройством весело только в маниях или гипоманиях, но весело временно и нездорово. Обычному человеку подобное маргинальное поведение кажется верхом идиотизма, но в случае Дазая это была воля болезни, которая заставляла творить невесть что. Шатен всегда отличался от сверстников, обладая искусным интеллектом и тягой к приключениям, но приключения стали опасными, когда биполярное расстройство начало давать свои плоды. Осаму точно не вспомнит, когда ему вместо депрессии диагностировали биполярку. Сначала он был в затяжной депрессии, но после смерти матери некоторые вещи стали казаться… единственным сумасшедшим выходом. Это лишь взгляд со стороны, ни капли не граничащий с видением человека, который находится в приступах мании. В состоянии эйфории кажется, что весь мир у твоих ног, а все проблемы и переживания теряют всякую значимость, но… Чем выше ты взбираешься в гору, тем больнее падать. Очнувшись, такие люди погружаются в состояние, граничащее с суицидом, ведь поступки в маниакальных эпизодах им кажутся омерзительными. В депрессии люди ненавидят себя, барахтаются в болоте сомнений и в попытках отложить самоубийство на другой день. Возникают мысли о том, что какой-никакой отец будет плакать, потеряв жену и сына, а слабая надежда на счастье хранится даже в утопленнике, пока его тело бездыханно не всплывёт на поверхность воды.       И эти мучения становятся ещё более невыносимыми, если пару дней назад ты напивался до потери пульса, тратил все свои сбережения и занимался сексом с какими-то незнакомцами. Становится плохо от того, что ты был на поводке у своих низменных желаний, которые продиктованы болезнью, лишь бы убежать от боли. Ещё хуже, когда ты не знаешь, что у тебя чертово биполярное расстройство. Дазай помнит, что после попытки побега из дома его будто по голове ударили, когда он сидел перед отцом и сам не мог понять, почему так сделал. Почему он украл деньги, почему скитался по улицам города, крича всем, что он их любит? Ведь тогда хотелось обнять весь мир, подбежать к каким-то бездомным с возгласами о том, что жизнь не так уж и плоха, а после, конечно, отдать им все свои сбережения. Осаму находился в смятении, когда ему рассказывали, что городской поехавший — не образ из книги, а он сам.       Порезы стали более глубокими, а шатен решил пустить всё на самотёк. Мори, в ужасе оглядывая перепачканные в крови стены, тяжело дыша и едва сдерживая слёзы, пытаясь сохранить рассудок, вызывал скорую помощь. Светлые обои были испачканы многочисленными каплями крови, которые струёй хлыстали из глубокой раны. Мужчина бил сына по щекам и просил его не засыпать, просил его немного подождать, а ещё то, чтобы сын не оставлял его, но этого помутневшее сознание юноши уже не помнит. Осаму «спасение» не помогало — лишь сильнее вгоняло в депрессию после неудавшейся попытки суицида.       Встретив Чую, такого загнанного, но верующего то ли в Бога, то ли в справедливость, Дазай решил постараться помочь хотя бы ему, если он не в силах спасти себя. Тягой к самопожертвованию он не страдал, но Накахара для него стал человеком, который не сдавался после всего, что с ним случилось. Карие глаза смотрели в голубые, с ужасом представляя, что у Чуи теперь нет никого, а он действительно заслуживает лучшего. Осаму считал и считает себя недостойным. Всё, что он может сделать — попробовать подарить счастье рыжему мальчику, подарить ему свою безвозмездную любовь, ведь благодаря этому юноше появился хоть какой-то смысл в существовании на этой планете. Именно здесь и сейчас, а не где-то на страницах книг и не в звучании музыки, повествующих о выдуманных героях авторов.       Дазай лепечет обо всём, что его окружает и останавливается на полпути, когда Чуя хватает его за руку и пронзительно смотрит, кажется, в самое сердце.       — Осаму, ты в порядке? — негромко произносит Накахара. — Я не знаю эту местность, но вывеска кондитерской в другой стороне. Мы идём в правильном направлении?       Шатен уверяет, что всё в порядке и снова бесстыдно отшучивается. Они оба знают, что обсудить нужно многое и не давят друг на друга.       Чуя с горящими глазами смотрит на сладости и вопреки его протестам с агрессивным шипением про «Мори не просил нас грабить весь магазин», Дазай покупает всё, на что любимый смотрел с особенной радостью, потому что рыжеволосый тронул его тем, что понял его состояние раньше, чем паззл стал складываться в голове. Паззл, который кричал о том, что стоит остановиться и вдохнуть морозный воздух, чтобы вернуться в реальность. Мало кто может уловить эту смену настроения, когда Осаму начинает тонуть в мыслях, но этот проницательный юноша с покрасневшим от холода аккуратным носом смог.       Дазай смотрит на крем, который витиевато красуется на верхушке пирожного и улыбается, думая о том, что Чуя наверняка будет мило смотреться с перепачканными в кондитерском креме губами. Лучше так, чем сейчас. Чуя улыбается продавщице, но его потрескавшиеся и обкусанные губы доставляют ему очевидный дискомфорт. Осаму уверен, что все раны заживут со временем. А также рыжему точно понравится пирожное.       Так и вышло.       Трое мужчин сидели за просторным столом и уминали сладости. Накахара старался вести себя «культурно», даже задумывался о положении своих рук, ведь в нормальном обществе локти нужно держать ниже уровня стола или…       Мори Огай, видящий неловкость парня своего сына, шутил и отвлекал мальчика от плохих мыслей. Вся его жизнь состояла из работы и Дазая, поэтому и рассказывал он в основном об этом. Осаму часто ругался, мол, его честное имя поливают чернотой зазря. Например, когда Огай тихо смеялся из-за детсадовского саботажника, что решил устроить революцию среди сверстников. Все игрушки были выкинуты в песочницу, ведь Дазай внушил себе и таким же малышам то, что играть в машинки — гиблое дело, ибо куда правильнее будет донять воспитательниц ради вкусного завтрака, устроив бунт. Осаму пыхтел, что утренняя каша была действительно невкусной в его шесть лет, а Чуя просто хихикал, представляя своего парня маленьким и шальным.

***

      Первое время парни спали раздельно. Дазай показательно обижался, но понимал, что для рыжего всё происходящее из разряда «слишком». Ему требуется адаптация и отдых.       Но в один день Чуя всё-таки без лишних объяснений и слов лёг в небольшую постель шатена. Не так, как обычно. Накахара буквально навалился на своего парня телом, боясь пошевелиться. Осаму сделал вид, что ожидал этого, но его подрагивающие от эмоций пальцы говорили об обратном.       Целую неделю его мальчик был отстранённым, погруженным в собственные мысли, пусть и выглядел куда лучше. Сначала Дазай пытался расспросить о причине странного поведения, выказывая беспокойство, на что Чуя лишь отмахивался и говорил, что всё в порядке. «Позже расскажу, извини», — бормотал он в объятиях шатена.       Их ноги чудесным образом переплелись между собой. Юноши молчали слишком долго, с натяжкой наслаждаясь обществом друг друга. Дазай не хотел двигаться, чтобы не спугнуть Чую, а сам рыжий просто собирался с мыслями, игнорирую затёкшую спину.       — Осаму? — голубоглазый юноша взглянул на своего парня, который едва заметно испугался, услышав неожиданный звук, похожий на его имя.       — Да? — спросил шатен таким тоном, каким бы говорили сытые коты, объевшиеся сметаны.       — Мне неудобно так лежать.       Теперь Чуя оказался в захвате длинных перебинтованных рук. Улыбнулся, ощущая чужое дыхание и последующий поцелуй на своей макушке.       — Я всё обдумал, — издалека начал рыжеволосый. — Я благодарен этому опыту в лечебнице. Потому что иначе бы я не встретил тебя и не узнал, что можно быть по-настоящему свободным. Речь даже не о том, что я на воле, а не в больнице… Скорее в том, что я принимаю себя таким, какой я есть. И я реально могу быть собой, понимаешь?       — Рад это слышать, солнышко.       — А ещё я решил, что хочу устроиться на работу. И тебе бы следовало, кстати.       — М… — неопределённо промычал Дазай. — Я подрабатывал раньше. Переводил тексты иностранных книг. У меня есть постоянные клиенты, поэтому…       — Ого, — с неподдельным интересом Накахара взглянул на Осаму, немного ударяя его своей головой по подбородку. — Ой, прости. А я не знаю пока, чем бы хотел заниматься. На первое время сойдёт и что-то простое, а потом уже решу. Хочу занять чем-то руки, ну, заняться физической активностью какой-нибудь.       — Я могу предложить тебе такую работу…       — Да? — невинно спросил рыжеволосый, после чего осознал «шутку» и стукнул своего парня по лбу. — Идиот. С такими приколами будешь сосать себе сам.       — Я ничего подобного не говорил! — рассмеявшись, прикрикнул Дазай.       Осознание сказанного пришло к ним не сразу. Чуя стушевался, пряча лицо в забинтованную шею, Осаму же неловко прокашлялся.       — Я, если честно, не умею.       Озвучивать «делать минет» Накахара не решился. В больнице действительно хотелось полностью насладиться обществом своего возлюбленного во всех проявлениях. В стенах закрытой лечебницы хотелось надышаться запахом тёмных волос и вести себя получалось более смело. Сейчас же всё… Иначе. Безграничность возможностей смущает.       — Я научу, — спустя небольшую паузу, будто собираясь с силами, озвучил Дазай. — Попробую.       Дазай тоже пропустил главную часть предложения, хотя не наблюдал за собой стеснительности в вопросах секса раньше. И вообще минет он раньше не делал. Ему — да. Кареглазый постарается вспомнить все манипуляции и воспроизвести их в реальность.       Мори в этот день работал в ночную смену. Всё началось с ленивых прикосновений и мягких поцелуев без языка.       И вот Дазай нависает сверху рыжего парня с обнажённым торсом. Ещё раз проводя языком в области шеи, шатен спускается ниже и с удовольствием слышит небольшой стон, когда обхватывает сосок Чуи своими губами, несильно прикусывая. Ладонь тем временем аккуратно приближается к резинке штанов Накахары. Карие глаза вопросительно смотрят в голубые, как бы спрашивая разрешение зайти дальше. Получив заветный кивок, Осаму обхватывает ладонью член своего парня, не снимая с него домашние штаны. Водит рукой по всей длине, снова слегка сжимает, получая удовольствие даже большее, чем от мастурбации. А это только начало.       Рыжеволосый смущён слишком сильно, потому что Дазай нежно гладит его бедра после того, как штаны оказываются нагло снятыми и выброшенными в небытие. В глазах Осаму черти пляшут, потому что он прикасается губами везде, где только можно, не затрагивая возбужденный член, дразнит, щекоча своими кудрявыми волосами. Чуя хочет возмутиться и попросить перестать с ним играться, но вместо протяжно стонет, когда губы его партнёра кратко обводят головку, после чего провокационно опускаются ниже по всей длине. Дазай старается не закашляться и максимально осторожен с зубами, когда двигает своей головой вверх-вниз. С пошлым чмоком и сбившемся дыханием Осаму переводит затуманенный взгляд на раскрасневшегося Накахару.       — Малыш, убери руку с лица и смотри на меня, — с небольшой хрипотцой тихо просит он, скорее требуя. — Я хочу, чтобы ты смотрел на меня.       Чуя не может устоять соблазну и действительно смотрит на своего парня в тот момент, когда он снова начинает ему отсасывать, на этот раз вбирая в рот половину длины, помогая своему новому пристрастию длинными горячими пальцами. Всё это время Дазай смотрит в туманные голубые глаза, отмечая, что Накахара действительно смотрит на него, не отводя взгляд. Он бросает вызов этим им обоим. Себе — преодолевая смущение, а Дазаю же хочется показать, что ему не стыдно и он действительно не против минета. Как вообще можно противостоять слегка покрасневшим пухлым губам на своём члене?       Шатен снова опускается ртом по всей длине и берёт Чую за руку, показывая, что тот может взять его за волосы, толкаясь в горло в том темпе, который приведёт его к оргазму.       Сначала рыжеволосый согласен на поддержку этой авантюры, но останавливает себя в желании как можно скорее получить разрядку, потому что Осаму возбуждён не меньше — это заметно. «Возбуждённый Осаму очень сексуальный», — думает про себя Чуя, когда недоуменные глаза смотрят на него в безмолвном протесте. Ему тоже хочется, чтобы Дазай кончил, хочется посмотреть на это зрелище. Каким он будет на пике удовольствия?       Поэтому после того, как виновник торжества удивленно укладывается на подушку рядом и уже начинает хмурить брови, рыжий целует его, кусается и взаимно накрывает рукой такие же пижамные штаны в причинном месте возлюбленного. Они купили парные, слегка рождественские ночные пижамы, что смешило их обоих некой слащавостью, но одновременно заставляло чувствовать счастье. Чуя с удовольствием отмечает, что шатен практически плавится от его прикосновений и прерывисто вздыхает, стоит взять в свою ладонь его горячий член. Осаму не нужны слова, поэтому он снова тянет свою ладонь туда, где она была несколько минут назад.       Казалось бы, подрочить друг другу — не слишком романтично звучит, но прелюдия слишком головокружительная, чтобы от неё отказываться, да и опыта в сексе с мужчинами не было ни у кого из партнёров. Чуе нравится чувствовать власть, нравится пристально вглядываться в лицо напротив и пошло облизывать губы, страстно целуясь с лёгкими перерывами на вздохи. Он вздрагивает и гораздо смелее стонет, стоит Дазаю вернуться к незаконченному делу, пусть и уже с помощью одной ладони.       Стонать друг другу в губы гораздо лучше, чем ругаться — вот что они поняли.       Чуя кончает первым и Осаму готов поклясться, что ничего более соблазнительного он в жизни не видел. Приоткрытый рот, горящие адским пламенем голубые глаза, запутанные рыжие волосы и протяжный громкий стон — изумительное зрелище. Великолепно ощущать на аккуратно сжавшую ладонь член в этот момент, потому что даже в таком состоянии Накахара старается, неосознанно помнит о своём любимом.       Когда уже слегка посветлевшие голубые очи моргают уже более осознанно, Чуя двигает рукой чаще, иногда проводя одними пальцами по головке, не сбавляя быстрый темп. Импровизация идёт на «ура», потому что изучать неподдельные реакции такого скрытного человека ощущается наравне с окрылением. Очень хочется поцеловать оголённые участки шеи со съехавшими бинтами, но рыжеволосый держится, потому что слишком сильно хочется увидеть всё воочию. Дазай изливается ему в руку, издавая не менее громкий гортанный блаженный звук, слегка жмурясь вкупе со сведёнными к переносице бровями, но не разрывает, бесстыдник, зрительный контакт до самого конца.       Так вот что за выражение такое — «помещение пахнет сексом». Дело не в запахе, а в чувстве удовлетворённости, ощущение смятой постели и приятной сонливой тяжести.       Дазай решает сходить за салфетками, после чего возвращается и, черт бы его побрал, вытирает руку своего парня с ехидной ухмылкой и словами «немного поздновато для ужина, но я наелся». Чуя даёт ему подзатыльник и бормочет какие-то несерьезные гневные слова, но Осаму слышит то, что хочет слышать — «угораздило же полюбить идиота».       — Я тоже люблю тебя, милый.       Уснули влюблённые юноши практически мгновенно. Улыбка пропала с их лиц только тогда, когда мышцы лица полностью расслабились, а создание кануло в царство снов.

***

      Около месяца всё было подозрительно спокойно. Чуя знал, что у него есть семья, которая ищет его. Возможно и не ищет, но головная боль матушке прибавилась наверняка. Огай молчал, как в воду опущенный, когда речь заходила о родителях рыжего мальчика, потому что не знал, каким наиболее мягким образом всё преподнести, ведь помочь в целом было нечем. Горе-отец в лице Дайске Накахары буквально в лицо плюнул своему сыну, когда сообщил ему на далёкой встрече в больнице, что он с мамой уезжает «за морскую границу» в какое-то «новое жильё». Бабушка Айя, являвшаяся матерью Дайске, действительно покинула этот мир. Она не ушла без написанного заранее завещания. Чуя был уверен, что о нём уже забыли, поэтому помалкивал о своих родителях, затаив вполне оправданную обиду.       На самом деле всё вышло не так, как того хотел Дайске. Какого было удивление мужчины, когда одинокий симпатичный домик в деревеньке был передан не только ему, но и ненавистному сыну с раздражающей податливой женой. И, какая несправедливость! Бабка всегда пренебрежительно относилась к своему внуку, а тут завещала ему целую половину дома! А ещё этот поганец смылся из психиатрической больницы. Каори была невыносима в своих рыданиях и переживаниях о несчастном сыне, что ещё сильнее выводило Дайске из себя.       Мужчина сначала запивал горе после смерти своей матери, а потом начал сгорать от злобы к ней, ко всей «семейке», ко всему миру. Когда он снова не сдержался в пьяном угаре, дело дошло не только до разбитой посуды и испачканных недавно приготовленным супом стен. Мужчина недовольно поморщился, смотря сначала на свою руку, в которой держал недопитую бутылку спиртного в каплях крови, а после перевёл взор на рыдающую жену с разбитой головой. В тот момент Дайске вздохнул и заплакал сам, понимая, что Каори необходима помощь медиков, потому что иначе она попросту помрёт, хоть и рана была не такая уж и глубокая. По мнению мужчины, эта женщина просто притворяется, хотя стекающая по её лицу кровь говорит об обратном. Врачи ехали довольно долго, ведь в такую глушь ещё нужно добраться, но всё-таки женщина осталась жива.       Приходя в себя и наблюдая за тем, как некогда дражайший муж даёт взятку полицейскому, Каори всё-таки набрала номер загадочного лечащего врача сына и какого-то Мори-сана. Она сторонилась маленького листка с цифрами слишком долго, комкала его в кармане своего домашнего халата, пару раз намереваясь выбросить в мусорную корзину, но последний инцидент мог запросто утащить её прямиком к Богу. Попросить прощения у сына она бы не успела, покаяться в грехах тогда бы тоже не получилось, поэтому в полном одиночестве, когда муж ушёл в магазин за выпивкой, она всё-таки решилась на отчаянный шаг. Связаться с Мацумото не удалось, зато мерзкие гудки по второму номеру длились не слишком долго. Незнакомый голос сначала был недоверчивым и расслабленным, но через время стало понятно, что некий Мори-сан крайне недоволен.       Огай не всесилен. Он попросит у знакомого адвоката помощи с судебным разбирательством, мягко поговорит с Чуей, однако, Каори Накахара должна развестись с мужем самостоятельно. Мори предупредил её, что делать это наедине с ним не стоит, а ещё нужно заранее собрать свои вещи перед разговором. То, что Дайске невменяемый, было известно с самого начала. Как и известно то, что сам рыжеволосый мальчик не держит зла на мать, оказавшуюся в ловушке обстоятельств и собственной слабости. Может быть, всё наладится? Стоит ли вообще давать шанс Каори? Никто не мог сказать наверняка. Покажет лишь время.

***

Спустя несколько месяцев

      Дазай долго хихикал по поводу того, что в качестве физического труда любимый выбрал работу в кондитерской, то и дело сокрушаясь по поводу «крема» с пошлым подтекстом. Рыжеволосый злился, но быстро остывал, ведь Осаму ради него стал практически шёлковым. Он всё ещё раздражающий и глумливый, но шатен каждый день пьёт таблетки, сдувает с недавно купленной шляпы Чуи пылинки, когда обнимает его на прощание перед работой — спасибо разнице в росте. Приходя домой, часто можно было заметить слегка сгорбленную фигуру за столом в окружении многочисленных исписанных листов бумаги и книг разного сорта. Как-то раз Дазай лирично обмолвился, что пишет собственное произведение, которое приравнивает к исповеди своей души.       — И моя душа обрела покой, когда повстречалась с твоей душой, Чуя.       — Рад, что тебе лучше. Я всегда поддержу тебя, ты же знаешь, — вычищая с посуды прилипшие остатки еды, мягко проговорил рыжеволосый. — Но если ты будешь оставлять за собой немытые тарелки снова, я тебя побью. Сильно.       Идиллия иногда нарушается проблемами с родителями Накахары. Появились нескончаемые судебные разбирательства с разделом имущества и другими прелестями, вызванными разводом супругов, но в целом всё в порядке. Каори лила слёзы и умоляла о прощении под неодобрительный взор карих глаз, а Чуя… Он всегда был на её стороне, но ради профилактики немного высказал свою обиду. Когда-нибудь стоит обсудить с матерью всё более подробно, но сейчас это действо откладывается в долгий ящик в угоду собственной психике.       Всё, что с изнывающими ранами вынес из психиатрической лечебницы рыжеволосый юноша, было исключительно положительным. После всех испытаний, свалившихся на его голову, рядом с ним теперь любимый человек, новая «семья» и даже мама, которая пытается наладить связь с сыном изо всех сил. Пару раз Накахара связывался с Аято, интересовался его самочувствием. Получив долгожданное «скоро выписка» и продиктованный домашний адрес, голубоглазый ярко заулыбался и решил на радостях сделать шарлотку для Мори-сана и своего парня. Он ещё несколько недель назад с трудом выпытал у Осаму секретный «мамин рецепт», который не удалось повторить Огаю, чтобы отблагодарить этих двух мужчин и прекрасную женщину, которая являлась матерью не менее прекрасного Дазая.       Лечение рыжего началось довольно быстро, потому что жить в семье врача и быть истощённым и болезненным — негоже. Мори радовался положительной динамике изо дня в день, когда смотрел как на Чую, так и на своего сына. Радовался и Одасаку, когда подмечал колоссальные изменения в своём старом друге, лично пожимая руку рыжему волшебнику со словами благодарности.       Весной всё цветет и благоухает.       Дазай сегодня… Необычайно хорош. На нём чёрный дорогой костюм с галстуком, в его руках — букет свежих цветов. Шатен поправил свои волосы, спрятав несколько прядей за ухо и теперь медленно петляет по кондитерской, глазами выискивая рыжую макушку. Заведение определённо стало пользоваться популярностью, потому что Накахара оказался отличным пекарем-кондитером, да и его внешний окрепший вид заставлял верещать от смущения и восторга не только весь женский коллектив, но и постоянных посетительниц.       Осаму проходит на кухню как к себе домой, потому что весь женский коллектив в восторге и от него тоже. Здесь всегда приятно пахнет выпечкой, ванилином и любовью.       Кстати, о любви.       — О, ты чего… — слегка приоткрыв рот, рассматривает своего парня Чуя. — Я заканчиваю через час. Сегодня какой-то праздник?       Вместо слов Дазай вручает Чуе букет, и, пользуясь небольшим замешательством, нагло ворует клубнику для десертов.       — Прежде чем ты начнёшь кричать на меня, — нараспев начинает он защищаться. — У меня есть к тебе предложение.       — Чего? Руки и сердца, что ли?       — Ой, ты делаешь мне больно! — наигранно хнычет Осаму, стараясь не смеяться. — Моё сердце и обе моих руки уже у тебя. Я купил нам билет.       — Билет? — вопросительно спрашивает рыжий, полностью сдавшийся в борьбе с рабочими обязанностями. Пожалуй, они могут немного подождать.       — В лучшую жизнь, знаешь, — кивнув, отвечает Дазай. — На самом деле, я всего лишь хотел съездить с тобой в небольшой отпуск, отдохнуть… — перечисляя, шатен медленно подходит ближе и усмехается, когда Чуя закрывается половником. — Сводить тебя на свидание сейчас, а?       — О, господи, — со вздохом произносит Накахара, при этом всё равно смущённо улыбаясь. — Я должен закончить работу.       — Не-а, не должен. Я обо всём договорился, ведь твоя начальница просто обожает меня, а ещё я весь такой одинокий в получении новой постоянной работы с неплохой должностью, а ещё я забронировал нам столик в ресторане, а ещё ты же знаешь, как я тебя люблю, так что…       — Я тоже тебя люблю.       Чуя затыкает эту пронзительную речь одним предложением и мягким поцелуем. Даже откладывает половник на место, после чего чихает, потому что кухонный прибор рухнул в муку, которая моментально взлетела в воздух подобно ядерному грибу.       — О, значит правда любишь.       — Дазай, я с тобой с ума сойду, ты в курсе?